Учеба в институте, наконец-то, закончилась. Наступили долгожданные каникулы. Правда, через неделю нас ждали экзамены. Но это будет потом. В этот торжественный день яркое солнце на чистом небе решило поздравить всех учеников и студентов, и щедро дарила направо и налево жару, духоту и витамин D. Мы загораем на песчаном пляже, возле речки, которая выше по течению, за десятки поворотов и изгибов от этого места, проходила и через мой родной поселок. Так что, в принципе, она была мне почти родной, можно сказать – землячкой. Естественно, в город она приносила воду чистую, кристально прозрачную. Зачерпни кружкой и пей, не боясь болезнетворных микробов и последствий для своего драгоценного здоровья. Из города она вытекала уже грустная, печальная, усталая. Как женщина средневековья, которую из гуманных соображений не сожгли, а с позором выгнанная за главные ворота. Будто городские сознательно хотят уничтожить это прекрасное творение природы. Не знаю, если это так, то у них должны быть веские на то причины. Причины ненавидеть эту речку. А также леса, поля, воздух. И если на то пошло, то и океаны, горы, пустыни. Скоро на Плутоне найдут угли от костра, ржавые консервные банки и россыпь сигаретных окурков вокруг. И все потому, что на Плутоне нет ни одной урны для мусора.
Паха прервал цепь моих мыслей:
– Серый, а тебе какие девушки нравятся?
Разморенный на солнце, говорил он тихо, неторопливо, будто вот-вот уснет.
– Хвостатые, – так же тихо и неторопливо ответил я.
Минут пять Паха молчал, я уже было решил, что он уснул, как вдруг послышалось:
– Русалки, что ли?
Я удивленно приподнял голову:
– Ты все это время анализировал мой ответ?
– Ну да, – ответил он с самодовольной улыбкой, – люблю кроссворды отгадывать. Сразу не врубился, кто такие. А вот дошло.
Наступит ли когда-нибудь тот день, когда я перестану удивляться этому человеку? Доживу ли до этого времени? При всей своей кажущейся простоте, Тряскин Павел Викторович был далеко не простым человеком. Презирая любых писателей, и классиков и современных, у него порой открывались очень даже энциклопедические знания. Будучи сыном не очень бедных, скажем так, родителей, он всей душой презирал «золотую молодежь», высокомерно смотрящую на всех, у кого не было нового очередного «айФона». Ненавидел клубные тусовки, фейсбуки, твиттеры и гламурных парней. А вот гламурные девчонки ему нравились. Он видел в них «что-то такое эдакое». То, что другие не видят. Короче, он сам не знал чем, но они ему нравились.
Непростой человек. Вот и сейчас он удивляет меня.
– Да, русалки, – ответил я, даже не думая смущаться своей детской мечты – они, родимые.
– А ты их видел?
– Видел одну. Даже если ты мне не веришь…
– Да что ты, – возмутился Паха, – видел, значит видел.
Он завел руки за голову, одну ногу положил на другую. Обычно люди в такой позе о чем-то размышляют. Наконец он произнес:
– А вот если задуматься, то русалка – это всего-навсего обыкновенный мутант.
Я приподнялся на локте:
– Русалка? Мутант? – я с интонацией выделил оба слова, – Ты сам-то слышишь, ты такое несешь?
– Ну посуди сам, – у Пахи было такое умное лицо, что ему не доставало лишь очков и книги по психологии в руках, – откуда взялись русалки? Явно не из-за любви человека к рыбе. Я сейчас говорю о рыбе не как о еде, а как о самом красивом и прекрасном существе во всей Вселенной. Для какого-нибудь конкретного мужика. Вот он влюбился в рыбу, и все тут. Пропал человек, как я пропал однажды в седьмом классе. Но не будем о грустном… И вот через какое-то время у счастливых молодых рождается полу-девочка – полу-рыба. Так вот, уважаемый коллега. Это физиологически не-воз-можно. Гибрид, в данном случае, природой не предусмотрен.
Мимо нас прошли три длинноногие девушки в купальниках. Мы проводили их долгим взглядом.
– Вот, полюбуйся, – Паха показал рукой в сторону девушек, – какие замечательные создания тут ходят, и это не смотря на то, что у них нет рыбьих хвостов, даже самых скромных. А если бы им хвосты, да еще и лебединые крылья приделать…
– Идиотина, – вздохнул я. Паха захохотал и весь его профессорский вид исчез.
Чтобы передняя часть моего красивого тела не превратилась в уголь, я подставил солнцу спину. Профессор философии последовал моему примеру.
– Может русалки появились вместе с другими зверьми в Эдеме? – предположил я, – Когда Адам с Евой ели запретные яблоки и давали всем имена.
– А лошак там тоже был? А мул? Тоже, между прочим, смешанные существа. И, по-моему, они появились чуть позже. И они являются результатом скрещивания, чего не скажешь об русалке. Но и гибриды и мутанты, в любом случае, получили свои имена после остальных.
Я уж и не знал, что и сказать.
– И вот еще – ты сказал, «с другими зверьми»… Ты считаешь, что русалка – это зверь? – поймал Паха меня на слове.
– Русалка – не зверь.
– Тогда – человек?
– Русалка – это чудо природы, – по-моему красиво сказал я, – сказочное чудо природы.
– Все правильно, – согласно кивнул Паха, – русалка, она же – мутант, это чудо природы. Чудо из чудес. Как и кентавр, и человек-паук. А вот птица Сирин с подругами возле райского сада постоянно ошивается. Вполне возможно, что она изначально была такой, как исключение. Черепашки-ниндзя даже не скрывают, что являются мутантами. И большинство их славных противников тоже подверглись влиянию радиации, научных экспериментов, вмешательству инопланетных сил, и стали два в одном, то есть – мутировали.
Лекция была впечатляющей. Знал ли Паха мифологию и современную фантастику или нес отсебятину, но я проникся. Что и не удивительно. При таком отце, Паха просто обязан иметь хорошо подвешенный язык. Он продолжал:
– А таких, как Минотавр и Горгона, прокляли боги. Тоже не повезло. Есть еще такие товарищи, которые в себя собрали три и больше разновидностей, но я в это не верю.
– А в остальных, значит, веришь?
– Я их собственными глазами видел, по телевизору. В «Мире животных», например.
– Даже если русалка и мутант, то уж точно необыкновенный, – сказал я, – и слышали бы тебя сейчас Пушкин и Андерсен, порвали бы за такую ересь.
– Да, – мечтательно согласился Паха, – литераторы, они идейные. Они на все способны. Их хлебом не корми, лишь дай им кого-нибудь порвать. Даже если пишут для детей.
Я решил оставить этот спор. Тягаться с Пахой иногда бывает не с руки. Особенно если он в ударе, как сейчас.
Но Паша продолжал блистать эрудицией:
– Продолжаем дальше…
Я обреченно вздохнул.
– … В мифологии западных и восточных славян, русалка есть не что иное, как утопленница. Обыкновенная среднестатистическая утопленница. Без хвоста. Их основным занятием было расчесывание своих длинных волос рыбьим скелетом и завлекать мужиков, с благородной целью топить или щекотать до смерти. Зачем – никто не знает. А уж кто наделил этих несчастных женщин рыбьими хвостами, Андерсон там, или Толстой с Лермонтовым, или кто еще – это науке неизвестно. Но наверно тот, кто видел этих мутантов, как и ты.
– Ты же книг не читаешь, – прервал я его размышления.
– Книг не читаю, а вот в Википедию периодически заглядываю.
– Интересно пишут?
– Да хрень всякую.
– И все же читаешь?
– Ага. Надо как-то просвещаться. А то спросит кто-нибудь о русалках, и не сможешь беседу поддержать.
Я наивно подумал, что наш разговор можно считать оконченным, но Паха был иного мнения.
– А с какой это радости ты решил, что Адам с Евой ели именно яблоко?
Я пожал плечами:
– В Библии так написано.
– В Библии упоминается плод, – так мы от сказки плавно перешли к вере, – то есть мудрый, но подлый змий мог искушать прекрасную, но наивную Еву и яблоком, и грушей, и бананом.
– Арбузом, – предложил я.
– К сожалению, арбузы на дереве не растут, – печально констатировал Паха, – даже если это дерево Познания Добра и Зла.
Я нащупал возле себя гальку и швырнул его в эту ходячую электронную энциклопедию. Камешек попал в спину, отпружинил, и поскакал дальше, по своим делам.
– Хватит умничать, – бросил я Паше вслед за галькой.
Довольный Паша опять лег на спину.
– Так все-таки. Какие девушки тебе нравятся?
– Хвостатые, – ответил я.
А через три дня поезд вез меня в родной поселок, против течения реки. Покачивались вагоны, весело и радостно стучали колеса, а ушах все еще стоял голос Васильева:
– Егорыч умер, приезжай.
Так я стал круглым сиротой…
Я не поехал сразу же после звонка Васильева по двум причинам. Во-первых, маршрутное такси работает раз в неделю. Утром забирает приехавших с районного центра, вечером едет обратно, пустой или полный – зависит от обстоятельств. Вторая причина – мне ужасно не хотелось находиться на кладбище и ощущать на себе косые взгляды земляков. Сославшись на экзамены, я только через три дня после этой новости купил билет на поезд. Паха порывался составить компанию, но я отказался. Всю дорогу, два часа, я смотрел в окно, но ничего там не видел. Колеса весело и радостно стучали: «один-один, один-один».
Железнодорожная станция встретила меня моросящим грустным дождиком, едва я ступил на перрон. И шел этот дождик, наверно, не первый день. Где те солнечные теплые лучи, сверкающие на утренней росе? Где насыщенная зелень просторных полей и веселых лесов? Птицы не поют, ветер не шумит в кронах деревьев. Как будто не ранний июнь на дворе, а конец сентября.
От станции на маршрутной «Газели» еще восемнадцать километров я трясся по грязной жиже, гордо именуемой в России дорогой. Водитель Ринатик был мрачнее тучи. На соседних креслах ехали еще пять односельчан. Я с ними только поздоровался. Общение в этот момент меня не интересовало. И опять всю дорогу смотрел в окно. На мокрые деревья и молодые луговые травы. На низкое серое небо.
На остановке меня встретил Васильев с Тимофеевым на тимофеевском автомобиле без подушек безопасности. Я сел на заднее сиденье.
– Куда? – спросил Васильев.
– Домой.
На улицах царила непролазная грязь. Пришлось ехать по краю поселка. Васильева явно тянуло поговорить, что-то его беспокоило, но с чего начать, он не знал. Начал как всегда – издалека.
– Ну как сессия? Не запорол?
– Все нормально, – я всем видом показывал нежелание общаться, но участковый этого не замечал.
– Экзамены?
– Один остался.
– Тройки?
– Навалом. Куда без них?
Тимофеев хохотнул, но тут же замолчал. Сегодня не день для веселья
– Как он умер? – спросил я через некоторое время.
– Да как и все пожилые люди, от старости, – произнес участковый, явно сомневаясь в сказанном, – хотя люди тебе тут такого наговорят.
– Например?
Будучи человеком с высшим юридическим, то есть, не очень глупым, Васильев не охотно, но все же начал:
– Егорыча нашли в лесу, без следов насильственной смерти. Видимо пошел за травами, как раз молодая пошла…
– Травы надо начинать собирать в конце июня, не в начале, – прервал его я, – так соку больше. Он так меня учил.
– Ну, значит, пошел погулять, и все, сердце остановилось, – Васильев аккуратно объехал огромную лужу посреди дороги, в которой лежали чьи-то довольные свиньи, – так вот, что интересно. Степаныч божится, что вечером видел летающую тарелку, зависшую над этим самым местом. Совсем старик умом тронулся.
– Заяц допек? – усмехнулся я.
– Не заяц, а его не отпетая душа, – улыбнулся Васильев, – так Степаныч говорит. Я у него ружье отобрал, на всякий случай. Подстрелит еще кого-нибудь ненароком. Хотя не могу ручаться, что где-нибудь в чулане не спрятан еще ствол.
Мы проехали по мосту над речкой, возле которой я загорал совсем недавно. Речка, между прочим, была чистой и кристально прозрачной. Разве что немного помутнела от дождя.
– Васька-комбайнер ничего не видел, но слышал в лесу песни на непонятном языке, – продолжил участковый, – вроде языческих скандинавских обрядов.
– Каких? – изумился я.
– Сам у него спроси, каких. Когда он это рассказывал, то был в таком плачевном состоянии. Мама не горюй.
– Понятно, – вздохнул я, – батюшка что говорит?
– Отпел.
– Как отпел? – не поверил я, – Колдуна отпел?
– А что тут такого? – пожал плечами Васильев, – Не самоубийца же. Людям, опять же помогал.
Он немного помолчал и вернулся к теме разговора:
– Но особо отличился Кузнечик.
Кузнечиком зовут нашего кузнеца. Прозвище для двухметрового богатыре более чем не уместное.
– Чем, интересно? – спросил я.
– Предложил Егорычу в сердце осиновый кол вбить.
– Да ну?
– На полном серьезе. Говорит, чтобы больше не вставал, чернокнижник.
– Вот сволота, – не на шутку разозлился я, – а когда ребенок у него заболел, какие песни петь начал, ластился, как кот голодный. Ну, какие же люди гнилые бывают! Кузнец недоделанный!
Васильев внимательно выслушал меня и продолжил:
– Я ему сказал, что если еще услышу такую речь, отниму лицензию.
– У него есть лицензия?
– Да откуда? – махнул рукой участковый, – Потомственный кузнец, как ты – колдун. Один лечит, другой кует. Нет у него ничего. Однако, испугался. Заткнулся. Работу боится потерять, темнота.
– Гнида кующая, – не сдержался я.
Тимофеев все это время молчал, хотя обычно его не заткнешь. Этот склочник любит подливать масла в огонь.
– Ну, так что? – спросил вдруг Васильев
– В каком смысле?
– Что собираешься делать?
Я задумался, а действительно – что? Последний родной человек покинул этот мир. Куда податься, куда прибиться? У кого совета спросить? У Пахи? Так он сам, как и я, еще пацан. Даже младше на четыре месяца.
Посмотрим, что мы имеем, и что в перспективе. В селе у меня есть жилье, но нет работы. В городе работа будет, но нет жилья. В данный момент я снимаю однокомнатную квартиру, благо дядя не бедствовал, деньги водились. На крайний случай можно переехать в общежитие. А дальше? Найти девушку с квартирой. Вариант, конечно, но не стопроцентный. В моем случае идеальных вариантов вообще не предвидится. Принимая решение – не спеши. Все придет в свой срок, – так говорил мне дядя. По крайней мере, на ближайшие три года можно особо не беспокоиться. Учеба есть, крыша над головой имеется. А кусок колбасы с красной икрой – у меня есть друг Паха. Вот уж у кого деньги куры не клюют. А за это время осмыслим, подумаем, и примем единственно верное…
– Собираюсь учиться дальше, – и что-то внутри мне тихо сказало «правильно».
– А потом? – не успокаивался Васильев.
– Работать.
– Где?
– В городе, конечно. Здесь работы не предвидится.
– А какая работа может быть в городе у выпускника сельскохозяйственного? – поинтересовался Тимофеев.
– У друга большие связи.
– У тебя друг объявился? Извини, конечно.
– Придет время – еще не так удивлю.
Васильев помолчал, взвешивая мои слова. Потом произнес:
– Люди тебя не поймут. Село без колдуна долго не протянет.
– Да какой из меня, к черту, колдун, – отмахнулся я.
– Егорыч же учил тебя…
– Чему? – прервал я его, – травки собирать? Пойди в аптеку, там куча всяких трав по коробочкам расфасовано, на все случаи жизни.
– А заговоры? – не унимался Васильев.
– До этого мы еще не дошли, из всей латыни я помню лишь «aqua».
– Ну, это и я знаю, – пробормотал участковый.
– А сказать, что надо делать, если тебя леший кругами по лесу водит?
– Не надо.
– Поделись, – вмешался Тимофеев.
– Слушай. Надо снять рубаху, вывернуть ее наизнанку, и опять надеть! Ну, какого? В чем смысл, где логика? Как это действие может помочь найти нужную тропинку?
– Люди исцелялись, – настаивал Васильев.
– Люди верили, и вера помогала им исцеляться, – заверил я, – это как плацебо, так называемая пустышка – даешь больному аспирин, а говоришь, что это новый сильный антибиотик, почти волшебное средство. И все! Остальное дело веры. Больной встает на ноги и бежит рассказывать друзьям, какая у нас замечательная медицина и профессиональные врачи.
– А медведь? Егорыч меня предупреждал, а я не поверил. В итоге теленка потерял.
Да, этот вопрос уже посерьезнее. Каким-то третьим глазом дядя видел скрытые события? Какой внутренний голос подсказывал ему об ранних заморозках, наводнениях и разгуливающих голодных медведях. Как он разглядел ту сцену с многострадальным Степанычем и его бедным зайцем за несколько километров? И сколько он видел, слышал, чувствовал того, что для меня и для других людей было скрыто. А Васильев ждал ответа.
– Интуиция, природное чутье, – коротко ответил я.
Мы остановились у сельпо. Следующий дом мой, но до него придется идти пешком – дорогу размыло на совесть.
Васильев посмотрел на меня:
– А может, останешься? Сыграешь роль колдуна, и пусть людям их вера помогает. Деньги будут. Уважение, опять же. Люди из других сел приезжают, без них наша маршрутка загнется, связь с вокзалом потеряется. У Сесеги Джаргаловны кафе закроется.
– Этим пусть администрация района занимается. Это ее работа. Хотите все на пацана сложить? Хреночки! Мое дело – учеба. Дядя хотел, чтоб я учился.
– Учеба – дело святое, ну а после учебы? – не сдавался участковый, – через пять лет может передумаешь?
– Пять лет – срок большой, – заметил я, – может и передумаю.
Я вылез из машины и махнул рукой.
Я направился к своему дому, стараясь держаться поближе к забору Петровны. Дорога превратилась в сплошной водоем. Прислушиваясь, как Васильев разворачивает автомобиль, я ожидал, что колеса машины начнут буксовать. Нет. На этот раз обошлось. В этот момент из дверей сельпо вышел кузнец. Двухметровый, широкий – настоящий русский богатырь. Только вот душонка у него была мелкой, подлой. Как оказалось. В больших резиновых сапогах, не обращая на воду и грязь ни малейшего внимания, как гигантский ледокол, он шел посередине дороги, вода волнами расходилась от него. Внезапно он увидел меня, улыбнулся и воскликнул, только как-то не очень радостно:
– Серега! Здорова!
– Проваливай с моих глаз, – зло пробормотал я сквозь зубы, – от греха подальше.
– Серега, да ты чего? – слетела улыбка с его губ.
– Осиновый кол в сердце, говоришь? – продолжал я, – да тебя самого надо на осине повесить, Иуда!
Вести, новости, слухи в деревнях всегда разлетаются быстрее, чем в интернете. Особенно в маленьких поселках. Я только-только приехал, а уже в курсе последних событий. Учитывая, что я пообщался только с двумя земляками. И уж теперь не отвертеться кузнецу. Великан и худенький подросток. Кто кого? Делайте ставки!
– Да я… – пролепетал кузнец.
– Да ты видимо забыл, кто твоего ребенка с того света вытащил, тварь неблагодарная, – распалялся я все больше и больше.
– Я не… – на кузнеца было жалко смотреть, но я уже не мог остановиться.
– Прокляну, – чуть не кричал я, указывая на него пальцем, – сегодня же прокляну.
Я резко повернулся в сторону своего дома и увидел, как из окон сельпо на эту сцену смотрит Петровна. Лицо у нее было бледным, глаза круглые от страха. Как и у кузнеца. А вот эта новость разлетится еще быстрей, подумал я. А если вера сделает свое дело и кузнецу станет худо? Тут виноватого искать не надо. Всем понятно, кто порчу может навести. Конечно, мне никто в глаза ничего не скажет, ни в чем не обвинят, побоятся. Перед законом я чист. Убежденность в моих колдовских способностях возрастет среди населения. Да и кузнец сам виноват, головой надо думать, а не мышцами.
Одно плохо – дядя никогда до такого не опускался.
Оставив шокированных односельчан стоять столбом, я направился к дому. Где-то в глубине двора Петровны лязгнула цепь, и громадная овчарка стала на всю округу выражать недовольство по поводу моего присутствия.
Эх, Фунтик, – подумал я, – и кличка у тебя дурацкая, и сам ты умом не блещешь.
Я вошел в дом, где прошла вся моя жизнь, за исключением последних девяти месяцев. Двери здесь всегда были открыты, но никто из соседей не удосужился зайти и покормить куриц. Как на поле боя, лежали они белыми бугорками, вытянув ноги с замершей обидой на мордах. Раз дядю не захотел хоронить, придется хоронить кур, невесело усмехнулся я. Хорошо еще, что других птиц и скота мы не держали. Запылали бы погребальные костры, потянулись бы по поселку дым и кривотолки, один другого ужаснее.
– Хозяин, ты здесь? – спросил я.
– А где мне еще быть? – отозвался домовой, – Надолго?
– До вечера.
– Дела-а.
– Приходил кто?
– Да как всегда, разные. Степаныч, например…
Я махнул рукой.
В доме все осталось на своих местах. Также пахло засохшей травой. Также скрипели половицы. Даже мой стул, стоящий у окна, на котором я любил сидеть и смотреть во двор в любое время суток, никуда не передвинулся. Я сел на него, посмотрел в окно. Время для меня вдруг остановилось, и одним скачком вернулось назад. Как будто я и не уезжал никуда, а лишь увидел сон про город, учебу и Паху. Долгий такой сон, интересный. Вот казалось и дядя сейчас войдет, громко стуча сапогами, а во дворе посетители со своими проблемами ждут. И мне не восемнадцать, а шесть. Все на месте, только кур не слышно и дяди больше нет. А я даже не приехал на зимние каникулы. Лишь по сотовому поздравил с новогодними праздниками. На мое заявление, что я останусь в городе, дядя только рассмеялся.
– Только с головой не забывай дружить, – это было последние его наставление в этой жизни.
– Обязательно! – больше я и не вспомнил ему позвонить. Не вспоминал и о том, что я для него тоже был последним родным человеком.
После обеда я был на могиле дяди. Дождь за это время неохотно, но все же унялся. Сквозь серые тучи голубое небо с интересом поглядывало на землю. Легкий ветерок с нежностью обсушил траву, цветы и листья. С деревьев доносилось птичье пение. Единственное, что не изменилось – так это месиво из грязи на дорогах. Поискав дома в чулане, я нашел пару своих сапог. Дядиных сапог я нигде не нашел. Видимо, в чем нашли его, в том и похоронили. Не было и фотографии на деревянном, неумело сделанном кресте. Я ощутил очередной укол совести – кто, как не я, должен был достойно организовать похороны. Интересно, гроб хотя бы качественный, или наспех сколоченный ящик. С глаз долой, из сердца вон. Если просто не бросили тело в яму. Но оградка все же была сносной. Уж не кузнец ли сварганил от доброты сердечной? Больше некому, а я на него… Цветы и венки также были. По моим подсчетам, присутствовало, примерно, человек двадцать. Неплохо для суеверных и пугливых односельчан. Место выделили слева, на самом краешке. Видимо решили, что для колдуна уединение необходимо не только в земной жизни. Зато отсюда открывался неплохой вид. Слева от кладбища простирается огромное поле с небольшими островками осин. Тянется до горизонта, а от горизонта еще дальше. А сколько тут всевозможных целебных трав и цветов растет. Всю область вылечить можно, и парочку соседних прихватить. А в ноябре-декабре снег, чистый, как душа новорожденного, укрывает все поле. Природа засыпает. На всей округе становится тихо, особенно ночью. Безмолвие поглощает всю суету. Я думаю, дяде это место понравилось бы.
За спиной послышались шаги. Не поворачивая головы, я поприветствовал:
– Здравствуйте, отец Алексей.
– Здравствуй, Сергей, – батюшка встал рядом со мной, – никак и у тебя третий глаз открылся? Или как там у вас все происходит?
– Просто я думаю, что кроме вас и меня, сюда больше никто никогда не придет, – грустно промолвил я.
– Наверно, так и будет.
Мы некоторое время помолчали. Потоптались на месте. Послушали пение птиц.
– Васильев сказал, что вы его отпели? – наконец сказал я.
– Тебя это удивляет?
– Честно говоря, да.
– А почему бы мне не отпеть хорошего человека? – поинтересовался батюшка.
– Он же был колдуном, а Библия не очень-то одобряет колдовство.
– Колдовство Библия не одобряет, – согласился батюшка, – но в России колдуном называют как дьяволопоклонника, так и обыкновенного знахаря. Ну, знал он свойства трав лучше любого провизора. Что с того? Людям же помогал. С бесами не дружил, порчу не наводил. Был кротким, смиренным. Гордынею и спесью не болел.
– А заклинания? – не унимался я, но мрачное слово «колдун» уже начинало светлеть, как небо над головой.
– Словом можно убить, а можно и исцелить, – резонно ответил батюшка.
Эх, где же сейчас Паха? Вот бы где твоя эрудиция пригодилась бы. А мои аргументы заканчивались, чему я был только рад.
– Ты хотя бы слышал, что он за заклинания произносил?
Я немного подумал:
– Нет. Он все говорил шепотом.
– А он просил ангелов о помощи, – просветил меня священник, – уж я-то знаю.
Почему-то этот вариант мне в голову не приходил.
– Он не был крещенным, – настаивал я.
– Да с чего ты так решил? – усмехнулся отец Алексей.
Я с бесконечным удивлением уставился на батюшку.
– Он тебе, конечно же, не говорил?
Я помотал головой.
– А ты, естественно, и не спрашивал?
То же действие.
– Да я его сам лично крестил, в июле 99-го. Точную дату не помню, но если тебя интересует…
– Да нет, не надо, – прервал я его, – и этой информации достаточно.
Июль, 1999-го. Тогда я родился.
– А моя мама? – начал я, толком не зная, что конкретно я хотел спросить.
– Маму твою я отпел тоже в июле 99-го. И Егорыча тогда же крестил, – он немного промолчал, – вас обоих крестил.
Я дотронулся до своего крестика. Откуда он и когда появился? Я не задавался этим вопросом. И вот ответ пришел сам.
А дядя был не только дядей, но и крестным и…
Не тот отец, кто зачал, а тот, кто воспитал, – сказал неизвестный мне, но очень умный человек. Воспитал, вырастил и на ноги поставил.
Не скажу, что после слов батюшки гром откровения прогремел надо мной, и жизнь открылась мне в новом свете. Но по мере того, как я осознавал эти слова, как они все глубже проникали в мой мозг и пускали там корни, что-то большое, душное, тяжелое, постепенно покидало мою душу. Яд, который травил меня все эти годы, испарялся. Исчезал из моей жизни. На месте всего этого образовывалась пустота. Но эту пустоту я обязательно заполню.
– Церковь сейчас открыта? – спросил я батюшку.
– Церковь всегда открыта.
– Я хочу свечку поставить.
– Ну, это хорошее дело, – одобрил батюшка, – маме?
– Родителям, – ответил я.
Когда я вышел из церкви, в мире с самим собой, отбросив детскую вину и немного воодушевленный, отец Алексей окликнул меня.
– Тут такое дело, – неуверенно начал он, – у нас в лесах появился оборотень…
– И вы туда же! – укоризненно посмотрел я на него.
– Сергей, – он серьезно смотрел на меня, и казалось, видит все мои безобидные секреты и самые страшные тайны, – я знаю больше, чем стальные. Не забывай, что Егорыч был моим другом.
Я молча слушал.
– Он, конечно, не нападает на людей, – продолжил батюшка, – Пока не нападает. Но зверь есть зверь…
Он замолчал. Я ждал продолжения.
– И я знаю, что ты мог бы решить этот вопрос.
Я усмехнулся:
– Если бы кто-нибудь другой это сказал, я бы еще понял, но вы…
– И все же?
– Я давно уже вырос из этих сказок про оборотней и кикимор. И я сегодня уезжаю, давайте как-нибудь без меня.
Я развернулся и пошагал домой
– Благослови тебя Господь, – услышал я вслед.
Когда я подходил к дому, этот несносный Фунтик опять меня облаял.
Я тоже тебя люблю, подумал я.
Я попрощался с домовым и вышел из дома. Дверь опять осталась не заперта. Дохлые курицы мирно лежали в загоне. Грядки оставались незасеянными. В пакете я собой я унес деньги, в качестве наследства, и коробку, на крышке которой красна девица несла коромысло с ведрами, а парень заливал ей анекдоты. Обратный билет лежал во внутреннем кармане куртки. Его я купил еще в городе. Оставаться здесь больше одного дня не входило в мои планы. Нечего мне было здесь делать. Все что я хотел – все сделал. Мой родимый край еще с самого утра встретил меня неприветливо. Вот и сейчас, только начавшееся проясняться небо, опять заволокло тучами. Опять намечался долгий нудный дождь. Словно сама природа мягко намекала, что здесь мне не очень рады.
Новость о том, что я направляюсь к автобусной остановке, разлеталась по поселку, подобно саранче. Люди выглядывали из окон, выходили на крыльцо. Я просто чувствовал спиной их долгие взгляды. Вместе со мной уходила их надежда, их вера. Но одновременно с этим они и боялись меня, и многие односельчане, я уверен, вздохнут спокойно, как только колеса моего поезда застучат по рельсам в сторону города.
Конечно, в селе хватало и здравомыслящих людей, несуеверных. Которых ни одно проклятие не согнет. Которым проще купить лекарство в аптеке, чем ходить по всяким колдунам. А вот Васька-комбайнер, который ждал меня на остановке, к таким людям не относился.
Он сидел на скамейке, сжавшись в комок, то ли от холода, то ли от похмелья, отчего его и так худое тело, казалось совсем уж худым. Но был одет очень опрятно, гладко выбритое лицо излучало какую-то торжественность.
Я присел рядышком с ним. Единственный багаж, пакет с коробочкой, я аккуратно свернул и положил на колени. Главное ненароком его не потерять. Потеря будет невосполнимой.
– Я здесь, как представитель нашего поселка, – начал Васька.
Вот почему он такой важный и опрятный, – подумал я, – жених, да и только.
– До приезда «Газели» я полностью твой.
Василий приосанился, немного подумал, откашлялся и произнес:
– Жители нашего поселка просят тебя не уезжать. И я лично присоединяюсь к этой просьбе.
– А на кой я вам сдался? – окончание разговора я представлял себе более-менее четко, и она не должно быть оптимистичным, но как бы это все сделать мягко и тактично. Чтобы люди совсем не потеряли надежду. Придется немного солгать.
– Ну как это зачем? – удивился Василий, – Ты же колдун. Людей лечить, например. И от смерти спасать.
– А поликлиника на что? Больница? Люди шесть лет учатся на медицинском. Это их работа, их зарплата. В аптеке… Кто там сейчас?
– Как всегда, Ирка Звягенцева.
– В аптеке Ирина сидит без дела, скучает девушка. Не в доярки же ей идти со своим высшим?
– Захаживают к ней люди, – запротестовал Василий, – без работы не останется…
– А эти люди здоровьем слабее остальных?
Василий посмотрел на небо, пытаясь увидеть там ответ. Но видимо, небо было занято другим.
– А я откуда знаю? – он скрестил руки на груди, – Не спрашивал.
– Ну так спроси, – настаивал я, – зайди к соседям, поинтересуйся здоровьем.
– Не могу, – тихо сказал Вася, – я им денег должен.
– Значит, запомни сам, и передай остальным. На порез кладете лист подорожника, от кашля помогает отвар ромашки. Траву покупаете в аптеке, или сами собираете, но подальше от проезжей дороги. Потом сушите – и все! Больше я ничего не знаю.
– Ну как это все? – возмутился представитель села, – Егорыч тебя всему обучил.
– Видишь ли, ребенку не так-то просто зараз запомнить несколько десятков трав и цветов, их полезные свойства, побочные эффекты, время сбора по лунному календарю…
– Но…
– …взаимодействие с другими травами…
– Так ведь…
– … и возможную аллергическую реакцию. Последствия могут быть.
– В тебе же течет его колдовская кровь, – не сдавался Василий.