Через двадцать четыре часа я полностью раздетой лежала на рояле.
Пальцы Ханебо медленно и чувственно перебирают клавиши. Нежная и ласковая мелодия, размеренная и звонкая как весенняя капель, льётся вокруг меня. Я с наслаждением ощущаю холод лакированного дерева и, закрыв глаза, представляю, как купаюсь в ледяном озере высоко в горах, грудью чувствуя брызги водопада.
Поворачиваю голову и вижу Ханебо. Во фраке и с бабочкой, с приглаженными волосами, он совершенный джентльмен. Я хочу ему улыбнуться.
И я смотрю на него ледяными глазами.
Он играл увлечённо, не поднимая головы. Когда он закончил, я уже задумчиво смотрела на чёрный потолок.
– О чём думаешь, дорогая? – спрашивает он.
Я чувствую его заботливый тёмный взгляд. И мне не хочется отвечать на него.
– О наших роботах, и довольно давно, – говорю я и делаю паузу. – Мы используем глубокое обучение на нейронных сетях, сочетаем обучение с учителем и с подкреплением, но… они остаются бездушными глупыми машинками. Учёные давно уже не совершенствуют искусственный интеллект – небезопасно, видите ли! Но, может, мы вернёмся к нему?
И всё же я поворачиваю голову и смотрю Ханебо в глаза.
– Что, если нам удастся создать искусственный интеллект, способный к восприятию? Интерпретируемый, точный!
Искусственный интеллект третьего поколения.
Первое поколение основывалось на знании: машина использовала готовый набор правил и фактов об окружении и на их основе рассчитывала дальнейшие действия. Никаких предсказаний – железная логика. Текущее второе поколение основывается на данных: система анализирует базы данных и сама выводит эти правила и факты об окружающей среде, которыми руководствуется далее. Прогнозирует и обучается – с учителем, без него или с подкреплением. Нейросети здесь – великолепный инструмент. Но такой искусственный интеллект – не более чем «чёрный ящик», дающий лишь правильный результат. Он подобен студенту, бессмысленно воспроизводящему алгоритм: результат есть, но понимания нет. Нет целостной картины. Нет восприятия. Искусственный интеллект нового поколения должен быть способен к восприятию, а также должен сочетать в себе черты двух предыдущих – знание и способность к обучению3.
И это то, чего сегодня боятся учёные.
Ханебо улыбнулся.
– Зачем он нам?
– Затем же, зачем вообще существует наука! – повышаю я голос. – Автоматизировать труд, избавить человечество от тяжёлой работы.
– Без тяжёлой работы человек регрессирует. Когда он перестал скакать по веткам, деформировались пальцы ног. Когда он перестал нуждаться в тепле, исчез плотный волосяной покров. Когда он придумал механизмы и начал изучать мир, мышцы перестали расти самостоятельно, как у родственных обезьян. Если лишить человека мыслительной и физической деятельности, он станет… тупым мешком жира.
– Можно ходить в тренажёрные залы, а мышление тренировать играми и задачами.
– Можно, но никто не будет так делать, – смеётся Ханебо. – Удовольствия страшны тем, что они бывают без «побочных эффектов»: дискомфорта, цены, усталости. Вместе с ленью удовольствия тянут каждого на дно.
Вдохновлённый своей же речью, Ханебо начинает играть какую-то лёгкую мелодию, которую я никогда не слышала.
– Сейчас мы преодолеваем эти пороки сравнением. Когда перед глазами есть человек совершеннее, мы невольно стремимся к его высотам. Совершенные роботы, с другой стороны, по умолчанию недосягаемы для человека. Мы все станем равными – в том смысле, что все одинаково потеряемся и регрессируем.
Я вздохнула. Никогда не думала о таком.
– Это если таких роботов будет много, – продолжает Ханебо. – Если сделать недостаточно, тогда и суть такого идеала не будет удовлетворена. Когда роботов много и они умеют мыслить, всегда существует опасность их мятежа.
– Перчатки по-прежнему будут у нас. Они не избавятся от программ в своих чипах, – отвечаю я вяло.
Мне кажется, с Ханебо бесполезно спорить. Любые наши разговоры заканчиваются тем, что я принимаю его позицию. Нет, он никогда не давит и принуждает. Просто он всегда находит, чем разбить твой аргумент, и выдаёт свой, который ты ничем разбить не можешь. А рационалисты вроде нас с Ханебо привыкли держаться только обоснованных мнений. Ведь именно такой подход и привёл человечество к процветанию.
– А как люди избавляются от неправильно работающих органов и продолжают жить? – парировал Ханебо. – Произвести нужный чип и трансплантировать – это несложная задача для будущего робота.
Ну вот, я же говорила. Мне нечего ответить.
Я поворачиваю голову и улыбаюсь одними губами.
– Наверное, ты прав, дорогой.
Он видит фальшь моей улыбки, и глаза его тускнеют.
Пальцы замерли, и в зал прокралась тишина. Мои губы расслабились. Мне стало горько и тяжело от своей бездушности, грудь словно разъедало кислотой. Но было и обидно от того, насколько Ханебо недосягаем для меня. Меня не волновало его тело: женское тело всегда изящнее и красивее мужского.
Разум. Выдержка и разум.
Впрочем, это мои проблемы. Я не имею права выливать свою слабость на Ханебо, словно помои.
– Ханебо, – зову его я.
Он живо поднимает голову, и глаза его светятся словно звёзды.
– Помнишь прошлогоднюю конференцию в Каире?
– По робототехнике, где нам пришлось выступать с чёртовым роботом-кошкой?
– Ага. Мне вспомнился тот молодой профессор, который ещё выступал на тему перспектив искусственного интеллекта. Немец. Как его – Тиэль?..
– Тиэль Бахвальд, – говорит Ханебо и вновь заливает наш тихий зал мелодией.
Она энергичная, быстрая… Резкая. Одна из композиций Шостаковича. Нужно играть на струнных, чтобы воспроизвести эти эмоциональные каскады, но фортепьяно, мне кажется, не очень подходит.
– Да, Тиэль Бахвальд, – протягиваю я, глядя в потолок. – Он совсем ещё мальчишка, правда?
– Зато амбициозный и любознательный.
– Не внушает тебе опасений?
– Внушал бы, если бы работал не просто в Кёльнском университете. Его интересы едва ли выходят за пределы научных, – говорит Ханебо.
Вдруг звонит его телефон, и струнные раскаты утихают.
Ханебо издаёт утвердительные звуки, глядя то в потолок, то на меня, убирает телефон и приказывает:
– Одевайся. Он здесь.
Я скользнула на пол и пробежала на цыпочках в другой конец зала, где лежала моя одежда. Паркет приятно холодил пальцы. Я быстренько влезла в накидку по типу древнеримской туники и вместе с Ханебо пошла заваривать гостю чай.
Сеня зашёл к нам на кухню без стука, и по случаю его пришествия мы включили наши мощные лампы. Поток холодного света облил бритую голову и дорогой костюм гостя.
Он улыбнулся и сел к нам за стол.
– Как ты? – спрашивает меня Сеня.
Я улыбаюсь и пожимаю плечами. Всё как обычно: работа, работа и работа. Идея проста: если боевых роботов не сделает корпорация, то их сделает кто-то другой. Акулий мир пришёл в движение, и кровь обязательно прольётся. Чтобы это была не наша кровь, нам с Ханебо нужно работать.
– Ну, ты не меняешься! – Сеня похлопал меня по плечу. – Если б я забыл тебя и познакомился снова, как в универе, то не подумал бы, что эта принцесса так серьёзно на жизнь смотрит.
С Сеней Ермиловым мы знакомы со времён учёбы в Москве. Оба получили диплом инженера и устроились в корпорацию. Однажды Сеня взял крупный кредит, выкупил здоровый пакет её акций и как-то при этом умудрился рассчитаться с долгами. И вот теперь он – один из директоров и жуткий халявщик, который может купюрами топить печку. Тьма свободного времени, беззаботная жизнь… Сейчас я понимаю, что профессия инженера ему никогда не была интересна. Не такой он человек, видимо. Мы с Ханебо другие. Наши изобретения – всё равно что наши дети.
– Так что по поводу «Пришествия»? – нетерпеливо спрашивает Ханебо.
– Ну, если короче, – говорит Сеня, надкусывая шоколадку, – по всему Эдему участились похищения людей, особенно около Самары – помните такой город?
– Конечно, – отвечаем мы.
– Наши аналитики уже всё посчитали – это не случайность, чёрта с два. Мы уверены, что это «Пришествие» ставит эксперименты над людьми: области похищений хорошо коррелируют с положением их цехов. Кроме этой Самары, к сожалению.
Стало ясно, к чему Ермилов клонит.
Корпорация «Пришествие» (Ханебо уверен, что её учредители курили ту же траву, что и политик, назвавший Эдем) – это один из немногих наших серьёзных конкурентов. Как и мы, они владеют большими производственными мощностями, триллионами в закромах и собственной армией с современной техникой. Наши сферы влияния пересекаются всё больше, делить их становится всё сложнее. Военный конфликт стал вопросом времени. И похоже, время подошло?..
– Но мы-то здесь причём? – озвучиваю я свои опасения. – Воюйте без нас сколько хотите.
Ханебо кивает.
– Да мы разве идиоты, чтобы хотеть войны? Ну, я, во всяком случае, – разводит руками Ермилов.
– Миллионы будут гибнуть под артобстрелами, – говорит Ханебо.
– А я про что! Я-то про что! Дело такое: обойтись можно малой кровью, но только с вашей помощью. Нам понадобится всё, что может показать ОРВС: ваши современные боевые роботы, ваша спецназовская подготовка…
Никогда спецназом не были. Обычная военная подготовка сотрудника ОРВС.
– Хочешь, чтобы мы переловили всех директоров «Пришествия»? – отшучиваюсь я.
– Да, – кивает Сеня и, видя мою отвалившуюся челюсть, добавляет: – Ну нет, шучу. Мы возьмём быка за рога. Слушайте мой план.
Надо сказать, что в своей сути план Ермилова был прост и эффективен.
Как можно избавиться от какой бы то ни было сущности? Стереть её с лица земли или назвать её другим именем.
Какой бы гигантской ни была корпорация, её можно уничтожить физически, а можно слить с другой организацией. Ермилов планировал именно это – присоединить «Пришествие» к нам. Заставить их продать себя.
Но с реализацией, как это и бывает, возникли сложности.
Вместе с Ханебо мы стояли в здоровенном конференц-зале, увешанном мониторами, датчиками и разноцветными светодиодными лампами. Несмотря на их радужное сияние, в зале было довольно темно. Рядом с нами за тремя мониторами сидел Ермилов и хлебал кофе, поправляя галстук. На Сеню смотрело сразу четыре веб-камеры и светило два таких ярких фонаря, что и глядеть в его сторону не хотелось. Мы же с Ханебо стояли сбоку, чтобы не попадать в поле зрения камер. За нашими спинами, в кромешной тьме, расселось несколько десятков людей с ноутбуками на минимальной яркости.
– Собрали лучших программистов компании, – поясняет Ермилов. – Многие из них – настоящие хакеры, и все уже готовы начинать (надеюсь). А вы готовы, друзья?
– Да, – отвечаю я. – Вещи собраны, стражи погружены.
– Мы назначили наших заместителей и озвучили им программы разработки и тренировки роботов, – добавляет Ханебо. – Пятьдесят инженеров со своими стражами едут с нами. На всякий пожарный.
Сеня кивает, потирая руки:
– Хорошо! Прижмём их в угол и проследим за перемещениями совета директоров; спровоцируем их; найдём, куда они отправляют похищенных, и разрушим их тайную лабу к чертям собачьим!
Через семь минут конференция началась.
Я вижу лица в квадратах, появляющиеся на мониторе Ермилова. Двое. Семеро. Шестнадцать. Всё?
Они здороваются. Улыбаются. Стервятники, готовые поотрывать друг другу руки. Сжечь дома. Убить жён и детей, отобрать всё на свете. Сеня среди них, хотя в душе и не такой. Был не таким, как минимум.
Тут Ханебо издаёт невнятный звук. Я слежу за его взглядом и вижу на экране молодого сухощавого брюнета в очках и с бакенбардами.
Тиэль Бахвальд! Он – директор «Пришествия»?!
Теперь охаю я. Его не было ни в одном списке, его имя не связано с корпорацией ни в одном источнике! Ханебо недоумевает не меньше моего.
– Все в сборе, – объявляет их гендир.
– Хорошо, – потирает руки Ермилов. – Наше соединение приватное и не прослушивается. Без церемоний: нам известно, что «Пришествие» ставит эксперименты над похищенными людьми.
Директоры хмурятся и бегают глазами по своим мониторам. Кто-то скалится и неслышно рычит. Крысы, загнанные в угол.
Хакеры уже во всю бегают пальцами по клавиатурам. За нашими спинами хрустят клавиши и кликают мыши, но микрофон Ермилова не пропускает эту трескотню.
– Это чудовищное нарушение Нюрнбергского кодекса и Женевской конвенции, для начала! – продолжает Сеня. – Не говоря уже про законы Эдема!
Тиэль невозмутим. Наверное, сейчас он самый спокойный из всех. Именно поэтому я и Ханебо не сводим с него глаз.
– И что же досточтимые коллеги от нас желают? – издевательски спрашивает гендир.
– Согласно законам Эдема, ваша корпорация должна быть ликвидирована. Мы можем это обеспечить, – грозит Ермилов, – но давайте не будем доводить до этого, учитывая, какую роль «Пришествие» играет в народном хозяйстве. Засим досточтимые коллеги, кхм-кхм, желают, чтобы вы немедленно остановили похищения и закрыли ваш тайный проект, ради которого проводите эксперименты!
– Ну, апеллировать к законам Эдема в нашей приватной конференции – это какая-то клоунада, господин Ермилов, – смеётся один из директоров.
Другой добавляет:
– Иначе говоря, вы нашли повод для военного конфликта, ведь так?
– Ни в коем случае, – отвечает Сеня. – Мы желаем, чтобы конкуренция между нами проходила в рамках закона.
– Дорогой господин Ермилов, – ухмыляется ещё один акционер. – Не нужно лицемерия. Вы, как директор, хорошо знаете, что для наших компаний закона не существует. Правильно уже отметили: ссылаться на закон в приватной беседе – моветон.
Ермилов загадочно улыбается и говорит:
– Если для уважаемого совета директоров «Пришествия» не существует закона, то мы вынуждены общаться на вашем же языке. Нам удалось, кхем, «спиратить» ваш квартальный отчёт, в котором промышленный комплекс на острове Великобритания значится как ключевой в вашей экономике. Вы же не против великодушно подарить его нам? Премного благодарны!
Один из директоров «Пришествия» отключает микрофон и с кем-то говорит по телефону. Его лицо размазалось гримасой ярости. Остальные тоже начинают суетиться.
Кроме Тиэля.
– Паразит! – кричит гендир. – Вы слишком недооцениваете «Пришествие», господин Ермилов, и это будет стоить вам головы! Конференция окончена, расходимся!
Первым молча и невозмутимо отключается Тиэль. Квадраты исчезают один за одним.
– Вы заплатите за своё зазнайство, попомните эти слова! – визжит последний директор перед тем, как отключиться.
Конференция опустела. Ермилов молча переключается на карту, облизывая губы.
Я заворожённо смотрю в его монитор, а сама горю тем же огнём. Началось! Дыхание схватывает, по спине идут мурашки.
Ханебо невозмутим, только глаза пламенеют.
– Бахвальд? – спрашиваю я его.
– Бахвальд.
Я говорю хакерам, повелительно взмахивая рукой:
– Сосредоточьтесь на Тиэле Бахвальде! Не спускайте с него глаз!
Трескотня клавиш усилилась, захлюпал кофе. Сеня вздохнул и расслабил галстук. На его мировой карте появились три красные точки в разных частях света и целая пригоршня – в центре Европы.
– ПО установили, всё по плану, – сообщает один программист.
– Хорошо! – потирает руки Ермилов.
Мои губы растягиваются до ушей, а самой прыгать хочется от возбуждения! Конференция по нашей сети была только приманкой. Хакеры давно раздобыли их квартальный отчёт и накопали информацию по цехам в Великобритании. Войска нашей компании стянулись к ним и вынудили их совет директоров быстро принять наше приглашение, несмотря на незащищённое соединение. А во время звонка программисты получили доступ к их оборудованию – компьютерам, ноутбукам и телефонам, подключённым к одной сети, – и установили следящее ПО в обход антивирусов. Наших антивирусов.
Вот в чём на самом деле состоял план Ермилова.
– Так, нашли Бахвальда. Подсвечиваю его на карте, – сообщает программист и кликает мышью.
Точка в Китае меняет цвет на синий.
– Ну что, я заказываю вам самолёт? – говорит Сеня.
– Подожди. – Ханебо останавливает его жестом. – Ещё неизвестно, куда Бахвальд отправится.
Я киваю, глядя на мальчиков. После такой угрозы «Пришествие» захочет мобилизовать все силы и срочно обезопасить свой тайный проект, чем бы это ни было. А если среди директоров оказался Бахвальд (робототехник, хотя «Пришествие» сроду не занималось роботами!), то велика вероятность, что он причастен к похищениям. И он немедленно отправится туда, где и проводят эксперименты.
В Самару.
Мы с Ханебо отправились в дальнюю часть нашего комплекса и переоделись. Термобельё, водолазки, куртки, тёплые сапоги. Декабрь, в Самаре сейчас зима. Все микросхемы наших стражей покрыты изолирующими полимерами, они защитят от мороза. Управляющие перчатки; кожаные с начёсом; пистолеты и шокерные ружья; резиновые дубинки. Инфракрасные датчики в стиле солнцезащитных очков. Мы были готовы.
Через пару часов, когда я и Ханебо вернулись в конференц-зал, положение точек изменилось. Красные в Европе разлетелись, точно осколки от гранаты. А синяя – Бахвальд – колебалась в районе Шанхая.
Мы успели перекусить батончиками и выпить кофе, прежде чем что-то поменялось.
Синяя точка ускорилась и двинула в сторону Европы.
– В самолёт сел, – говорит Ермилов.