Kitabı oku: «Спектакль», sayfa 4

Девушка вышла на улицу, порхая над каменными тропинками к тому месту, откуда доносились ужасающие звуки пытки. Впрочем, сейчас они совершенно не раздражали. Может потому, что из-за этого платья настроение резко поднялось. А может потому, что у неё было несколько предположений о дальнейших событиях.

Реджи сидел на одной из четырех скамеек своего укромного уголка. Из-за живой изгороди, около трех метров в высоту, это место было практически не видно из окон особняка. Пространство имело правильную квадратную форму. В центре стоял небольшой непримечательный круглый фонтан, который сейчас не работал, окруженный четырьмя скамейками, к каждой вела каменная тропинка. Все остальное пространство оставалось практически пустым, лишь ровная зеленая трава, и небольшие клумбы за каждой лавочкой с фиалками, ромашками и маргаритками. Реджинальд заметил Аделаиду, когда та была уже в паре метров от него. С раздраженным лицом он грубо водил смычком по струнам, издавая совершенно невообразимые звуки.

– Какого черты ты тут забыла, Молчунья? И чего так вырядилась? – рявкнул он, прекратив “играть”.

Ада, естественно, ничего не ответила. Она лишь мгновение смотрела в его суровые глаза, а потом медленно прошла мимо него к соседней скамейке. Мягко опустившись на неё и поправив платье, она жестом предложила ему продолжить. Реджи непонимающе смотрел на неё, но совсем недолго. Он взял инструмент в нужное положение и вновь резко стал водить по струнам. Естественно, специально. Ада уже все поняла.

Она смотрела на него, не отрываясь. Внимательно. Ловя каждое движение. Нет, он играл так не потому, что не умел играть, а как раз наоборот. Реджи перевел сосредоточенный взгляд на неё, продолжая издеваться над струнами. Его действия становились все более и более резкими. Звуки, издаваемые скрипкой, принимали ужасающие формы. Но Ада не отворачивалась, не закрывала уши, почти не моргала и не уходила. Она слушала и… слышала. Он устал, немного запыхался. Правая рука ныла, мышцы заболели. Реджи остановился, а на её лице появилась ехидная ухмылка. Дышать было тяжело, как после долгой пробежки. Лицо немного покраснело, это чувствовалось. Нет, он не мог позволить ей выиграть. С новой силой он принялся убивать инструмент. Он водил смычком по струнам, умоляя про себя, чтобы от трения они загорелись. Но этого не происходило. В какой-то момент Ада просто закрыла глаза. В его сознании мелькнула надежда о победе. Однако, она облокотилась на спинку и, положив руки на колени, приняла расслабленную позу.

Аделаида услышала, как смычок издал последний звук и все затихло. Слышала, как тяжело дышит Реджинальд и чувствовала на себе его взгляд, но не поддавалась, не открывала глаза и не собиралась уходить. Она ждала.

А затем он заиграл. Заиграл по-настоящему. Длинную, грустную мелодию. Аделаида знала её. Насвистывала её у себя в голове. Входила в ритм, покачивая головой в стороны. Широкая улыбка как-то сама появилась на губах. То ли от того, что мелодия навевала какие-то приятные воспоминания, хотя и была грустной. То ли от того, что она выиграла. Догадалась, что Реджинальд на самом деле прекрасно играет. Она слушала очень внимательно. Это был настоящий концерт. Концерт из одной композиции и только для неё, в этом отдаленном уголке сада, где нет ничего плохого. Есть только эта музыка. Интересно, кто ещё её слышит?

Реджинальд закончил. Ада не открывала глаза, пока не услышала громкий звук сломанного дерева и лопнувшей струны. От неожиданности она подскочила не месте. Реджи сполз со скамейки, завалив голову на бок, разбитая скрипка лежала рядом, в правой руке он сжимал смычок, левая лежала на животе. Одна нога вытянута вперед и упиралась в фонтан, другая подогнута под себя. Ада подскочила к нему, не понимая, что происходит. Его карие глаза казались огромными, а зрачок сильно расширился. Он посмотрел на неё, не поворачивая голову.

– Везёт тебе на умирающих, да, Молчунья? – прохрипел он, слегка улыбнувшись.

Аделаида не понимала, что нужно делать. Она вскинула руки, пытаясь взглядом зацепиться за что-нибудь, понять в чем причина такого состояния.

– Эй, – прошептал Реджи, привлекая её внимание, и с трудом покачал головой.

Она замерла. Из его правого глаза потекла слеза. Она положила свою руку на его, лежащую на животе, а другой поглаживала выбритую голову.

– Мне страшно, Ада.

Она заплакала. Слезы стекали по подбородку и падали ему на плечо, но он не обращал на это внимание. Реджи перевёл взгляд на небо, где уже была видна россыпь звезд и далеких галактик. Его грудь начала подниматься и опускаться чаще и чаще. Потом реже. Наконец, он сделал хриплый вздох и закрыл глаза.

8. Стефани

Аделаида сидела на кровати, поджав под себя ноги и опустив на них подбородок. Рядом на столе лежал томик “Братьев Карамазовых”, не прочитанный даже до середины. Роман шел тяжело, скучно и утомительно. Она уже неделю пыталась его осилить, но всё безрезультатно.

В комнате царил беспорядок. На столе валялись вырванные из блокнотов листы, разбросаны книги. Кровать не заправлялась уже несколько дней. Рядом с открытым шкафом лежала одна балетка, вторая потерялась где-то под кроватью. Из самого шкафа торчал кусок изумрудной ткани. Вокруг разбросано множество носовых платков. Несмотря на многочисленные слезы, приступов больше не случалось.

Она все ещё чувствовала какую-то слабость и бессилие, продолжающуюся после смерти Реджинальда. Если в тот момент ей было просто непонятна причина случившегося, то сейчас понимание отсутствовало во всех аспектах её жизни. Почему Кира ни разу не приехала сюда, хотя обещала? Почему брат даже не пробовал связаться с ней после смерти Эрика, хотя прекрасно знал, что случилось, и как она себя чувствует? Чем таким болел Реджинальд, что скончался так внезапно? Почему этому были удивлены все, кроме Бриттани? На последний вопрос находился вполне логичный ответ: потому что она знала, чем он болен. Но неужели для неё смерть в саду не стала неожиданностью?

Ада схватилась за голову, стараясь выкинуть эти мысли из головы. Но сдержать цепочку ассоциаций, которая выстраивалась у неё в мозгу, было практически невозможно.

Сначала Эрик решил проверить, научились ли представители человеческого рода, за последнюю тысячу лет непрерывного развития, летать, и потерпел в этом сокрушительное фиаско, документально зафиксированное на асфальте.

Затем Кира – единственный человек, который поддерживал её в этой ситуации – сплавила подальше от себя, не в силах больше оказывать помощь. Не говоря уж о брате, который и так никогда особо не проявлял интереса к ней, а после рождения дочери и вовсе перестал общаться.

Кевину и вовсе тяжело общаться с людьми, но он переборол себя. Проявлял внимание, что-то вроде заботы, был рядом. Однако, она не могла позволить себе подпустить его близко. Кевин казался ей совсем ребенком. И что в итоге? Он чуть не умер. Вот какая награда бывает тем, кто победит свои страхи – смерть.

И теперь Реджинальд. Человек, который, объективно, был мудаком. Сволочью, не ставивший интересы других людей в расчет. Ему было абсолютно наплевать. Он специально действовал всем на нервы, ссылаясь на будущую кончину и ему все равно из-за этого на чувства остальных. Но Ада его раскусила. Она даже сама не поняла, как ей пришло это в голову. Ну не может человек продолжать играть на инструментах, если у него ни черта не выходит. Рано или поздно ему должно было это надоесть. Только если он не делает это специально. Почему он открылся ей? Потому что почувствовал, что уже не уйдет с той скамейки? Потому что просто устал притворяться? Теперь, видимо, никто уже и не узнает причину.

По щеке пробежала слеза. Она даже не смахнула её. Скатившись до подбородка, капелька растаяла на платье, а кожа сразу же высохла, не оставив на себе никаких следов.

Раздался стук в открытую дверь. В проеме стояли Грэхэм Уэллс и Бриттани Клэтуотер. Директор расположилась чуть позади детектива, выглядывая через его плечо. На каблуках она казалась практически одного роста с ним. Бриттани скрестила руки на груди, на её лице была гримаса недовольства и взволнованности. Она не заглядывала внутрь, а сверлила Уэллса недобрым взглядом. Заметив гостей, Ада спустила ноги с кровати и выпрямилась.

Грэхэм спросил, может ли он войти и, получив утвердительный ответ, прошел внутрь.

– У вас пять минут, детектив Уэллс, – бросила ему вслед Клэтуотер и удалилась.

Детектив был одет в серый костюм с черным тонким галстуком, в правой руке он держал сложенное пополам пальто, в левой – шляпу. Выглядело это как типичный детективный набор. Наверняка в левом внутреннем кармане у него ещё и полицейский жетон, а в правом пачка сигарет.

Он подошел ближе, развернул стул к Аде, на его спинку аккуратно повесил пальто, а шляпу положил на стол. Медленно сел, незаметно подтянув брюки. Казалось, его лицо слегка изменилось. Раньше оно выглядело овальным, сейчас же как будто приобрело более четкие контуры, стало слегка прямоугольным.

Грэхэм извинился за свой неожиданный визит, но отметил, что рад снова видеть Аделаиду, хоть и в таких обстоятельствах. Ада ответила любезностью на любезность. Она немного расслабилась и, отодвинувшись назад, облокотилась на стену и скрестила ноги, поправив платье. Спросила, о чем он хотел поговорить.

Уэллс отметил, что они продолжают встречаться при не самых приятных событиях, и, будь его воля, он бы это исправил. Покраснев немного при этих словах. Вновь извинившись за свое отношение к ней во время расследования смерти Эрика, он поинтересовался о её самочувствии.

Аделаида ответила, что здесь ей стало лучше, особенно (и это она постаралась подчеркнуть), когда от неё отстали детективы-недотёпы. Грэм на мгновение опустил глаза, но не стал отвечать на это замечание. Видимо, он прекрасно осознавал свои предыдущие ошибки. Ада надеялась, что ещё и сделал выводы. Она улыбнулась ему.

Следом он предупредил, что дальнейшие вопросы, скорее всего, будут не самыми приятными, но она и так уже об этом догадалась. Хотя все равно стало не по себе. Детектив попросил её в подробностях рассказать о событиях смерти Реджинальда. Предшествующих в том числе. Ада рассказала все, что помнила. Кроме эпизода, когда Ребекка с ним подралась. Лишь о том, что она дала ему пощечину, после чего Реджи, якобы, сразу выбежал из комнаты со скрипкой.

Грэм поджал нижнюю губу и покачал головой, но ничего не сказал. Затем он стал задавать конкретизирующие вопросы о моменте смерти. Во сколько это было? Во что Реджинальд был одет? Что она сделала, чтобы ему помочь? Почему так получилось, что практически ничего? Что Реджинальд говорил перед смертью? Что она думает о его словах? Что было потом? Кто вызвал врачей? Через сколько они приехали? Принимали ли они какие-то меры по спасению музыканта или лишь констатировали время смерти? В какое время его тело увезли? Что было после этого?

Аделаида отвечала, как могла. Но чем больше он спрашивал, тем сильнее начинала болеть голова. Она пыталась сосредоточиться и унять боль. Заметив, что Ада перестала на него смотреть, он стал задавать вопросы громче, практически не останавливаясь.

Она сама не поняла, в какой момент вновь начала качаться вперед и назад, схватившись за голову. В мозгу звенело, все закружилось и поплыло перед глазами. Она зажмурилась и упала на бок. Осознав, что что-то не так Уэллс сел рядом, попытался как-то её успокоить и позвал директора Клэтуотер. Ворвавшись в комнату, та крикнула Стефани, которая примчалась вместе с новым инжектором. Когда успокоительное начало действовать, лицо Аделаиды было полностью залито слезами, одеяло под ней намокло. Дыхание постепенно восстанавливалось, она с трудом села на кровать, поддерживаемая Стефани. Уэллс был смертельно бледен, как будто он ещё никогда так не пугался. Он стоял в стороне, молча наблюдая с приоткрытым ртом. Головокружение практически прошло, и Ада заметила на лице дочери директора абсолютно бешеный взгляд, которого ещё никогда не видела. Она схватила пальто и шляпу детектива и грубо швырнула в него. Пальто прилетело прямо в голову и, судя по звуку, больно ударило пуговицами по лицу. Шляпа от груди отскочила на пол.

– Убирайся! Пошёл вон отсюда! – закричала юная Клэтуотер.

От такого опешил не только Уэллс, но и её мать. Она схватила его за плечи и выпроводила из комнаты, тот успел только подхватить шляпу.

Убедившись, что они ушли, Стефани повернулась к Аделаиде и спросила, слегка придерживая её за плечи:

– Ты как?

Ада нервно закивала, но в целом чувствовала себя сносно. Жалела лишь, что счетчик приступов обнулился. Больше десяти дней она пока так и не продержалась.

– Хочешь пройтись?

Она опять кивнула. Стефани помогла ей подняться, придерживая за руку. Ада нацепила босоножки, и они вместе спустились на первый этаж. Вокруг никого не было. Куда ушли Грэхэм и Бриттани непонятно, но их это особо и не волновало. Они вышли через главный вход и повернули направо, к реке.

Небо заволокло облаками. Солнце успешно пряталось за ними и почти не выглядывало. С воды дул прохладный ветер и трепетал платье. Босоножки оказались не самым правильным решением. Ноги почти сразу замерзли и покрылись гусиной кожей. По счастливому стечению обстоятельств, кто-то оставил на диванчике на террасе плед, за которым быстро сбегала Стефани и укутала Аду.

С крутого берега спускались аккуратно по ступенькам. Они были узкие, старые, врезанные в насыпь, скользкие. Стефани шла первой, держа подругу за руку. Другой рукой Ада придерживала плед, который то и дело норовил улететь. Благо у самой воды берег был пологий и широкий, на котором стояла маленькая уютная беседка, закрытая со всех сторон. Обычный шестигранник, с деревянным каркасом, сводящимся сверху конусом, обшитый снаружи прозрачным пластиком. Они открыли хлипкую скрипящую дверку и забежали внутрь. В беседке стоял вкусный запах древесины. Доски на полу немного скрипели. По периметру шестиугольника находились деревянные скамейки. В самом центре на полу расположился лист какого-то металла, а на нем закреплен небольшой мангал. На потолке висела ручка. Если слегка потянуть её, створки крыши-конуса поднимались, чтобы дым от костра уходил наружу. Обратным движением они, естественно, закрывались.

Внутри оказалось тепло, но душно, мало свежего воздуха. Ада уселась на одну из скамеек. Стефани кружила вокруг кострища. Ада спросила её, в чем дело, но та не заметила. Эстер плотнее закуталась в плед и облокотилась на пластиковую стенку, которая немного прогнулась с характерным противным звуком, из-за чего по телу пробежали мурашки. Стеф обратила на это внимание и, как будто, мысленно вновь вернулась сюда.

– Ты в порядке, Аделаида? – спросила она, встревоженно.

Эстер кивнула. Легкая прогулка пошла ей на пользу. Несмотря на случившееся, она совсем не была обижена и рассержена на Уэллса. Казалось, что Стефани сердится на него намного сильнее, и Ада не понимала почему. Но, честно говоря, ей и не было особо интересно. Ей нравилась юная Клэтуотер, но порой девочка заигрывалась в роли директора. Время от времени это раздражало. По понятным причинам Ада никогда ничего и никому не высказывала.

– Хорошо. Просто… Просто он меня так взбесил! Что этот тип вообще себе позволяет? Приперся сюда, задает кучу странных вопросов.

Ада не согласилась.

– Да я знаю, что он детектив! Но заявляться вот так просто и докапываться до тебя, расспрашивая про бедного Реджи Остерхагена!

Аделаиду вдруг передернуло. Остерхаген? Она никогда не знала фамилию Реджинальда. Даже не спрашивала. Остерхаген. Фамилия до боли знакомая. И действительно, до боли. В груди слегка закололо, словно в сердце кто-то легонько воткнул иголку на долю секунды. Потом заболела голова. Она схватилась левой рукой за неё, правой все ещё придерживая плед, и наклонилась чуть вперед, едва не упав на колени. Остерхаген. Стефани заметила это и в мгновение оказалась рядом с ней на полу, положив руки ей на колени. Она слегка запаниковала, когда вспомнила, что успокоительного с собой нет, но оно не требовалось. Остерхаген. Мелодия, которую играл Реджи в саду. Очень знакомая мелодия. Знакомая, потому что Ада её часто слышала, и она навевала приятные воспоминания. Вот и сейчас она заиграла в голове, приятная, медленная, но немного грустная мелодия. Мелодия, под которую Эрик пишет свой первый и единственный роман. Она сидит рядом на диване, вышивает, иногда поглядывая на него. Эрик сосредоточен. Его пальцы быстро скользят по клавиатуре, отбивая ритм. По настоящей клавиатуре, а не лазерной проекции. Ему всегда казалось, что касаться части стола, на котором высвечиваются символы, ужасно бездушно. Одно время Эрик хотел приобрести печатную машинку, но в Городе не нашлось ни одного человека, у которого был работающий экземпляр. Он вдохновлен, ему нравится, что он пишет, ему кажется, что история оригинальная и интересная, запутанная и сложная, а развязка не такая, какую наверняка все будут ожидать. Он улыбается, когда отбивает очередной абзац и продолжает дальше. Иногда, буквально на пол минуты, он встает из-за стола, подходит к Аделаиде, целует её в губы, говорит, как сильно её любит, как он рад, что она есть в его жизни. Ада улыбается и говорит, что тоже его любит. Эрик возвращается к столу и продолжает свою работу, которая в итоге будет стоить ему жизни.

Реджинальд Остерхаген. Его музыка вдохновляла Эрика. Без музыки он не мог писать, и не хотел. Реджинальд Остерхаген, который в жизни оказался тем ещё мудаком, даже не подозревал, как он был важен для её мужа. Не имел понятия, что своей последней мелодией пробудил давно забытые приятные воспоминания, озаренные теплым летним светом. Что ж, Реджинальд Остерхаген, возможно, ты и был мудаком, но чертовски гениальным мудаком.

Аделаида Эстер улыбнулась. По щеке пробежала ещё одна слеза. Она повернулась к Стефани и хотела было что-то сказать, но совершенно забыла, что не может, поэтому просто улыбнулась, давая понять, что с ней все хорошо.

Стеф выдохнула и расслабленно откинулась назад. Они просидели в тишине несколько минут. Ада предавалась приятным воспоминаниям об Эрике. Юная Клэтуотер просто молчала и смотрела куда-то наверх. По пластиковой крыше застучали капли дождя. Сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, пока наконец не пошёл ливень. Капли были большие и стучали громко, в беседке стало так шумно, что даже собственные мысли не получалось услышать.

Минут через десять дождь прекратился. Поняв, что снаружи больше не льёт, они, не сговариваясь, молча вышли из беседки. Песок на берегу заметно потемнел. Река за такой небольшой промежуток времени стала ещё шире, как показалось, а над лесом на противоположной стороне раскинулась яркая радуга. Берег размяк, песок залезал в босоножки. Ада не без труда их сняла и пошла по холодной поверхности к воде. Волны медленно накатывали, она остановилась ровно в том месте, где они лишь слегка омывали ноги. Вода оказалась не холодной, что её сильно обрадовало. По телу пробежало тепло. Она сделала ещё несколько шагов вперед и зашла по щиколотку.

Из нагрудного кармана на платье Аделаида достала сложенный два раза листок бумаги. Он немного пожелтел и помялся, но было видно, что с ним бережно обходились. Слегка дрожащей рукой она развернула письмо и вытянула перед собой. Последние лучи солнца просвечивали бумагу, но аккуратно выведенные буквы оставались прекрасно видны. Воздуха в легких стало как будто не хватать, но это ощущение быстро прошло.

Дорогая Эстер!..

Начала читать она. Только в этот раз голос в голове был не её. Она читала, представляя, что Эрик произносит эти слова.

Я сжег свои книги, записи и документы, всё, что меня когда-либо связывало с этим миром. Считай это моим свидетельством о смерти.

“Как же тяжело тебе это было писать”.

Нет, он не был спокоен. Он боялся. Ужасно боялся. Он даже плакал. На самом краешке письма, в левом нижнем углу, Ада разглядела едва заметный след капли, от которого он старался избавиться. Ему было очень плохо. Тяжело. Стыдно. Да, он действительно не видел другого выхода. Он действительно думал, что так будет легче обоим. Может он считал, что ей начало все это надоедать? Все его безуспешные попытки стать известным, найти себя в этом мире, сидение дома месяцами, творческие кризисы, истерики, вдохновение. Может он и правда думал, что её это все раздражает? Но это же было совсем не так. Может у неё было не так много веры в его мечту, но она поддерживала его, потому что по-доброму завидовала. Завидовала его страсти к писательству. Она видела его талант и вместе с ним не понимала отсутствия успеха и признания. Нет. Аделаида верила в него, готова была поддерживать его столько, сколько ему было нужно. Каждую минуту, каждый час, каждый день, много лет.

Отправлюсь в бесконечное путешествие, наперегонки с ветром, на ту сторону, где легче будет нам обоим.

Я люблю тебя, Ада. Ещё увидимся.

“Я тоже тебя люблю, Эрик. Но, наверное, пришло время отпустить. Увидимся на той стороне”.

И ничего не произошло. Не было ни головной боли, ни головокружения. Ноги не подкашивались, в висках не трещало, в ушах не слышно стука сердца. Легкие сделали глубокий вдох свежего вкусного воздуха. Она развернулась на месте и, в припрыжку, долетела до Стефани, стоящую около беседки. Ада поблагодарила её за такую важную и полезную прогулку и предложила отправляться обратно, потому что теперь все уже было хорошо.