Kitabı oku: «Птенчик», sayfa 5

Глава пятая

Урок

4 октября 1977 год

Риккардо притормозил у дома.

– Где ты это взяла?

Далия изучала ржавый велосипед.

– Нашла у Молли в гараже.

– Ясно, – он повесил замок на свой «швинн» и поволок школьную сумку к лестнице.

– Научишь меня на нём кататься?

Риккардо усмехнулся.

– Нет.

– Почему?

– Я не умею. Понятия не имею, как это делается, – он вприпрыжку поднялся по ступенькам.

Далия опёрлась на руль.

– Но тебя же кто-то научил.

– Кто-то научил.

– Папа?

Он повернул ручку.

– Другой человек.

Риккардо хлопнул дверью и прислонился к ней затылком, и вот ему уже не тринадцать лет, а пять, и он не в Америке, а в Сицилии – поливает апельсиновые деревья и в то же время гоняется за кошкой, несмотря на запрет наблюдающего за ним деда. И вот в сад приходит «другой человек»: он смеётся и трёт покрасневшую щёку, а дед смотрит на небо и благодарит Господа за то, что дожил до дня, когда соседские гуси сменились на соседских девушек. «Что ты сделал?» – спрашивает дед. «Поцеловал её», – отвечает «другой человек». Дед отвешивает ему подзатыльник: не в наказание, но в предупреждение, чтобы больше не смущал девушек. Риккардо бросает лейку и бежит к ним. Он хватает «другого человека» за руку и прижимается к ней лбом. «Вот его и целуй», – говорит дед. И он целует: опускается на колени и целует Риккардо в щёки, в лоб, целует его маленькие руки, а Риккардо обхватывает шею «другого человека» и хочет, чтобы его щека вновь стала смуглой, чтобы боль от пощёчины перешла к нему, к Риккардо: он смелый и не боится боли – не плачет, когда его царапает кошка. «Другой человек» целует его в висок, вынимает из кармана апельсин и отдаёт Риккардо. «Не заработал ещё», – ворчит дед. «Другой человек» улыбается и гладит Риккардо по волосам: «Я отработаю за него». Он поднимается на ноги, подбирает с земли лейку и поворачивается к деду, сидящему в плетёном кресле: «O, bella, ciao! Bella, ciao! Bella, ciao, ciao, ciao!» – поёт «другой человек». Он улыбается, поёт, пританцовывает и исчезает в глубине сада. «Вот засранец», – качает головой дед. Риккардо любит, когда «другой человек» поёт. И когда говорит на итальянском.

Сумка с глухим звуком плюхнулась на пол. Риккардо подскочил к столу, выбрал из тарелки с фруктами апельсин и, сжав в руке, вдохнул его аромат: апельсин пах не кровью, не по́том и даже не солнцем – он пах воспоминаниями и любовью.

Риккардо вернул апельсин в тарелку. Он не ел их уже три года.

За окном Далия боролась с велосипедом: «ржавый монстр» был тяжёлым и она с трудом поворачивала руль, однако, всё же села на велосипед, оторвала одну ногу от земли, второй нажала на педаль и, потеряв равновесие, улеглась вместе с ним на бок.

Риккардо кинулся к двери.

– Эй! – крикнул он и спрыгнул с крыльца, – Ты в порядке?

– Да, – пропыхтела Далия, стаскивая с себя велосипед, – не рассчитала силы. Я думала, будет проще: крути педали и всё.

– Так и есть, – Риккардо помог ей встать, – крути педали и всё. А ещё держи равновесие, смотри на дорогу и молись, чтобы никто не бросился тебе под колёса.

Она поправила юбку.

– Ты научишь меня?

– Я же сказал, что не умею.

– Вспомни, как учили тебя, – настаивала Далия.

– Это было слишком давно.

Риккардо поднял велосипед. В его движениях не было той лёгкости, как не было и того терпения, с каким «другой человек» учил маленького его кататься на велосипеде. Раз за разом пятилетний Риккардо путался, забывал про педали и, вцепившись в руль, сразу закрывал глаза – так боялся упасть, хотя никогда не падал: «другой человек» ловил его, а после поднимал велосипед – быстро и без усилий, словно опавший листик. «С первого раза ни у кого не получается», – говорил он, снова усаживая Риккардо на велосипед. «Даже у тебя?» – удивлялся Риккардо. «Даже у меня. И у папы. И даже у нашего дедушки, – шептал он и под хихиканье Риккардо лохматил его чёрные волосы. – Попробуем ещё раз?».

Риккардо пригладил волосы.

– Садись. С первого раза ни у кого не получается, – сказал он и Далия перекинула ногу через седло. – Я поймаю, если начнёшь падать.

Далия нажала на педаль, велосипед наклонился, и Риккардо, не удержавший её, завалился сверху.

– Нет, так не получится, – он встал и отряхнул руки, – я слишком низкий.

– Мы одного роста, – напомнила Далия.

– Да, но это не исключает того, что я низкий. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Хорошо, я не низкий. Это ты слишком высокая для своего возраста.

– Что?

Риккардо обогнул крыльцо, снял замок со своего велосипеда и подкатил его к Далии.

– Просто повторяй за мной.

Она забралась на тёткин велосипед и уставилась на Риккардо.

– Правую ногу поставь на педаль, – сказал он и Далия послушно коснулась педали, – левой оттолкнись от земли и…

Они не проехали и трёх футов. Рука Далии соскользнула с руля, она крутанула его и столкнулась с Риккардо: он растянулся на спине, а два велосипеда и Далия рухнули на него.

– Прости, прости, прости, – она стащила с Риккардо велосипед, – я такая дура!

– Вот уж правда, – ответил Риккардо и отодвинул ногой свой.

Далия присела.

– Больно?

Риккардо покосился на разбитое колено и указал на локоть Далии.

– У тебя то же самое.

– У меня не болит!

– Ага, конечно, – он встал. – Надо обработать. Не думаю, что родители обрадуются, если мне отрежут ногу. А тебе руку, – Риккардо поковылял по улице.

– Ты куда?

– В аптеку.

– Я с тобой!

– Нет. Закати «ржавого урода» обратно в гараж и поищи у Молли пластырь.

Риккардо не видел, как Далия махнула ему рукой – не то соглашаясь с ним, не то извиняясь, – и хромал, пока не услышал рёв открывающейся двери гаража Молли.

< Теперь ты десять раз подумаешь прежде, чем меня о чём-то попросить>

Он не торопился: постоял на перекрёстке Восьмой и Олм стрит, на Центральной улице потоптался у фонтана и попугал птиц, поболтал с мистером Хорни – охранником из школы, которого встретил у магазина, и только потом зашёл в аптеку, где за прилавком скучающий Оскар листал журнал.

Риккардо молча показал ему разбитое колено.

– Что, Рикки, ноги не держат?

– Упал с велосипеда.

Оскар поставил на прилавок антисептик.

– Запишу на ваш счёт.

– Спасибо.

– Бывай, Рикки! – Оскар послюнявил палец и перевернул страницу.

Далия, сгорбившись, сидела на лестнице.

– Риккардо! – всполошилась она, когда он подошёл к дому.

Он скривил губы.

– Меньше болит, – сказал Риккардо, смекнув, что её заинтересует его исчезнувшая хромота.

Далия кивнула.

– Я не нашла пластырь.

– Я не сомневался, – он взял её руку и перевернул локтем к себе. Крышка антисептика чпокнула и затерялась в траве.

– Царапина, – пролепетала Далия и дёрнула руку, которую Риккардо крепко держал.

Риккардо улыбнулся.

– Ты что, боишься?

– Нет, – она повторила попытку, но безуспешно, – просто не считаю нужным…

Она осеклась: Риккардо надавил на бутылочку и обеззараживающее средство брызнуло на кожу.

– Ты как ребёнок, – он сел на ступеньку, выпрямил ногу и полил колено. – Не трогай! – Риккардо стукнул Далию по пальцам, которые она приложила к локтю. – Зачем мы обрабатывали рану, если ты хватаешься за неё грязными пальцами?

– Плохая была идея с велосипедом.

– Твоя каракатица не предназначена для езды. От неё будет больше пользы на свалке. А вообще я думаю, что велосипед нуждается в осмотре и, возможно, ремонте. Покрасить его точно не помешало бы. Я посмотрю его, если хочешь.

Через полчаса они катили велосипеды по Восьмой улице. Риккардо настоял, чтобы Далия везла его «швинн», потому что «каракатица» для неё неповоротливая и неподъёмная.

По пути к его дому, когда они уже завернули в центр, он попросил Далию остановиться у магазина – сослался на мучавшую его жажду после обжорства в школе солёной рыбой: Далия осталась снаружи, а Риккардо, забежав в магазин, рванул в дальний отдел и согнулся у полок с водой; по спине тёк пот и руки дрожали, будто он перетаскал груду камней.

<Он что у неё, чугунный?>

Немного отдышавшись, Риккардо достал с полки бутылку, осушил её одним глотком и, прихватив вторую, побрёл к кассе, радуясь, что в аптеке Оскар не попросил наличные.

Он предложил воду Далии, но она отказалась.

– Очень солёная рыба, – сказал Риккардо, когда пустая тара полетела в урну.

Вечер подкрадывался к городу как мышь к старому сонному коту. Мышь знает, что кот не нападёт: она пищит, дразнит его, задевает хвостом обломанные усы и надеется, что он обратит на неё внимание – зашипит или дёрнет лапой, чтобы напугать, прогнать, но старый кот лишь смотрит на мышь уставшими глазами, как старый город смотрит на вечер первыми зажжёнными фонарями. У города, как и у кота, нет сил играть.

Далия замерла.

– Ты живёшь здесь?

За коваными воротами прятался громадный белый дом, который по размерам превосходил жилище Молли в два раза.

– Ты не была у нас?

– Нет.

– Пойдём, – Риккардо закатил «каракатицу» во двор, – я тебе всё покажу. С балкона родительской спальни открывается потрясающий вид на город.

Далия не сдвинулась с места.

– Что не так? – спросил Риккардо.

Она смутилась.

– Мне неудобно.

– Что тебе неудобно?

– Вот так, без приглашения…

Риккардо фыркнул.

– Прости, я не знал, что должен был прислать тебе личное приглашение.

– Ты понял, о чём я говорю.

– Я понял. «Швинн» мой завези.

Далия прошла за ворота.

– Я заберу велосипед Молли.

– Заберёшь, – кивнул Риккардо, – когда я починю его.

– Я заберу его сейчас, – она положила руку на руль «каракатицы».

– Нет, сейчас ты его не заберёшь.

– Заберу!

– Не заберёшь.

– Риккардо, – Далия злилась и тянула руль, который он удерживал.

– Заднее колесо у него отвалится само. А если ты ещё оторвёшь руль, то будешь кататься на одном колесе. Как циркач, – прошептал ей на ухо Риккардо. Далия хихикнула.

– Мистер Бенитос! – к ним подбежал смотритель.

– Познакомься, – он обратился к Далии, – это мистер Бигль, наш смотритель.

Мистер Бигль снял фуражку.

– Рад видеть вас, мисс.

– А это Далия, моя…, – Риккардо запнулся.

<Сиделка? Нянька? Друг?>

Его замешательство проявилось в розовых пятнах на смуглой коже.

Мистер Бигль наклонился к «каракатице», чтобы Далия и Риккардо не заметили его улыбку.

– Какая ржавая рама!

– Надо его покрасить, – сказал Риккардо. – У нас есть краска, мистер Бигль?

– Найдём, мистер Бенитос!

К воротам подъехал автомобиль, из которого вышла мать Риккардо.

Далия откатила «швинн» назад.

– Здравствуйте, миссис Бенитос.

Альба окинула её безразличным взглядом.

– Игра закончилась раньше? – Риккардо хмыкнул.

– Ты ждёшь моих оправданий? – спросила она, поравнявшись с сыном.

– Нет.

После короткой паузы Альба пригладила его волосы и поцеловала в макушку.

– Хорошо.

Риккардо содрогнулся от запаха алкоголя и прикосновений матери.

– Я пойду, – Далия передала «швинн» смотрителю, когда Альба направилась к дому.

– Я завезу тебе велосипед, когда посмотрю его и покрашу, – сказал Риккардо.

– Спасибо. До свидания, мистер Бигль, – он кивнул. – Пока, Риккардо.

– Увидимся.

Далия вышла за ворота, а Риккардо поменялся велосипедами со смотрителем.

– Покрасим его сейчас?

– Конечно, мистер Бенитос! Поставить ваш велосипед в гараж?

– Я сделаю это сам.

Крышка гаража оторвалась от земли и показала ему «чудовище», с которого сползло полотно, обнажив красный капот.

Риккардо прислонил велосипед к стенке и поправил полотно.

Время не лечит. Но притупляет боль.

Глава шестая

Ген убийцы

11 октября 1977 год

Полноватая женщина в шуршащих голубых штанах стояла во дворе своего дома, опершись на черенок лопаты. Она улыбалась и её улыбка – улыбка матери, умиляющейся, что ребёнок извозился в дерьме – раздражала Риккардо сильнее, чем её ходьба по газону. «Шорк-шорк, шорк-шорк» беседовали её штанины между собой, когда она носилась от одной из десяти выкопанных ям к другой, словно у неё в доме сдохло целое семейство хомяков, и теперь ей нужно с почестями похоронить каждого из них.

Она заприметила сидящего на лестнице Риккардо, когда подбежала к последней яме. Молча они кивнули друг другу и Риккардо отвернулся, а женщина вонзила лопату в землю и на полчаса застыла в одном положении: Риккардо чувствовал её любопытный взгляд, но не поворачивался к ней лицом, чтобы не давать повода с ним заговорить. Женщина улыбалась и переминалась с ноги на ногу. Шорканье штанов смешивалось с отдалёнными криками играющих в конце улицы детей, и терпение Риккардо – невидимый воздушный шарик, до предела надутый гелием, – не лопнуло от этих звуков лишь потому, что он увидел спешащую к нему Далию.

– Где ты ходишь? – возмутился Риккардо.

– Прости, опоздала, – запыхавшаяся Далия согнулась и положила руки на колени, но тут же выпрямилась и помахала рукой соседке. – Добрый день, миссис Блэк! – «шорканье» поздоровалось и переместилось на задний двор.

– Где ты была?

– На ферме.

– На какой ферме?

– Владельца зовут Сэм.

Она проскочила по ступенькам мимо Риккардо.

– Дядюшка Сэм? – он проскользнул за ней в дом.

– Вы знакомы? Он сказал, что никого не знает из города.

– Это долгая история. Что ты там делала?

– Спрашивала про работу.

– Я думал, что твоя работа – сидеть по вторникам со мной?

– Да, но что я должна делать в оставшиеся шесть дней недели? – Далия поправила волосы у зеркала. – Я не могу сидеть без дела.

– Где ты встретила дядюшку Сэма?

– Нас познакомил Саймон. Он работает у него на ферме.

– Саймон из «трясины»?

– Наверное.

Саймон был чудаковатым девятнадцатилетним парнем, безобидным и в меру наивным, и Риккардо слабо представлял его в компании старши́х. Он подрабатывал на фермах и, в отличие от остальных «трясиновцев», появлялся не только на Восьмой улице и Олм стрит, но и в центре, и, когда дети опускали мерзкие шуточки о бессмысленном существовании его квадратного лица, Саймон улыбался и угощал их леденцами. Они засовывали конфеты в рот и дразнили его, крича в спину, пока он не исчезал на «мёртвой дороге».

Саймон был посмешищем и для «своих», и для «чужих», а причина для издевательств с обеих сторон – нежелание жить по правилам «трясины». Те, кто знали его, удивлялись, как в его сердце не зародилась злоба, а Саймон не понимал, почему он не может зарабатывать честным трудом и быть приветливым с окружающими только по той причине, что родился в неблагополучной части города.

Риккардо взял Далию за руки.

– Не ходи туда больше, ладно?

– Почему?

Он вздохнул.

– У тебя все истории долгие, да? – спросила Далия.

Риккардо прошёл в гостиную и развалился на диване.

– Много лет назад в их лесу жестоко убили двух подростков [1]. Потом обнаружили ещё два тела. С тех пор там постоянно что-то происходит: то бродячие собаки приносят из леса кости, то трупы всплывают в водохранилище. Их отделили от города не просто так: они воруют и убивают. И жалость к тем, кто заходит на их территорию, «трясиновцы» не проявляют. Тебе повезло, что ты встретила Саймона, а не кого-нибудь другого.

<Мне тоже повезло>

– Если тебя прирежут «трясиновцы», мама найдёт мне новую сиделку, а я только-только к тебе привык.

Далия села на противоположный диван.

– Я познакомилась с ним не в «трясине». У нас в конце улицы есть магазин…

– Я понял, – Риккардо прервал её, – вы познакомились в магазине Рэнсома.

Старик Рэнсом – такой же выходец из «трясины», как и Саймон, тоже в молодости подрабатывал на фермах, пока не скопил достаточно денег, чтобы открыть свой маленький магазинчик на Восьмой улице. Предприимчивости Рэнсома хватило бы и на центр, но туда его не пустили: ушлые дельцы, вроде отца Риккардо, намекнули ему, что он должен быть благодарен за одну только возможность торговать в городе.

Рэнсом согласился, но жильцов с Восьмой и Олм стрит, заглядывающих к нему в магазин, ненавидел: они не отличались от «трясиновцев», среди которых он жил, – та же неприязнь к людям, та же грязь и нищета, но вместе с тем они – часть города, которую недолюбливают, но не презирают. Их дети могут учиться в школе и не думать об издевательствах: ни учителя, ни сверстники не будут тыкать в них пальцем, бить и оскорблять. У них есть работа, даже если они не могут сложить один плюс один. У них есть всё, чего они не ценят.

Протяжный звук сигналящего автомобиля разнёсся по улице. Далия выглянула в окно: у дома стоял чёрный «Форд Торино».

Риккардо хмыкнул:

– Мама приехала. Ты опоздала, заболтала меня, и я не успел сказать, что у тебя сегодня выходной. Записки не будет, – добавил он, поднимаясь с дивана.

– Тогда увидимся на следующей неделе?

– На следующей неделе мы не увидимся. У Карлы день рождения.

Далия улыбнулась.

– Твоя подружка?

– Дочь друзей нашей семьи, – он закинул сумку на плечо. – Не провожай.

«Форд», который отец пригнал в прошлом году из Пенсильвании, тарахтел.

– Привет, – сказал Риккардо, усаживаясь на пассажирское сиденье.

Мать не отреагировала. Под бодрый голос Пола Маккартни автомобиль сдал назад.

– Ты злишься, потому что доктор Норвелл перенёс приём на вторник? – спросил Риккардо, наблюдая за матерью. Она была возбуждена, и её руки метались между рулём и рычагом. Движения были быстрыми и резкими, словно она управляла не автомобилем, а трактором.

– Я не злюсь.

Психотерапевт Джеймс Норвелл жил на улице Красных роз в доме, доставшемся ему от родителей. Он переделал комнату на первом этаже под кабинет, где принимал пациентов, не нуждавшихся в стационарном лечении. Риккардо ходил к нему на консультации по средам и каждый раз поражался, как под нелепым предлогом не поднялся на второй этаж и не выбросился из окна: скучная болтовня Норвелла и его бессмысленные вопросы нагоняли тоску сильнее, чем собственные мысли.

«Форд» остановился.

– Мам? – позвал Риккардо.

– Что?

– Ты…

<Ты меня любишь?>

–…пойдёшь со мной или подождёшь в машине?

Она откинулась на спинку кресла.

– Что за идиотский вопрос? Я не ходила с тобой раньше и не пойду сейчас. Доктор Норвелл сообщит, если твоё поведение или твои ответы вызовут у него беспокойство.

– Извини.

Дверь Риккардо открыла подслеповатая экономка Мэри. Она предупредила, что доктор Норвелл задерживается и пригласила его в гостиную, предложила Риккардо чай, а, когда он отказался, с минуту смотрела на него с глупой улыбкой, после чего развернулась и, перебирая ногами как механическая кукла, ушла на кухню. Риккардо понимал, что экономка плохо видит, и всё же иногда думал, что она не человек, а пришелец из фантастического фильма.

В кабинете Норвелла какая-то женщина кричала, что её дочь не сумасшедшая. Риккардо поджал губы: когда мать привела его на первый приём, то даже не заикнулась, что он не психопат. Не убийца.

Она не объяснила, зачем он сюда ходит, зато повторяла, что однажды Риккардо поблагодарит её за беседы с Норвеллом.

Риккардо засомневался, что мать дождётся «дня его благодарности», когда уловил смысл встреч с психотерапевтом.

Массивная дверь распахнулась: из кабинета выпорхнула высокая женщина в длинном шелестящем платье и Риккардо, взглянув на неё, на мгновение забыл, что сидит на бархатном диване в гостиной. Незнакомка будто сошла с пожелтевших страниц готического романа, по сюжету которого за ней должен был выскочить призрак, а не доктор Норвелл.

Она выглядела подавленной.

– Моя дочь не сумасшедшая, – женщина подобрала подол платья и проследовала к выходу.

– Мэри! – Норвелл позвал экономку. – Проводи миссис Рост.

Примчавшаяся с кухни Мэри открыла ей дверь.

– Не сумасшедшая, – миссис Рост обернулась.

Толстыми пальцами Норвелл прошёлся по липкому лбу.

– Матери проще поверить, что в её ребёнка вселился демон, чем в то, что он унаследовал психическое заболевание, – сказал он, когда в гостиной остался только Риккардо. – Проходи.

Густой аромат духов миссис Рост смешивался с запахом свежего дерева, исходивший от расположенного во всю стену книжного шкафа.

Риккардо слегка улыбнулся, представив, как два бобра с модными причёсками грызут дерево, политое «Шанель №5».

Он опустился в кожаное кресло и принял мрачное выражение лица, когда Норвелл, заметивший его улыбку, сделал пометку в записной книжке.

В этой комнате нельзя улыбаться. Каждая твоя эмоция расценивается как потенциальный сигнал к «поломанному гену».

– Как твои дела, Риккардо? – Норвелл сел напротив него за письменный стол.

– Хорошо.

Этот вопрос носил для Риккардо два оттенка.

Первый – чёрный: тот, с которым отец интересовался за ужином, как прошёл его день. Риккардо чувствовал, что интерес отца был искусственным, и отвечал ему короткими избитыми фразами, на которые он кивал и погружался в печатный мир своей газеты.

Второй оттенок – серый: с ним доктор Норвелл расспрашивал Риккардо о его настроении и желаниях, хотя не признавал в нём ни психопата, ни убийцу.

Новая пометка на бумаге – чёрточка.

– На этой неделе тебя посещали мысли об убийстве или самоубийстве?

<Пока не пришёл сюда – не посещали>

– Нет.

Чёрточка. Чёрточка. Чёрточка.

Доктор Норвелл отложил записную книжку.

– Поговорим о твоём состоянии?

[1] отсылка к рассказу «От рождения до смерти»