Kitabı oku: «Провиденциалы», sayfa 11
Глава 11
Вернувшись домой, Михаилу предстояло привыкнуть к новой реальности, и это оказалось нелёгким испытанием. Дом, который раньше был уютным и привычным, теперь таил множество препятствий. О прогулках на свежем воздухе не могло быть и речи: без посторонней помощи спуститься с третьего этажа и вернуться обратно было невозможно. Даже внутри квартиры он сталкивался с бесконечными трудностями. Балконный дверной проём оказался слишком узким для коляски, а кухня и ванная не подходили для человека с ограниченными возможностями. Самостоятельно принять душ или просто умыться стало непосильной задачей. Высокие пороги и тесные коридоры превращали любое перемещение в настоящую борьбу. Мать постоянно находилась рядом, помогая ему справляться с самыми элементарными задачами: от приготовления еды до соблюдения личной гигиены. Но Михаил не мог избавиться от чувства, что стал для неё обузой, и это не давало ему покоя.
Вопреки всему Михаил не сдавался. Он с неослабевающим упорством продолжал тренировки, веря, что время принесёт свои плоды. Часами он укреплял оставшиеся подвижными мышцы, терпеливо растягивал суставы. Каждое, даже самое незначительное движение, каждое маленькое достижение рождало в нём новую надежду. Мать, не теряя веры, стремилась создать для него максимально комфортные условия. Она изучала возможные варианты адаптации квартиры для людей с ограниченными возможностями, консультировалась с врачами и социальными службами, чтобы обеспечить сыну более самостоятельную и достойную жизнь. Вечерами они подолгу обсуждали его планы на будущее. Михаил мечтал о том дне, когда вновь сможет работать, не полагаясь на помощь других, и не будет чувствовать себя пленником в собственном доме, наблюдая за суетой улицы из окна.
Несмотря на то, что с возвращением Михаила домой мать взяла бессрочный отпуск за свой счёт и больше не работала, их финансовая ситуация оставалась устойчивой. Сначала Михаил пытался узнать, за счёт чего они существуют, но мать неизменно отвечала уклончиво, ссылаясь на свои сбережения и помощь друзей и родственников. Со временем Михаил перестал задавать вопросы, доверяя её словам. Она никогда не напоминала ему о необходимости оформить пенсию по инвалидности, понимая, насколько болезненно это для него: Михаил не допускал даже мысли о том, что больше не сможет ходить, и сама идея пенсии казалась ему признанием поражения. К тому же, сложная бюрократия и бесконечный список справок и документов, которые необходимо было собрать, отпугивали их обоих.
Светлана иногда заходила к Михаилу. «Миша, я принесла тебе mp3-плеер, он уже загружен аудиокнигами», – сказала она, передавая ему небольшое устройство. После её визита Михаил надел наушники, нажал на кнопку, и его уши наполнил мелодичный колокольный звон, затем зазвучал хор, а после тёплый, бархатистый голос диктора начал рассказывать о житии святых. Михаил сначала был удивлён, но вскоре его охватила глубокая благодарность за такой внимательный выбор подруги. Рассказ о трудных испытаниях святых подействовал на него как живительный бальзам, принося утешение и пробуждая скрытые силы духа. Голос диктора, словно нежный шёпот, проникал в самые глубины души, описывая испытания, через которые проходили эти люди. Михаил неожиданно ощутил облегчение. Эти истории напоминали ему, что он не одинок в своих страданиях, и что внутренняя стойкость может превосходить физические ограничения. Постепенно он погружался в рассказы, забывая о болях и неудобствах.
Дни сменялись неделями, недели – месяцами в бесконечном, изматывающем восстановительном марафоне. Михаил упорно продолжал свой путь к желанной цели, не допуская ни тени сомнения. В воображении он уже представлял, как на следующей встрече поразит Светлану своими достижениями. Вот он сидит самостоятельно, уверенно сжимая пальцы в кулак. А вскоре и вовсе встанет на ноги! Но его усилия, казалось, уходили в пустоту. Ожидаемого прогресса не происходило – Михаил ощущал, как надежда убывает с каждым новым разочарованием. Руки никак не желали повиноваться, ноги повисали плетьми. Тело не подчинялось, и вместо долгожданного улучшения Михаил с ужасом замечал, что боли становились всё сильнее, а силы стремительно таяли. Беспомощность накатывала невыносимым гнётом.
Однажды вечером, когда мама помогала ему лечь в постель, Михаил не выдержал и заговорил:
– Мама, нельзя ли ещё раз побывать в том реабилитационном центре? Моё состояние значительно улучшилось тогда…
Мать опустилась рядом с ним; её взгляд излучал грусть и заботу. В глазах сына она различила тусклый отблеск надежды, которая ещё теплилась в его душе.
– Миша, я понимаю, как это для тебя важно, – начала она, нежно поглаживая его руку. – Но сейчас это слишком дорого для нас. Я обещаю, что что-нибудь придумаю, но мне нужно время.
– Ладно, мы ещё потерпим. Спасибо тебе, – согласился с ней Михаил, стараясь скрыть.
Последующие дни стали для него особенно мучительными. Михаил продолжал свои занятия, но прежний энтузиазм угас. Движения давались с огромным усилием, а мысли о провале неотступно преследовали его. Светлана не появлялась, и Михаил начал тревожиться, что она забыла о нём.
Однажды утром его размышления прервал звонок в дверь. По звуку открывающегося замка и тихому шёпоту он понял, что мать впустила кого-то в квартиру. Спустя мгновение в комнате распространился знакомый аромат парфюма. Михаил мгновенно узнал этот роскошный и неповторимый запах – он мог принадлежать только одному человеку. Сомнений не было: лишь Вадим Николаевич обладал столь утончённым вкусом. Этот аромат всегда был его отличительной чертой.
– Здравствуйте, – услышал Михаил характерные интонации, но разум отказывался признать саму возможность такой встречи. Он видел этого человека всего четыре раза в жизни, обменявшись с ним лишь парой дежурных приветствий, и вот он стоит у них в прихожей.
– Вот, привела к тебе Вадима Николаевича, – заговорила Светлана, входя в комнату Михаила, – он всё упрашивал меня взять его с собой. Ничего?
– Да-да, конечно, – сильно смутившись, ответил Михаил. – Проходите, Вадим Николаевич, садитесь, где вам удобнее.
– Мы, пенсионеры, народ не очень занятой. На работу не принимают, друзей по пальцам одной руки уже можно перечесть, – улыбался Вадим Николаевич, снимая свою шляпу и ища глазами место, где бы её положить. – Поэтому не сердись, Михаил, на нас, стариков, что в друзья набиваемся.
– Я не…
– Ух ты, какие у тебя тренажёры! Я попробую, можно? – не дослушал его Вадим Николаевич и принялся осматривать самодельные приспособления для тренировок Михаила.
Вадим Николаевич был полон энергии. Он подошёл к одному из «тренажёров» – примитивному устройству из верёвок и старого ведра – осмотрел его со всех сторон и, улыбнувшись, начал осторожно тянуть за верёвку.
– Вот это вещь! – с восхищением в голосе произнёс он. – Никогда бы не подумал, что такие простые приспособления могут быть такими эффективными.
Михаил не смог сдержать улыбку. Вадим Николаевич своей непосредственностью как-то сразу разрядил напряжение, скопившееся в комнате. Пока они со Светланой наблюдали за пенсионером, в комнату вошла мама и принесла всем чай. Вадим Николаевич сразу же прекратил свой осмотр и сел за стол.
– Вы не добавляете в чай листья смородины? – поинтересовался он у матери Михаила.
– Нет, – засмущалась Валентина Павловна, – а вы любите с листьями смородины?
– Нет-нет, я наоборот, не большой любитель листьев смородины. Я как-то раз на даче сорвал несколько листочков и добавил для запаху. Скрутило так, что до сих пор нет-нет, приходится свободные углы искать по дороге, когда вспоминаю про этот случай.
Все засмеялись. Особенно Светлана. Она смеялась так долго, что Вадим Николаевич вынужден был объяснить всем истинную причину её смеха:
– Я Свете по дороге сюда анекдот рассказал. В газете прочитал:
Семья из трёх человек – папа, мама и маленький сын – сидят перед экраном телевизора и смотрят программу про животных. Передача посвящена семейству кошачьих. Вот на экране появляются обычные домашние кошки. Мама-кошка облизывает своих маленьких котят. Мальчик, увидев эту картину, радостно запрыгал на месте:
– Ма-а-ам, давай возьмём котёнка! Ма-а-ам, ну пожалуйста! Давайте возьмём домой котёнка!
– Нет, сынок, – возражает ему строго мать, – никаких котят мы брать к себе в дом не будем. Котята вырастут и начнут гадить по углам…
Как раз в это время по телевизору показывают маленьких тигрят.
– А тигрёнка? – спрашивает сын. – Тигрёнка? Давайте тогда возьмём к нам тигрёнка?
– Тигрёнка мы тоже брать не станем, – сухо возражает малышу отец. – Когда тигрёнок подрастёт, гадить по углам будем мы.
Когда Вадим Николаевич закончил, Светлана захохотала ещё сильнее. Михаил никогда не видел её настолько весёлой. Поэтому, глядя на её заразительный смех, он сам рассмеялся очень сильно.
– Скажите, вы ещё долго будете здесь сидеть? – вдруг спросила мама, глядя на гостей.
– Пока не выгоните… – ответил Вадим Николаевич, в его голосе и во взгляде ясно читались недоумение и растерянность.
– Ой, нет! – раскраснелась мама. – Я не то имела в виду… Я хотела сказать… я хочу сбегать к соседке, вы ещё здесь побудете с Михаилом?
– Да-да, конечно, – улыбаясь, ответила за двоих Светлана, – мы посидим.
После ухода матери Михаила Вадим Николаевич быстро допил свой чай и пересел на кресло, стоявшее рядом с кроватью Михаила.
– Ну, рассказывай, Миша, как дела твои, какие планы?
Михаил начал вкратце пересказывать о своём пребывании в больнице и реабилитационном центре. Вадим Николаевич слушал внимательно, не перебивая, и временами слегка ощупывал ноги Михаила, будто желая самолично убедиться в их неработоспособности. Михаил заметил этот жест, но промолчал.
– А из народного что-нибудь пробовал? – спросил Вадим Николаевич, откинувшись в кресле.
– Вы имеете в виду травы-настойки? – уточнил Михаил.
– И это тоже. Народное целительство, к бабкам-знахаркам обращался? – пенсионер посмотрел на него с интересом.
Михаил бросил взгляд на Светлану, которая сидела рядом и молча слушала.
– Не…т, – замялся Михаил, – я…
– Да ты не смущайся. Так уж повелось, Миша, что «молодые знают всё, люди зрелого возраста во всём сомневаются, а старик верит всему». Это не мои слова, а… – Вадим Николаевич запнулся, пытаясь вспомнить автора фразы.
– Оскар Уайльд, – негромко подоспела ему на помощь Светлана.
– …эти слова принадлежат Оскару Уайльду, – продолжил Вадим Николаевич, кивнув Светлане в благодарность за подсказку. – Когда речь заходит о своём здоровье, не надо гнушаться и этого, если только оно действительно помогает.
Вадим Николаевич о чём-то глубоко задумался. В комнате воцарилась тишина. Михаил и Светлана обменялись взглядами, не решаясь что-либо сказать.
– Слушай, Миша, – заговорил пенсионер, чуть понизив голос, – слышал я об одном странном человеке. Кирик его зовут. Одна моя знакомая, обычно крайне скептичная женщина, рассказывала о нём с таким интересом, что я её едва узнал, – он на мгновение замолк, будто обдумывая, что сказать дальше. – Этот человек… его называют юродивым, но не думай, что он какой-то там блаженный в рванье. Нет, это совсем другая история… Этот человек, по рассказам моей знакомой, исцеляет как-то… не совсем обычно… Я лично его не видел, не знаком, и утверждать ничего не могу, но я тут подумал… а что если нам… – он ненадолго замялся, – съездить к нему? Это не так уж далеко, всего около ста восьмидесяти километров отсюда. Давайте в субботу прокатимся? – он с надеждой посмотрел на Михаила; в его глазах читались нетерпение и лёгкий азарт. – На моём «Жигулёнке» смотаемся туда и обратно по-быстрому. Машина хоть и старенькая, но как новенькая. Всю свою машинью жизнь простояла в гараже – берёг, пушинки с неё сдувал. Даже жалко… Но кто ж знал, что машина когда-нибудь перестанет быть роскошью!
Предложение Вадима Николаевича о поездке к какому-то юродивому вызвало у Михаила множество противоречивых мыслей и чувств. Хотя он едва знал этого человека, Михаил не мог не учитывать, что пенсионер пользовался доверием Светланы. Воспоминания о чудесном спасении в лесу и последующем крещении были ещё свежи, но годы скептицизма не исчезли в одночасье. Внутренний конфликт нарастал. С одной стороны, разум подсказывал, что травма позвоночника – не шутка, и полагаться нужно на проверенную медицину. С другой – теплилась искра надежды, зажжённая недавним чудесным спасением и попыткой обрести веру, теперь поддержанная молчаливым согласием Светланы. То, что она не возражала против этой идеи, заставляло Михаила задуматься. Она была верующей, и, казалось бы, должна была отвергнуть такие знахарские практики. Но её молчание лишь добавляло ему неразберихи. В итоге, преодолев внутреннюю борьбу, Михаил всё же кивнул в знак согласия, хотя в голосе звучала заметная неуверенность.
– Да, можно попробовать, – пробормотал он. – Почему бы нет?
– Вот и прекрасно! – Вадим Николаевич с удовлетворением похлопал Михаила по неподвижной коленке. – А то машина совсем заскучала в гараже. Жалко, если так и простоит всю жизнь без дела – ведь когда-то она мне влетела в копеечку!
– Моя мама всю жизнь посвятила книгам. Не столько читала, сколько собирала. С таким трудом доставала – по знакомству, в очередях стояла часами… Почти вся зарплата на них уходила, – с грустью проговорила Светлана. – А теперь всё это пылится на полках…
– Да, книги раньше были настоящей валютой, – согласился Вадим Николаевич. – Как же быстро меняются приоритеты у людей. Вспоминаю, сколько хлопот мне стоило обзавестись своими дачными пятью сотками. Стройматериалы таскал на себе, саженцы хорошие выпрашивал… И все ведь так жили: домики строили, один другого краше! И что в итоге? Половина дач заброшена, домики развалились, всё бурьяном заросло…
– Вы здесь родились, в городе? – спросил Михаил Вадима Николаевича.
– Нет, – витая в воспоминаниях, рассеянно ответил пенсионер. – Но и отец, и дед, и прадеды мои все отсюда. Разное бывало… Страсти кипели… Почти как у Льва Николаевича Толстого… Мой отец всегда любил за столом рассказывать, как они раньше праздники отмечали, когда он был маленьким. Лет пять-шесть ему тогда было. Рассказывает мне: «Соберутся все родственники за столом на праздник – веселье, песни поют. Голоса все такие звонкие-звонкие, звучные-звучные. Глаза у всех сияют от радости. Высокие все, осанистые. На нескольких языках говорили свободно. По очереди меня на руки берут, улыбаются мне своими белыми искрящимися улыбками, угощают разными сладостями. Так и просидел бы с ними всю жизнь за одним столом, никуда не отходя». Я сам то время не застал – рос я уже в совсем другую эпоху, но эти застольные картины, описываемые отцом, представлял себе достаточно живо. – Вадим Николаевич буквально излучал энергию, рассказывая про своего отца, но вдруг осёкся, замер, точно кто-то остановил его, и затем продолжил, но уже как-то сухо и сдержанно, без прежнего блеска. – У нас здесь куда ни поедешь, всюду камень или плиту с памятной надписью можно встретить: «На этом месте был зверски убит красноармеец такой-то», «На этом месте был зверски замучен красноармеец такой-то»… Мы когда школьниками в музей ходили, нам там объяснили, какой смысл был вложен во все эти «зверски убит» и «зверски замучен» – порублен шашками на очень много частей… Вот сидишь, бывало, и вспоминаешь рассказы отца про искрящиеся белые улыбки своих предков за круглым праздничным столом, всеобщую радость, веселье, смех… и эти памятники с надписями «зверски», «зверски», «зверски»…
Вадим Николаевич снова о чём-то задумался. В это время послышалось хлопанье дверей – мама Михаила вернулась. Через минуту она вошла в комнату:
– Это я! Сбегала заодно в магазин, купила торт к чаю, – она поставила на стол коробку с большим шоколадным тортом.
– Зачем же вы… – тихо сказала Светлана. – Не стоило…
– С удовольствием попил бы ещё чайку, – увидев торт, Вадим Николаевич снова пересел к столу.
– Давайте я вам помогу, – предложила Светлана, взяв со стола пустые чашки и отправившись на кухню.
Михаил всё время, пока они готовили чай, не мог отвести взгляд от стола, на котором стоял торт, выглядевший точно так же, как тот, что он когда-то заказал для Светланы в тот злополучный день. «Значит, мама знает про торт? Или это просто совпадение?» – размышлял он. Но лицо матери не выдавало ничего, что могло бы подтвердить или опровергнуть его догадки. Он так ни разу и не спросил её о том, что произошло тогда с ним на набережной. Сначала было не до того, а потом стало как-то неловко возвращаться к этой теме.
– Пока вас не было, мы тут обсуждали, как быстро меняются человеческие предпочтения и пристрастия, – начал Вадим Николаевич, обращаясь к матери Михаила. – Вы чем увлекались в прошлой жизни?
– В прошлой жизни? – переспросила Валентина Павловна.
– Я имею в виду то время, когда мы были строителями коммунизма, – улыбнулся пенсионер.
– А-а, – засмеялась мама Михаила, – наверное, тем же, чем и все… Ничего особенного…
– А банки с водой ставили на зарядку перед телевизором во время прямых трансляций экстрасенсов? – лукаво поглядел на неё Вадим Николаевич.
– Ставила, – снова рассмеялась она, – но это, по-моему, уже было чуть позже.
– И я ставил, – засмеялся Вадим Николаевич. – И всё же, оглядываясь назад, сложно понять: как могли граждане страны победившего атеизма, чья система образования признана одной из лучших в мире, проявить такой небывалый интерес к подобного рода выступлениям?
– Наверное, потому что мы привыкли полагаться на власть в таких вопросах… – Валентина Павловна продолжала нарезать торт, в то время как её мысли были поглощены размышлениями над заданным вопросом. – Полагаться на то, что цензура не пропустит по центральным каналам ничего такого, что впоследствии станут называть обманом населения…
– Сегодня вы бы им, конечно, уже не поверили, да? – всё с той же неизменной улыбкой поинтересовался пенсионер.
– Не знаю, может, они и обладают какими-то силами, но в то, что по телевизору можно излечивать миллионы людей, я, конечно, уже вряд ли поверю, – свои заключительные слова она произнесла твёрдо и безапелляционно.
– Я спрашиваю вас неспроста, Валентина Павловна, – в голосе Вадима Николаевича исчезла шутливость, и появилась серьёзность. – Мы бы хотели свозить Михаила к нашему местному лечащему знахарю. Это недалеко отсюда. Чтобы он его посмотрел. Как вы на это смотрите?
– Если Михаил захочет, я… я только «за», наверное, – растерянно произнесла мать.
– Я хочу, – улыбнулся Михаил.
– А на чём вы поедете? – озадаченно поинтересовалась Валентина Павловна.
– На моей машине, я их свожу. Светлана тоже поедет.
Мама посмотрела на Светлану.
– Х-хорошо… – протянула она едва слышно.
– Вот и договорились! – лицо Вадима Николаевича вновь приняло праздничный вид. – В субботу к одиннадцати мы будем у вас. Спасибо за угощение, Валентина Павловна! А теперь нам пора идти, да, Светлана? – он посмотрел на Светлану.
Светлана встала с места, помогла собрать со стола посуду и унести её на кухню. Вадим Николаевич пожал руку Михаилу, и гости, попрощавшись, ушли.
Глава 12
Апрель – это время удивительных перемен. В этот переходный период даже Михаил, прикованный к инвалидному креслу, чувствовал, как природа освобождается от зимней спячки. Город за окном его квартиры постепенно оживал, обретая новые звуки и краски, и, несмотря на свои физические ограничения, он не мог не замечать, как весна касается его души. Каждое утро он просыпался от звона капели и щебетания птиц, вернувшихся с юга. Через приоткрытую форточку в комнату проникал свежий, ещё прохладный воздух, пропитанный ароматами тающего снега и пробивающейся зелени. Это дыхание обновляющейся природы давало ему силы даже в те дни, когда боли его были сильнее обычного, а упражнения, которые он выполнял с таким усердием, казались бесполезными. Лучи апрельского солнца, становившиеся всё теплее с каждым днём, или запах влажной земли, доносящийся с улицы, давали ему понять, что жизнь продолжается, и надежда всё ещё жива. В эти апрельские дни Михаил особенно остро чувствовал, как жизнь вокруг него начинает бурлить. Везде царило оживление: дети, выбегающие на просохшие участки двора, люди, снимающие тяжёлые зимние куртки, первые весенние цветы, пробивающиеся сквозь остатки снега. Звуки города становились всё громче: шум машин, очищающих улицы от зимнего мусора, голоса людей, вышедших на первые весенние прогулки. И хоть Михаил не мог принять в этом непосредственное участие, он ощущал себя частью этого оживающего, полного надежд мира. Апрель нёс с собой обещание тепла и новых возможностей, побуждая даже самые уставшие сердца биться чуточку быстрее в ожидании грядущих перемен.
С момента отъезда Светланы и Вадима Николаевича Михаил неоднократно возвращался в мыслях к предстоящей поездке, назначенной на субботу. Тревога и беспокойство непрестанно его терзали. Неуверенность в своих силах и страх перед возможными трудностями в дороге лишали покоя. В его воображении оживали все мыслимые неудобства и неловкие ситуации, которые могли возникнуть в присутствии Светланы. Когда контроль над собственным телом утрачен, остаётся лишь уповать на благополучный исход. В день поездки, услышав звонок в дверь, Михаил встрепенулся. Он быстро схватил флакон одеколона, разбрызгал его на себя, стремясь хотя бы внешне сохранить достоинство, и приготовился встретить гостей. Вскоре послышался скрежет замка и голос матери, а затем в комнату вошла Светлана. Её присутствие мгновенно принесло Михаилу успокоение. Как и всегда, она излучала уверенность и спокойствие.
– Привет, готов? – спросила она с улыбкой.
– Да, – ответил Михаил, стараясь скрыть волнение.
– Может, чаю выпьете? – предложила Валентина Павловна, обращаясь к Светлане.
– Нет, спасибо, потом… когда вернёмся, – Светлана взялась за ручки коляски и покатила Михаила к выходу.
При виде ступенек Михаил вновь ощутил непроизвольный испуг. Они казались ему непреодолимым препятствием, символом его беспомощности. Однако Светлана не замечала его страха. Она действовала уверенно и спокойно, вселяя в Михаила уверенность. На улице их уже ждал Вадим Николаевич, который, увидев их, широко улыбнулся. Он помог Михаилу пересесть на сиденье своего «Жигулёнка», который выглядел так, словно только что сошёл с конвейера. Складывая коляску и убирая её в багажник, Вадим Николаевич продолжал подбадривать Михаила своими добродушными шутками.
– Если надо будет остановить, ты говори – не стесняйся. Если тяжело, тогда давай вернёмся домой, в другой раз съездим, – Вадим Николаевич сощурился, пристально вглядываясь в дорогу, когда они выехали за город.
– Нет-нет, нормально, – поспешно возразил Михаил, заметив неуверенность в голосе Вадима Николаевича.
Тот внимательно посмотрел на Михаила и снова уставился на дорогу. Повисла некоторая пауза, нарушаемая лишь шумом проезжающих мимо машин.
– Ты выезжал куда-нибудь из города раньше? – спустя пару минут молчания, Вадим Николаевич заговорил снова, его голос звучал более расслабленно.
Михаил кивнул:
– Да, в реабилитационный центр. До этого ездил в горы.
– На отдых? По путёвке? – последовал любопытствующий вопрос.
– Нет, я путешествовал. Дикарём, – ответил Михаил с ноткой гордости.
Вадим Николаевич повернулся и посмотрел на него таким серьёзным, почти пугающим взглядом, что Михаилу стало не по себе. В голове даже промелькнула мысль, что сейчас машина остановится и его высадят на дороге.
– Один? – поинтересовался Вадим Николаевич низким голосом.
– Да.
– Не страшно было? – нахмурившись, продолжал допытываться собеседник.
– Первые дни было немного страшно. Но чувство страха было не главным… Было очень интересно. Я вообще в тот раз впервые выбрался так далеко за пределы города… Всё было впервые…
Вадим Николаевич дослушал его ответ, немного помолчал, обдумывая услышанное, и продолжил своим неторопливым, рассказческим тоном:
– У меня есть сосед через две дачи – Алексеевич, тоже пенсионер. В прошлый сезон – когда яблоки начали вызревать – я, как обычно, ближе к вечеру пошёл на остановку, на последний автобус. Ну и мимо его участка прохожу. Смотрю, а он никуда не собирается. Спрашиваю: «Ночевать, что ли, здесь собрался, Алексеич?» Говорит: «Буду яблоки охранять, чтобы не собрали. У многих уже покрали». Ну, думаю, охраняй. И поехал домой. Через два дня приезжаю, смотрю, у Алексеевича все яблони уже без яблок – собрал, значит. Ещё через недельку где-то подходит он ко мне и рассказывает…
Вадим Николаевич сделал театральную паузу, его лицо озарилось весельем, в предвкушении кульминационного момента истории.
– «Лёг я в тот день вечером, когда ты ушёл, Николаич, в домике и уснул. Проснулся от шума: где-то рядом кричат, хохочут. Я глянул в окошко – ба, мои яблони обирают! Сижу на кровати, ноги ватные, боюсь пошевелиться и молюсь: “Лишь бы в домик не заглянули, лишь бы в домик не заглянули”. Так и просидел до утра в молитве», – передразнил Вадим Николаевич сбивчивую речь своего соседа по даче. Не удержавшись, он захохотал раскатистым, заразительным смехом, вызвав ответный смех у Михаила и Светланы.
Всю дорогу Вадим Николаевич не давал Михаилу и Светлане скучать. Он рассказывал анекдоты, делился интересными историями и даже пел забавные частушки. Дорога в апреле радовала глаз: поля только начинали зеленеть, кое-где ещё виднелись проталины, а голубое небо с редкими облаками обещало скорое тепло. Когда они подъезжали к маленькому населённому пункту, Вадим Николаевич стал серьёзнее. Вчитываясь в названия улиц и всматриваясь в каждую деталь, он искал нужный адрес.
Этот посёлок сплошь состоял из двухэтажных домов с облупившейся краской, по узким улочкам которых бегали маленькие дети, и редких небольших магазинов с выцветшими вывесками. Всё вокруг дышало тихим провинциальным уютом и ностальгией по ушедшим временам. Они петляли между домами около пятнадцати минут, пока наконец не подъехали к одноэтажному строению с зелёной крышей, сразу привлекшему внимание своей ухоженностью. Вадим Николаевич вышел из машины, оглянулся на своих спутников и, подмигнув им, решительно направился к воротам.
– Как себя чувствуешь, Миша? – тихо поинтересовалась Светлана.
– Нормально, спасибо. Похоже, мы приехали?
– Да, наверное.
Через минуту-другую Вадим Николаевич вышел из ворот:
– Не здесь. Дальше поедем.
Они снова отправились в путь и вскоре остановились перед старым, обветшалым двухэтажным домом. Сквозь облупившуюся штукатурку проглядывали кирпичи, но современная отделка фасада с лицевой стороны придавала зданию вид офисного помещения. Невысокое крыльцо с новыми перилами и свежевыкрашенными ступеньками ещё больше усиливало это впечатление.
– Кажется, здесь, – сказал Вадим Николаевич, выходя из машины и осматриваясь.
Он помог Михаилу пересесть в инвалидное кресло и покатил его к крыльцу. Светлана шла рядом.
– Ну что, входите, – бодро произнёс пенсионер, толкая дверь и помогая Михаилу въехать. – Я подожду вас в машине.
Внутри был просторный и светлый вестибюль. Стены и потолок имели слегка пожелтевший оттенок. В центре стоял старенький журнальный столик с журналами с загнутыми краями, а рядом с ним – пустая кружка. Свет проникал через два больших окна с запылёнными стёклами, расположенные напротив входа. Справа от входа была деревянная дверь, а слева простиралась глухая стена, лишённая каких-либо украшений. Вдоль стен стояли обычные деревянные стулья с обивкой из искусственной кожи, большая часть которых была занята. Светлана громко спросила, кто последний, и худой, тёмный молодой человек, сидящий слева, привстав с места, ответил, что он. Она покатила Михаила в его сторону и, остановив коляску возле молодого человека, села на свободный стул рядом.
Михаил чувствовал себя неуютно, впервые после реабилитационного центра оказавшись среди незнакомых людей. Он ощущал на себе любопытные взгляды, и хотя старался не обращать на них внимания, каждый шёпот принуждал его внутренне сжиматься. Вдруг мужчина лет тридцати, сидевший возле двери, вероятно, первый из прибывших, громко предложил Михаилу пройти без очереди. В его голосе звучала настойчивая доброжелательность, и на мгновение вестибюль замер в ожидании реакции Михаила. Это внезапное внимание лишь усилило его неловкость. Его лицо залилось краской, ладони стали влажными, а жгучее желание спрятаться ото всех, исчезнуть из поля зрения окружающих, накрыло с головой. Быстро окинув взглядом мужчину, предложившего пропустить его вперёд, Михаил скользнул глазами в сторону его соседки и ужаснулся: рядом с этим человеком сидела Анастасия – девушка, в которую он был влюблён в школьные годы. Хотя они никогда не были знакомы лично, она училась на два года старше и часто попадалась ему на глаза в школе. Настя была его недосягаемой мечтой – самой красивой и модной, окружённой ореолом недоступности. Её лицо имело почти идеальные пропорции: высокие скулы, аккуратный нос и полные чувственные губы, подчёркнутые ярко-красной помадой. Улыбка, одновременно обольстительная и невинная, могла растопить любое сердце. Её кожа была безупречно белой и гладкой, как у аристократки. Анастасия часто носила такие платья, которые не только подчёркивали её пленительные формы, но и демонстрировали их во всей красе. Её манера двигаться, говорить и улыбаться привлекала множество поклонников, а зелёные глаза смотрели на мир с неизменным самоуверенным блеском.
Сердце Михаила сжалось, когда он заметил, как её глаза, расширенные от шока и изумления, внимательно осматривают его коляску. Он увидел в них отражение своей инвалидности. Волна стыда обожгла его лицо. Михаил ощутил себя совершенно обнажённым, беспомощным и уродливым под этим любопытствующим взором. Он был не человеком, а лишь жалкой оболочкой, скорлупой былого «я». Судорожно вздохнув, он почувствовал, как к горлу подступил ком, сдавливая дыхание. Воспоминания нахлынули лавиной. Михаил вспомнил те дни, когда восхищённо наблюдал за Анастасией в школьных коридорах, мечтая когда-нибудь заговорить с ней или хотя бы обменяться взглядами. Но теперь её глаза выражали не восторг, а жалость – чувство, которого Михаил страшился больше всего на свете. Его переполнила агония унижения и собственной ничтожности. Пульс отбивал бешеный ритм, кровь стучала в висках. Ему захотелось убежать прочь от этого позора. Но ноги… у него больше не было ног, чтобы убежать. Михаил оказался в плену собственной немощи на виду у всех.
Поймав на себе взгляд Михаила, Анастасия резко отвела глаза в сторону и попыталась придать лицу спокойное выражение. Румянец быстро проступил на её щеках, и взгляд заметался из стороны в сторону, избегая встречи с Михаилом. Она нервно заёрзала на стуле, а губы изобразили неестественную улыбку, которая лишь подчёркивала её смятение. Паника, как у человека, которого застали на месте преступления, отразилась в каждом её движении. В попытке скрыть внутреннее напряжение Анастасия схватила своего спутника за руку и заговорила с ним, стараясь придать своему голосу непринуждённость, но вместо этого речь звучала слишком громко и быстро. Она напускала на себя видимость уверенности, однако её мимика и жесты выдавали замешательство.
