Kitabı oku: «Нежить и богатыри», sayfa 4
Белая лошадь Евпатия Коловрата
/ Сказание о Евпатии Коловрате /
Некий вельможа рязанский по имени Евпатий Коловрат гостил в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем. Услышал он о нашествии злого хана Батыя. И выступил из Чернигова с малой дружиною да помчался быстро. Приехал в землю Рязанскую, увидел её опустевшую: города разорены, церкви сожжены, люди убиты. И вскричал Евпатий в горести души своей, распалялся в сердце своем. Собрал небольшую дружину – тысячу семьсот человек, которых собрал вне города. Погнались они за ханом, едва нагнали его в земле Суздальской и напали на станы Батыевы. Начали сечь без милости так, что смешались полки татарские. Тут поймали татары из полка Евпатьева пять воинов, изнемогших от великих ран. И привели их к Батыю, хан их спрашивает: «Какой вы веры, с какой земли и зачем мне много зла творите?» Воины отвечали: «Веры мы христианской, служим великому князю Юрию Ингваревичу Рязанскому в полку Евпатия Коловрата.» Усмехнулся хан и послал своего шурина Хостоврула на Евпатия, а с ним сильные полки татарские. Обступили Евпатия татары, стремясь его взять живым. И съехались Хостоврул с Евпатием один на один. Евпатий был исполнен силою и рассек Хостоврула пополам до седла. И пошёл дальше сечь силу татарскую! Многих богатырей Батыевых побил: одних пополам рассекал, а других до седла разрубал. Испугались татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество орудий для метания камней: били по нему из бесчисленных камнеметов. И убили его, а тело принесли к Батыю.
/ Поверье о белой лошади /
В рязанской губернии, на кладбищах старинных, расположенных вблизи болот, слышны бывают песни да свист. Выбегает белая лошадь, оббегает всё, прислушивается к земле, раскапывает её и жалобно плачет над покойниками. Ночью над могилками появляются огни и перебегают на болото. Горят они так, что видно каждую могилку, а как засверкают, то видно, что на дне болота лежит. Поселяне говорят, что здесь когда-то было побоище. Сражались русские князья с татарами, бились не на живот, а на смерть. Татары уж было начали одолевать князей, как откуда ни возьмись, выезжает на белом коне неведомый богатырь со своими сотнями. Бьет да колет татар, направо и налево, и добил их чуть ли ни всех. Тут подоспел окаянный Батый, убил он богатыря, а белого коня загнал в болото. С тех пор белый конь ищет своего хозяина, а воинские сотни поют, свистят – авось откликнется удалой богатырь.
Пела б я вам старинку,
да закончились песни у Инки,
а посему слушай былину мою.
Ну так вот, в той самой глухомани рязанской, по болотам топким да по кладбищам старинным бродит призрак белой лошади, а за нею следом – чёрной тучей войско сотенное, ищут они хозяина своего – богатыря-воеводушку Евпатия Коловрата, но всё не сыщут никак. Невдомек им, душам умершим, знать правду суровую о том, что богатыри бессмертием обладают: павшие в бою воины переходят в мир сказочный и живут там вечно, гуляя по былинам, потехи мелкие перепрыгивая, а байки про меж ног пуская!
И бродила б белая лошадь с войском сотенным еще целую тыщу лет, а то и вовсе две, да прознал Евпатий Коловрат, что воины его верные и кобыла белая Зорюшка по кладбищам шастают, в болотах-топях вязнут, его, воеводушку, кличут. И стал он искать способ на землю грешную ненадолго вернуться, дружков милых с собой в сказку забрать.
Кинулся-бросился былинный, но никак из света белого выбраться не может! Бился, бился он с пространством тягучим, но всё зазря. А лошадь белая ржет на болотах рязанских, копытом стучит, и его сотня смелая по кочкам пробирается, Евпатия кличут не докличутся.
Стал думу думать богатырь: как в мир неласковый пробраться? Год думал, другой, третий. Заболела от дум у него голова, и решил он идти спрашивать совета у сильных русских могучих богатырей. Выслушали богатыри горе Евпатьево, почесали свои башки мудрые, развели руками аршинными, пожали плечами, теми, что с косую сажень, и отправили Коловрата за помощью к бабе Яге, а более и не к кому!
Надел Коловрат свою кольчужную рубашку, взял булатный меч и отправился в чащу дикую к бабе Яге на велик поклон. Дремуч лес сказочный и расстоянья в нем несусветные! Три года пробирался пеший богатырь к избушке на курьих ножках. Дошел, наконец, поставил окаянную к себе передом, к лесу задом и стучится:
– Открывай, бабуся, я к тебе несуся!
Выглянула Баба-яга из окошка:
– Знаю, знаю я твою беду, увяз по самую бороду: безлошадный по свету бродишь, покоя себе не находишь!
– Так что же мне делать, бабка?
– А ты, касатик, в дом зайди, поешь, попей, там и верное средство найдется.
Устал богатырь, проголодался, полез, кряхтя, в избушку. Заскрипела изба, застонала, просела до самой земли от тяжелых доспехов богатырских да и затаила на Евпатия обидушку.
А Баба-яга уже привечает былинного, наливает иван-чай и супец из мухоморчиков подносит. Но Евпатий неловок оказался, пролил супчик нечаянно на пол, достал из сумки серую уточку перелетную и велит карге добычу ощипать да на углях пожарить.
Усмехнулась старая и сделала почти так, как велел Коловрат: ощипала серую уточку да щей с утятиной наварила, немного мухоморчиков добавила на всякий случай. Наелись они оба, напились. Прикорнул Евпатий, а баба Яга достала большую волшебную книгу и давай ее читать да перелистывать:
«Адамовы дети. В Смоленской губернии рассказывали, что Ева посоветовала Адаму, прежде чем идти к богу, спрятать часть детей в камышах, дабы тот не отобрал их в свое услужение. А как шел Адам обратно, так и думает: дай зайду, возьму своих детей из камышей. А их там уже и след простыл, сделались они темной силою: домовыми, лесовыми, водяными да русалками».
Тут избушка стала раскачиваться, усыплять бабушку, но Ягуся не унималась, продолжала читать:
«Адамова голова – цветок. Растет кустиками с локоток, цвет рудожелтый, красен, как головка с ротком. Трава эта облегчает роды, укрепляет мельничные запруды, внушает храбрость, помогает в колдовстве. Расцветает к Иванову дню. Нужно положить его в церкви под престол, чтобы он пролежал там сорок дней, после чего цветок получает такую чудодейственную силу, что если держать его в руке, то будешь видеть дьявола, чертей, леших – всю нечистую силу. Тогда можно сорвать с лешего шапку, надеть на себя и станешь так же невидим, как он».
Но избушка всё раскачивалась и раскачивалась. Баба-яга, наконец, устала читать, зевнула и сказала:
– Всё! И эта травка сойдет. Пущай сорвет детинка цветок Адамовый, найдет Лешака, украдет его шапочку и исчезнет в мир иной на веки вечные.
Тут избушка на курьих ножках перестала раскачиваться, одобрительно крякнула и замерла. Ведьма растолкала богатыря, напела ему сладких песен про цветок Адамову голову, выпроводила вон со двора и завалилась дрыхнуть.
Возрадовался Коловрат добрым советам бабы Яги и побежал быстрее ветра Адамову голову искать. Но Адамова голова – растеньице редкое. Бегал, рыскал он по тайге три года. Нет, не сыскал цветочка заветного. Уселся у ракитового куста, рыдает. Пробегал мимо зайчишка: косой взгляд, большие уши. Увидал он слезы горькие богатырские, сжалился над детиной, подкрался близко-близко и спрашивает:
– Пошто плачешь, воин ратный, потерял свой меч булатный?
Удивился богатырь на смелость заячью, вытер слезы горючие и отвечает зверенышу малому:
Не терял я меч булатный,
а путь проделав семикратный,
не сыскал цветок волшебный,
маленький такой, заветный.
Нужен мне он позарез,
чтобы в мир иной я влез!
– Что за цветочек? – навострил уши зайчишка. – Я про любую сказочную траву много чего знаю!
Обрадовался Евпатий, рассказал про свою беду да про Адамову голову, и еще много чего лишнего сболтнул. Аж ворон, дремавший на ветке, встрепенулся и заслушался.
– Знаю, знаю я такую травку! – воскликнул заяц. – Она неподалеку растет, пойдем покажу.
Поднялся богатырь на резвы ноженьки, поскакал быстрехонько вслед за зайкой, и ворон за ними увязался – следить да вынюхивать. Нашел косой траву волшебную в овражке у ручья. Глядь, а та зеленая, токо-токо цветочки завяли. Эх, до Иванова дня еще долго, почти год ожиданья. Но серчать да жалобиться некогда, надобно место нежилое обживать, избу рубить да баню строить.
Вот так день за днем и потекли: справил Евпатий дом, поставил баньку. Живи да мойся, в лес на охоту ходи. Ну и повелось: заяц в доме прибирается, щи варит, капусту в огороде выращивает; человек в лес за добычей хаживает; а ворон на ветке сидит, зорко за братьями названными приглядывает, к бабе Яге туда-сюда с докладом летает.
Ой и понравилась зайцу такая жизнь! Уютно, тепло в избе жить, и опять же, под охраной могучей. Вот и задумал косорылый неладное: пошел как-то ночью к ручью и выкорчевал всю мураву волшебную, а корешки погрыз, пожевал да по ветру раскидал.
Не сразу хватился богатырь Адамовой травки, а как хватился, так уж поздно было: стоит сыра земля у ручья, лопухом да полынью зарастает. Заревел богатырь на весь лес от злобушки лютой! Затрепыхалась на древе ветка с вороном, взмахнула птица черная крылами, закружилась над Евпатием да за собой в лес зовет. Выругался детина богатырская и вслед за вороном отправился на авось, а тот летит прямехонько к хозяйке своей, к бабе Яге.
Зайчишка же трусливым оказался, сперва в хате спрятался, а потом и вовсе в тайгу сбежал. С тех пор так от людей и бегает: как завидит охотника перехожего, замрет в испуге, а отмерев, скачет прятаться в чащу!
Эх, не месяц на небе блином повис – у бабы Яги окошко светится, ждет Евпатия в гости. Знает старая ведьма о проделках зайца, да не понаслышке, а от ворона верного. Двери она отворила, ухи из жаб наварила, пол метет да песни поет.
Злой, аки пес, влез в ее хату русский могучий богатырь. Опять просела избушка на курьих ножках до самой сырой земли, закрякала, заскрипела враждебно! Но хозяйка уже воркует, потчует гостя и утешает, как может:
– Ты поешь, попей, Коловратий, да поспи, отдохни на полатях. Знает пташка моя дорожку к волшебной траве. Поможет!
Не стал Коловрат душу самому себе травить, поел бабкиной ушицы из жаб да лягушек, испил чай зеленый валерьяновый, а после завалился на лавку и захрапел. Спал, однако, недолго. Избе надоело в землю проваленной стоять: ни побегать тебе, ни поплясать – лапы куриные размять! И давай она качаться да трястись быстро-быстро.
Вскочил богатырь с испугу, плюнул в угол да и выбежал вон! Встрепенулся от сна и ворон на сосне, взмахнул крылами и полетел, зазывая за собой воина. Шли они долго, почти год. Евпатий на друга бывшего чертыхается и обещает на весь заячий род сезон охотничий объявить (чего ранее делать роду людскому никак не дозволялось). Ворон же поодаль летит, в друзья к богатырю не набивается, глазами хитрыми поблескивает, а добычу сам себе добывает.
В аккурат к Иванову дню подошли они к быстрой Ильмень-реке. Глядь, а вдоль бережка растет Адамова голова, и той травы у речки видимо-невидимо, вся пошла цветом алым! Обрадовался Коловрат, благодарит птицу черную, кланяется, на колени припав, и цветы волшебные рвет. Нарвал охапку и бегом в ближайшую церковь, пока не завяли.
А церква – колокола, колоколища,
вкруг нее стоят осиновы колища,
изнутри духовный льется свет!
Черну ворону туда и ходу нет.
Разминулись походнички в разные стороны: ворон полетел к бабе Яге доклад держать, а Евпатий прямиком в златую церковь! Крест кладет по писаному, поклон ведет по ученому, входит в святилище к алтарю, прячет под престол Адамову голову, да и уходит на сорок дней выжидать обряда-таинства. А образа святых хмурятся, как будто сказать чего хотят, но не могут. Замерла церковь на долгих сорок дней. Поп батюшка вернулся с обеда, понять ничего не может: свет духовный подевался куда-то, иконки сирые висят, мироточить перестали.
А Евпатий в деревеньку пожить да постоловаться отправился, вдовушек ласковых поцеловать. И время полетело быстро-быстро. Вот уже и пора за магическим цветком верстаться. Дождался Коловрат, когда церква опустеет, пробрался тихонечко к алтарю, вытащил из-под престола Адамову голову, засунул за пазуху и восвояси! Вздохнула церковь облегченно, выпустила на мир божий свой духовный свет (который и по сей день тебе глаза слепит, али не чуешь?)
Теперь другая задача встала колом перед былинным богатырем: как лешака в лесу найти да шапку с него содрать? Ведь леший, говорят, невидим, на зов не откликается, а если и покажется кому, так только деткам малым, бабам робким или мужичишкам трусоватым. А наша детина никаким боком в эти списки заветные не был вхож. Сел Евпатий на пенек думу думати. Ворон тут как тут, грамотку скорописную от Бабы-яги в клюве держит. Кинул он ее в руки богатырю, тот развернул берестяную и давай читать:
Ну и дурак же ты, Коловратий,
на тебе пахать и пахать бы!
Ну-ка, вытащи траву из-за пазухи
и узришь всю нечисть, что лазает
по лесам, полям и оврагам,
по пням да злющим корягам.
Что ж, вынул Евпатий зачарованную Адамову голову из кармашка нагрудного, повертел в руках, покрутил, и вдруг бел свет вокруг него помутился, посерел от нечисти всякой! Ой не знал доселе богатырь, не ведал, что на миру столько злых духов живет: летают, ползают и ходьмя ходят. Как же в этом месиве Лешего-то разглядишь?
Вздохнул ворон, кивнул вояке, мол, за мной ступай, да и полетел Лешака отыскивать. Поднялся с пня Евпатий и побрел за ведьминой птицей. Бродили они среди зла поганого три дня и три ночи, забрели в бор далекий, лес тувинский, в тот что стоит к монголкам передом, а к матушке Руси задом.
А как зашли они в лес тувинский, так сразу и развеялся от нечисти белый свет. Хотя свету белого богатырь так и не узрел: всё елки да ели – темно кругом от хвои да стволов.
– Ну вот, – вздохнул Евпатий, – пропала волшебная сила у Адамовой головы, только выкинуть ее и осталось, ведь проку от муравушки никакого!
– Погодь добром раскидываться! – заговорил ворон человеческим голосом. – Чуешь, глаз дурной следит за тобой?
Нахмурился Коловрат, поверил птице, плечи расправил, достал булатный меч и закричал во весь голос:
Выходи, колдун-ведун, битися!
А кол ты змеевич, то махатися!
Негоже прятаться, не по-нашему
за кустом сидеть. Иду скашивать!
Задрожал от страха ракитовый куст, и выходит оттуда голый, тщедушный старикашка с длинной бородой, серо-зелеными запутанными волосами, в которых торчат листья да ветки. Кожа у него серая, на лице ни бровей, ни ресниц, большие зеленые глаза светятся бесовским светом, а на голове старая широкополая шляпа. Это и был Лешак.
Заметил Леший, что богатырь в руках сухоцвет Адамовый держит, а сам на шляпу его поглядывает. Разозлился нежить, осерчал и вдруг стала расти: рос, рос и достал головой до верхушек самых высоких деревьев, захохотал и зовет Евпатия биться да махаться. Пошел на Лешего Евпатий мечом булатным, но не тут-то было: колет нечистого в ноги, а меч сквозь призрачное тело проскальзывает, так что толку от этих уколов никакого. Нет, не одолеть Коловрату духа лесного!
А ворон, полюбовавшись на сие зрелище часок-другой, спокойненько так подлетает к голове Лешего, срывает своим клювом заветную шапочку да кидает ее на голову воеводушке. Как оказалась шляпа Лешего на голове богатыря, так нечистый дух уменьшаться пошел, ростом стал ниже травы, ай и вовсе в ней затерялся. Ворон же каркнул ехидно да обратно к бабе Яге направился.
Коловрат и вовсе исчез из сказки: попал он, наконец, в наш мир и в наше время. Огляделся по сторонам, никаких особых перемен в лесу тувинском не приметил. Зато хлоп-хлоп себя по бокам, а те прозрачные стали: гуляют руки по телу, сквозь плоть проскакивают. Ой не любо такое диво богатырю! Али духом бесплотным наш вояка заделался?
Но делать нечего, поплелся былинный к болотам рязанским да к кладбищам старинным. Как дорогу чуял, сам не знал, но шел правильно, путем-дорожкой прямоезжею, напролом сквозь дерева толстые и горы высокие.
Худо-бедно, но, наконец, добрался бестелесный дух Евпатия к болотам рязанским да кладбищам старинным аж на тридцать третий день. А в дороге ни есть, ни пить не хотел, всё твердил имя лошади своей да дружинушку любимую поминал.
