Kitabı oku: «Провиденциалы», sayfa 10
Глава 10
Михаил с трудом приподнял свинцовые веки, но яркий свет тут же обжёг сетчатку, заставив глаза снова закрыться. Он вновь попытался открыть их, но свет оказался слишком резким и нестерпимым. Лишь с третьей попытки ему удалось приоткрыть глаза и удержать их достаточно долго, чтобы сфокусировать зрение. Над ним нависал чужой белый потолок – холодный и безучастный. Сознание постепенно прояснялось, принося болезненное осознание своего состояния. Михаил чувствовал себя растерянным и отстранённым; звуки, сначала глухие и далёкие, постепенно становились более чёткими: монотонное пиканье, щелчки, шорохи. В шее пульсировала тупая боль, сопровождаемая ощущением зажатости и сдавленности. Попытка повернуть голову натолкнулась на непреклонное сопротивление – что-то твёрдое и неумолимое удерживало её в неподвижности. Во рту Михаил ощутил инородный предмет, который распирал горло изнутри. Каждый вдох давался с трудом, вызывая мучительный дискомфорт. Инстинктивная попытка сглотнуть лишь усилила страдания, усугубив чувство беспомощности и тревоги. Со всех сторон его окружали трубки и провода, тянувшиеся к разным частям его тела. В углу его поля зрения стоял монитор с цветными линиями и цифрами на экране. Михаила охватила паника. Он хотел крикнуть, но ничего не получилось – не смог издать ни звука, только слабый хрип. Пульс участился, сердце забилось сильнее. Ком подступил к горлу, и слёзы затуманили взгляд, но даже поднять руку, чтобы вытереть их, он не мог. Всё тело было чужим и неподвластным его воле.
Вскоре он заметил движение возле кровати. К нему подошла девушка в белом и улыбнулась. Через несколько мгновений появился мужчина. Он наклонился к Михаилу и начал говорить медленно и спокойно:
– Михаил, вы в больнице. У вас была серьёзная травма. Сейчас вы находитесь в безопасности. Мы провели операцию на вашем шейном отделе позвоночника. Вам нужно оставаться неподвижным, чтобы всё срослось правильно. В горле у вас трубка для дыхания, поэтому вы не можете говорить. Всё будет хорошо. Скоро вас навестит ваша мама.
Михаил с трудом пытался переварить слова врача. Состояние, в котором он находился, напоминало жуткий кошмар. Он чувствовал себя запертым в собственном теле. Мысли хаотично метались. В его сознании всплывало лицо матери, последние мгновения перед падением, ощущение прохладной воды на коже. Прошло несколько минут или, возможно, часов, заполненных тревогой и ожиданием, среди которых самым страшным было осознание полной неподвижности. Михаил не чувствовал своего тела ниже шеи. Отчаянно-безнадёжные попытки пошевелить пальцами или хотя бы вздрогнуть только усиливали ощущение физической беспомощности. Единственное, что ещё могло шевелиться, были его глаза, полные страха и мольбы.
Ночью больничная палата выглядела ещё более зловеще. Он чувствовал себя совершенно одиноким, оставленным наедине со своими пугающими мыслями. В эти ночные часы любые воспоминания о счастливом прошлом становились неуловимыми и эфемерными. Они были столь же недосягаемы, как и весь внешний мир по ту сторону больничных стен. К рассвету измождённый Михаил погружался в короткие периоды забытья, временно освобождавшие его от пыточного плена собственной немощи. Но даже в тягучих снах обрывки реальности проступали сквозь марево: жуткий хрип воздуха в дыхательной трубке, подобный свисту смерти, являлся в сновидениях ужасающим предзнаменованием.
Какое-то время спустя в палату вошла целая группа врачей. Один из них с серьёзным выражением лица подошёл к Михаилу, пытаясь установить зрительный контакт.
– Михаил, у вас была серьёзная травма позвоночника. Мы провели сложную операцию, и сейчас ваш организм находится в критическом состоянии. К сожалению, пока что мы не можем сказать, восстановится ли ваша подвижность. Вам предстоит долгий путь реабилитации.
Михаил с трудом воспринимал услышанное. Всё происходящее казалось ему нелепым. Слова о травме позвоночника и неопределённом будущем скользили по поверхности его сознания, не проникая внутрь. Как будто это происходило не с ним, а с другим человеком, который сейчас лежит в этом стерильном больничном мире, отрезанном от всего знакомого и реального. Михаил был уверен, что это недоразумение вот-вот разрешится, всё закончится, и он встанет с этой больничной койки, пройдёт мимо изумлённых врачей и выйдет за двери больницы. Эта мысль была настолько сильной и естественной, что он даже не сомневался в её правдоподобности. «Это просто временное наваждение, – думал он, – некий этап, который нужно пережить».
Михаил лежал неподвижно, устремив взгляд в потолок. Тихо вошла его мать – с бледным лицом и опухшими от слёз глазами. Она медленно приблизилась, сжав губы, чтобы не дать волю рыданиям. Руки её слегка дрожали, когда губы осторожно коснулись его лба.
– Всё будет нормально, – прошептала мама, и в этих словах он услышал не только утешение, но и отчаянную надежду.
Она села рядом, стараясь не показывать свою слабость. Её глаза смотрели на сына с такой любовью и болью, что сердце Михаила сжалось ещё сильнее. Он чувствовал, как слёзы подступают к его глазам, делая зрение расплывчатым, но он по-прежнему не мог поднять руку, чтобы вытереть их. Всё, что он мог сделать, – это молча смотреть на мать и надеяться, что она поймёт его без слов.
Прошло несколько дней, заполненных процедурами и осмотрами. Время тянулось мучительно медленно. Михаила подключили к физиотерапии. В палату приходили специалисты, которые помогали ему делать минимальные движения, проверяя чувствительность и реакцию мышц. Это было болезненно и тяжело, но он понимал, что это необходимо для восстановления. Однажды, когда физиотерапевт в очередной раз проверял его рефлексы, Михаил почувствовал слабое покалывание в пальцах. Врач, заметив изменение, улыбнулся:
– Это хороший знак, Михаил. Мы будем работать дальше.
Михаил воспринял этот момент как переломный: его уверенность в скором выздоровлении стала воплощаться в реальности.
Несколько недель спустя его состояние стабилизировалось настолько, что врачи решили перевести его в обычную палату. Это стало важным событием как для него самого и его матери, которая каждый день была рядом, поддерживая и ободряя сына, так и для медицинского персонала. В обычной палате Михаилу продолжали помогать восстанавливать двигательные функции, проводя специальные упражнения для рук и ног, чтобы постепенно вернуть ему контроль над мышцами. Однако, хотя здесь и не было постоянного шума интенсивной терапии, и он мог больше времени проводить с матерью, всё в этом месте оказалось невыносимым для неподготовленного человека.
С самого начала Михаила поразили удушающий запах, исходящий от уток, и вид обнажённых частей человеческих тел, покрытых гниющими пролежнями. Женщины в халатах, ухаживавшие за больными, переворачивали их с одного бока на другой, меняли постельное бельё и проводили гигиенические процедуры – и всё это происходило на его глазах.
Больница не пугала Михаила. Однажды ему уже довелось лежать в стационаре после операции по удалению аппендицита. Михаил на всю жизнь запомнил весёлый отзыв хирурга: «На тебе заживает, как на собаке! Видишь, как полезно быть худым?!» Поначалу он старался отгонять мрачные мысли и сосредотачиваться на позитиве. Но… деморализующие разговоры вокруг, трагические судьбы людей и общая больничная атмосфера становились всё более удручающими.
Каждое утро начиналось с резкого запаха дезинфицирующих средств, смешивающегося с запахом телесных выделений. Михаилу регулярно приходилось наблюдать, как другие пациенты, обездвиженные и беспомощные, терпели обслуживание естественных нужд, иногда с криками боли или стонами. Он сам не раз становился объектом этих манипуляций, и пусть медсёстры старались быть как можно более деликатными, боль и унижение были неизбежны.
Пациенты в палате пребывали в подавленном настроении. Их беседы касались болезней, лечения и мрачного будущего. Всё это неотступно угнетало Михаила, вызывая у него чувство бессилия.
Случилось так, что Михаил нечаянно подслушал слова медсестры, сказанные одному из больных:
– В реабилитационном центре дела обстоят иначе: квалифицированные специалисты, современные методы лечения, индивидуальный подход, – говорила медсестра, наклонившись к мужчине. – Там люди быстрее восстанавливаются.
После того разговора Михаил попросил мать обсудить с врачами возможность перевода в реабилитационный центр. Он понимал, что это будет нелегко и потребует значительных средств, но постоянные мучения и гнетущее чувство безысходности стали для него невыносимы. Реабилитационный центр представлялся ему единственным лучом надежды на скорейшее выздоровление.
Мать с полной самоотдачей вступила в этот сложный процесс: она разговаривала с врачами, заполняла многочисленные документы, искала нужную информацию. Бюрократические преграды казались непреодолимыми, но её решимость была несокрушимой. И вот, после недель томительного ожидания, долгожданное разрешение на перевод, наконец, пришло: врачи дали своё согласие на транспортировку Михаила в реабилитационный центр.
Реабилитационный центр встретил его чистотой и светом. Просторные палаты, дружелюбный персонал и современные медицинские приборы вселяли в Михаила тихую надежду. Врачи провели тщательный первичный осмотр, подробно изложили план лечения и реабилитации. Ему назначили индивидуальные занятия с физиотерапевтом, массажи и особые процедуры для восстановления мышечной активности.
Два месяца упорных тренировок не прошли даром: Михаил смог самостоятельно сидеть на кровати, а затем его пересадили в инвалидную коляску. Это был колоссальный прорыв, хотя ходить он ещё не мог. Его руки начали возвращаться к жизни, пусть и с ограничениями, и хотя ему всё ещё требовалась помощь в передвижении на коляске, Михаил впервые ощутил долгожданную частичную независимость. Способность двигать руками открыла перед ним новые возможности: он мог самостоятельно держать стакан и ложку. Эти маленькие победы стали для него огромными шагами вперёд, подтверждением того, что он способен на большее.
Каждое утро начиналось с упражнений: Михаил терпеливо выполнял движения, которые ему показывали специалисты. Эти упражнения приносили боль и изнурение, но он ощущал, как его тело постепенно откликается на приложенные усилия. Сила медленно возвращалась, и он заново учился контролировать свои мышцы.
Персонал реабилитационного центра стал для него не только физической опорой, но и источником моральной поддержки, помогая справляться с унынием, которое неизбежно возникало. Временами его охватывало отчаяние – всплывали воспоминания о прежней жизни, когда простые и естественные движения были столь лёгкими, а теперь стали почти недостижимыми. Однако каждый день он продолжал преодолевать себя, свои страхи и сомнения, делая шаг за шагом на пути к восстановлению.
Осенью Михаил вернулся домой. Небо хмурилось, погода была неприятной – слякоть, сырость – но всё это меркло перед теплом, которое он почувствовал, увидев знакомые лица коллег, собравшихся у подъезда. Хотя был будний день и не все смогли прийти, около трети бригады, включая бригадира, всё же собрались, чтобы поприветствовать его.
– Миша! – услышал Михаил дружный возглас, когда его выгружали из машины. Один за другим коллеги протягивали руки, и Михаил, с заметным усилием, пожимал каждую.
– Как же мы рады тебя наконец увидеть! – бригадир, улыбаясь, воскликнул и положил руку ему на плечо. – Без тебя никак, дружище.
Коллеги помогли Михаилу добраться до квартиры, где мама уже накрыла стол с угощениями. Один из них, Пётр, достал из-за спины пакет и протянул его Михаилу.
– Это от всего нашего цеха, – сказал Пётр, стараясь скрыть волнение в голосе.
Михаил взял пакет, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Он медленно вскрыл его и обнаружил внутри пачку денег. Сердце сжалось от благодарности и переполнявших его эмоций.
– Спасибо, – прошептал Михаил дрожащим голосом.
Пётр кивнул и добавил:
– Мы знаем, что впереди ещё много работы, но если тебе что-то нужно – звони. Мы всегда рядом.
Коллеги немного посидели за столом, обмениваясь с Михаилом тёплыми словами, делясь новостями с работы и рассказывая о событиях, произошедших за время его отсутствия. Шутки и смех разносились по комнате, и в окружении улыбающихся лиц друзей Михаил вновь начал ощущать себя в своей стихии.
– Мы ждём тебя, – улыбаясь, пробасил бригадир перед уходом. – Не забывай нас. Поскорее поправляйся!
Когда коллеги ушли, Михаил остался в тишине своей квартиры, размышляя о пройденном пути и осознавая, сколько ещё предстоит преодолеть. Его взгляд блуждал по знакомым стенам, и в душе зарождалась решимость. В этот момент к нему подошла мать, её глаза светились теплотой и заботой. Она молча обняла своего сына.
– Миша, к тебе гости, – тихо произнесла она, и едва успела договорить, как в дверном проёме появилась Светлана.
Михаил не был готов к встрече с ней. Он мечтал об этом моменте, но представлял его иначе – не в этом кресле, не столь беспомощным. Пульс участился, и его пронзила боль от мысли, что теперь она видит его таким. Сжав подлокотники кресла, он изо всех сил старался унять дрожь в руках. Михаил не мог поднять глаза, не мог встретить её взгляд, боясь увидеть там сочувствие и жалость.
– Привет! – голос Светланы прозвучал как музыка, тёплый и искренний, словно ничего не изменилось.
– П-привет… – выдавил он, чувствуя, как краска стыда заливает его лицо.
– Ну, не буду вам мешать. Сейчас чай подогрею, – мать, уловив напряжение, мгновенно ретировалась, оставляя их наедине.
– Я от брата всё узнала – и что с тобой произошло, и твой адрес, – произнесла Светлана мягко, следя взглядом за тем, как мать Михаила тихо покидает комнату. Её руки, нервно перебирающие край сумки, выдали тревогу, а в глазах застыла настороженность. – Я тогда сразу поняла, что случилось что-то серьёзное.
Светлана помедлила, её взгляд перемещался по комнате.
– Тебе уже можно выходить на улицу? Пойдём погуляем? – она слегка наклонила голову и попыталась улыбнуться, но её улыбка вышла натянутой.
За время, когда Михаил не виделся со Светланой, он часто возвращался к мыслям о ней. В больнице и на реабилитации его ум был поглощён страхом, болью и надеждой на выздоровление. Но в редкие моменты покоя, когда боль немного отступала, он возвращался к воспоминаниям о её тёплой улыбке, глубоких глазах и нежном голосе. В его памяти оживали волнующие картины: их прогулка по парку, когда они следовали лишь за зовом сердец и мягким шелестом листвы; светлые мгновения в церкви, где их души купались в потоках благодати; и тот памятный обед на террасе под ласковым солнечным светом, когда время, казалось, замедляло свой ход, а вселенная внимала лишь их единению. Теперь, когда он был прикован к инвалидному креслу, эти образы стали особенно значимыми и болезненными. Михаил боялся, что Светлана, увидев его в таком состоянии, не выдержит и уйдёт. Однако её внезапное появление в квартире развеяло все его опасения. Она стояла перед ним такой же, как в последний день их встречи.
– Ты так… неожиданно, – начал Михаил, не зная, как выразить свои чувства. – Нет… Я хотел сказать… – он замялся, пытаясь найти подходящие слова. – Гулять можно, но сейчас это невозможно, – добавил он, с сожалением указав взглядом на свою коляску, как бы объясняя причину своего отказа. – Руки ещё слишком слабы.
– Я сама тебя повезу, – решительно заявила Светлана, не оставляя места для возражений.
Михаил почувствовал неловкость, но Светлана, словно прочитав его мысли, мягко сказала:
– Не переживай, мы справимся и без посторонней помощи. Спустимся и поднимемся по ступеням, – уверенно добавила она с улыбкой. – Давай, пошли погуляем!
– Ну хорошо, давай попробуем, – неохотно согласился Михаил, натянуто улыбнувшись, хотя внутри его охватила тревога, страх перед возможным унижением.
Мама, хоть и помогла Михаилу одеться и была искренне рада видеть Светлану, не смогла скрыть тревогу в глазах. Она с беспокойством поддержала их, выкатывая Михаила на лестничную площадку, намереваясь сопровождать их дальше. Но Светлана мягко остановила её:
– Спасибо, дальше мы сами, – её голос прозвучал спокойно, но твёрдо.
К нескрываемому изумлению матери и сына, Светлана уверенно взялась за ручки коляски, слегка наклонила её на себя, так что передние колёса оторвались от пола, и, развернувшись спиной к лестнице, с ловкостью начала спускать Михаила вниз. Она действовала быстро, но с исключительной аккуратностью, подпирая коляску коленом там, где это было необходимо, чтобы смягчить толчки и не допустить резких движений. Когда они выкатывались из подъезда, Михаил заметил на лестничной площадке фигуру матери. Она, должно быть, тихонько следовала за ними, не в силах оставить сына даже на миг. Её лицо было бледным, глаза широко раскрыты от страха и напряжения, она затаила дыхание, следя за каждым движением Светланы. Михаил видел, как она прижала руку к груди, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. В этот момент он ощутил прилив нежной благодарности к матери, способной так глубоко переживать за него и одновременно находить в себе силы принять и оценить поступок Светланы.
Оказавшись во дворе в сопровождении не заводских коллег, а хрупкой девушки, Михаил ощутил стыд и неловкость. Он и прежде всегда стеснялся своей внешности, а теперь, сидя в коляске, смятение охватило его с новой силой. Сердце сжалось, и ему хотелось провалиться сквозь землю – он был уверен, что все жильцы соседних домов прильнули к окнам и пристально наблюдают за ним. Светлана, интуитивно уловив его внутренний дискомфорт, не стала возить его по двору. Без лишних слов она уверенно повела коляску за угол дома, направляясь в сторону сквера Воинской славы, избегая людных мест.
На улице стояла меланхоличная осень. Промозглая погода окутала город серой пеленой, растянув каждый день в бесконечное ожидание солнца. Улицы тонули в дождевой воде, и каждый шаг становился испытанием среди мелких и глубоких луж, в которых тускло отражалось свинцовое небо, усиливая ощущение всеобъемлющей серости. Тротуары устилал ковёр из мокрой листвы, скользкой под ногами прохожих. Деревья, почти полностью лишённые листвы, стояли голыми и унылыми, их ветви печально качались на холодном ветру. Птицы не подавали голоса, лишь изредка слышалось карканье ворон, добавляя мрачности в и без того унылый пейзаж. Город пребывал в сонном оцепенении, ожидая прихода зимы и завершения этого слякотного межсезонья.
– Вадим Николаевич спрашивал про тебя, – Светлана бережно катила коляску, стараясь избегать больших луж и грязных участков.
– Как вы познакомились с ним? – спросил Михаил, чтобы не казаться молчаливым и замкнутым.
– С Вадимом Николаевичем? – Светлана улыбнулась, вспоминая. – Он постоянный посетитель нашей библиотеки. Очень много читает. Так и познакомились в библиотеке.
– Он одинокий?
– Ты имеешь в виду, есть ли у него семья? Не знаю, я никогда не спрашивала, а он сам ничего не рассказывал.
– Мне просто показалось, что вы очень хорошо знакомы. Сначала я даже подумал, что вы родственники…
– Нет, – засмеялась Светлана, – мы видимся только в библиотеке. Я знаю про него то же, что и все: он заядлый дачник, агроном по профессии. Сейчас на пенсии, но от земли не оторвался. Постоянно участвует в сельхозвыставках и часто выигрывает. Представь себе, прошлым летом его помидоры на ярмарке признали лучшими – каждый весил почти по килограмму! Он такой человек, что если берётся за что-то, то доводит до совершенства.
– А ты сама интересуешься садоводством?
Светлана покачала головой:
– Нет, не особо. У меня даже комнатные растения не выживают. Но я люблю слушать рассказы Вадима Николаевича. Он так увлечённо говорит о своём саде, что невольно заражаешься его энтузиазмом.
– Я тоже каждое лето на дачу ездил, и однажды, когда мы с мамой там были, я перевернул старую доску и увидел огромного, волосатого паука. Это был тарантул.
– Тарантул? На вашей даче?
– Да. Он был размером с мою ладонь. Я так испугался, что всё бросил и рванул прятаться в домик. Мама подошла, посмотрела на этого монстра и прогнала его лопатой. А я потом недели три ходил по участку только в резиновых сапогах.
Они оба рассмеялись. Некоторое время шли молча, слушая, как мокрые листья шуршат под колёсами. Светлана приподняла воротник его куртки, заботливо поправляя его.
– А что тебе сказали врачи?
– Сказали, что хоть процесс восстановления у меня протекает быстро, придётся очень много заниматься, – Михаил вздохнул, вспоминая свои тренировки.
– Так сказали в больнице? – Светлана слегка наклонилась вперёд, словно вознамерилась прочитать ответ у него на макушке.
– Нет, в реабилитационном центре. В больнице никто мне ничего определённого так и не сказал, кроме диагноза. Я раньше считал, что в больницах лечат абсолютно всё. Про реабилитационные центры слышал, но думал, что это нечто вроде факультативных занятий, для людей, желающих овладеть какими-то дополнительными возможностями, – Михаил засмеялся, но смех был напускным.
– Скучно в больнице лежать?
– Тяжело… Морально тяжело… Наблюдаешь за своими коллегами по несчастью… Невольно слушаешь их разговоры…
– А о чём они говорят? – Светлана прибавила ходу, но её заинтересованный тон выдавал жажду услышать подробности.
Михаил задумался на мгновение, вспоминая тех людей, с кем он проводил дни в больнице.
– Разное, – наконец, ответил он, его голос был тихим и задумчивым. – О своих семьях, о том, как они попали в больницу… Но чаще всего – о своих страхах. О том, как будут дальше жить, смогут ли… Разное говорят. Негатив в основном. Уныние и отчаяние. Там один мужчина был, постоянно жаловался на то, что все его предали, что до здоровых-то людей сегодня никому нет никакого дела, а про инвалидов и говорить нечего. Про эвтаназию часто говорил. О том, что это правильно.
– Правильно? Почему? – Светлана удивлённо приподняла брови. – Это звучит так… безнадёжно. Неужели он совсем потерял веру?
– Он говорит: «Чтобы не мучились». В природе, по его словам, изначально всё было правильно предусмотрено: выживали только здоровые во всех отношениях люди. Если человек рождался с какими-либо отклонениями, он просто не доживал до сознательного возраста. – Михаил на минуту замолчал, задумавшись о чём-то. – Говорит, что лучше умирать в бессознательном состоянии, когда у тебя всё болит, но ты ничего не понимаешь, чем когда у тебя всё болит и ты всё прекрасно осознаёшь. Говорит, что мы со своим прогрессом и победами над вирусами обрекли человека на неоправданные мучения.
Светлана хотела что-то сказать, но вместо этого остановилась, поправила что-то в кресле Михаила, затем вновь двинулась вперёд.
– А как другие люди в палате реагировали на то, что он говорил?
– Молчали. Слушали молча… – ответил Михаил с лёгкой грустью в голосе.
– Почему?
– Все готовы бороться и прилагать столько усилий, сколько потребуется. Но у всего есть предел… Когда человек видит, что его цель всё время ускользает от него, как линия горизонта, у многих просто опускаются руки, и не остаётся никаких стимулов к продолжению борьбы… Им больше не удаётся найти какой-либо смысл… Им очень тяжело… На самом деле мне даже сложно представить, что они испытывают, осознавая, что они уже больше никогда не встанут на ноги…
В этот момент Светлана осторожно коснулась его плеча и указала в сторону Вечного огня:
– Смотри!
Михаил повернул голову в указанном направлении. У Вечного огня как раз происходила смена караула. Чёткие, отточенные движения солдат приковывали внимание.
– Красиво двигаются, – произнёс Михаил. – Но зачем нужен караул? Неужели огонь нужно охранять?
Светлана мягко улыбнулась:
– Это не совсем охрана в прямом смысле. Караул здесь стоит как символ вечной памяти о погибших воинах.
– Но разве есть опасность, что кто-то попытается потушить огонь? – Михаил нахмурился, пытаясь понять.
– Дело не в этом, – покачала головой Светлана. – Караул – это дань уважения. Он напоминает нам о важности памяти о тех, кто отдал жизнь за нашу свободу.
Михаил задумался на мгновение:
– Но разве нельзя помнить и без караула?
– Конечно, можно, – согласилась Светлана. – Но представь, как было бы символично, если бы кто-то постоянно стоял у могилы близкого человека, охраняя память о нём. Здесь – то же самое, только в масштабах всей страны.
– Я никогда не думал об этом в таком ключе, – признался Михаил. – А как выбирают тех, кто будет стоять в карауле?
– Обычно это считается большой честью, – ответила Светлана. – Часто это лучшие курсанты военных училищ или отличившиеся солдаты.
Они молча наблюдали за церемонией ещё некоторое время.
– Это немного похоже на то, как в православии ставят часовни. Часовня – это тоже своего рода символ. Её ставят в память о каком-то важном событии или человеке. И там тоже часто горит неугасимая лампада, как этот Вечный огонь. В церкви есть ещё такое понятие как "неусыпаемая псалтырь" – когда монахи по очереди круглосуточно читают псалмы. Чем-то это напоминает этот караул, только в духовном смысле.
Михаил задумчиво кивнул:
– Интересное сравнение. Получается, и там, и тут люди несут вахту памяти, только по-разному.
– Именно, – улыбнулась Светлана. – В обоих случаях это напоминание о чём-то важном, о том, что нельзя забывать.
– Вы всё это в библиотеке обсуждаете? Просто я сейчас, глядя на огонь, вспомнил слова Сергея про минуту молчания. Он тогда сравнил её с вакуумом, который, по его словам, не пустота, а может скрывать неизвестные нам виды энергии.
Светлана пожала плечами:
– Наши споры порой уходят так далеко, что затрагивают буквально все темы: от домашних животных до научной фантастики.
– А ты сама… ты веришь в то, что есть другие миры?
Светлана помедлила, подбирая слова:
– Я считаю, что вся Вселенная – творение Божие. Так что другие миры, в том числе населённые разумными существами, вполне могут существовать по воле Создателя. Но мне сложно судить об этом, – она едва заметно повела плечом. – А ты?
– Я? Верю ли я в инопланетный разум? Почему нет? Всё может быть… – Михаил слегка наклонил голову, задумавшись. – Только я большой скептик по части межгалактических путешествий. Мне кажется, что мы и за пределы собственной Солнечной системы не сможем выбраться.
– Почему? – Светлана приостановилась, искренне заинтересовавшись.
– Как тебе объяснить… Я тут согласен с мнением Сергея… Пустота действительно может скрывать неизвестные нам виды энергии. Наше понимание мира часто ограничено только видимыми, материальными причинами и следствиями. Но связи в мире могут быть куда разнообразнее. Например, как мы можем быть уверены в том, что не существует никакой связи между человеческим сознанием и планетой, если мы не знает, что такое сознание? Есть ли зависимость человеческого сердцебиения от биоритмов планеты? Мы знаем о том, что солнечное излучение влияет на нашу жизнь. Но про все ли солнечные влияния на нас нам известно? А если люди покинут нашу галактику, не случится ли с организмом что-нибудь? Не перестанет ли биться человеческое сердце, как только человек достигнет границ Солнечной системы? Сможем ли мы выжить без всех этих пока неизвестных нам невидимых излучений? Может, на самом деле, наши тела функционируют нормально только в пределах солнечных полей, как неоновая лампа загорается только в поле действия катушки Тесла? Ведь даже переезд в другой регион внутри одной страны может привести к обострению старых болячек или появлению новых, особенно у пожилых людей… Хотя всё это списывают на изменение климата, диеты, стресс…
Михаил замолчал, погружённый в свои мысли, словно проверяя свои догадки на прочность. Светлана, заметив его затянувшееся молчание, решила сменить тему и спросила:
– Скажи, а что ты сейчас уже можешь делать? Книги читать можешь?
– Могу, но недолго, – Михаил вздохнул, его взгляд слегка потемнел. – К тому же у меня руки пока слабые, чтобы постоянно держать книгу в руках.
– А аудиокниги ты можешь слушать?
– У тебя есть аудиокниги?
– У нас их много. Я тебе в следующий раз принесу. Что тебе нравится?
– Не знаю… Я давно уже ничего не читал. Я имею в виду из художественной литературы.
– Тогда позволь мне самой подобрать что-нибудь для тебя!
Их почти полуторачасовая прогулка пролетела незаметно. Михаил настолько растворился в беседе, что совсем не заметил, как вновь очутился перед своим домом. К великой радости Михаила, вышедшие в этот момент из подъезда двое парней, предложили помочь донести его до квартиры.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Михаил, когда они донесли его вместе с коляской до третьего этажа.
– Спасибо вам большое, – Светлана заметила, как Михаил нервничает, и попыталась переключить всё внимание на себя.
– Не за что, – ответили парни, улыбнувшись, и сразу же пошли вниз.
В этот момент дверь квартиры открылась, и показалась мать Михаила.
– Светлана, проходи, чаю попьём, – предложила она.
– Спасибо, но мне пора бежать, – Светлана слегка смутилась. – В следующий раз.
