Kitabı oku: «Поселок Просцово. Одна измена, две любви», sayfa 28
– Игорь Петрович, а вы пробовали представить хотя бы на минуту, что вот вы так искренне, всей душой во всё это устремились, тратите на это кучу времени и сил, хотите даже свою жизнь этому посвятить, а потом окажется (и вы в какой-то момент это предельно ясно осозна́ете, потому что вам докажут или вам самому откроется), что ничего этого нет, ни-че-го! Ни Бога, ни всей этой системы, которую вы, базируясь на Библии, для себя выстроили. Просто… ничего… нет. Что тогда?
– Ну что тебе сказать, Максим?.. Да, это было бы неприятно. Но сейчас для меня существование Бога и боговдохновенность Библии просто беспредельно неопровержимы. Я же исследовал доказательства, включил на полную мощность здравую логику. Передо мной гармоничность и фундаментальность творения, а Библия увязана такими прочными узлами, о стройности которых ты, не вдаваясь в детали и не исследуя, просто представить себе не можешь. Так что для меня это праздный вопрос. Хоть ты и стремишься нагнать на меня страху.
– А всё же. Если я, в конечном итоге, окажусь прав? – смеялся злодовольный Максимчик.
– Ну что ты меня пытаешь? Какой смысл? Вот ты смотришь на Солнце. Оно же огромно. Согревает одной миллиардной своей энергии всю Землю, в том числе и нас с тобой, инфузорий. Как бы оно само по себе так вышло бы?
– Ну-у, опять вы за своё. Как-как? Объективная реальность. Теория большого взрыва. Эволюция. Мы же медики с вами.
– Да, мы всё это с тобой уже перемололи… Ну, давай ещё раз. Вот смотри, мутации…
Максимка смеётся своим максимально шестёрочно-максималистическим усмехающимся смехом.
– Ну давайте, давайте…
Это было в пятницу вечером.
В понедельник утром, на приёме, Вероника Александровна объявила мне, что некто отец Сергий из села Вихрово окрестил вчера её сына в православии. Я разинул рот, выпучил глаза и воскликнул:
– Как?! Максим? Да в жизнь не поверю. Он же воинствующий атеист!
Вероника Александровна пожала плечами.
– Ну, вот так, – подхмыкнула она, – всяко бывает, Игорь Петрович.
Меня перекувырнуло, перетрясло, да так и оставило. Осознавать.
Максим. Вот этот самый, который за атеизм был горой, который брезгливо насмехался над принесённой ему к-ми bf (что не маловажно, «бабушками») книгой «Сотворение», который гнул кверху край губы, как и его мама, когда я ему в Библию указующим перстом тыкал, вот этот самый он, едет к вихровскому попу и принимает прямо на грудь православие со всей его тяжестью. Как это вместить?.. Я конечно почти сразу смекнул, что тут его воли было чуть-чуть, а именно Вероника Александровна расстаралась (что тоже было для меня откровением, ибо от меня так до тех пор и было скрыто, что моя участковая медсестра не чистых языческо-коммунистических кровей, а и даже наоборот – полнокровная православная, вот только местного попа не уважает, – возможно, как раз за то, что тот не направо-налево крестит, как вихровский батюшка, а зачем-то теорию веры перед крещением-то испрашивает, – а кто ж её, теорию-то эту, знает?) Однако, сей Максим, на то ведь он и «учёный муж», мог хотя бы левой ножкой взбрыкнуть во имя «светлого разума» и торжества науки, безжалостно карающей мракобесие. С одной стороны, я был в прострации, поскольку любая логика тут упиралась лбом в тупик, с другой, – проповедник во мне по своему ликовал, ибо очевидное теперь под Солнцем Максимкино лицемерие выставляло меня победителем, если не с точки зрения истины, то хотя бы с точки зрения верующего человека вообще. Я даже как-то нехорошо, не по-христиански, чувствовал себя, предвкушая нашу с Максимом встречу: это было что-то сродни злорадству, и на волне этого чувства меня даже внутренне потряхивало.
Максим явился в ординаторскую после обеда. Здороваясь, я взглянул на него с усмешкой.
– Ну-у, – грозно-ехино молвил я, – изволь держать ответ, православный христианин.
Максим видимо смутился (что было на него так непохоже). Волна моего злорадства начала схлынывать, мне даже становилось его жаль. Он мямлил:
– Ну да, признаю́сь, что повёл себя не вполне последовательно, что тут скажешь.
– Ты хотя бы знако́м с основами христианского вероучения, – продолжал издеваться я над несчастным.
– Смутно. Смутно. В общих чертах, разве что.
– Ну уж и не знаю, как всё это понять, – разводил руками я.
– Да, каюсь, поступок мой не совсем логичен. А кстати, Игорь Петрович, вы говорили, что у вас есть от священника небольшое пособие как раз с основными положениями веры. Вы не могли бы дать мне эту брошюру для ознакомления. А то, сами понимаете, мой новый статус обязывает.
«Ну, вот и приехали», – подумал я, – «из проповедника-bf православным проповедником поневоле сделался. Ну да что ж теперь, не давать? Нехай хоть так образовывается».
На другой день я принес Максиму священникову брошюру и для порядку попытался сконцентрировать внимание новоиспечённого верующего на абсурдности вероучения о Троице. Однако, Максим, ухватив брошюру, поблагодарил и отмахнулся, мол, сам разберусь. Я дал ему и Библию.
– Ты вот лучше это читай. Основа веры-то тут, а не в брошюрках.
– Ладно-ладно, будет время – почитаю.
Всё-таки моё отношение к Максиму после этого случая сместилось из тёпло-душевной зоны в зону скорее формально-товарищескую. Я понимал, что все люди, включая меня, временами кривят душой и лицемерят; обстоятельства и упоение эгоизмом заставляют идти на ложь и жонглировать полуправдой, но тут уже был, мне казалось, какой-то перебор. И от этого было грустно.
Беседуя с людьми о вере, я замечал, что часто оказывалось так, что человек доставал из-под рубахи нательный крестик, внушительно потрясая им, твёрдо произносил: «я русский, сечёшь?!», а потом, не успев спрятать крестик обратно, в лучшем случае весомо выдавал свое любимое (и, кажется, единственное на эту тему) «бог-то бог, да сам будь неплох», что из его уст звучало как «бога-то, может, никакого и нет, а я только на себя полагаюсь в этой жизни», а в худшем – прямо так и говорил, что в Бога на самом-то деле он не верит, и все эти крещения и крестики – это только дань традиции, а вот тради-и-иция – это сила, тут ты своими сектантскими руками не трогай! Это было как-то уж слишком часто, но я предпочитал относить подобное на счёт грубой духовной невежественности или элементарной глупости, пускай и столь распространённой. Однако случай с Максимом заставил меня подвести на тот момент некую промежуточную итоговую черту в анализе моей интенсивной проповеднической деятельности, и мой мозг даже родил формулу, заставившую меня, стоящего у окна ординаторской и печально взирающего сквозь грачиные тополя на просцовский безмятежный пейзаж, горько усмехнуться. Формула выходила такая: «православный=русский=атеист». Это было и смешно, и правдиво, и страшно одновременно. Смешно, потому что дико и нелогично. Правдиво, потому что такую грустную закономерность обнажала практика проповеди. А страшно, потому что этот абсурдный и, в то же время, какой-то до одури понятный ужас выглядел фундаментальным и незыблемым до такой степени, что, кажется, абсолютно ничего нельзя было с этим поделать.
Я, однако, погрустил недолго и кинулся снова проповедовать.
Слух о моей религиозной активности, как видно, достаточно быстро облетел Просцово. Однажды в субботу, ближе к полудню, к нам в дверь постучали. На пороге возникла женщина лет 45, невзрачная, но с одухотворённым лицом.
– Мир вашему дому, – произнесла она с радостной открытостью, хотя и, в то же время, с некоторым вопросом-загадкой в послевкусии интонации.
Алина, не потому что только что прочитала Матфея 10-ю главу, а потому что всегда рефлекторно-дружелюбно реагировала на эмоциональную одухотворённость, мгновенно женщину усадила и предложила чаю. Я же как-то сразу смекнул, что женщина не из bf (хотя и тоже явно не из православных), а скорее – из какого-нибудь протестантского направления. Ибо я знал, что, хотя bf и стремятся подражать Христу и апостолам в том, что касается проповеди, насколько возможно максимально, но не до буквальности же и доскональности, чтобы, подобно православным, рясами своими слушателей не шокировать и не отпугивать. С одной стороны, было приятно видеть перед собой искренне верующего человека, с другой – очевидно же, что и она свято в Троицу верит, а жесты её, в то же время, таковы, что как бы мы с ней априори единоверцы. (Я, кстати, краем уха слышал, что в Просцово есть наша сестра, но, кажется, на тот момент, она была сильно духовно прослабшей, а может быть и исключённой.) Как бы то ни было, беседа наша выходила всё какой-то несклеенной и сумбурной. Она сказала, что слышала, что мы читаем Библию, и она тоже очень эту книгу уважает и поэтому пришла пообщаться с верующими людьми. Кажется, она прямо спросила, к какой вере мы относимся. Я, интуитивно притормозив, чувствуя, что могу чрезмерной прямотой обескуражить гостью и склонить её к ненужным спорам, скромно сказал, что мы пока не принадлежим к определённой конфессии, а только ещё изучаем. Женщина тут же распространила нам карманный синенький Новый Завет. Я всё-таки поднял некий «относительно нейтральный» вопрос, то ли о грядущем рае на земле, то ли о Царстве. И, кажется, в процессе этого моего исповедания женщина поняла, что взгляды наши на основы разнятся; спорить не стала, но как-то слегка притихла что ли, и скоро мы распрощались.
– Кажется, она не из наших, – сказала Алина.
– Да похоже на то, – ответил я.
В те же дни случился неприятный эпизод с телевизором – надо сказать, в то время и я, и Алина слабо понимали, что это за зверь, и на что он способен. Мы все втроём были дома. И в телевизоре вдруг случилась обстоятельная передача на тему «сектоведения», с посылом, очевидно, дать сектантам по зубам, да так, чтоб кровью плюнули, а народ чтоб знал, с кем дело имеет. Вначале там напротив репортёра и камеры воссел некий высокопоставленный поп с Библией в руках. Зрелище само по себе было каким-то негармоничным: к его рясе, конечно, больше бы подошло нечто кадящее или окропляющее. Батюшка заявил, что сектанты зря клевещут, что хорошо знают Библию и готовы разоблачить посредством её святые постулаты веры православной. Что вот он, такой-то всея Руси высокий чин, вполне-себе способен, вот прямо сейчас как подтвердить Библией эти великие постулаты, так и опровергнуть любое сектантское возражение. Я до самого конца передачи с нетерпением ждал, когда же он откроет-то её, Библию свою, но этого так и не случилось (возможно, потому, что на передачу никого из оппонентов не пригласили). Далее последовала нарезка всяких странных кадров с беснующимися экстатическими крикунами, слезами обездоленных детишек и прочими страшилками под нагнетающую, тревожную музыку и монотонный закадровый комментарий о том, что любой уважающий себя сектант способен одновременно правой рукой отобрать у гражданина квартиру, левой – разрушить у того же гражданина семью, а правой ногой столкнуть с крыши высотки его дитя, и если сектанту на все эти конечности надеть электроды, не перепутав их цвет, то ЭКГ получится не человеческое и даже не звериное, а дьявольское. И всё в таком роде. Вместо того, чтобы всё это дикое безобразие выключить на корню, мы, как заворожённые, вместе с Ромой досмотрели до конца. Далее последовало нечто полумистическое: во всей нашей просцовской квартирке вдруг выросло какое-то непонятное, почти звучащее и светящееся, поддающееся чуть ли не тактильному восприятию напряжение, мы с Алиной вдруг начали ругаться, а Рома заплакал навзрыд, как никогда. Он плакал очень долго, а потом выяснилось, что у него нестерпимо болит голова. Кажется, я догадался помолиться и вышел на 10 минут на воздух. Когда я вернулся, я понял, что напряжение сошло на нет, однако Рома продолжал плакать. Мы что-то ему накапали и чем-то укололи. Алина запаниковала: надо срочно ребёнка везти куда-то в медицинскую цивилизацию. Я еле уговорил её вызвать Богомолову. К моменту прихода педиатра всея Просцова Рома слегка попритих. Татьяна Мирославовна вместо того, чтобы что-то внятное порекомендовать, накинулась на нас, выяснив, что мы накапали Роме чего-то спиртсодержащего и теперь он у нас пьяный. Только к вечеру всё отлегло и притихло. То был последний раз, когда я добровольно смотрел подобную видеогадость. От всей этой истории пахну́ло Дьяволом. Я же уже вышел на тропу войны с ним и даже имел доспехи духовные в более или менее приемлемом состоянии, но я, как зелёный новобранец, не ожидал, что враг клацнет зубами прямо перед носом так скоро и так внезапно.
Огородик на сей раз мы вскопали по всем правилам, приподняв грядки. Яблони в том году решили отдохнуть, и мне было обидно, что с обобранного злоумышленниками минувшим летом дерева я плодов так и не вкушу (а Милена Алексеевна говорила, что яблоки эти были жутко вкусные). В то лето, как и в прошлое, я частенько сиживал на скамейке, сразу у открывающейся в мой раёк калитки, под тихими ветвями изнасилованной ворами яблони, с Библией и «tw» в руках. В один из тех солнечных, безмятежных деньков, какой-то человек встал с той стороны калитки и мягко обратился ко мне по имени-отчеству. Я встал со скамейки. Человек назвался то ли капитаном, то ли майором чего-то там охраняющего безопасность в Т… Я предложил ему войти и присесть, но он предпочёл стоять снаружи. Офицер был в штатском, среднего роста и средней упитанности; лицо излучало мир и сдержанное благодушие, под которыми просвечивала предупредительная твёрдость. Не уверен, мог бы он быть назначен на роль очередного Джеймса Бонда, но в кастинге, я думаю, выглядел бы достойно.
– Мне сообщили, что вы здесь распространяете какую-то религиозную литературу…
– Ну-у, я изучаю Библию с bf. А что, насколько я понимаю, это не запрещено. Вполне легальное сообщество, разве нет?
Мой собеседник едва заметно подкивнул.
– А где и с кем вы изучаете, если не секрет?
– Не думаю, что секрет. В Т… есть группа, – я почувствовал необходимость вступиться за братьев, – вы знаете, очень милые, миролюбивые и безобидные люди. То, чем они делятся с людьми, не несёт в себе абсолютно никакой агрессии. Наоборот, там призыв к миру, послушанию Богу; людям даётся библейская надежда. Не думаю, что в этом есть что-то плохое…
Сотрудник ФСБ слегка поднахмурился.
– Я знаю этих людей в Т…
(«Надо же», – мелькнула у меня мысль, – «знает… Они что, со всеми нестандартными верующими стремятся перезнакомиться?»)
– … По моему впечатлению, это просто те, кто считают себя обиженными жизнью. Какие-то они ущербные. Кому-то из них, мне кажется, просто очень хочется семью создать, вот и ищут общения.
– У меня не сложилось такого впечатления. По-моему, большинство из них – глубоко и искренне верующие люди. Вот и всё. Что касается обиды на жизнь… Вы знаете, в Библии есть понятие «быть не от мира». Как по вашему, что это значит, когда про человека говорят: «он не от мира»?
Капитан-майор выдержал паузу в задумчивой усмешке.
– Ну, наверное… как сказать? – чудной!
– Угу. Вот именно! Так понимают. А посмотрите, ведь это сказал сам Христос своим ученикам… Я как раз вот только что про это читал, – я схватил со скамейки Макария, перегнулся через калитку и распахнул перед государственной безопасностью Иоанна 17:16, – смотрите, это слова Христа: «они не от мира, как и я не от мира». Выходит, Христос тоже был «чудной», как вы говорите?
Агент 008 уже улыбался.
– Ну-у, верующие вообще все чудные.
– Вот и я про это. То, что в верующих кажется нам не так, и мы пытаемся себе это объяснить банальными причинами, на самом деле кроется в их вере и их несколько ином отношении к окружающей действительности, то есть «к миру». Вот посмотрите, что об этом отношении говорит апостол Иоанн в своём первом письме, во второй главе, – я быстро залистал страницы Макария.
Но представитель власти устранился со смехом.
– Да-а, вы не то, что эти ваши товарищи из Т!.. Ну что ж, приятно было пообщаться с умным человеком.
Сотрудник ФСБ пожал мне руку поверх калитки, пожелал всего хорошего и спешно удалился. Я вернулся на скамейку и погрузил рассеянный взор в яблочную листву. «Надо же. Интересно, кто бы это мог накапать? Не Вера Павловна же. Может, священник?.. Да мало ли!»
На другой день я позвонил Андрею Субботину из ординаторской и сообщил о столь неожиданном визите. Андрей коротко расспросил о содержании беседы и так же коротко успокоил меня. Когда я, в очередное воскресенье, прибыл в Т… на встречу, Андрей приветствовал меня радушным возгласом: «О! Игорь Гонимый!». В те годы подобное было за редкость и выглядело, как нечто вроде особой чести, свидетельство того, что я ревностен в истине.
Глава 11. Завершение просцовской истории.
«Конец дела лучше его начала» (Екклесиаст 7:8, Новый русский перевод).
Рома возрастал. Он уже разбирался как мяучит кошка и орёт ослик, ходил с поддержкой и без и мог самостоятельно залезть в ведро и сидеть в нём. Я садился в кресло и усаживал Рому на колени. Он надевал мне на голову пластмассовый горшок. Я делал так, чтобы горшок потихоньку скользил, а когда он падал, говорил гортанью сдавленно-пропито́е «ой», отчего Рома заливался самым весёлым на земле смехом. Мы до бесконечности повторяли этот опыт. Когда припадок Роминого хохота становился менее продолжительным, я чуть-чуть менял интонацию «оя» и всё успешно возобновлялось. Потом всё-таки надоедало, мы садились рядышком и читали Михалкова. Потом брали «Библейские истории». Рома сидел рядом, маленький, дышащий комочек, человечек, которому нужен Новый мир, а не вся эта безнадёга отчуждённости от Творца, что ждёт его тут, ждёт с нетерпением и роняет голодную слюну.
С Ромой гуляли Вера Павловна и Милена Алексеевна. Они подводили его к колонке у дороги, и он пытался ухватить ладошкой длинную струю воды. Бабульки радостно потешались над Роминым простодушием. С Миленой Алексеевной, однако, вышло нехорошо. Она вообще в Роме души не чаяла, всё время была готова вырвать его у нас и уволочь. Однажды она, будучи простуженной, обтискала Рому, и он впервые в жизни заболел наибанальнейшим ОРВИ. В отношении дружбы Алины и Милены Алексеевны сие немудрёное событие оказалось роковым. Милена Алексеевна была безжалостно отлучена от общения с ребёнком. Мои попытки урезонить Алину, чтобы она не карала нашу взрослую подругу столь сурово (в конце концов, недоразумение это выросло на почве всё той же неразумной отчаянной любви), Алиной решительно пресекались. Рома был святыней. А святыню не положено окроплять соплями с вирусами. Ирония не помогала, логика тоже, библейские принципы о понимании, проницательности и великодушном прощении и подавно. Я быстро оставил попытки. Здесь Алина оказалась – кремень. На Милену Алексеевну было жалко смотреть, но ничего нельзя было поделать.
Работа изматывала. К концу третьего года работы в Просцово терапевтом на две ставки я чувствовал себя измождённым и буквально считал дни до отпуска. Усугублялась ситуация тем, что почему-то всё чаще попадались пациенты с гонором, которые упрекали меня в невнимательности и непрофессионализме. Однажды случился вызов в самый дальний посёлок Дерягино. Меня встретила семья, прибывшая из К… С порога мне был сделан намёк на мою очевидную неопытность и бесполезность, мол, а нет у вас тут кого-нибудь в вашей глуши из докторов чуть-чуть постарше хотя бы, ибо происхождение наше ведётся из центра Вселенной и болезнь наша не по вашим юным мозгам. И всё это приправлялось открытым хамством и едва ли не агрессией с опорой просто на то, что они из цивилизации, а тут папуасы одни. Я был оскорблён, хотя и держался изо всех сил, чтобы сохранить христианский, да и просто человеческий облик.
Однажды я выпил лишнего на работе, и это было отмечено Татьяной Мирославовной. Она законно возмутилась. Мне сделалось стыдно. Особенно в виду того, что я уже обозначил себя перед всем белым просцовским светом, как христианин.
Сидя на своём любимом крылечке под окнами Веры Павловны я готовился к очередной «tw». Была статья о воскресении. Библейские доказательства. Я подумал, что этот вопрос ещё не опустился в моё сердце. А ведь важно, чтобы истина вся, в полной мере легла туда. Я успокоил себя простым размышлением, что тут нужны терпение и некоторое время. И это, конечно, было правильно. У меня, я знал, имелся неплохой настрой и формировалось верное понимание принципов, что представлялось более важным.
В начале июля на стадионе «Локомотив» в К… состоялся трёхдневное большое собрание. Ходили слухи, что православные собираются устроить пикеты. Народу было много и было жарко. Алина отсидела первую половину первого дня и ушла с Ромой домой; уговорить её остаться не удалось. Она видела моё рвение, понимала, как всё это для меня важно; понимала и то, насколько правильно и хорошо обучение, которое мы получаем здесь, и она была рада за меня. Но она ни разу не сказала на истину: «Ах!». Это огорчало. И огорчало сильно. Я понимал, что мне жить с этим: отсутствие единогласного восторга неизбежно будет охлаждать. Но меня гнало вперёд. «Для Бога всё возможно», – сказал Христос. И я изо всех сил стремился построить сначала своё здание веры. В перерыве подошла Лиза Травняк. Она познакомилась с моими родителями и представила нам свою маму: мама совсем недавно начала изучать с Лизой Библию и впервые посещает большое собрание. Я подумал: «Вот ведь, бывает же и так: не только родители передают детям духовное наследство, а и наоборот». На большом собрании объявили о выпуске и раздали всем присутствующим по экземпляру новой книги: «Свет пророчества Исайи».
Подошло время-таки мне «сдаваться» на некрещёного провозвестника (у bf это промежуточная фаза, когда человек уже официально проповедует вместе с собранием, но ещё не крестился). В одну из суббот Субботины отвезли меня на встречу собрания «К…-Семёново». Встреча проходила в том же 14-м лицее. Там была ещё группа глухонемых. Как выяснилось, не только Павлов, но и Олег Сторицкий, и Илья Востров знали жестовый язык и служили в группе переводчиками. «Семёновцы» были гораздо более громкими и не такими степенными, как «юго-восточники». Детишек было меньше, но молодёжи гораздо больше. Собрание гудело как пчелиный рой. Там и сям хохотали в голос. Ко мне по очереди подошли Серёга Саблин и Илья Востров и поприветствовали меня как ни в чём не бывало, как будто я уже тысячу лет в этом собрании. С Олегом Сторицким разговорились более задушевно и внятно: про моё житьё-бытьё, как моя проповедь. Я поделился, что моя жена пока довольно холодно воспринимает истину, и я ума не приложу, что с этим делать. Олег с серьёзным лицом внимательно выслушал меня и тихими словами, с обнадёживающими, едва ли не ласковыми интонациями заверил, что время всё исправит.
Мы спели песню с Андреем Субботиным по одному песеннику. Речь произносил Андрей Светлов. Андрей был не то что харизматичен, но увесист и гармоничен. В какой-то момент Андрей Субботин нагнулся ко мне и прошептал: «Здесь он перегнул: я видел план речи, там эта мысль была по-другому выражена. Схулиганил Андрюха слегка». Как всегда немногословный посыл, вслед за которым автоматом выстроились уже знакомые мне принципы (всё из апостола Павла): «чтобы вы научились от нас не мудрствовать сверх того, что́ написано, и не превозносились один пред другим»; «держись образца здравого учения, которое ты слышал от меня, с верою и любовью во Христе Иисусе»; «все испытывайте, хорошего держи́тесь».
Я переживал по поводу собеседования. В какой-то момент на меня накатило что-то сильное и странное, как будто это нечто было вне меня. Мне даже подурнело, прошиб пот. «Ты не должен этого делать. Ты поступаешь неправильно. Совершаешь роковую ошибку». Я не мог понять, откуда вдруг возникло это давление: от Бога или от Дьявола, но это было точно не просто совокупностью моих чувств и умозаключений. В таком состоянии я был минут пять. Кажется, я помолился про себя. Незванная волна отошла, но осталось неприятное тоскливое послевкусие. Ещё один экзамен, но теперь не на доктора, и даже не на отца и не на мужа, а на любовь к Богу. Полагаю, это был Дьявол. Подобное наплыло на меня ещё только один раз, года через два, когда я ехал изучать Библию с Серёжей, милым парнишкой, с которым познакомился на курсах по массажу. Мы должны были встретиться у меня дома, я возвращался от Алининых родителей на маршрутке, и вот оно накатило. Я молился не переставая все минут двадцать, пока ехал. И оно тоже отпустило. Больше это чувство не возникало никогда.
После встречи мы сели в конце зала: я, Андрей Светлов, Андрей Субботин и Вася Павлов. Андрей Светлов задал мне всего два вопроса: что такое блуд? и где в Библии сказано, что нельзя курить? Отвечая на первый, я угряз в институтских принципах дачи определений (Васёк Павлов потом смеялся в своей манере: «Ну ты загнул! Когда ты сказал про «половую сферу», я представил себе большой шар, который по полу катается!») Насчёт курения я бойко отрапортовал 2 Коринфянам 7:1, «очистим себя от всякой скверны плоти» (по «мудрому рабу»; хотя по моему вкусу, я больше склонялся к благозвучно-толстовскому «ничто не должно обладать мною» из 1 Коринфянам 6:12). Вот и весь экзамен! Братья по очереди радостно пожали мне руку. А Андрей Светлов торжественно вручил организационную книгу (которую хулиганская мама уже дала мне почитать) с вопросами перед крещением в конце.
В следующее воскресенье я ворвался в т-ю группу с боевым предложением разделить со мной мои проповеднические труды в Просцово. Я рассчитывал, что мгновенно выстроится очередь, однако провозвестники были сдержанны. В конце встречи ко мне подошёл Андрей Субботин и с грустно-извиняющимся, но и умиротворяющим оттенком в голосе приохладил меня как бы от имени всей группы.
– Знаешь, Игорь, просто у пионеров своих участков в Т… навалом. Лида работает. У Николая эпилепсия, – они с Ниной боятся… Но это здо́рово, что у тебя такой ревностный настрой. Ты, главное, помни: пока Просцово – это твоё. Ты один там даёшь отличное свидетельство. А народу немного поприбавится – туда обязательно поедут, не сомневайся.
Андрей, как всегда, немножко меня разочаровал, но и одновременно утешил.
В считанные дни до отпуска меня вызвали в тот самый дом, где я поселился в самом начале, по приезду в Просцово. Было немного странное ощущение. Туда теперь подселили какую-то немолодую приезжую бедную женщину с небольшим ребёнком. Дом, казалось, накренился ещё больше. Но я оказался там в солнечный летний день. Дома было прибрано, солнце вливалось рекой в окно: обстановка казалось радостно-спокойной, хотя женщина была грустна, а ребёнок тих.
В субботу в очередной раз приехали родители. Мама поставила ребром вопрос, который давно уже, как выяснилось, назрел. Настала пора нам перебираться назад, в К… Родители были не против, чтобы мы жили у них, а что касается работы, – оказалось, что в 8-й поликлинике оголилась ставка физиотерапевта. «Переучись», – советовала мудрая мама, – «на физиотерапевта, работа – во!» – показывает большой палец, – «не надо по дурацкому участку бегать; процедуры назначил и – отдыхай, Библию читай!»
– Я, мам, физику никогда не знал и не любил.
– Подумаешь! – (у мамы всегда всё просто), – выучишь и полюбишь.
– Физиотерапия и физика – всё-таки разные вещи, – добавила Алина.
– Ну, не знаю. Есть плюсы, конечно…
– Вот и подумай, всё взвесь, прощупай. Хороший вариант, правда! И тебе уже 27, так что с армией доставать тебя не будут. А я буду помогать Алине с Ромой. И Библию с ней изучать, да, Алин?
Алина закивала.
В основном, каждый из нас руководствовался разным. Алине нужно было, чтобы у Ромы в доступе было «достойное» образование и «достойная» же медицинская помощь. Родители считали, по большому счёту, что это лучше для нас в духовном смысле: мы могли бы всей семьёй посещать все три еженедельные встречи, а не только я и только в выходной; Алина в собрании смогла бы быстрее духовно расти, а я смог бы проповедовать с другими bf, а не только в одиночку непонятно где и непонятно – как. Я же безумно устал от просцовской терапии и, чтобы чувствовать себя на работе человеком, а не загнанным зверем, был готов даже физику-таки выучить. И всё это как-то сошлось в одном.
Всё-таки, насчёт физиотерапии я сомневался.
Внезапно возник ещё один вариант. Блатной. Мама Алининой подруги, Светы Крапель, знатный гинеколог, сказала, что сможет для мужа подруги своей дочери сохранить подвластное ей каким-то образом «тёплое» место терапевта в военном госпитале, что у парка Ленина. Это было чрезвычайно соблазнительно во всех смыслах, кроме смысла «война». Решение требовалось принимать быстро. Я позвонил Субботину, бывшему на тот момент в К… Он велел, чтобы я приезжал к нему на улицу Солнечную, благо, как раз там сейчас проживал и разъездной служитель Томек Вишневский. Вопрос непростой, и хорошо бы спросить совета у опытного брата. Я был рад, что так благополучно складывалось.
Мы встретились с Томеком у Андрея. Я обрисовал ситуацию. Томек с ходу спросил:
– Скажи, ты в курсе, оплата твоей работы там будет осуществляться Министерством обороны или Министерством здравоохранения?
Я задумался.
– Хм, скорее всего обороны.
– Игорь, – доброжелательно и просто сказал Томек, – решение принимать должен ты. Я могу только адресовать тебя к одной публикации, где обсуждался этот вопрос. Вообще, статья относилась к работе в культовых зданиях. Но принципы, ты же понимаешь, одни и те же. Там обращается внимание на то, что в определённых обстоятельствах всё возлагается на совесть и личный выбор христианина. Внимательно, с молитвой рассмотри статью, посмотри, как всё это относится к твоим обстоятельствам и вместе с семьёй прими решение. Так будет по-христиански.
Я отравился домой. У родителей был журнал, на который сослал меня разъездной служитель. Я прочитал его с интересом. Хотя решение, пожалуй, я принял ещё по дороге домой, ибо мне была понятна суть первого вопроса, заданного Томеком. Прочитав журнал, я отзвонился Андрею.
– Слушай, я, пожалуй, заверну это дело. Ну эту войну подальше…
– Отлично, Игорь, – сказал Андрей, – ты принял хорошее решение!
Потом всё пошло очень быстро. Я приехал в Областную больницу на кафедру физической медицины. Там была очень милая, моложавая доцент Александрова, которая радушно меня встретила и сказала, что будет очень хорошо, если ряды к-х физиотерапевтов пополнятся ещё одним молодым специалистом. После чего участливо продала мне методичку «Основы физиотерапии», внимательно ознакомившись с которой, я мог бы вполне считать себя едва ли не созревшим к новой работе. Методичка оказалась довольно толстой, но это же была методичка, даже не учебник!
