Kitabı oku: «Провиденциалы», sayfa 14
Глава 14
День, когда Светлана посетила Михаила, стал переломным в его болезни. С этого момента он начал плести сеть обмана, искусно скрывая свои страдания за фасадом улучшения. Каждый день он уверял мать в своём мнимом выздоровлении, хотя действительность была иной. Нестерпимая боль подчиняла его себе, лишая сна и покоя. В отчаянной попытке справиться с муками Михаил погрузился в изнурительные физические тренировки. Он истощал себя упражнениями до полного изнеможения, пока мышцы не начинали гореть огнём, а сознание не меркло. Этот изнуряющий цикл продолжался бесконечно, день за днём, месяц за месяцем. Шаг за шагом, с железной волей, Михаил отвоёвывал у матери право на самостоятельность. Он научился одеваться, мыться, готовить и даже убирать квартиру, несмотря на своё состояние. Дважды он оказывался на грани, попадал в больницу, но это его не остановило. Спустя полгода титанических усилий Михаил решился на смелый шаг – он попросил мать приобрести ему костыли и убрать инвалидное кресло. Хотя в глубине души он не питал иллюзий о полном выздоровлении, эта просьба стала кульминацией его стратегии: мать поверила в чудесное исцеление, не подозревая об истинном положении дел. Костыли оказались бесполезны, но Михаил принял жестокое решение: «Лучше ползать самому, лишь бы не разрушить мамины надежды снова». Чудеса не всегда приходят с громом и молнией. Иногда они проявляются в тихих, едва заметных изменениях, которые накапливаются день за днём. Подобно тому, как песчинка к песчинке образует пустыню, так и малые победы Михаила складывались в нечто грандиозное. То, что начиналось как отчаянная ложь во спасение, постепенно превращалось в реальность. Время, когда он лежал беспомощным, неспособным даже пошевелиться, теперь казалось далёким сном, почти забытым кошмаром.
Восстановление тела Михаила шло постепенно, почти незаметно для него самого. Хотя он достаточно уверенно управлялся руками, чтобы пересаживаться с кровати на коляску и обратно, остальная часть тела восстанавливалась медленно. Первые улучшения появились в мышцах спины и корпуса: он мог сидеть чуть прямее и дольше, не ощущая прежней усталости. Затем чувствительность в ногах стала возвращаться, но Михаил не обращал на это внимания. Сначала это были слабые покалывания, потом – более явные ощущения. Он начал различать прикосновения к разным участкам ног, чувствовать разницу между теплом и холодом. Мышцы ног начали откликаться на его усилия, но Михаил воспринимал это равнодушно. Поначалу это были едва заметные подёргивания, затем – слабые, но осознанные движения. Он обнаружил, что может слегка напрячь бедро, согнуть колено, едва заметно повернуть стопу. Каждую неделю он мог сделать что-то новое, но не придавал этому значения, поскольку смирился с тем, что не сможет ходить. Три года прошли как одно непрерывное мгновение, заполненное рутиной: упражнения, боль и мелкие достижения, которые для него ничего не значили. И когда он вышел на самостоятельную прогулку, опираясь лишь на простую трость, его мать была в восторге. Но для Михаила это было не более чем очередным бесполезным достижением в общей картине бессмысленного существования.
Михаил обнаружил себя в мире, ставшем чужим и неузнаваемым. Его тело, восстановленное после долгой борьбы, теперь оказалось чужеродной оболочкой для души, застрявшей в прошлом. В свои двадцать восемь лет он ощущал себя потерянным юношей. Время парадоксально изменило его: физически он окреп, черты лица обрели мужественность, но внутри таилась растерянность и неприкаянность. Не находя себя в настоящем, Михаил погрузился в воспоминания о беззаботном детстве. Его взгляд потускнел, а слова стали редкими гостями. Мать с тревогой наблюдала, как сын ускользает в недоступные ей дали. Спасением для Михаила стал лес. Ежедневно он уходил в эту зелёную обитель, где среди высоких деревьев и шепчущей листвы находил подобие покоя. Здесь, в глубокой тишине, исчезала пропасть между прошлым и настоящим. Аромат хвои уносил его в мир детских приключений и тайных убежищ. Но возвращение домой каждый раз становилось болезненным столкновением с реальностью. Поддерживать видимость нормальной жизни становилось всё труднее. Мать пыталась достучаться до сына, но Михаил отгораживался от её попыток, боясь растревожить старые раны.
Зима не остановила его лесных паломничеств. Напротив, заснеженный лес открыл новое измерение уединения. Михаил часами бродил среди сугробов, оставляя одинокие следы. Он начал создавать загадочные композиции из снега – своеобразный тайный язык, разговор с самим собой и окружающим миром. В холодные дни он разводил костёр, проводя долгие часы в размышлениях. Эта деятельность стала для Михаила терапией, способом выразить невысказанное. Мать, замечая обмороженные щёки сына и запах дыма от его одежды, молча вздыхала, понимая, что лес стал для него чем-то большим, чем просто прогулкой. Дни сливались в монотонный поток, где проблески прошлого чередовались с отчаянными попытками найти себя в настоящем. Михаил балансировал на грани двух миров, не принадлежа ни одному из них полностью. Однажды, сидя на кухне с матерью за чаем, он заметил её задумчивый взгляд и почувствовал, что она хочет что-то сказать. Наконец, она не удержалась и спросила:
– Что с тобой, Миша?
– Ничего. Так, вспомнилось. Помнишь, как я готовился к вступительным экзаменам? Когда у меня был всего месяц на подготовку, и я за четыре недели прошёл всю школьную программу по математике, физике, русскому и английскому языкам? – он засмеялся, но в его смехе было больше горечи, чем веселья. – Я вот подумал, зачем надо было изучать десять лет то, что можно было изучить за месяц?
Они некоторое время молча смотрели друг на друга. В их взглядах отражались годы совместных усилий, тревог и надежд.
– А помнишь, нам выдали один раз учебники по биологии в восьмом классе, один учебник на двух человек? Учебник сначала полгода пролежал у меня дома, а потом полгода – у Димы. И ни он, ни я так ни разу в него и не заглянули, – Михаил снова засмеялся, но на этот раз смех был тёплее, наполненный ностальгией.
Мать, которая всё это время казалась погружённой в свои мысли, не выдержала:
– Она работает там же, в библиотеке.
Михаил удивлённо поднял брови. Он хотел что-то сказать, но вместо этого только приоткрыл рот и замолчал, опустив взгляд в свою кружку.
– По вторникам и четвергам сидит на абонементе. Сегодня вторник, – уточнила Валентина Павловна.
Михаил закусил губу, размышляя о том, что услышал.
– Да я обидел её. Такие обиды не прощают, – с горечью произнёс он, пытаясь оправдаться перед собой больше, чем перед матерью за то, что ничего не предпринял и продолжает бездействовать в отношении Светланы.
Мать с решимостью в глазах вскочила со стула:
– Но извиниться-то можно?!
Она вышла из кухни, а когда вернулась, положила перед ним на стол книгу про Гарри Поттера, которую подарила ему на день рождения.
– Возьми её и отнеси в библиотеку. Сейчас, похоже, кроме этого никто ничего не читает. А библиотеки переживают не лучшие времена – будут рады любой книге.
Склонив голову в знак согласия, Михаил погрузился в себя. Взор его ненадолго устремился к окну, привлёкшему его внимание на короткий период. После взятой на раздумья паузы он обратился к матери с вопросом:
– А Достоевский у нас есть?
Валентина Павловна, слегка нахмурившись, вышла и вскоре вернулась с несколькими старенькими книгами в руках.
– Вот, есть «Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы», «Село Степанчиково и его обитатели».
– «Братьев Карамазовых» давай отнесу. Она про них что-то рассказывала. О чём эта книга?
– О чём книга? – переспросила Валентина Павловна, усмехнувшись. Её глаза загорелись, заметив интерес сына. – Да сто лет тому назад это было, как я читала. Возьми сам, почитай – узнаешь.
Она снова вышла и вернулась с кошельком. Достав из него деньги, Валентина Павловна положила их перед сыном.
– Возьми, езжай на такси. Частники стоят там же, где останавливаются маршрутные такси.
Михаил, глядя на деньги, вопросительно посмотрел на мать.
– Так дорого сейчас стоит такси?
– Останутся – пригласи её куда-нибудь… Сходите вместе в кафе, – мягко ответила Валентина Павловна. Её ладонь опустилась на руку сына. – Ладно, мне пора на работу.
Она вышла из кухни, оставив Михаила в глубокой задумчивости. Долгие минуты он смотрел на книги, деньги и пустую кружку. В его сердце разгоралась борьба между страхом и надеждой, прошлым и будущим, а в голове зарождался план действий, пробиваясь сквозь привычное безразличие и тяжёлую апатию. Но как только дверь за Валентиной Павловной закрылась, его решимость угасла – Михаил быстро утратил тот настрой, который поддерживала в нём мать. Вернувшись в свою комнату, он лёг на кровать и включил телевизор, где были лишь пустые передачи и шумные шоу, не способные удержать его внимание. Спустя несколько минут он выключил телевизор и взял в руки книгу про Гарри Поттера, надеясь, что чтение отвлечёт его. Вскоре он закрыл её, отложил в сторону и принялся за упражнения. Он старательно выполнял каждое движение до тех пор, пока мать не вернулась домой. Она не задала ни одного вопроса, только молча забрала со стола деньги.
Через месяц Валентина Павловна неожиданно объявила о своих планах: она собиралась взять отпуск и провести пару недель в санатории с коллегой. При этом ей нужно было удостовериться, что Михаил справится самостоятельно в её отсутствие.
– Я справлюсь. Ты можешь спокойно отдыхать, ни о чём не заботясь, – хоть для Михаила мысль об отсутствии матери в течение двух недель была пугающей, он всё же заставил себя улыбнуться и успокоить её.
Неделю спустя, собрав сумку, мать уехала, и Михаил остался один в опустевшей квартире. Тишина, наступившая после её отъезда, поначалу казалась Михаилу давящей. Он мог легко провести целый день, ни разу не обратившись к ней с разговором. Но её присутствие всегда ощущалось. Теперь же, даже если возникало желание поговорить, не было никого, кому можно было бы открыть свои мысли. Первые дни без матери тянулись невыносимо долго, несмотря на то, что распорядок его жизни оставался прежним, пока он не начал привыкать к одиночеству.
Однако внезапный звонок в дверь нарушил этот ритм. Услышав привычный гудящий звук старого электрического звонка, сердце Михаила сжалось: он тут же вспомнил о Светлане. Он тихо подошёл к двери и прислушался. Звонок прозвучал снова. Через минуту раздался стук. Михаил боялся даже посмотреть в глазок, опасаясь, что его могут заметить. Спустя десять минут он услышал, как хлопнула подъездная дверь.
Окна кухни и гостиной, где спала мать, выходили во двор. Осторожно, словно вор в собственном доме, Михаил пробрался к одному из них. Слегка отодвинув штору, он заметил Светлану, сидящую на лавочке возле подъезда. Паника охватила его, и Михаил начал метаться по квартире, не находя себе места, пока не улёгся на кровать. Но долго лежать он не смог. Встав, Михаил принялся нервно ходить по комнате, приглаживая рукой волосы. Спустя десять минут он снова попытался лечь, но вскоре вновь вскочил. В конце концов, он осторожно вернулся в комнату матери и выглянул в окно – Светлана всё ещё сидела на лавочке. Не выдержав, он взял трость, тихо проскользнул на лоджию и вышел из дома, направившись к лесу. Сначала он шёл быстро, но постепенно шаг замедлился. С каждым шагом от дома Михаил ощущал, как отступает гнетущее чувство вины. Его уход превращал ложь в правду: действительно никого нет дома. Зелёная роща приняла его в свои объятия, даря иллюзию безопасности.
Прогулка затянулась на несколько часов и, кто знает, сколько бы ещё продолжалась, если бы густые кроны деревьев не зашумели под напором усиливающегося ветра, и небо не затянулось мрачными тучами, предвещая не просто дождь, а настоящую грозу. Инстинкт самосохранения побудил Михаила поспешить домой. Он шёл размеренно, но вскоре шаг пришлось ускорить. Яростный ливень настиг его на последнем рывке к дому, мгновенно промочив одежду и превратив лёгкий спортивный наряд в тяжёлую, плотно прилегающую ткань. Войдя в квартиру, Михаил прислушался: тишина. Он осторожно приблизился к окну, сердце гулко стучало в груди. Отодвинув штору, он облегчённо вздохнул: лавочка у подъезда пустовала.
Михаил стянул с себя промокшую насквозь одежду, развесил её на спинке стула и облачился в сухое. Тепло и комфорт окутали его мягким одеялом. Спокойствие комнаты рассеялось, когда ожил голубой экран, а сам Михаил направился на кухню. Вскоре зашумел чайник, и на столе появилась коробка с тортом – сладкое лекарство от нервного напряжения.
Но даже в этой уютной обстановке мысли о Светлане продолжали преследовать его. Они крались по краю сознания, как тени в сумерках, становясь всё отчётливее с каждой минутой. «Успела ли она укрыться от дождя? Когда она ушла?» – эти вопросы пульсировали в висках, требуя ответов и не позволяя полностью расслабиться. Михаил пытался отогнать эти мысли, но чем больше он старался их игнорировать, тем настойчивее они становились. Разрозненные вопросы постепенно сливались воедино, превращаясь в тревожное предположение: «А что, если она вовсе не ушла? Вдруг она просто укрылась от дождя где-то поблизости?» Это опасение осело в его сознании тяжёлым грузом, не отпуская.
Михаил бесшумно проскользнул в комнату матери. Его взгляд жадно впился в панораму за окном. Двор и лавочка возле подъезда были пустынны. Он отвернулся, готовый вернуться к своему чаю, но неясное беспокойство удержало его – тень сомнения мелькнула на периферии его зрения. Повинуясь интуиции, Михаил ещё раз приник к стеклу и в следующий миг отшатнулся, поражённый увиденным: под козырьком, частично скрытые косой опорной стойкой, виднелись женские ноги. Верхняя часть тела оставалась спрятанной, но Михаилу хватило и этого. Знакомые туфли, которые он видел несколько раз, не оставляли сомнений – это была Светлана. Она всё ещё была там, терпеливо ожидая его.
Сердце сдавило болью, и кровь гулко ударила в виски. Он отпрянул от окна, но её образ отпечатался на сетчатке глаз. Комната превратилась в тесную клетку. Он снова заметался по квартире, а мысли вихрем закружились в голове – беспорядочно и тревожно. Каждая секунда звенела в ушах набатом. Внутри бушевала буря: страх сталкивался с долгом, стыд боролся с решимостью. Груз вины, тяжёлый как могильная плита, стал невыносимым. Хотелось сбросить его немедленно, разбить вдребезги эту мучительную неопределённость.
С решимостью приговорённого он двинулся в свою комнату. Пальцы плясали, не слушаясь, пока он стягивал с себя сухую одежду. Влажная ткань спортивного костюма холодила кожу, вызывая невольную дрожь. В затхлом пространстве комнаты каждый его осторожный шаг к лоджии отдавался громче монотонного бормотания телевизора, напоминая о неотвратимости суда совести. Огибая дом, Михаил впитывал каждую деталь окружения: грубая фактура стен маячила совсем рядом, запах мокрого асфальта густо стоял в воздухе, а шелест листвы врывался в сознание, как шёпот судьбы – все эти ощущения врезались в память, предвещая грядущие перемены.
Его сердце затрепетало, как пойманный мотылёк, когда он увидел Светлану, шагнувшую ему навстречу. На ней было длинное скромное платье, а глаза скрывались за массивными очками в коричневой оправе. В сочетании с её неброской внешностью и старомодной одеждой эти очки создавали впечатление человека, застрявшего во времени, или того, кто настолько погружён в свой внутренний мир, что всецело пренебрегает современными фасонами. В уголках глаз появились тонкие морщинки, глаза стали глубже и выразительнее. Бёдра обрели ещё более выраженные формы, придавая ей материнский вид. Напряжение между ними было физически ощутимым.
– Привет! – в этом простом слове смешались неловкость, надежда и толика страха. Дефект речи остался, но она, очевидно, научилась лучше с ним справляться. Голос стал чуть ниже. Глаза беспокойно бегали, не в силах остановиться на лице Михаила. – Я ненадолго… я спешу, – торопливо говорила она, даже не дожидаясь ответного приветствия. Её руки непроизвольно сжимались и разжимались. – Я пришла не просто так. У меня есть предложение… вернее, просьба.
Михаил стоял молча, ошеломлённый её внезапным появлением и переменами, которые произошли с ней. Светлана глубоко вздохнула, собираясь с мыслями:
– Я работаю там же, в библиотеке. Честно говоря, у нас сейчас дела идут немного хуже – люди меньше читают, интернет развивается… – она на секунду замолчала, её взгляд потупился. Стряхнув оцепенение, Светлана продолжила: – Но мы не сдаёмся! У нас есть проект – «Люди как книги»! Каждую неделю мы приглашаем человека, чья жизненная история может что-то дать другим. Он делится ею, отвечает на вопросы. Как… как открытая книга.
Она сделала паузу, пристально глядя на Михаила, пытаясь прочесть его мысли.
– Это помогает нам привлечь внимание к библиотеке. И я подумала… может быть, ты мог бы принять участие?
Ещё не придя в себя от её неожиданного появления, Михаил оказался вновь ошарашен её словами. Мысль о публичном выступлении вызвала в нём острый дискомфорт – всё равно что его вытолкнули из тени на яркий солнечный свет без предупреждения. В воображении Михаила возникли образы: незнакомые лица, направленные на него взгляды, полные ожидания чего-то… По спине пробежала холодная дрожь, распространяясь по всему телу. Он ощутил себя беззащитным и открытым, будто уже стоял перед полным залом людей. Его привычный мир был в опасности…
Светлана, заметив напряжение Михаила, мягко улыбнулась и перешла на более спокойный тон:
– Ты не переживай так. Я, кажется, напугала тебя, говоря о выступлении. На самом деле, у нас собирается совсем немного людей. В основном это наши постоянные читатели – люди, которых ты, возможно, даже встречал раньше, когда заходил в библиотеку. Помнишь, как тогда мы собирались по воскресеньям? Это то же самое. Придёшь?
Как только слова Светланы о воскресных посиделках достигли сознания Михаила, напряжение, сковывавшее его тело, начало медленно отступать. Он почувствовал, как тугой узел в груди постепенно ослабевает, позволяя сделать первый за долгое время полноценный вдох. Он вспомнил их встречи в библиотеке, лица этих людей, собирающихся непонятно для чего, и идея рассказать что-нибудь им о себе уже не казалась такой пугающей. Михаил поднял глаза и встретился взглядом со Светланой. В её глазах мелькали неподдельный интерес и робкая надежда. Эта искренность в её взгляде затронула что-то глубоко внутри него. Он вдруг осознал, насколько важным должен быть этот проект для неё, для её работы, для самой библиотеки. Михаил почувствовал острую необходимость как-то искупить свою вину, сделать что-то, что могло бы помочь ей. Глядя на Светлану, на её решительное, но в то же время уязвимое выражение лица, Михаил понял, что не может отказать. Это была не просто просьба о помощи – это была возможность исправить свою прошлую ошибку.
– Да, конечно, – хрипло и неуверенно выдавил он из себя.
Лицо Светланы мгновенно преобразилось. Тени беспокойства рассеялись, уступив место яркой, почти детской радости. Её глаза заблестели, а щёки слегка порозовели от волнения.
– Спасибо! Встреча в это воскресенье, в три часа дня, в абонентском зале, – её слова вылетали торопливо, перескакивая друг через друга. В этой спешке чувствовалось не только облегчение, но и страх – страх, что промедление может разрушить этот хрупкий момент согласия. – Пока! До воскресенья! – выпалила она и, не дожидаясь ответа, резко развернулась и почти побежала прочь.
Михаил остался стоять, глядя вслед удаляющейся фигуре Светланы. Его охватил горячий и удушающий стыд от осознания, что он даже не поинтересовался, как у неё дела, не предложил войти хотя бы формально, не пригласил на чашку чая, не проявил элементарного гостеприимства. Годы затворничества стёрли все его социальные навыки, превратив его в неуклюжего, неспособного на простую вежливость человека.
Вместе с тем, его удивило, что Светлана никак не прокомментировала его нынешнее состояние. Последний раз они виделись три года назад, когда он был прикован к постели с переломом позвоночника. Теперь же он стоял перед ней на своих ногах, а она не придала этому никакого значения.
Несмотря на это, Михаил почувствовал, как тяжесть, годами давившая на его плечи, немного ослабла: возможность помочь Светлане, внести свой вклад в её проект, пусть даже самый незначительный, принесла ему чувство внутреннего покоя и радости.
