Kitabı oku: «Шаги по стеклу», sayfa 3
Да еще в таких уму непостижимых обстоятельствах.
Только безумец мог решиться на строительство этой громады, часто думала про себя Аджайи. Замок высился на одиноком скалистом утесе посреди равнины и был почти целиком сложен из книг. Для облицовки стен использовался главным образом сланец, на вид совершенно обычный кристаллический материал, результат естественного процесса отложения осадочных пород. Но стоило отковырнуть от стены одну такую плитку (что не составляло труда, ибо замок медленно, но верно разрушался), как под ней обнаруживались начертанные или выгравированные значки, расположенные строками или столбцами, с интервалами и пробелами, даже с каким-то подобием знаков препинания. Когда Квисс впервые столкнулся с этой странной особенностью, он принялся крушить стены, не в силах поверить, что скрытые облицовкой камни, десятки тысяч кубометров и килотонн, образованы не чем иным, как бесчисленными тайными письменами. Цеховые коротышки мастера – каменотесы и строители – до сих пор трудились не покладая рук, чтобы ликвидировать ущерб, который причинил замку этот старик, когда ломал стены в напрасной попытке доказать самому себе, что тайнопись – это лишь отдельные вкрапления, а не всепроникающая сущность. Реставрация велась под неумолчный хор жалоб и сетований: коротышки и так не справлялись с восстановлением стен, а тут еще постояльцы добавили им хлопот.
– Вызывали? – послышался тихий надтреснутый голос.
Аджайи посмотрела в сторону винтовой лестницы, ожидая увидеть кого-нибудь из служек, но оказалось, голос прозвучал сзади. Она заметила, что Квисс побагровел, вытаращил глаза, а его морщины прорезались еще глубже.
– Кыш! Вон отсюда! – заорал он из-за плеча Аджайи в сторону балкона.
Обернувшись, старуха увидела на перилах красную ворону, которая хлопала крыльями, будто хотела согреться, и внимательно смотрела на них, склонив голову набок. Черный глаз был похож на маленькую круглую пуговицу.
– Ну что, сдаетесь? – каркнула красная ворона. – Спросили бы меня, я б вам сказала: силезская защита в одномерных шахматах не катит. И чему вас только учили?..
Квисс сорвался со стула, едва не упав, схватил с пола обломок сланца и швырнул им в красную ворону; птица с криком отпрыгнула в сторону и, расправив крылья, спорхнула с перил в холодную светлую бездну; карканье отозвалось прощальным эхом, как зловещий хохот. Кусок сланца исчез в балконном проеме, неуклюже повторяя птичий полет.
– Вот тварь! – буркнул Квисс и снова сел.
Грачи и вороны, гнездившиеся в обветшалых башнях замка, обладали даром речи; они были наделены теми голосами, которыми прежде говорили непримиримые соперники, неверные возлюбленные и ненавистные начальники, встречавшиеся в жизни обоих – и Квисса, и Аджайи. Птицы являлись только для того, чтобы помучить стариков напоминаниями о прошлом, о неудачах и ошибках, которые привели их сюда (при этом не упоминалось никаких подробностей, и каждый пребывал в неведении, за какие провинности другой был отправлен в замок. Аджайи как-то предложила обменяться своими историями, но Квисс не согласился). Однако самой ехидной и злонамеренной была красная ворона, которая с одинаковой изощренностью терзала обоих. Квисс быстрее выходил из себя, поэтому на его долю приходилось куда больше вороньих нападок. Иногда он дрожал от ярости сильнее, чем от холода.
Из-за плохой работы котельной в замке действительно было холодно. Отопительная система давно требовала ремонта. По идее, над всеми потолками и под всеми полами должна была циркулировать горячая вода. Помещение для игр, укрепленное сланцевыми и железными опорами, венчал низкий стеклянный потолок с прихотливым орнаментом железных балок. В толще стекла, достигавшей не менее полуметра, плескалась вода, мутноватая и соленая, – назначение котлов как раз и состояло в том, чтобы ее подогревать. То же самое было предусмотрено и внизу: под исцарапанными прозрачными плитами булькало полметра воды, которая обтекала сланцевые цоколи колонн. Под стеклом, точно под фальшивым льдом, бесцветными амебами вязко перетекали удлиненные пузырьки воздуха.
В соленой воде обитали светоносные рыбы. Они извивались в слабом течении, как ожившие неоновые трубки, наполняя залы, коридоры и башни мягким сиянием, из-за которого все расстояния становились обманчивыми, а воздух казался загустевшим. Во время прибытия Аджайи игровой зал был еще хоть куда: его в меру освещали рыбы-люминофоры и приятно обогревали циркулирующие сверху и снизу водные токи. Этот диковинный порядок поддерживался вполне исправно.
Но теперь что-то нарушилось, и рыбы косяками поплыли на нижние этажи, которые еще хранили тепло. Сенешаль замка, закутанный в черный плащ, мрачно нахмурился, когда Квиссу удалось разыскать его на кухне и спросить, что, собственно, происходит и каковы виды на ремонт отопления; сенешаль отделался дежурными извинениями и начал разглагольствовать о том, как соленая вода способствует коррозии, как она разъедает трубы, каково нынче добывать строительные материалы, как нелегко в наши дни… «Какие еще дни?» – взорвался однажды Квисс. День тут всегда один и тот же, добавил он, и предположил: может, дни и существуют, только очень длинные? Заслышав эти слова, сенешаль умолк и спрятал изможденное серое лицо под капюшоном плаща, а человек – огромный старик – дрожал в бессильной ярости и безрезультатно сверлил его взглядом.
Замок Дверей отличала еще одна особенность. Вблизи от любых часов время текло быстрее. И наоборот: по мере удаления от часов оно начинало тянуться медленнее, причем эффект был не кажущимся, а самым что ни на есть реальным. Все часы в замке крепились на строго определенных местах и показывали разное время – одни спешили, другие отставали. Где-то в подземельях, еще хранивших тепло, работал исполинский часовой механизм – невообразимое скопище зубчатых колес и скрипучих осей. Валики, скрытые в полуобвалившихся стенах, передавали движение от центрального механизма к стрелкам отдельных циферблатов; внутри стен что-то стучало и скрипело, отовсюду подтекало масло.
Масло смешивалось с тепловатой соленой водой, которая капала с прохудившихся потолков; это было одной из причин, почему они попросили установить на узкой винтовой лестнице хоть какие-то перила. В замке витал неистребимый запах масла и морской соли, отчего Аджайи нередко вспоминались корабли и старые гавани.
Было совершенно непонятно, с какой стати время должно ускоряться вблизи часов, и никто из челяди не мог предложить вразумительного объяснения. Квисс и Аджайи проделали такой опыт: одновременно зажгли две одинаковые свечи, одну прямо у циферблата, а другую – в центре зала; свеча у циферблата догорела чуть ли не вдвое быстрее. Тогда они между собой осторожно предположили, что этот эффект можно использовать для сокращения времени, отведенного на предписанную им игру, однако часы в замке – а может, и сам замок – этому воспротивились. Если игровой столик ставили рядом с часами, он переставал работать: красный кристалл в середине столешницы затухал, а висящее в воздухе изображение доски с фигурами исчезало. К тому же и сами часы были крайне ненадежными: они то и дело отставали, и получалось, что вблизи от них время, наоборот, замедляется.
Наверное, неведомая сила, управлявшая ходом времени, подчинялась закону обратных квадратов и исходила от каждого циферблата; но при этом определенно существовало и другое, более общее воздействие, которое оказывал центральный часовой механизм, запрятанный на одном из самых нижних уровней замка: недаром внизу все скорости были гораздо выше.
Наиболее отчетливо это воздействие проявлялось в кухнях, где среди невероятного жара, грохота и мельтешения безостановочно готовились немыслимые количества съестного; здесь же, в этом постоянном хаосе, располагался кабинет сенешаля. Аджайи не удивилась, что Квисс, кутающийся в рваные меховые одежды, принес с собой запах кухни.
– Вызывали? – послышался робкий голос.
Аджайи подняла глаза, Квисс обернулся: на верхнюю ступеньку винтовой лестницы вскарабкалось проворное существо росточком примерно по пояс человеку. Оно было одето в грязный серый балахон, перехваченный на животе красным шнурком. Матерчатый капюшон балахона удерживался в требуемом положении – над головой и лицом существа – с помощью ободка, напоминающего поля от засаленной красной шляпы, натянутой глубоко на уши; тулью шляпы заменяла верхушка капюшона. Лицо посыльного скрывалось под маской из папье-маше; такие маски носили все комнатные и кухонные служки. Маске было придано выражение грустной покорности.
– Лучше поздно, чем никогда, – сердито бросил Квисс.
– Нижайше прошу простить, – пискнуло существо, шаркая по полу начищенными красными башмачками. У стола оно с поклоном остановилось и для согрева засунуло кулачки в рукава балахона, не снимая перчаток. – Стало быть, игра закончена, вот и славно. Кто же одержал верх?
– Не твое дело, – рявкнул Квисс. – Будто не знаешь, зачем тебя позвали!
– Ах, да-да, смею сказать, знаю. – Существо закивало, однако в его голосе было меньше уверенности, чем в словах. – Ответ-то готов или как? – Оно втянуло голову в плечи, словно ожидая удара за ошибочное предположение.
– Ответ готов, как же иначе, – язвительно произнес Квисс и посмотрел на Аджайи; та ответила ему улыбкой и жестом указала на серую фигурку. Квисс прочистил горло и подался вперед; служка отшатнулся, но не сошел с места. – Так вот, – продолжил Квисс, – ответ на вопрос звучит следующим образом: в одной вселенной того и другого вместе быть не может. Ясно?
– Ясно, – снова закивал коротышка, – кажется, ясно: «В одной вселенной того и другого вместе быть не может». Очень хорошо. Логично. Вроде бы правильно. У меня тоже были такие мысли. Похоже, что…
– Свои мысли оставь при себе, – перебил Квисс, оскалив рот в ухмылке и наклоняясь еще ниже к бедному созданию, которое совсем сжалось и готово было упасть навзничь. – Делай свое дело; может, мы наконец уберемся из этой гнусной дыры.
– Как скажете, воля ваша, слушаю и повинуюсь, – зачастило посыльное существо, с мелкими поклонами пятясь назад к винтовой лестнице.
В какой-то момент оно споткнулось о книгу и чуть не упало, но все же удержалось на ногах, повернулось спиной и кануло в темноту. Очень скоро торопливые шажки стихли где-то внизу.
– Хм-м-м, – нарушила молчание Аджайи. – Интересно знать, что это создание теперь будет делать, куда побежит?
– Да какая разница? Лишь бы ответ оказался правильным, – отрезал Квисс, потом тряхнул головой, почесал подбородок и посмотрел туда, где скрылось прыткое существо. – Готов поспорить, это безмозглое чучело все перепутает.
– Ну, мне кажется, такого не может быть, – возразила Аджайи.
– А мне кажется, так оно и будет. Надо было за ним проследить – посмотреть, куда пойдет. Могли бы сократить эту дурацкую цепочку.
Он вопрошающе посмотрел на Аджайи, но та не уступала:
– Это лишнее.
– Наверняка ответ окажется совершенно примитивным.
– Хочешь, заключим пари? – предложила Аджайи.
Квисс собрался было ответить, но передумал. Он только кашлянул и молча провел загрубелым, желто-серым пальцем по резному узору на деревянной столешнице.
Не дождавшись его согласия, Аджайи сказала:
– Надо спросить ответ у кого-нибудь из коротышек. Да хоть у этого, когда вернется. Может, подскажет?
– Если ответ правильный, то не придется и разговаривать с этими недомерками. – Квисс в упор посмотрел на старуху. – Это ты придумала такой ответ, помни.
– Помню, – подтвердила Аджайи. – Если он окажется неверным, следующая попытка твоя, но ведь мы с тобой обо всем договорились; да, первый ответ был моим, но так вышло по воле случая. Ты не забыл?
– Это тоже ты придумала. – Квисс избегал встречаться с ней взглядом, он водил пальцем по резьбе игрового столика.
– Давай не будем опускаться до взаимных упреков, – сказала Аджайи.
– Ладно. – Квисс широко раскрыл глаза и развел руками; в его голосе вдруг послышалась почти детская обида. – Да только когда она представится, следующая попытка? Ну скажи, когда?
– Так уж здесь повелось, – вздохнула Аджайи. – Я не виновата.
– Никто тебя не винит, – бросил Квисс.
Такое заверение, похоже, не слишком убедило Аджайи; она села поудобнее и натянула перчатки:
– Вот и ладно.
Им понадобилось почти двести пятьдесят дней по «календарю» Квисса, чтобы узнать, каким образом можно найти выход. Для этого требовалось ответить на один вопрос-загадку. Но прежде их ожидала череда диковинных игр; всякий раз требовалось заново разбираться в правилах и доводить все партии до конца, без плутовства и сговора. После каждой игры им давалась одна и только одна возможность высказать отгадку. Они завершили первую игру и заработали первую попытку. Одномерные шахматы оказались не такими уж мудреными, нужно было только разгадать правила, и теперь их первый ответ уносило с собой, или уже передавало по назначению, или обрабатывало – кто его знает – услужливое существо в красных башмачках.
Поставленный перед ними вопрос был весьма простым, и, как сразу предупредил сенешаль, ему самому сказали, что вопрос скорее эмпирический, нежели чисто теоретический; хотя, добавил он, это маловероятно, ибо даже таинственные и могущественные силы, управляющие Войнами, не властны над подобными абсолютами… Вопрос звучал так: что будет, если на пути неостановимой силы окажется несдвигаемый объект?
Вот так, все просто. Ничего сверхсложного или заумного, именно так. Аджайи поначалу решила, что это шутка, но до сих пор вся мелюзга, обитавшая в замке, все служки, и поварята, и один-два подручных, как-то попавшиеся ей на глаза, да и сам сенешаль, и даже насмешливые грачи и вороны, облюбовавшие руины верхних ярусов замка, относились к этому вопросу с полной серьезностью. Он и был той роковой загадкой; найди они правильный ответ, им бы открылся путь из замка, они смогли бы вернуться из этого чистилища к своим обязанностям и званиям в армиях Терапевтических Войн, сполна расплатившись за все ошибки.
У них была и другая возможность – покончить с собой. К этому сводился понимаемый по умолчанию выбор (одна лишь красная ворона не признавала умолчания – она беспечно называла все своими именами через каждые три-четыре встречи), легкий путь к свободе. Прыжок с балкона игрового зала – и долгое падение. Или смертельные яды и зелья от аптекаря замка. Или шаг из боковой двери, а потом извилистая тропинка среди камней и руин в снежное безмолвие…
Аджайи не раз вспоминала об этой возможности, обдумывая ее на будущее, на тот случай, когда – если – ей покажется, что надежды иссякли. Но она с трудом представляла, как можно дойти до такого предела отчаяния. Наверное, нужно, чтобы время потекло еще ленивее, чтобы ей совсем уж невмоготу стало терпеть это окоченевшее дряхлое тело – только тогда можно всерьез задуматься о самоубийстве. К тому же нельзя было забывать, что, уйдя из жизни, она оставит Квисса в полном одиночестве. Самоуничтожение одного из партнеров означало, что игры прекращаются. Оставшийся игрок не имел права продолжить партию или подыскать замену, а если игра прерывалась и не доводилась до конца, то вопрос-загадка оставался без ответа.
– Э-э… прошу прощения… – Квисс и Аджайи как по команде обернулись к винтовой лестнице, откуда выглядывало маленькое печальное создание.
– Ну что? – в нетерпении выкрикнул Квисс изменившимся голосом. Аджайи с глубоким вздохом опустилась на табурет. Она все услышала. Ей показалось, Квисс тоже услышал, только не желал в этом признаваться даже самому себе. – Выкладывай, чучело! – заорал Квисс.
– Не то, – едва слышно пролепетал служка, Аджайи вся обратилась в слух. – Ответ неправильный. Позвольте выразить вам…
– Вранье! – Он затрясся от ярости.
Перепуганный коротышка с воплем исчез. Аджайи опять тяжело вздохнула и подняла глаза на Квисса, который, сжав кулаки, уставился неподвижным взглядом в опустевший дверной проем. Под ее взглядом он развернулся так резко, что полуоторванные клочья на полах его шкур взметнулись вверх.
– Это твой ответ, любезнейшая! – вскричал он. – Твой ответ, не отпирайся!
– Квисс, – приглушенно укорила Аджайи.
Он затряс головой, в бешенстве поддал ногой узкий стул и, вколачивая каблуки в жалобно заскрипевший стеклянный пол, устремился к себе в каморку. У выхода в короткий коридор, ведущий в его жалкую обитель, он остановился возле боковой стены, где каменщики в тщетной надежде сохранить тепло выложили – ярус за ярусом, ряд за рядом – обыкновенные книжки в бумажных и картонных переплетах. Квисс вцепился в стену и выдрал из нее одну за другой несколько выцветших, пожелтевших книг, отбрасывая их назад, как собака, роющая ямку в песке; он выкрикивал что-то нечленораздельное, молотил кулаками по стене и отдирал книжный щит, так что обнажалась черная с прозеленью сланцевая облицовка, а вырванные страницы с трепетом опускались на грязный стеклянный пол, словно гигантские потемневшие снежинки.
Квисс опрометью вылетел из зала; грохнула какая-то дверь, и Аджайи осталась одна. Подойдя к растерзанным книгам, она пошевелила их носком башмака. Некоторые издания были на незнакомых языках – во всяком случае, так ей показалось (хотя в потемках трудно было в этом удостовериться, да к тому же она слишком окоченела, чтобы заставить себя наклониться).
Страницы – тончайшие хлопья – так и остались лежать на мутном полу, а она отошла к балконному проему.
На фоне нескончаемой, неизменной, ровной белизны пролетела стая темных птиц. Сверху глядело все то же небо, пустое, серое, неприметное.
– Что же будет дальше? – тихо спросила Аджайи.
От холода у нее по телу пробежали мурашки; она обхватила себя руками за плечи. Ее короткие волосы никак не отрастали, а капюшона на меховых одеждах не было. Из-за этого у нее мерзли уши. Что будет дальше, им уже сообщил сенешаль: будет игра под названием «бесконечное го». Неведомо, сколько времени могло потребоваться, чтобы выяснить правила и разыграть партию; а для начала Квиссу еще предстояло смирить свою гордыню. Сенешаль обмолвился, что бесконечное го – чрезвычайно близкая аналогия Терапевтических Войн, и это не на шутку встревожило Аджайи. Неужели эта игра сравнима с Войнами по сложности и продолжительности?
Она как-то спросила сенешаля, откуда исходят замыслы этих странных игр. Он отвечал, что существует некое место, которое замок избрал своей Предметной областью; как ей показалось, он намекнул, что туда можно попасть разными путями, но отказался выразиться яснее. Аджайи всячески обхаживала сенешаля (когда ее больная нога и негнущаяся поясница позволяли ей спускаться на нижние уровни, где он пребывал), а Квисс, напротив, хотел нагнать на него страху. Едва прибыв в замок, старик надумал под пытками вырвать у кого-то из здешних служек все сведения, необходимые для побега. Как и следовало ожидать, он ничего не добился и только застращал остальных.
У Аджайи заурчало в животе. Видно, близилось время еды. Вот-вот должны были появиться служки, если только Квисс всех не распугал. Будь он проклят, этот старик.
Бесконечное го, повторила она про себя и задрожала еще сильнее.
– Еще пожалеешь! – раздался хриплый окрик пролетающего грача, которому достался голос ее давнего, недоброй памяти возлюбленного.
– Только тебя тут не хватало, – отмахнулась она и поспешила обратно в игровой зал.
Часть вторая
Роузбери-авеню
На виадуке, который поднимал Роузбери-авеню над Уорнер-стрит, пахло краской. Черная пыль покрывала весь тротуар и скапливалась между столбиками только что загрунтованной балюстрады. Грэму хотелось надеяться, что краска будет подобрана со вкусом. Он заглянул в строительную люльку, висевшую с наружной стороны ограждения, и ему в глаза бросился старый транзисторный приемник, до такой степени заляпанный краской, что впору было его показывать на выставке современного искусства. Находившийся в люльке маляр насвистывал какой-то мотив и сматывал длинный канат.
Грэм испытывал необъяснимое удовлетворение от мерного течения жизни; он почти самодовольно отмечал, что мимо спешат люди, которые даже не смотрят в его сторону – благо он отделался от Слейтера. Ему казалось, он превратился в незаменимый кровяной шарик в артериях города, пусть микроскопический, но жизненно важный; носитель информации, залог развития и перемен.
По всей видимости, она уже его поджидает, готовится, только что начала одеваться, а может, еще принимает ванну или душ. Наконец-то все налаживается, черная полоса закончилась, Стоку дана отставка. Теперь настал его черед, пробил его час.
Интересно было бы узнать, что она теперь о нем думает. Вначале, когда они только познакомились, она, наверное, считала его не более чем забавным и в то же время добрым. Потом у нее появилась возможность узнать его поближе, открыть для себя другие грани его характера. Возможно, она его полюбила. Он вроде бы тоже ее полюбил. Нетрудно было представить, как они станут жить вместе, а там и поженятся. Он будет зарабатывать на жизнь своим искусством – на первых порах, по-видимому, сугубо коммерческим, но потом сделает себе имя, а она будет заниматься… чем пожелает.
По левую руку возвышались городские корпуса: индустриальные и административные здания с жилыми квартирами на верхних этажах. Перед открытой дверью какой-то «Мастерской Уэллса», у самого тротуара, стоял большой спортивный автомобиль американского производства, серии «Транс Ам». Грэм нахмурился: во-первых, ему не понравились вызывающие белые буквы на шинах и вульгарный дизайн, а во-вторых, в памяти всплыло нечто смутное, вроде бы касающееся Слейтера, а может, даже и Сэры.
Потом он сообразил: как и следовало ожидать, это было связано с тусовкой, на которой Слейтер их познакомил. Любопытное совпадение, подумалось Грэму.
Следующая мастерская обдала его запахом новой обуви, когда он остановился, чтобы рассмотреть старинные, давно остановившиеся уличные часы с двусторонним циферблатом; стрелки замерли на двадцати минутах третьего (он сверился со своими наручными часами: на самом деле было 3.49). Грэм мысленно посмеялся, вспоминая тот вечер и очередной ненаписанный сюжет Слейтера.
– Ну, слушай. Это научная фантастика. Существует некая…
– Я тебя умоляю, – простонал Грэм.
Они стояли у камина в гостиной просторного дома на Госпел-Оук, принадлежавшего преподавателю Художественного колледжа Мартину Хантеру (студенты запросто называли его Мартином). Тот устраивал рождественскую вечеринку, но, по своей традиции, делал это с запозданием, в январе. Слейтер, оказавшийся в числе приглашенных, позвал с собой Грэма, убедив его, что можно заявиться и просто так. Они скинулись и купили вино в картонной коробке, красное столовое, которое и цедили сейчас из больших пластиковых стаканов. После ланча ни тот ни другой ничего не ели, кроме каких-то соленых чесночных хлебцев; еще не все гости были в сборе, а вино уже начинало действовать.
Из столовой доносился грохот музыки. Ковры были свернуты, чтобы не мешали танцевать. Но пока еще все собравшиеся просто сидели в гостиной на диванах и пуфах. На стенах красовались работы самого Мартина Хантера – огромные аляповатые полотна, похожие на поверхность овощного супа, какой она видится под воздействием мощного галлюциногена.
– Да ты послушай. Существует некая инопланетная цивилизация; ее обитатели, спроати, готовят вторжение на Землю…
– Если не ошибаюсь, такое уже сто раз описано, – сказал Грэм, прихлебывая вино.
Слейтер рассердился:
– Ты не даешь договорить.
Он пришел в серых полуботинках, в мешковатых белых штанах и красном пиджаке, похожем на смокинг. Сделав глоток, он продолжил:
– Стало быть, они десантируются на Землю, причем для того, чтобы не платить налоги, потому как…
– Чтобы не платить налоги? – не поверил своим ушам Грэм; он подался вперед, вопрошающе глядя на Слейтера.
Слейтер хохотнул:
– Ну да, им приходится проводить большую часть галактического года вне пределов Млечного Пути, иначе галактическая налоговая служба требует от них непомерных выплат, но они, вместо того чтобы оплачивать дорогостоящие межгалактические перелеты, решают обосноваться на какой-нибудь заштатной планете, находящейся в пределах галактики, и просто отсидеться, понимаешь? Но случилось непредвиденное. Они замаскировали свой космический корабль под «Боинг-семьсот сорок семь», чтобы земляне до поры до времени ни о чем не догадывались, однако по прибытии в Хитроу у них потерялся багаж. Весь их арсенал отправляют в Майами, где эти ящики по ошибке выдаются неким психиатрам, прибывшим на международный симпозиум по анальной фиксации после смерти. И что произошло: фрейдисты, получившие доступ к самому современному оружию, захватили весь мир. Тем временем британская иммиграционная служба интернирует всех спроати; из-за ошибки спектрографа при подготовке операции они приняли слишком много танина и сделались почти черными. Хотя вообще они синие. Одному из них…
– А как они выглядят? – перебил Грэм.
После секундного замешательства Слейтер отмахнулся:
– Пока не знаю. Какие-нибудь гуманоиды, скорее всего. Так вот, одному из них удалось сбежать. Он поселился в заброшенной, но работающей мойке для автомобилей в Хейсе, графство Миддлсекс, а тем временем все остальные интернированные спроати умирали от голода.
– Сколько же их было? Вроде маловато для целой цивилизации… – пробурчал Грэм себе в стакан.
– Они просто не хотят светиться, – досадливо прошипел Слейтер. – Ты можешь помолчать? Тот спроати, один-единственный, назовем его Глоппо…
Из прихожей в гостиную, болтая и смеясь, вошли две девушки. Грэм видел их в Художественном колледже. Он ждал, что эти милашки обратят внимание на них со Слейтером. В тот вечер он впервые надел черные вельветовые брюки, полученные от матушки на Рождество (он сам заказал ей такой подарок, иначе она бы купила расклешенные джинсы!), и выглядел очень даже неплохо: белоснежная рубашка, черный пиджак, белые кроссовки и чуть подсветленные темные волосы.
– Эй, перестань глазеть на телок и слушай внимательно. Ты суть уловил? – Слейтер оперся о каминную полку и приблизил лицо к Грэму.
Грэм пожал плечами, поболтал в стакане красное вино и ответил:
– Я уловил, что ты меня заловил.
– О, как тонко, – притворно заулыбался Слейтер. – Итак, Глоппо вживляет в мойку мозг, чтобы заниматься с ней сексом – ну, сам понимаешь, всякие там щеточки, валики, пенки и прочее. Тем временем во Флориде фрейдисты насаждают свои порядки: они уничтожают все фаллические символы, включая биты для гольфа, авиалайнеры, субмарины, ракеты и снаряды. На мотоциклах разрешается сидеть только боком; дальше больше: запрещаются сложенные зонты, джинсы-стрейч, чулки в сеточку. Кто не подчиняется, тому к черепу намертво привинчивают плеер «Сони», который крутит закольцованную кассету с хитами Барри Мэнилоу… а любители Барри Мэнилоу в наказание слушают Джона Кейджа.
– А как поступают с теми, – спросил Грэм, тыча пальцем в Слейтера, – кто балдеет и от Барри Мэнилоу, и от Джона Кейджа?
Слейтер закатил глаза:
– Грэм, это же научная фантастика, а не цирк Монти Пайтона. Слушай дальше. Глоппо уличает мойку в неверности: она ему изменяет с автомобилем «Транс Ам» цвета синий металлик.
– Я думал, «Транс Ам» – это авиакомпания.
– Это автомобиль. Помолчи. Глоппо узнает, что в его отсутствие «Транс Ам» посещает мойку…
– …и мойка его заездила, – хохотнул Грэм.
– Замолчишь ты или нет? Глоппо отключает эту неверную мойку. И тогда…
В гостиной прибавилось народу: в основном это была молодежь примерно его возраста. Гости тусовались группками, трепались и пили вино. Две девушки, которых он приметил раньше, разговорились с подружками. Грэм надеялся, что, глядя на них со Слейтером, люди все-таки разберутся, кто из них «голубой», а кто нет. Он посмотрел через плечо, одобрительно кивая, а Слейтер раззадорился, засверкал глазами, начал усиленно жестикулировать и, похоже, подбирался к концу своего сюжета.
– …до смерти перепуган, потому что его должны вот-вот расщепить на мелкие частицы, пропитанные радиацией, как мозг Рональда Рейгана, и со страху бежит в уборную; его дерьмо застывает в холоде открытого космоса и по чистой случайности оказывается на пути корабля преследователей, который мчится на скорости в половину световой; корабль налетает на дерьмо – и полный финиш. Потом Глоппо и его дружок познали радости орального секса, фрейдисты взорвали Землю, но этого так и так было не миновать, и с тех пор наши герои жили долго и более или менее счастливо. – Слейтер перевел дух, широко улыбнулся и отхлебнул вина. – Что скажешь? Классно, да?
– Ну… – протянул Грэм, глядя в потолок.
– Не томи, противный. Это же круто! Так и скажи.
– Ты это вычитал в книжке, – сказал Грэм. – У этого – ну, сам знаешь… как его…
– Как всегда, полная ясность мысли, Грэм. Какой проницательный ум – прямо в точку. Снимаю шляпу.
– Да ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, – Грэм уставился на бездействующий камин и щелкнул пальцами. – Его еще по телику показывали…
– О, круг поисков сужается, – задумчиво кивнул Слейтер и сделал еще глоток.
– У него тоже Землю взорвали… ну, как же его… – Грэм не переставая щелкал пальцами.
С молчаливым презрением посмотрев на пальцы Грэма, Слейтер утомленно произнес:
– Грэм, сосредоточься на чем-то одном. Ты вспоминаешь название книги или учишься подзывать официанта? У тебя, видно, объем оперативной памяти маловат.
– «Автостопом по Вселенной»! – воскликнул Грэм.
– «…по Галактике», – кисло поправил Слейтер.
– Вот-вот, очень похоже.
– Совершенно не похоже. Просто тебе не дано распознать настоящий талант.
– Ну, не знаю… – ухмыльнулся Грэм, не спуская глаз с двух девушек из Художественного колледжа, которые теперь разговаривали о чем-то своем, сидя на полу в противоположном конце комнаты. Слейтер постучал себя по лбу:
– Головой надо думать, Грэм, а не гениталиями! Жалкая личность. Ведь я тут как тут: талантлив, хорош собой, готов отвечать любовью на любовь, а тебя интересуют какие-то тупые телки.
– Тише ты, болван, – одернул его изрядно захмелевший Грэм. – Вдруг услышат? – Глотнув из стакана, он укоризненно посмотрел на Слейтера. – И брось расхваливать свои прелести. Ты иногда меня просто достаешь. Сколько раз тебе повторять: я не «голубой».
– Боже мой, – сокрушенно выдохнул Слейтер, – честолюбия – ни на грош.
Сейчас, в погожий июньский день, Грэма позабавили эти воспоминания. Та вечеринка удалась на славу, даже если не считать, что там он познакомился с Сэрой; закусок выставили хоть отбавляй, народ подобрался веселый, и незанятых девушек, как он заметил, было предостаточно. Не поддаваясь на самовосхваления Ричарда Слейтера, Грэм размышлял, как бы пригласить на танец одну из тех двоих – более привлекательную.
