Kitabı oku: «Шеф», sayfa 3
– Она меня венчаться звала, – продолжал Олег, раздавливая окурок, – когда же я объяснил ей, что у меня есть любимая, у которой одних счетов на 5 миллионов долларов, появилась церковь.
Дверь тихо скрипнула, открываясь. Сидевшие за столом застыли. Но на пороге никого не было.
– Ты, наверное, плохо её захлопнул, – сказала Света. Дед молча перекрестился. Ноздри Оксаны слегка расширились. Видя, что она готова очнуться, Олег поспешно спросил у её подруги:
– Светка, ты завтра вечером занята?
– Олег, а какая разница? – прозвучал кошачий голос Оксаны. – Скажи мне, какая разница, занята она завтра вечером или нет, если завтра вечером занят ты? Послезавтра – тоже. И все последующие лет семь!
– Я думаю, пора ехать, – сказал Олег, не отводя глаз от румяного лица Светы. Та похихикала. Безусловно, ради формальности. У Оксаны лицо также ничего особенного не выразило. Но полная пачка «Мальборо», оказавшаяся под левой её рукой, была зверски скомкана.
– Пойду гляну, где он висит, – молвил дед, поднявшись и взяв ружьё, – а вы за милицией поезжайте.
– В Москву поедем за ней, – заявил Олег. Света удивилась и задала вопрос, почему не в областной центр.
– Потому что там меня будет некому вытащить из тюрьмы. А в Москве найдутся добрые люди.
– Я уплачу им твои долги, чтобы они слишком не суетились, – пообещала Оксана. Достав затем из кармана связку ключей, она положила её на стол. – Выкати машину.
Дед, между тем, покинул гостиную. Взяв ключи, Олег поспешил за ним и нагнал его возле лестницы.
– Мне с тобой поговорить надо.
Они спустились во двор. Старик присел на завалинку, положил ружьё на колени. Розовое осеннее солнышко поднялось высоко над лесом.
– Давно ты здесь обитаешь? – спросил Олег, начав отпирать гараж.
– Я родился здесь. Тогда деревенька была большая, с полста дворов.
– И что, за всю жизнь ни разу не видел кулацкой церкви над Гнилым яром?
– Если б хоть раз я её увидел, не говорил бы сейчас с тобой.
– Оксана сказала, что твой отец на неё набрёл. Это правда?
– Правда, – кивнул старик. Вынув из кармана газетный лист, он начал сворачивать самокрутку.
– Наверное, испугался? – предположил Олег, берясь за второй замок. – Мне девка со свечкой по мозгам вдарила, но я даже о ней забыл, когда полыхнула молния над оврагом!
Дед не спеша набил самокрутку крепкой махоркой и раскурил её, чиркнув спичкой. Когда он выдохнул дым, солнышко сменило розовый цвет на жёлтый.
– Вздор говоришь. Отец не боялся. Никакой страх ему был неведом. Он три войны прошёл, и не как-нибудь, а геройски. Тоска взяла его, а не страх.
– Тоска?
– Да, хотя он никогда в жизни не тосковал. Трёх жён схоронил – не плакал. А тут…
– И о чём была та тоска?
– О том, что не смог он подойти к церкви, когда увидал её. Пока обходил болото, уж рассвело, и церковь исчезла.
– Что ж он хотел в ней найти?
– Откуда ж я знаю? – выдохнул дед ещё одну тучу едкого дыма. – Вряд ли и сам он об этом знал. Душа человека видит гораздо дальше его ума. Душа ведь от Бога, а ум – от Змея эдемского.
– Погоди минутку.
Открыв гараж, Олег вывел из него джип Оксаны, поставил на его место автомобиль её мужа. С лязгом захлопнув створки, он запер оба замка и вернулся к деду.
– На чём ты остановился-то?
– Я не помню, – пробормотал старик. Его поведение было странным. Он не отрывал глаз от опушки леса над кручей. Сразу же отследив направление его взгляда, Олег всмотрелся. Увидел он на откосе только деревья, качавшиеся от ветра.
– Ты чего, дед?
Старик опустил глаза и сделал затяжку.
– Сам видишь, что ничего! Видать, примерещилось.
Было ясно, что старый хрен – не из тех, кому может что-нибудь примерещиться. Но деревья, качавшиеся от ветра, не оставляли повода для дискуссии.
– Продолжай, – попросил Олег.
– Так я уже всё сказал.
– А в каком году большевики снесли церковь?
– В двадцать втором. Замучились, говорят, ломать! Полгода ломали. В прошлые века крепко строили.
– А иконы из этой церкви куда дели?
– Да все сожгли над оврагом. Отец рассказывал, что огонь поднялся выше берёз. Из города было видно.
– Послушай, дед, – подступил Олег к старику поближе. Хитро и доверительно оглядевшись по сторонам, он понизил голос: – Я не поверю, что твой отец ни словом, ни жестом не дал понять, о чём с ним беседовал горожанин.
К этому времени самокрутка почти вся вышла. Бросив окурок на землю, дед затоптал его, мрачно сплюнул и отмолчался.
– Ладно, – пожал плечами Олег, – этот горожанин особенного значения не имеет. Скажи, ты был дома той ночью, когда отец твой увидел над лесом церковь?
– Да, я был дома, – ответил дед. Тут вдруг из коттеджа донеслись крики. Света с Оксаной о чём-то горячо спорили. Дед немножко послушал их и продолжил:
– В ту ночь наш кобель, Буян, ни с того ни с сего разлаялся да развылся. Выл жутким воем, и я никак не мог заставить его умолкнуть. Из дома гнал – он скребётся, бил – воет громче! Такого с ним прежде никогда не было. На рассвете пришёл отец и сказал, что увидел церковь. С тех пор тоска на него напала. Он каждый вечер уходил в лес и всю ночь бродил.
– Искал церковь?
– Да.
– И сколько ночей искал?
– Недели две-три это продолжалось.
– Вот оно что! Очень интересно. Значит, две-три недели человек мучается и сходит с ума, не зная, чего он хочет, ну а потом горожанин вдруг говорит ему: «Человек! Я знаю, чего ты хочешь. Я не ручаюсь, что ты получишь то, чего хочешь, точнее – даже ручаюсь, что не получишь, но если тебе интересно знать, к чему ты так рвёшься – я…»
Старик перебил Олега:
– Олег! Если ещё раз ты хоть одно слово про него скажешь, беседе нашей – конец.
– Хорошо, я понял. Ты можешь мне рассказать, что произошло через три недели? Как он пропал?
– Буян ещё с вечера заскулил, – стал припоминать лесовик без видимой неохоты, – отца уже дома не было, он отправился искать церковь. Больше его никто никогда не видел. Я и ещё несколько парней неделю подряд ходили, искали, звали, но никаких следов даже не нашли.
– А сейчас собака у тебя есть?
Дед смерил Олега угрюмым взглядом и тихо-тихо спросил:
– А ты не боишься?
– Нет, не боюсь. Ты думаешь – если бы я боялся, было бы лучше?
– Думаю, да.
Олег усмехнулся и поглядел на избушки. Около них ошивались четыре лайки, два фокстерьера и пять-шесть такс.
– Вчера эти псины выли, как бешеные. Оксанка сказала мне, что до этого никогда они так не выли.
– Ну и чего?
– Я на днях привезу тебе сотовый телефон и напишу номер. Когда собаки опять завоют, ты…
– Послушай-ка, умник, – громко засопел дед и стал подниматься, – ты знаешь, почему муж Оксанки полез в петлю?
Крики в доме стихли. Олег вгляделся в серые глаза деда. Они смотрели твёрдо и холодно.
– Почему?
– Он увидел чёрта. Только увидел. И всё.
Повесив оружие на плечо, дед неторопливо зашагал к лесу. Походка у него была вовсе не стариковская. Глядя ему вслед, Олег крикнул:
– А ты-то сам не боишься его увидеть?
– Боюсь, – ответил охотник, не убавляя шаг, – поэтому не увижу. Он, как и Бог, приходит лишь к тем, кто его зовёт.
Когда старик скрылся среди деревьев, Олег уселся за руль «Ниссана» и закурил пахучую бабскую сигарету. Глаза у него слипались. При этом он понимал, что ему придётся вести машину, так как Оксанка тоже не спала ночь и напилась в хлам. Однако же предстоящий путь до Москвы под крики Оксаны тревожил его чуть меньше, чем неминуемый разговор с бывшими коллегами её мужа. Он предпочёл бы как-нибудь отвертеться от этого разговора. Близился полдень. К машине подошли таксы. Олег рассеянно поглядел на них, выбросил окурок и задремал.
Разбужен он был Оксаной.
– Ну всё, ты сел, – бодро объявила она, усевшись с ним рядом и хлопнув дверью. Олег зевнул, поморгал, запустил мотор и нажал два раза на газ. Овраг огласился кошмарным рёвом. Таксы шарахнулись и залаяли.
– Ты что делаешь, идиот? – крикнула Оксана, брызнув слюной.
– Тебя злю.
– Если ты меня разозлишь, пешком до тюрьмы пойдёшь!
С этими словами Оксана раскрыла сумку и стала краситься, повернув к себе салонное зеркало.
– Дай мне денег, – сказал Олег. Оксана едва не выронила помаду.
– Чего-чего?
– От меня прёт водкой! Гаишникам что давать?
Признав обоснованность этих слов, Оксана достала три незначительные купюры и отдала их Олегу.
– Этого будет мало, – заявил он.
– Если будет мало, я сама с ними поговорю.
Олег запихнул купюры в карман.
– Где вторая шваль?
– Сейчас при… Что ты сказал, урод?
Света появилась из-за угла коттеджа. Когда она устроилась на заднем сиденье, Олег включил передачу и медленно повёл джип к лесной колее. «Ниссан» без труда взбирался на кочки и выбирался из ям, но Олег боялся, что через лес проехать с такой же лёгкостью не удастся. Оксана запела песенку, продолжая тщательно наносить на лицо боевой раскрас.
– Ой, я забыла в доме свой плеер! – взвизгнула Света, прижав ладони к щекам.
– Серьёзно? – спросил Олег.
– Да, да! В нём – кассета! Моя любимая!
– Успокойся. Оксанка – мразь, тут я спорить с тобой не стану, но всё же думаю, она выделит из пяти миллионов баксов сорок рублей на покупку тебе кассеты.
– При чём тут деньги! – с досадой защебетала Света. – Я не хочу расставаться с этой кассетой! На ней – мои любимые песни! Я их сама записала, с радио! Ну давайте вернёмся, а?
– Закрой пасть! – рявкнула Оксана, достав из сумочки тени. – Что за манера ныть по каждому поводу? Конец света! Кассета! Ах! Умри всё живое!
По наполненным водой рытвинам и ухабам просеки мощный джип пополз с пробуксовками.
Глава третья
Оксана
– Как дела, Олег? – спросил следователь, барабаня по столу пальцами.
– Ничего дела.
– Соседи спокойные?
– По сравнению со мной – да, – ответил Олег. Тут он вдруг почувствовал слабость. Его качнуло, и он едва не упал со стула.
– Тебе что, плохо? – обеспокоился собеседник. – Врача позвать?
– Всё нормально, – сказал Олег, улыбнувшись, – и у меня к вам просьба. Пожалуйста, не зовите врача, даже если я упаду и начну чернеть на глазах. Никаких врачей.
– Хорошо.
– Они изуродовали мне жизнь, – пояснил Олег, хотя его не просили ничего пояснять, – и я не хочу, чтобы они изуродовали мне смерть.
– Красиво звучит!
– Красота рождается в муках.
– А ты считаешь себя здоровым?
– Конечно, нет! Я об этом и говорю. Если человека с утра до вечера называть свиньёй, он рано или поздно захрюкает.
– Как тебя поставили на учёт?
– Со мной приключилась одна фантастическая история, и я о ней рассказал школьной медсестре. Она повела меня к психиатру. Психиатр сказал: «Нормальный ребёнок не мог такое придумать. Либо он сказал правду, либо он не выдержал эмоционального потрясения, связанного со смертью матери». Так как я на консилиуме схватил председательницу за горло, остановились на втором варианте.
– Да у тебя, я вижу, талант попадать во всякие фантастические истории!
– Это правда. Я ничего, кроме этого, не умею.
– А рисовать?
Олег снисходительно улыбнулся.
– Если бы я умел рисовать, у меня, наверное, были бы персональные выставки во всех крупных городах мира.
– Спорное утверждение.
– Почему?
– Потому что успешность определяется далеко не столько талантом, сколько рекламой.
– Произведениям живописи никакой особой рекламы не требуется. Реклама нужна, чтобы побудить человека читать роман, покупать музыкальный диск, идти на концерт. Это отнимает время и деньги. А оценить картину можно за две секунды.
– Любую?
– Если мы говорим о классике – да, любую.
Один из трёх стоявших на столе телефонов заверещал. Взглянув на определившийся номер, следователь поднял и положил трубку. Потом сказал:
– Я тут пообщался с одним твоим педагогом из художественного училища. Он считает иначе. И знаешь, он до сих пор хранит у себя некоторые твои работы.
– Он не объяснил вам, зачем?
– Затем, чтобы посредством их публикации – уж не знаю, когда, но, видимо, скоро, реанимировать классическую портретную живопись.
– Это уж, извините, бодрый голос маразма, – пробормотал Олег, слегка покраснев.
– Не знаю, не знаю. Он произвёл на меня впечатление адекватного человека.
– Ну, пусть попробует.
Телефон опять зазвонил. Подняв и положив трубку, следователь спросил:
– А Нобелевскую премию куда денешь?
– Нобелевскую премию за живопись не дают. Но если бы дали, я бы купил что-нибудь и перепродал.
– Опять наркоту?
Олег не ответил.
– Не бойся, я просто так спросил.
– Я и не боюсь, даже если вы спросили не просто так.
– На нормальный бизнес не тянет?
– Здесь, за великой русской стеной, любой бизнес рано или поздно перестаёт быть нормальным – благодаря, извините, вам. Не вам персонально, а…
– Да я тебя понял.
Дружески улыбнувшись Олегу, следователь надел очки и достал из кожаной папки лист с размашистой подписью и печатью под кратким текстом. Олег решил, что сейчас, может быть, услышит что-нибудь умное. И услышал:
– Олег Михайлович, следствие по вашему делу прекращено ввиду отсутствия состава преступления. Вот постановление о вашем освобождении. Ознакомьтесь и распишитесь.
– Он точно, значит, с собой покончил? – спросил Олег, украсив бумагу своим автографом и вернув её собеседнику.
– Тебе лучше знать, – был ответ, – никто не мог с ним покончить, кроме тебя и его. Поскольку ты не обязан доказывать свою невиновность, а доказать обратное мы не можем – дело закрыто. Сейчас я выпишу тебе пропуск, и – до свидания.
Пока следователь писал, Олег размышлял. Взяв пропуск, он попросил сигарету. Следователь, как видно, не был загружен срочной работой и не спешил его выставлять. Они закурили.
– Где он мог взять верёвку? – задал Олег давно интересовавший его вопрос.
– В кармане плаща. Это был капроновый шнур, купленный по просьбе местного старика. Он ему понадобился для рыбной ловли – ну, сеть натягивать.
– Почему он не застрелился?
– Как почему? Потому, что патронов не было.
– Точно?
– Определённо. А что?
– В револьвере, кажется, шесть зарядов?
– Да, шесть.
– Он стрелял пять раз.
Стряхивая пепел, следователь пожал плечами и возразил:
– Ты мог ошибиться.
– Я специально считал. Пять выстрелов было.
– Ты мог легко не услышать одного выстрела из-за грома. Он мог пальнуть в лесу на какой-то шорох, когда ты был далеко. Одного патрона могло изначально недоставать в барабане.
От слишком сильной затяжки к горлу Олега прихлынула тошнота. Погасив окурок и подышав полной грудью, Олег заметил:
– Ещё он мог перед самой смертью в кого-то выстрелить. Мне так кажется.
– А мне кажется, что ты в этом даже уверен.
Заверещал другой телефон. С наигранным раздражением обсудив какой-то профессиональный вопрос, следователь откинулся на спинку кресла. Рассеянно докурил. Потом, спохватившись, выдвинул ящик стола и выложил из него записную книжку, водительские права и ключи Олега.
– Там, на холме, был чёрт, – сообщил Олег, рассовывая своё имущество по карманам. – В него-то он и стрелял.
– Почему ж ты раньше молчал об этом? Боялся, что я тебя отправлю в институт Сербского?
– Исходя из вашей реакции, смею предположить, что этого опасается и вдова, убитая горем. Видимо, она полагает, что за больничной решёткой лучше, чем за тюремной.
– Нет, Олег, нет. Ты здорово ошибаешься, если думаешь, что Оксана, решив доказать твоё здравомыслие, рассказала мне историю этой девушки. Она не упомянула о ней ни единым словом. О том, что произошло с тобой на горе, я узнал от деда-охотника и от Светы. А остальное сам раскопал.
Олег превратился в слух.
– Эту девушку звали Нина, – продолжал следователь. – Она была невестой того, кто гонялся за тобой по лесу, и подругой Оксаны – настолько близкой, что ближе и быть не может. За неделю до намечавшейся свадьбы она привезла трёх других подруг на девишник в тот самый дом. Звала и Оксану, но та сказалась больной…
Олег перебил:
– Позвольте я угадаю, что было дальше. В доме она застукала своего жениха с Оксаной, причём Оксана бегала голая и орала: «Нинка, прости! Мы любим друг друга!» Обманутая невеста бросилась в лес и повесилась над обрывом. Так?
– Да. На ремне от сумки, в которой было подвенечное платье. Она хотела покрасоваться в нём на девишнике.
– Почему её не догнали?
Этот вопрос слетел с губ Олега непроизвольно. Он уже знал ответ. Перед ним возникло бледное лицо Нины, обезображенное тремя короткими шрамами. Это были шрамы с руки Оксаны.
– Когда она выбежала, Оксана схватила нож и стала полосовать себя по руке. Все бросились к ней.
– Она по образованию – фельдшер, – сказал Олег с тоскливой усмешкой, – ей ли было не знать, что разрезать вены надо в горячей ванне, иначе кровь свернётся и остановится!
Наступило молчание. Олег жадно разглядывал лицо Нины, таявшее, как изморозь на стекле.
– Четыре наших собаки категорически отказались работать в этом лесу, – заговорил следователь, – вели себя одинаково: совершенно не реагируя на команды, рычали, выли, крутились как заведённые, будто к ним подступали орды чудовищ.
– Наверное, ветер дул со стороны дома, – предположил Олег.
– Ну и что?
– Оксана могла забыть там свои трусы.
Следователь задумчиво покивал, будто эта версия удовлетворила его.
– Значит, ты считаешь – она сознательно добивалась того, что произошло?
– Вы видели фотографию этой Нины?
– Видел, и не одну.
– И как вам её глаза?
– Глаза истерички. Я и без фотографии знаю, что любой косой взгляд мог её толкнуть на самоубийство. Эта попытка была девятой.
– А вы с Оксаной долго общались?
– Около четырёх часов.
– И что вам неясно?
– Мне абсолютно неясно, зачем она таскает с собой её фотографию.
– А вот этого я не знаю, – пробормотал Олег и тут же воскликнул: – Знаю! Она не верила в то, что Нина реально склонна к самоубийству, и захотела её унизить: «Ну, беги, вешайся! Не повесилась? Значит, восемь попыток были инсценировкой? Значит, ты – подлая и трусливая тварь? Ну живи, живи! Стирай плевки с морды!» Так могло быть.
– Я думаю, так и было. Кстати, а надпись на фотографии есть, ты не обратил внимание?
– Есть, – ответил Олег, – что-то про нюансы женского организма.
Следователь издал весёлое восклицание.
– Стало быть, неспроста она отказалась дать мне на пару дней эту фотографию!
– А для чего она вам понадобилась?
– Эксперты из контрразведки её просили.
Олег ничего не понял.
– Эксперты? Из контрразведки?
Следователь кивнул.
– Ну да, на Лубянке давно уже есть отдел, занимающийся всей этой галиматьёй – НЛО, привидения, полтергейст и тому подобное.
– Неужели потусторонний мир тоже весь кишит врагами отечества? – возмутился Олег. – Как они достали, эти враги! Ну никакой жизни от них не стало.
– Я ничего не знаю про мир иной, но реальный мир врагами заполнен, хоть отбавляй, – с неглупой улыбкой подчеркнул следователь, – и некоторые из них довольно изобретательны. Их деятельность порой легко спутать с мистикой, и поэтому ФСБ старательно изучает разного рода загадочные явления. Иногда таким образом расследуются дела, ошибочно причисленные прокуратурой к паранормальным. Но с твоим делом сложилась обратная ситуация. Ознакомившись с нашими материалами по нему, эксперты из ФСБ порекомендовали его закрыть.
– А без них вы расследовали бы его до седьмого пота? – съязвил Олег. – Или до седьмой пачки денег из кошелька Оксаны?
– А вот это ты зря.
Олег и сам понимал, что зря, хоть от его реплики взгляд хозяина кабинета не перестал быть доброжелательным. Оборвав ещё один телефонный звонок и взяв сигарету, следователь спросил:
– Ты не задаёшься вопросом, зачем я трачу на тебя время, рассказывая тебе о секретных сферах деятельности спецслужб?
– Нет, не задаюсь. Я думал, что вы не время на меня тратите, а меня – на время.
– Ты ошибаешься, у меня полно срочных дел. Но я…
Звонок повторился.
– Перезвони минут через десять, – распорядился следователь, сняв трубку. Вновь положив её, он заговорил с Олегом ещё более тепло: – Видишь ли, мой друг, я не первый день здесь сижу и даже не первый год, а семнадцатый. Это, как говорится, раз. Правоохранительные структуры обязаны не только расследовать, но и предотвращать преступления. Это два. Оксана тебя весьма сильно любит, и у неё много денег, а у тебя – долгов. Это три. Если после свадьбы с тобой она вдруг повиснет на том же самом суку – все дружно припишут её смерть чёрту, тут я не спорю. Но это дело возьмёт себе контрразведка, а вот её навести на ложную версию очень трудно. Это – четыре.
– Браво, Оксанка! – искренне восхитился Олег. – Так засрать мозги следователю по особо важным делам с шестнадцатилетним опытом не сумел бы даже эксперт по авангардизму!
Работник прокуратуры продолжил доброжелательно улыбаться. Потом он взял зажигалку и закурил.
– Я нужен Оксане как геморрой, а она нужна мне как импотенция, – уточнил Олег. У следователя на это не было возражений. Но он сказал, помолчав:
– Я тут пообщался с тремя твоими знакомыми из «Короны». Каждый из них с восторгом и наслаждением рассказал мне о том, как ты трахал жён двух других.
– И что?
– Я симпатизирую таким людям, как ты, Олег. Это – пять.
– Большое спасибо. А можно я позвоню?
– Звони. Городской телефон – вот этот.
Олег снял трубку, нажал одиннадцать кнопочек и, дождавшись ответа, заговорил:
– Равшан, это я. Привет. На свободе. Хотел бы встретиться. Хорошо. Во сколько? Успею. Договорились.
– Равшан Хамракулов? – полюбопытствовал следователь, когда Олег встал свободным человеком со стула, на который сел узником, и взял пропуск.
– Он самый.
– Ты хорошо его знаешь?
– Нет, недостаточно хорошо, чтобы вы меня могли попросить о чём-то, и недостаточно плохо, чтобы вы могли меня о чём-то предостеречь.
– А Ингу Лопухину ты знаешь?
– Ингу я знаю, причём с такой стороны, с которой её никто до меня не знал. Ещё подробнее надо?
– Даже здесь ты не можешь не пускать пыль в глаза, – улыбнулся следователь.
– Я делал бы это даже на эшафоте.
Следователь кивнул и протянул руку. Олег, волнуясь, пожал её. Он всегда волновался, когда прощался с кем-то навеки. Неважно, с кем. Но, выйдя из кабинета, он ощутил подъём настроения, и ничто уже не могло испортить его – ни длинные, мрачные коридоры, по которым шныряли люди в погонах, ни толстомордый дежурный на проходной, изучавший пропуск почти минуту, ни дождь на улице. Свежий ветер качнул Олега, как стакан водки, капли дождя скользнули по его впалым щекам, как пальцы любимой женщины. Прохожие зябко ёжились под зонтами, и лица многих были под стать пасмурному небу. А он, Олег, улыбался. Никогда прежде он, ценивший свободу больше всего на свете, не ощущал её так реально и не сливался с нею в таком экстазе. Машины еле ползли по Новослободской. Олег шагал вровень с ними, опережая всех остальных пешеходов, старательно обходивших лужи. Взглянув на уличные часы, он заторопился ещё сильнее. Они показывали двенадцать пятьдесят пять. До встречи на Киевской оставалось чуть более двух часов, и надо было ещё успеть заскочить домой. Расталкивая медлительных пассажиров, Олег бегом спустился в метро, ровно через сорок минут вышел из него на станции «Профсоюзная» и ещё через пять минут ворвался в свою квартиру.
Захлопнув дверь, он кинулся в ванную, на бегу срывая с себя одежду. Вымывшись, побрившись и причесавшись, побежал в комнату и достал из шкафа лучшие свои вещи, в том числе смокинг, который издалека вполне ещё мог сойти за приличный. Оделся ровно за полторы минуты. Стрелки стенных часов подползли к четырнадцати тридцати. Расшвыривая ногами груды рисунков, Олег приблизился к секретеру, отпер его и достал браслет, выигранный им три года назад в пари на футбольном матче в Черкизово. Его ставкой против браслета был «Фольксваген Пассат». Браслет того стоил. Он представлял собой россыпь сапфиров и бриллиантов на цельном золоте. Чудо была вещица. Олег берёг её как зеницу ока и до сих пор ни в какие свои поганые авантюры не вовлекал. Но сложные ситуации требуют, как известно, сложных решений. Полюбовавшись браслетом, Олег вздохнул для приличия, потом сунул его в карман, как сунул бы в пруд любимого, но смертельно больного пса, и подошёл к зеркалу. То, что он в нём увидел, ему не слишком понравилось, потому что слишком напоминало психа, собравшегося на подвиги. К счастью, тот, с кем было назначено рандеву, против героизма ничего не имел. Поправив причёску и подушившись, Олег взглянул на часы, пришёл в дикий ужас и со всех ног побежал на улицу, потому что заставить Равшана ждать слишком долго не пожелал бы даже Оксане. Идя к метро, он запустил руку в боковой карман смокинга, чтобы достать сигареты, которых не было, и, к своему немалому удивлению, обнаружил деньги. Двести рублей. На такси до Киевской их хватило.
