Kitabı oku: «Римская сага. За великой стеной», sayfa 4

ГЛАВА VII. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА С ИМПЕРАТОРОМ

– На колени! На колени! На колени! – раздался вдруг громкий крик. Лаций не видел, откуда он доносится. Но по интонации кричащих слуг понял, что происходит что-то неприятное. – Сын неба идёт! Всем на колени! – продолжал кричать появившийся из-за носилок всадник. За дальней стеной сарая раздался стук копыт. Лошадей было не меньше трёх. Грозные слова ещё эхом звучали под крышей навеса, а слуги уже лежали ниц. Такого римляне ещё не видели – все евнухи, слуги, стражники и музыканты распластались ниц, упёршись лбами в землю. И даже две наложницы распластались в пыли, успев подложить под лоб свои широкие веера. Лаций махнул рукой товарищам и первым последовал примеру окружающих. Римляне тоже поспешили стать на четвереньки. Вскоре послышался приближающийся стук копыт, и со всех сторон донеслись одни и те же возгласы:

– Десять тысяч лет жизни! Десять тысяч лет жизни! Десять тысяч лет жизни!²¹

Краем глаза Лаций видел, как вместе со словами из-под вросших в землю лбов придворных вырывались маленькие облака пыли, которые потом медленно оседали на их ушах и пучках волос. Он прислушался к своему сердцу. Но оно билось ровно и спокойно, как будто вообще ничего не происходило. Волнение, вызванное появлением двух наложниц, полностью исчезло. Скосив глаза в другую сторону, он увидел голые спины своих товарищей. Чуть дальше виднелись серые одежды музыкантов, которые слились с пылью, то ли от ужаса, то ли так требовал их обычай.

Приветствия стихли, и после этого послышался тонкий голос старшего евнуха. Он отвечал на чьи-то вопросы. Лаций осторожно повернул голову в сторону звука. Послышался скрип шагов по бамбуковым настилам. Перед его глазами прошли тёмно-коричневые закрытые сандалии. Поверх них виднелся узкий край белой ткани, а выше жёлтыми тонкими верёвками были завязаны синие шёлковые штаны. Нижний край халата был ярко-жёлтого цвета. Больше ничего видно не было.

– Вот они, – снова раздался голос старшего евнуха. – Твой раб следил за ними исправно.

– Следовало ли тебе сюда приходить, Фэн Юань? И тебе, Фу? – мягкий, ровный тон, без вздрагиваний и визга, как у старшего евнуха, и без долгих шипящих ударений, как у губернатора Бао Ши. Лаций сразу же представил себе человека с открытым лицом и спокойным взглядом. И ещё он показался ему уставшим.

– Твои рабыни пришли посмотреть варваров, Премудрый Правитель, – ответила одна из них.

– Премудрый Правитель спрашивает вас, нравятся ли вам эти варвары?

– Нет, Святой Император, – ответили в голос женщины. Потом одна добавила: – Они страшные и ужасные. Особенно большой, со шрамом.

– Где главный евнух? Ши Сянь, нам интересно, кто их раздел? Это был ты? – теперь голос обращался уже к испуганному скопцу.

– Да, это сделал твой раб, Премудрый Правитель, – со страхом в голосе ответил тот. – Твой раб хотел отобрать себе новых евнухов, чтобы стеречь Башню сладострастного настроения.

– У тебя следует учиться хитрости. Ты хотел стеречь наших наложниц в Башне, да, образец мудрости? – голос императора впервые изменился. В нём появилась ирония. Не дожидаясь ответа от стоявшего на коленях евнуха, он подошёл к наложницам. – Нам интересно, что вам тут понравилось? Покажите нам это! – Лацию было видно, как над веерами закачались две маленькие чёрные головы. – Это что, персики? Во дворце нет персиков?! – император так искренне удивился, что все испугались ещё больше. Но Лаций почувствовал, что помимо удивления в его голосе прозвучали веселые нотки и снисхождение. – Вы, как маленькие дети! Вам нужны развлечения и сладкие фрукты! – персики полетели на землю, и один почти докатился до Лация. – Так много картин и красок. Что это? – снова спросил он. Его коричневые сандалии и жёлтая полоса на халате проследовали в сторону римлян и остановились около дрожащего Фу Сина. Начальник стражи буквально вжался в землю животом, как и лежавшие рядом музыканты, когда голос правителя приказал ему встать:

– Вставай и говори! Это ты привёз сюда картины из земли хунну?

– Да, это твой раб привёз… Это подарок генерала Чэнь Тана, – приподнявшись, но всё ещё не решаясь встать, ответил тот.

– Тогда покажи нам, что там было, раз уж мы здесь находимся, – неожиданно приказал император. – Весь двор столько говорит об этом, что даже мои наложницы соблазнились твоими рассказами.

– Премудрый Правитель, – послышался осторожный голос одного из сопровождавших его придворных, – никто не должен видеть Сына Неба!

– Никто не может видеть лица Сына Неба! Никто Не так ли, Ши Сянь? Мы правильно говорим?

– Тысячелетний Властелин прав всегда и везде, – ещё ниже согнулся в поклоне старший евнух.

– Тогда мы хотим, чтобы ты забрал наложниц и отправился во дворец. А мы возьмём их веера, чтобы наше лицо никто не видел. Кстати, Ши Сянь, проследи, чтобы сегодня ночью их комнаты были полны персиков! Раз они их так любят…

– Твой раб всё сделает, – произнёс тот.

– Мы готовы. Начинай рассказывать нам, – раздался голос императора, обращённый к Фу Сину. Тот, всё ещё не смея поднять взгляд, прошёл к самому началу картины и, упираясь ладонями в колени, начал свой рассказ. Римлянам приказали быстро одеться и ждать команды. Музыканты сели боком к проходу, чтобы лишний раз не быть заподозренными в том, что они посмели поднять взгляд на Владыку Неба. Когда закончилось перестроение и Павел Домициан спел с Зеноном несколько песен, император постучал по вееру и сказал:

– Они очень хорошо поют. Хм-м… иногда стоит «посмотреть на человека по-иному»²². Мы никогда не слышали такие голоса. Нам было приятно слушать. Но нам непонятно, кто стоит перед нами? – жёлтый халат с золотыми драконами на груди и плечах приблизился к Лацию на несколько шагов, когда раздался голос Фу Сина:

– Премудрый Правитель, осторожно! Это – очень опасный варвар! – в его голосе было столько неподдельного страха, что тот невольно остановился и повернул голову в сторону начальника стражи.

– Чем он может быть так опасен для наших непобедимых воинов? Тем более, он весь в цепях. Если наши воины пленили его, то он не может быть опасным. Если он такой сильный, то наши воины сильнее. Мы правильно говорим?

– Будда наших дней всегда прав, – раздался голос всё того же придворного, который предупреждал императора первый раз. – Но я слышал, что он не только сильный. Он умеет кидать мечи и убивает на расстоянии, – после этих слов наступила тишина, и два внимательных глаза из-за веера пристально уставились на шрам Лация. Это был маленький, невысокий человек в халате, как и все остальные. Верхняя половина не видна, нижняя – сплошной шёлк. И никакой угрозы, полное спокойствие, свойственное тем, которые знают, что выше нет никого ни на небе, ни на земле.

Лацию мешал шлем, который сполз на самые брови. Ему было неудобно смотреть на причудливое сооружение на голове императора, которое было похоже на маленькую круглую шапочку. Из неё торчали три золотых дракона. У каждого во рту было по маленькой жемчужине, а впереди – ещё одна, очень большая. Истолковав долгое молчание императора как сомнение, придворный добавил: – И ещё он умный. Очень умный.

– Это действительно опасно, – неожиданно согласился с ним владыка империи Хань. – Умный враг всегда опасен. Всегда.

– Я не враг, – не выдержал Лаций. Что-то подсказывало ему, что сейчас он может говорить без страха и его слова будут услышаны. – Я – пленный. Я был пленным у хунну. Твой враг Чжи Чжи убит. Его убил твой генерал. А я был таким же пленным у Чжи Чжи. Вот и всё…

– Ты понимаешь нас? – искренне удивился император.

– Не смей говорить с самим императором! – прошипел какой-то придворный рядом с Лацием. Он, семеня, приблизился к нему маленькими шажками и, не разгибаясь, стукнул по спине. – Говори «раб знает, раб слушает»!

– Оставь его, – прервал старого чиновника Владыка неба. – Он раб раба и не знает, как надо говорить с нами. Так ты всё понимаешь? – снова спросил он Лация.

– Да, я могу говорить и понимать, – коротко ответил тот. За веером раздался странный звук, похожий на удивлённое кряхтенье и клацанье.

– Хорошо, мы хотим знать, честный ты или нет. Ты знаешь, зачем ты здесь?

– Да. Чтобы ты простил генерала Чэнь Тана, – не отводя взгляда в сторону, произнёс Лаций и по внезапно повисшей в воздухе тишине понял, что сказал то, о чём все думали, но боялись произнести вслух.

– Хе-хе, – снова послышалось снисходительное покашливание. – Это – правда. Ты не обманываешь нас. Тогда скажи, зачем ты нам нужен? Я слышал, что ты можешь строить мосты и кидать мечи. Но этому можно научиться. А что ты знаешь и умеешь такое, что не можем мы? Удиви нас, и тогда останешься жить.

Лаций задумался. В горле запершило. Но не от волнения, а от духоты. Он не мог припомнить ничего стоящего. Если всему можно было научиться, то чем они отличались? Только цветом кожи… Больше ему ничего в голову не приходило.

– Рим, расскажи ему о Риме! – прошептал сзади Павел Домициан, желая помочь.

– Твой слепой друг может говорить громче. Мы не слышим его! – произнёс император. И тут Лаций вспомнил, что произошло на празднике крестьян в становище хунну!

– Певец говорит, что умеет петь, – быстро сказал он и добавил: – Но это не самое важное. Я могу показать тебе, что мы умеем, а вы – нет. Мы умеем говорить очень тихо и понимать друг друга. Смотри! Эй, Лукро, отойди подальше, – попросил от стоявшего рядом товарища. – Шагов на десять. Теперь повернись спиной. Слушай меня и показывай, что я скажу, – Лаций прошептал «большой палец» и Лукро поднял вверх большой палец. Затем он прошептал «шлем», и тот приподнял над головой шлем. Потом были «правая рука», «левая нога», «цепь на ногах» и «подпрыгни» – Лукро всё повторил безупречно. – Вот видишь, – с улыбкой произнёс Лаций и повернул голову в сторону большого веера, – он всё понимает. А на твоём языке это невозможно.

– Не может быть! – раздался возглас возмущения и недоверия. Лаций улыбнулся, потому что император был явно задет.

– Как ты можешь перечить Премудрому Правителю! – снова вмешался придворный, пытаясь изловчиться и ударить Лация из полусогнутого состояния, но вместо этого император отправил его к Лукро, где несчастному пришлось развернуться спиной и выпрямиться, чтобы слышать голос своего господина.

Старик делал всё, что было в его силах, даже поворачивал голову, но это не помогало. Ханьцы не умели говорить шёпотом. Их слова имели разный смысл, потому что они произносили их с разной интонацией. А без интонации они все превращались в непонятные звуки. Поэтому как ни старался император, у него ничего не получалось – его шёпот сливался в тихий однообразный звук и несчастный придворный ничего не слышал. Дрожа от страха и вытирая потные ладони о халат, он поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, стараясь услышать хоть одно слово, и даже пробовал повторять движения Лукро, надеясь, что император говорит то же самое, однако, в конце концов, тот не выдержал и закричал на него:

– Ты, видимо, совсем оглох! Мы же говорим тебе: «Шаг назад». Не слышишь?

– Твой раб не слышит, – писклявым голосом проблеял придворный.

– Ши Сянь, стань на его место, – обратился Владыка Неба к старшему евнуху. – Ты ещё не так стар и должен нас слышать.

Но с евнухом тоже ничего не получилось. Тогда император приказал привести из носилок ещё не уехавших наложниц. Те с радостью вернулись, но и они ничего не услышали. Растерянно разводя руками, они оглядывались, но повторить, что шептал их Владыка, не могли. После этого на какое-то время под навесом повисла напряжённая тишина. Император, нахмурившись, думал. Наконец, он повернулся к Лацию и сказал:

– Ты можешь спокойно жить. Но… – в его голосе прозвучало какое-то сомнение, граничащее с любопытством. – Но можешь ли ты сказать, что удивило тебя больше всего? Если это удивит нас ещё раз, остальные рабы тоже останутся жить.

– Удивило меня? – Лаций почувствовал, что теперь сердце застучало быстрее и с той стороны, где стояли римляне, на него нахлынула волна страха и ужаса. Он помнил, что верить властителям судеб нельзя и они могут поменять своё решение по малейшей прихоти; он не забыл о том, что жена императора собиралась увидеть их смерть на празднике; однако желание помочь своим товарищам было сильнее всех остальных чувств.

Лаций лихорадочно перебирал в голове всё, что знал, но это были события из его мира, который был чужд этому странному человеку. Его могло удивить только то, что он знал сам. Но что он мог знать? И тут ему вспомнились рассказы Чоу о её семье, древних полководцах и евнухах, управлявших вместо императоров, письме на шёлке и бамбуковых палочках, а также великом императоре, построившем большую стену. И он решился. – Я не уверен, что ты удивишься. Но меня это поразило, – начал он и закашлялся. В горле было сухо, но Лаций не мог себе позволить попросить воды, – Прости… горло… жарко… – покачал головой он, взявшись за шею. Император оставался неподвижен. Сглотнув несуществующую слюну, Лаций продолжил: – Больше всего меня удивил один человек. Он жил давно и писал историю всех правителей с самых древних времён. Он хотел записать все имена и все поступки, все войны и все предательства. Но он жил в тяжёлое время. Один чиновник предложил тогда императору изменить налоги в стране. И этот историк поддержал чиновника. Тогда император разозлился. Он приказал историку отрезать себе детородные органы. Обычно это означало потерю лица. Историк должен был убить себя, чтобы не опозориться. Но можно было остаться в живых, отрезать своё достоинство и продолжать жить в позоре. Этот человек выбрал жизнь в позоре, чтобы закончить свою работу об истории твоего народа. Он оскопил себя, сказав, что история великой империи важнее его неродившихся детей. Вот, что меня удивило, потому что я никогда не встречал таких людей. Нигде, – закончил Лаций свой короткий рассказ и услышал из-за веера задумчивый голос:

– Сы́ма Цянь! Это был Сы́ма Цянь! Да, он был сильный человек. Он много сделал. Мы знаем об этом, – после этих слов император снова замолчал, и никто из согнувшихся в поклоне или лежащих на земле слуг не осмеливался нарушить тишину, пока он думал. – Хорошо, – наконец, произнёс он спокойным голосом, – ты напомнил нам о прошлом. Когда-то нас это тоже удивило. Пусть твои люди живут! Позовите Бао Ши!

– Твой раб здесь, – раздалось откуда-то сбоку, и под навесом показался сложившийся пополам губернатор в испачканном пылью дорогом халате. Не удержавшись на ногах, он рухнул на землю и три раза коснулся лбом земли.

– Забери их. Пусть пока живут. Корми и пои. Мы подумаем, что с ними сделать. Смотри, чтобы они не умерли! И нам кажется, им нужна вода.

– Твой раб сделает всё, премудрый Будда наших дней! – ещё раз ткнулся лбом в пыль Бао Ши. Император, не глядя на него, развернулся и направился к своим слугам. Те тоже стояли, согнувшись в глубоком поклоне. Лацию стало интересно, сколько они могли так простоять без движения. Ведь это было намного тяжелее, чем стоять на четвереньках. От этих мыслей его оторвал удар палкой по ногам – слуги Бао Ши снова напомнили римлянам, что надо опуститься на землю и не смотреть на императора. При этом, они делали это тоже в полусогнутом состоянии, поэтому и били по ногам, а не по головам и плечам, как раньше. Но римлян не надо было заставлять, они сразу же рухнули вниз, как по команде, и через какое-то время стали снимать с себя нагрудники и шлемы.

Казалось, в возникшей кутерьме до них теперь никому не было дела. Император исчез так же быстро, как и появился, носилки с двумя его наложницами в окружении большого количества евнухов уже приближались к воротам внутреннего дворца, а слуги под навесом все ещё продолжали суетиться и бегать, перенося какие-то палки, бочки, воду и мешки. Римлянам принесли много воды. Другие слуги собирали в это время щиты, нагрудники и шлемы. Вскоре наступило счастье – губернатор разрешил отвести их к реке. Даже начальник охраны Фу Син удивился, что тот снизошёл до такого поступка. Хотя всё было понятно и так – чиновники императорского двора ещё находились возле навеса и могли потом рассказать, как вёл себя губернатор после отъезда Владыки Поднебесной.

– Скажи им, чтобы громко благодарили губернатора! – сказал начальник охраны Лацию.

– А почему не императора? – удивился он.

– «Бо Лэ оценил лошадь»²³, но ты – раб губернатора.

– Что?.. Какую лошадь? Ничего не понимаю… Что вы так странно говорите? Сначала Чоу Ли, теперь – ты…

– Заткнись и благодари губернатора!

– Но почему мы не благодарили тебя, когда ты водил нас туда ночью? – хитро улыбнулся Лаций.

– Не говори так! – испугался Фу Син. – Я – слуга губернатора, – и добавил громче: – Долгих лет жизни губернатору! Не заставляй меня «давать тебе три указания и пять раз объяснять»²⁴!

– Почему три… – но закончить он не успел, получив удар палкой от очередного стражника. Стоя на коленях, Лаций передал приказ остальным, и римляне нестройными голосами стали выкрикивать слова благодарности снисходительно слушавшему их Бао Ши в чёрном халате с жёлтыми павлинами на спине и рукавах. Рядом уже суетились двое слуг, стряхивая с роскошного шёлка остатки пыли.

ГЛАВА VIII. НЕПРИЯТНЫЕ НОВОСТИ О ПРАЗДНИКЕ ГОДА

После реки римлян отвели на окраину города, где жили богатые люди. Там находился дом губернатора Бао Ши. Их всех затолкали в большой пустой сарай и оставили на ночь. Несколько дней они провели там, не выходя наружу. На четвёртый день на рассвете Лация разбудили двое слуг и отвели в пристройку, возле которой стояли четверо слуг. Они были босыми и без рубашек, в одних штанах. Его явно вели не к губернатору и не к императору. От этой мысли сразу стало легче. Вдоль стен стояли две лавки и лежали несколько связок хвороста. Всё было тщательно убрано. В углу пряталась красивая ширма. На ней были нарисованы озеро с зарослями камыша и летящие птицы. В этой убогой и серой комнате она смотрелась очень странно и казалась случайным предметом, как будто её забыли убрать после какого-то специального случая.

Однако вскоре всё стало ясно. За перегородкой сидела Чоу Ли. С ней рядом находились два евнуха и две служанки. Чоу заговорила на наречии хунну. Она не хотела, чтобы её поняли соотечественники. Новости были разными, но все не очень хорошие: император приказал срочно собрать министров, чтобы говорить с ними о Чэнь Тане; жена императора разозлилась на то, что две наложницы видели подаренные ей картины; накануне за это были наказаны пять евнухов; после этого все стали готовиться к празднику года, где римлян собирались показать всему внутреннему двору. Это означало, что губернатор Бао Ши должен будет выставить их для показательных боёв на палках. Лаций уже знал, что бои на палках обычно всегда заканчивались побоищем с мечами и копьями. Значит, надо было что-то придумать, чтобы их не убили в первые же минуты праздника. Хотя радости от того, что их убьют чуть позже, тоже не было. В этот момент он с сожалением вспомнил о том, что ни одни правитель никогда не сдерживал своё слово.

Вторая плохая новость касалась сестры Чоу по имени Йенг. Та хотела, чтобы Лация убили в любом случае. Неважно, где. Она говорила, что это её месть за то, что Чоу была его рабыней. И сама Чоу ничего не могла объяснить старшей сестре. Та ей не верила. По крайней мере, так говорила Чоу Ли, стараясь, чтобы её слова звучали искренне.

Также Лаций узнал, что всех женщин хунну увели из города. Там, за стеной, они работали в дальних садах императора, ожидая, пока он не примет решение, что с ними делать. Но самое неприятное было в том, что на юге страны начались волнения крестьян и никто из купцов не хотел туда ехать. Поэтому Чоу не могла сделать так, чтобы Лаций незаметно исчез из дома Бао Ши и оказался в повозке купцов, везущих соль и шёлк на юг. Более того, её отец, бывший главный цензор, требовал, чтобы она вернулась в провинцию, так как теперь была незамужней женщиной. Сам отец жил в небольшом уездном городе, там, где как раз начались волнения, и Чоу скоро должна была вскоре уехать к нему.

Всё снова поворачивалось против Лация. План побега никак не мог превратиться в реальность и оставался всего лишь мечтой. Представить, что его водят за нос, он не мог и наивно верил, что во всём были виноваты другие люди и внешние обстоятельства.

– Ты обещала помочь, – выслушав её, задумчиво произнёс Лаций. Он не понимал, как теперь сможет вырваться из этого города и добраться до моря.

– Я помогу, но потом. Сейчас тебе придётся остаться здесь. Надо подождать. Пусть всё пройдёт. Я дам тебе знать.

– Как?

– Через Фу Сина, начальника охраны.

– Ты можешь попросить его, чтобы нам принесли побольше еды? Мы не можем есть один рис и бобы. Ещё дают чечевицу, но она жёсткая. Нам надо мясо. Я понимаю, что это трудно, но без еды мы умрём.

– Даже не знаю… Мясо не едят даже слуги Бао Ши. Это очень сложно, – осторожно ответила Чоу, стараясь, чтобы её отказ не прозвучал грубо.

– Хорошо, ты можешь сказать Фу Сину, чтобы отправил нас работать? Мы можем носить воду, строить, копать. Тогда ему будет легче нас кормить.

– Ты говоришь мудро. Хорошо, я попробую. Ну всё, иди, мне пора. Сегодня в доме будут гости.

– Подожди, скажи, почему вы с сестрой такие разные? – вставая, спросил он.

– Ты видел мою сестру? – в её голосе прозвучали удивление и растерянность.

– Да, когда приходила жена императора.

– О-о… Но это невозможно! Ты видел её лицо? Она тебе понравилась? – вопросы сыпались один за другим.

– Не знаю. Просто она не похожа на тебя. Совсем.

– Да, не похожа. У нас разные матери. Она – старшая сестра. Но она мне роднее всех остальных людей в доме.

– Остальных кого? У тебя много сестёр и братьев? И ты… – но Чоу не стала слушать его и позвала слуг. Те вывели Лация из пристройки и довели до сарая, где он с облегчением бросил железный шар на землю и сел рядом.

Все его товарищи лежали, тупо глядя в невысокий потолок. Повсюду жужжали мухи. Стены были сделаны из такого же бамбука, как и в том сарае, где они простояли несколько дней. Лаций подошёл и дёрнул палку. Она не поддалась. Затем – другую, третью, пока в углу, у самого столба ему не повезло вытащить тонкий бамбук толщиной в три пальца. Такая палка была легче меча и немного неудобно лежала в руке, но Лаций был доволен.

– Вставайте, – позвал он Марка и Зенона, которые кидали камешки на небольшой площадке у дверей, стараясь выбить их из середины круга. – Займёмся делом.

– Ты вернулся другим, – послышался тихий голос Павла Домициана. – От тебя идёт красный цвет.

– Да. Боги не хотят отпускать меня домой, – криво усмехнулся Лаций. – Парки снова играют в странные игры.

Слепой певец только покачал головой и ничего не ответил. Недовольные Марк и Зенон вытащили из стены себе по палке и стали дурачиться с Лацием. Но, получив несколько сильных ударов по ногам и даже в живот, поняли, что он не шутит.

Вечером к ним присоединился Лукро и три человека из его бывшей восьмёрки. На следующий день – Тиберий и его люди. Они не верили, что их могут убить после прощения императора, но Фу Син, который иногда заходил проверить их состояние, хмуро подтвердил слова Лация.

Теперь их стали выводить на работы в поле и во дворе. Умение римлян работать с камнем сразу же пригодилось при постройке нового погреба с другой стороны дома и выкладывании колодцев. За это их стали лучше кормить. Однако по вечерам Лаций всё равно заставлял всех вспоминать приёмы ближнего боя, хотя со стороны это выглядело, как выступление артистов на маленькой сцене, особенно у Марка и Зенона: они не могли сделать даже двух шагов, и вынуждены были больше уклоняться от ударов Лация, приседать и дёргаться из стороны в сторону, подобно деревьям на сильном ветру.

Так начались тренировки всех оставшихся в живых легионеров. И чем больше они занимались, тем задумчивее становился Лаций. Он видел, что находившиеся со стариками юноши стали быстрее и ловчее, а он, как будто потерял свою скорость. Он чуть медленнее делал выпад вперёд, совсем чуть-чуть опаздывал отклониться от удара и, совсем неожиданно для себя, чувствовал непонятную медлительность во всём теле. Оно как будто не слушалось его и делало всё с опозданием. Он ослаб и стал быстрее уставать. Всё это приводило его в уныние, которое он пытался заглушить новыми упражнениями. Но сил не было. Тело сдавалось раньше, чем разум, и руки безвольно падали вниз, ноя от перегрузки и усталости. И он с сожалением был вынужден признаться себе, что начинает стареть.