Kitabı oku: «Провиденциалы», sayfa 19
Глава 19
Покинув квартиру Дмитрия, Михаил ринулся к библиотеке. Осеннее солнце робко освещало городские улицы – окутывая их сдержанной романтикой. Золотистые листья кружились в воздухе, а прохладный ветерок ласково касался лица Михаила, играя с прядями его волос. Однако природная идиллия не могла отвлечь его от цели. В голове Михаила пульсировала одна-единственная мысль, настойчивая как биение сердца: он должен ещё раз встретиться с Кириком. Эта идея гнала его вперёд, заставляя ноги двигаться быстрее.
Но стремление попасть на приём к Кирику натолкнулось на непреодолимую преграду – географическое невежество Михаила. Его жизнь глубоко укоренилась в родном городе, не позволяя ступить и шагу за его границы. Даже редкие вылазки в неизведанные земли не смогли привить ему чувство направления. В лабиринте улиц родного города Михаил блуждал, как в дремучем лесу, а за его пределами и вовсе терялся в четырёх соснах. Север и юг для него были не более чем абстрактными понятиями, а названия других населённых пунктов области звучали экзотичнее, чем имена далёких планет. Сейчас, как никогда прежде, Михаилу требовался Вергилий для этого путешествия по кругам неизвестности – Вадим Николаевич, однажды проведший его через топи незнакомых дорог к таинственному обиталищу Кирика.
Ворвавшись в библиотеку, Михаил принялся лихорадочно искать Светлану, намереваясь расспросить её о месте жительства Вадима Николаевича.
Загадка: с чего Михаил взял, что Светлана столь же безнадёжна в местной топографии, как и он сам? Возможно, седины Вадима Николаевича сыграли роль демаркационной линии в этом заблуждении. В голове Михаила незримо возник Кавказский хребет поколений: по одну сторону – умудрённые опытом старожилы, знающие каждую трещину в асфальте, по другую – зелёная молодёжь, для которой что соседний двор, что Сахалин – одна география. К этому племени картографических профанов он автоматически причислил и себя, и Светлану. Впрочем, наши догадки о причинах такого суждения Михаила, как и его собственный замысел, оказались не более чем упражнением для ума, поскольку жизнь, подобно опытному режиссёру, решила обойтись без лишних сцен: как только Михаил заглянул в читальный зал, он сразу же заметил знакомую сгорбленную фигуру за одним из столов.
– Вадим Николаевич, добрый день! – выпалил Михаил, подлетев к столу.
– Миша! «Какие люди в Голливуде!» – пенсионер оторвался от книги, артистично пропев строку из хита группы «Комбинация». – Хотел послушать твоё выступление – Светлана говорила, – но старость, знаешь ли… Пришлось поваляться в постели. Как твои дела? Как матушка?
– Нормально, Вадим Николаевич, всё в порядке… Я хотел вас кое о чём спросить…
– Весь обращён в слух, – лицо пенсионера приняло серьёзный вид.
– Помните, вы в тот раз возили нас со Светланой к Кирику? Куда вы нас возили?
– Перекладное. А что стряслось?
– Мне надо повидаться с этим человеком. Не могли бы вы мне объяснить, как туда можно добраться?
Пенсионер погрузился в раздумья, перебирая в уме, как в картотеке, маршруты и расписания, ведущие в ту сторону.
– Ты когда хочешь ехать?
– Сейчас.
– Сейчас? – переспросил Вадим Николаевич с такой интонацией, будто услышал это наречие впервые.
– Да, у меня к нему срочное дело, – впервые с момента знакомства с Михаилом, Вадим Николаевич увидел в его глазах настойчивую решимость.
– Сейчас ты вряд ли… – Вадим Николаевич покачал головой. – А до завтра дело не может подождать?
– Мне бы очень хотелось успеть сегодня… – в голосе Михаила вдруг прозвучала та особая интонация, с которой дети выпрашивают у родителей заветный подарок.
Уставившись в пустоту перед собой, пенсионер откинулся на спинку стула и упёрся обеими руками в столешницу. Его большие пальцы нырнули под край, а остальными он начал танцевать по краю стола, выстукивая ритм какой-то мелодии. Последовала пауза, после чего Вадим Николаевич, вернувшись из астрального путешествия, объявил:
– Вот как мы поступим, молодой человек: я сейчас заканчиваю чтение, сдаю книгу и иду домой. А ты сидишь здесь и через…, – он отогнул край рукава рубашки, обнажая циферблат часов, – через тридцать минут выходишь на крыльцо и ждёшь меня там. Я подъезжаю на своём «Жигулёнке», и мы вместе едем в Перекладное. Как тебе такой вариант, годится?
– Я не хотел вас беспокоить, Вадим Николаевич, – растерянно забормотал Михаил, пытаясь отказаться от столь обременительной услуги, но Вадим Николаевич уже начал собирать со стола свои вещи.
– Через полчаса жди меня у входа, – сказал своё последнее слово пенсионер и направился к библиотечной стойке.
Михаил сел за стол. Теперь, когда вопрос о том, как добраться до Кирика, был решён, он сосредоточился на содержании предстоящей беседы. Вопросы, которые он собирался задать, и возможные последствия этой встречи для его судьбы не давали ему покоя. Ещё месяц назад такие мысли не вызвали бы у него такого беспокойства. Вероятнее всего, они бы даже не возникли. Но обстоятельства изменились. Михаил вспоминал неприятное впечатление, оставленное этим человеком своим грубым, бесцеремонным поведением. Тогда он принял всё за чистую монету. «Может, это была игра, и у медали есть оборотная сторона? Истина проявится с первых минут встречи. Он вряд ли станет вновь разыгрывать спектакль. Либо останется прежним резким человеком, либо с самого начала окажется совсем другим…» Размышления Михаила прервало лёгкое прикосновение к плечу. Он обернулся – перед ним стояла Светлана.
– Вадим Николаевич сказал, что вы с ним собираетесь ехать в Перекладное… к этому человеку, – произнесла она, стараясь при этом выглядеть равнодушной, но не в силах полностью скрыть свою обеспокоенность.
Михаил молча кивнул, сделав это рефлекторно. В тот момент, когда он увидел её, всё его внимание переключилось на выражение её лица и движения, а не на смысл слов. Он внимательно всматривался в лёгкий румянец на щеках Светланы, в её чуть приоткрытые губы и влажный блеск глаз. Он видел её насквозь, различая каждую эмоцию, каждый её оттенок. Осторожные, слегка дрожащие движения рук Светланы, её напряжённая поза и попытки выглядеть безучастной раскрывали перед Михаилом её внутреннее смятение. Он ощущал её волнение, трепет и что-то ещё, подспудно теплившееся внутри. Это новое чувство глубокой связи с другим человеком было для него непривычным.
– После того раза всё изменилось… – Светлана замялась. – Не в лучшую сторону… Та встреча… она не пошла тебе на пользу… Это мы тебя уговорили ехать к нему… – прошептала она, и в этом тихом голосе звучали отголоски вины и тревоги. Светлана нервно переплела пальцы, сдерживая порыв прикоснуться к его руке.
Михаил почувствовал, как краска стыда заливает лицо. Перед глазами вспыхнула картина той ссоры дома, жестокие слова, которые он тогда бросил ей в лицо. Не в силах выдержать её взгляд, он отвёл глаза; правая рука машинально взметнулась к чёлке.
– В прошлый раз я приехал к нему на коляске, и… – он запнулся, мучительно подбирая слова. Груз прошлой вины сковывал его речь, – у меня было отчаянное положение… К тому же, всё изменилось к худшему гораздо позже того случая… Когда я решил, что никаких улучшений уже не будет.
– Можно я тоже поеду с вами?
Вопрос поразил Михаила. Его взгляд пробежал по её лицу, затем по часам на стене библиотеки, и вновь вернулся к ней. Она не просто хочет поехать – она согласна бросить всё прямо сейчас – свою работу, свои обязанности, потратить полдня на дорогу. Светлана намерена сопровождать его не из жалости, не потому что он не может передвигаться самостоятельно, а хочет быть рядом с ним, поддержать его в этот важный момент. Михаил глядел на Светлану, будто заново открывая её для себя. Её самоотверженность, готовность отложить свои дела и работу ради него глубоко тронула Михаила, перевернув что-то в его душе. И это ощущение сопровождало его даже тогда, когда они уже сидели в машине.
Любопытство Вадима Николаевича сыграло на руку Михаилу, отвлекая от тревожных мыслей и позволяя целиком окунуться в воспоминания о недавней поездке. Всю дорогу Вадим Николаевич засыпал Михаила вопросами о его турне. Михаил с головой нырнул в рассказ о своих путешествиях по близлежащим городам. Глаза его загорелись, повествуя о том, как эти поездки распахнули перед ним двери в совершенно иной мир.
Он красочно описывал город, где зал бурлил энергией молодёжи, вспоминал другое место, где собрались в основном люди среднего возраста, многие из которых лишились работы после закрытия местного завода. Михаил делился впечатлениями о величии старинных зданий в одном городе и о том, как трепетно жители другого хранят историческое наследие.
Но самым удивительным, по словам Михаила, стало то, что в каждом уголке, несмотря на все трудности, в глазах людей светилась надежда. Михаил с жаром рассказывал, как эти поездки изменили его самого. Теперь каждое его выступление превратилось в искренний, живой диалог с аудиторией. Эти путешествия не только повлияли на других людей, но и закалили самого Михаила, сделав его более зрелым и мудрым оратором и человеком.
Остановившись у знакомого дома, Михаил и Светлана вышли из машины. Здание выглядело ещё более обветшалым, чем раньше. Отвалившаяся штукатурка обнажила ещё больше кирпичей, а хорошо отделанный фасад у входа поблёк и облез. Крыльцо покрылось трещинами, а краска на ступеньках местами стёрлась. Они направились к двери, и Михаил протянул руку к ручке. Обнаружив её запертой, он впал в ступор: Михаил предчувствовал подобное развитие событий, но упрямо отмахивался от этих мыслей, тешась иллюзией, что на месте всё само собой как-нибудь устроится. Теперь, оказавшись неготовым к такому повороту, он стоял перед закрытой дверью, глупо уставившись на потрескавшуюся краску и ржавые петли, ожидая чуда.
Увидев замешательство Михаила, Светлана решительно взяла инициативу в свои руки и уверенно постучала в дверь. Стучать пришлось долго. Им открыла та самая помощница Андрея Владимировича, которую они видели в прошлый раз. Её лицо осунулось, в волосах появились седые пряди, а глубокие морщины вокруг глаз усиливали её усталый облик.
– Андрей Владимирович уже давно прекратил приём посетителей, – вежливо ответила она на их вопрос о консультации, внимательно изучая Михаила. – Этот дом теперь закрыт для всех визитов, без исключения. Таково распоряжение… – она внезапно замолчала. – Позвольте уточнить, вы уже бывали здесь раньше? – обратилась она прямо к Михаилу.
– Да, – подтвердил он.
– В коляске? – глаза женщины впились в собеседника, ожидая подтверждения своей догадки.
– Да, – снова согласился Михаил.
– Проходите, – она широко распахнула перед ними дверь, и они опять оказались в том самом вестибюле, где в прошлый раз было многолюдно.
На этот раз холл встретил их зловещей тишиной. Пыль толстым слоем укрывала стулья и подоконники. Старенький газетный столик покосился, а лежавшие на нём журналы пожелтели от времени. Окна затянула паутина. Лишь дверь, ведущая в кабинет Андрея Владимировича, казалась нетронутой временем – единственный признак того, что здесь кто-то всё же бывает. Помощница прошла вперёд, и её шаги отозвались эхом в пустоте, поднимая пыль, которая закружилась в редких лучах света, пробивающихся сквозь замутнённые стекла.
– Андрей Владимирович сейчас принимает очень редко, – тихо произнесла она, ведя их по знакомому маршруту к кабинету. – Его здоровье сильно пошатнулось в последние годы. Но для вас он, возможно, сделает исключение… Подождите минутку.
Она скрылась за дверью. Спустя пятнадцать-двадцать минут дверь отворилась, и помощница поманила Михаила рукой. Дождавшись, когда он переступил порог, она прикрыла за ним дверь. Пройдя вперёд, женщина жестом указала ему на ту же дверь, за которой в прошлый раз он встречался с Андреем Владимировичем. Михаил достал из внутреннего кармана куртки деньги и протянул их помощнице.
– Здесь сто у.е., – прошептал он. – Этого достаточно?
Женщина взяла купюры, улыбнулась и кивнула:
– Этого достаточно. Проходите, он вас ждёт.
Михаил взялся за ручку двери, слегка подрагивающей рукой надавил на неё и потянул створку на себя. Старые петли заскрипели, и из-за двери повеяло затхлым, застоявшимся воздухом. Глубоко вдохнув, он шагнул внутрь.
Андрей Владимирович сидел в том же глубоком кожаном кресле. Правая рука, ещё более сухая и узловатая, с выступающими венами, лежала на подлокотнике. Он медленно, с видимым усилием, снял её оттуда и плавным, но уже не таким уверенным движением описал полукруг в воздухе в направлении стула, стоявшего напротив. Вернув руку на прежнее место, Кирик этим бессловесным жестом встретил дорогого гостя. Он чуть наклонил голову вперёд, и его морщинистое лицо приняло сосредоточенное выражение. Брови, поседевшие почти добела, чуть сошлись к переносице, а губы, ставшие тоньше, плотно сжались. В его позе чувствовалась некоторая усталость и болезненность. Комната вокруг не изменилась, разве что некоторые фигурки на стеллаже, замеченные Михаилом в прошлый приход, исчезли.
– Добрый… – Михаил осёкся на полуфразе, не зная, как правильно сказать: был ли сейчас всё ещё день или уже наступил вечер. – Я уже был у вас раньше… – он намеренно растягивал слова, словно закидывая невод в тихие воды молчания Андрея Владимировича. Михаил надеялся выудить хоть слово, хоть жест, что помогло бы ему разгадать истинную сущность этого человека. Была ли то искусная игра при их прошлой встрече, или Андрей Владимирович и вправду таков?
Тишина давила на Михаила, понуждая его продолжать:
– Сначала я подумал, что вы просто… не очень компетентны в том деле, за которое взялись. – Он сделал паузу, ожидая реакции, но её не последовало. – Но потом мне стали известны некоторые подробности из жизни людей, которые посещали вас в тот же день, что и я…
Михаил снова замолчал, впившись взглядом в лицо Андрея Владимировича, ища хоть намёк на эмоцию. Ничего.
– Мне показалось довольно необычным, что все посетители – или почти все – в итоге получили, если так можно выразиться, то, о чём они просили… чего желали…
– Сколько?
Вопрос Андрея Владимировича рассёк речь Михаила, словно удар хлыста, сбив его с мысли. Его глаза расширились от изумления, брови взлетели вверх, а губы беззвучно зашевелились, пытаясь сформулировать ответ. Смысл вопроса ускользал от его понимания.
– Простите… Я не совсем понял смысл вашего вопроса…
– Подробности из жизни скольких людей вам стали известны? – Андрей Владимирович задал вопрос с холодным безразличием, всё равно что обсуждал погоду, а не судьбы людей.
– Вместе со мной – пятеро. Смертельные диагнозы врачей, поставленные двоим из них, спустя примерно полгода после посещения вас, были признаны ошибочными. Женщина, которую признали бесплодной и которой вы посоветовали усыновить ребёнка, родила двоих. Я – встал на ноги после перелома. И последний…
Кирик сделал небрежный жест сухой ладонью, словно отметая важность сказанного:
– Не такое уж большое количество совпадений. Помню, как в одном казино на красное в рулетке выпало более семнадцати раз кряду, – Андрей Владимирович говорил лениво, почти вальяжно. Взгляд скользил по Михаилу рассеянно, мысли витали где-то далеко. Слова лились неторопливо, пропитанные безразличием и лёгкой иронией долгожителя, для которого мир уже не таил былой таинственности. – Вы пришли расспросить меня про секрет Полишинеля?
– Чей секрет? – лицо Михаила в очередной раз исказилось гримасой недоумения. На этот раз он выразил его при помощи бровей, плотно сомкнув их на переносице.
– Секрет Полишинеля, – с расстановкой произнёс Кирик, смакуя каждый слог французского выражения. – Или, говоря по-русски, – тайна, известная всем. – Он склонил голову набок, изучая реакцию Михаила. Его сухие губы изогнулись в лёгкой усмешке, будто он наслаждался этим моментом просвещения. – Полишинель… это комический персонаж кукольного театра во Франции. Чем-то похож на нашего Петрушку.
Всё это время Андрей Владимирович сохранял выражение терпеливого учителя, готового повторить урок столько раз, сколько потребуется, чтобы даже самый непонятливый ученик постиг его суть.
– Тайна, известная всем? Петрушка? – переспросил Михаил, не скрывая растерянности.
– Всем и каждому, без исключения, – кивнул Андрей Владимирович. – «Тише едешь – дальше будешь», «Не дели шкуру неубитого медведя», «Чтобы поймать рыбу, нужно забросить удочку туда, где её нет», «Хочешь мира – готовься к войне», «Банк выдаст вам кредит, когда он будет вам не нужен», «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», «Чтобы найти работу своей мечты, нужно сначала отказаться от неё», «Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится», я могу продолжать бесконечно – откройте любую книгу, и вы найдёте её там.
– Найду что? – медленно повторил Михаил, пытаясь связать услышанное с тем, что постепенно начинало складываться в его сознании.
Кирик мельком взглянул в сторону, обдумывая, как лучше разъяснить свои слова, и через мгновение его взгляд снова вернулся к Михаилу.
– Какую книгу вы прочли недавно?
Михаил сидел, погружённый в глубины своих мыслей. Его расфокусированный, отрешённый взгляд блуждал где-то далеко, за пределами реальности. Ссутулившись, он опустил голову, запутавшись в лабиринтах раздумий. В сознании мелькали обрывки воспоминаний, фрагменты разговоров и детали, ранее казавшиеся незначительными, но теперь обретавшие новый, глубокий смысл. Внезапно он вынырнул из омута раздумий. Михаил моргнул, возвращаясь в реальность, и произнёс первое, что всплыло в его затуманенном разуме:
– А? Читал? Достоевский… – произнёс он и вновь погрузился в бездну своих мыслей, стремясь распутать клубок вопросов, требующих немедленных ответов. Его разум лихорадочно искал способы связать обрывки информации в цельное понимание.
– Что-нибудь конкретное? Название? – осторожно уточнил Кирик после паузы.
Михаил перевёл на него отсутствующий взгляд, едва осознавая его присутствие. Его глаза смотрели сквозь Андрея Владимировича, в никуда, фокусируясь на чём-то, видимом только ему. Последовала гробовая тишина, во время которой Михаил отчаянно пытался распутать хаос мыслей, теснившихся в его голове. Каждая идея, каждое предположение порождало десятки новых вопросов, создавая в его сознании настоящий водоворот. Наконец, вопрос Кирика пробился сквозь пелену раздумий. Михаил встрепенулся, часто моргая, возвращаясь в реальность из глубин подсознания:
– Конкретно? – пробормотал Михаил едва слышно, его голос был хриплым от долгого молчания. – «Братья Карамазовы».
Андрей Владимирович подался вперёд, его ладони цепко ухватились за подлокотники кресла, а глаза, живые и пронзительные, внимательно изучали лицо Михаила, ловя малейшие изменения в его выражении. В уголках его губ притаилась улыбка предвкушения. Он в очередной раз выдержал паузу и, вкрадчиво чеканя каждое слово, задал новый вопрос:
– Какой-нибудь любимый персонаж?
Михаил вынырнул из глубин своих мыслей, и его вдруг захлестнуло чувство неловкости. Он осознал, что всё это время был рассеян и отвечал лишь для вида. Поняв, что назад пути нет, он решил поддержать разговор, стараясь казаться внимательным и заинтересованным.
– Персонаж? – повторил он неуверенно, заметно смущаясь. – Старец Зосима.
– Бинго! – громко выкрикнул Андрей Владимирович, хлопнув в ладоши и торжествующе вскинув руки вверх. Его губы расплылись в победоносной улыбке, а глаза засверкали от возбуждения.
Ошеломлённый этим возгласом, Михаил застыл, парализованный изумлением. Несмотря на то, что он уже сталкивался со странностями Андрея Владимировича при их первой встрече, сейчас Михаил оказался выбит из колеи не меньше. Он буквально онемел, не в силах выразить своё потрясение и растерянность перед столь неожиданной реакцией собеседника. В то время как его разум пробовал осмыслить происходящее, понять связь между его ответом и столь бурной реакцией Андрея Владимировича, последний уже успел подняться из своего кресла и, семеня мелкими шажками, скрылся за маленькой боковой дверцей, которую Михаил до этого даже не заметил. Вскоре Андрей Михайлович вернулся с какой-то потрёпанной книгой в ветхом переплёте и занял своё место.
– Пожалуйста, – произнёс он чуть хрипловатым голосом, быстрым движением едва не сунув книгу под нос Михаилу.
Тот успел разглядеть лишь обложку с надписью «Братья Карамазовы» и именем Достоевского. Кирик извлёк откуда-то из-под стола старинные очки в металлической оправе и водрузил их на нос. С шорохом он принялся торопливо перелистывать пожелтевшие страницы.
– Вот, – кивнул он Михаилу, взглянув на него поверх очков, и зачитал бесцветным, почти казённым тоном:
«…но старец уже обратился к одной старенькой старушонке, одетой не по-страннически, а по-городски. По глазам её видно было, что у неё какое-то дело и что пришла она нечто сообщить. Назвалась она унтер-офицерской вдовой, не издалека, всего из нашего же города. Сыночек у ней Васенька, где-то в комиссариате служил, да в Сибирь поехал, в Иркутск. Два раза оттуда писал, а тут вот уже год писать перестал. Справлялась она о нём, да, по правде, не знает, где и справиться-то.
– Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминание, снеси в церковь, да и помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. «И это, – говорит Степанида Ильинишна, – как есть верно, многократно испытано».
Андрей Владимирович на секунду замолчал, поправил очки и, убедившись, что Михаил его внимательно слушает, продолжил:
– Далее ваш герой поясняет, цитирую:
«– И не думай о сем. Стыдно это и спрашивать. Да и как это возможно, чтобы живую душу да ещё родная мать за упокой поминала! Это великий грех, колдовству подобно, только по незнанию твоему лишь прощается».
Кирик закончил читать, закрыл и отложил в сторону книгу, снял очки и посмотрел на Михаила.
– Внимаете? Степанида Ильинишна Бедрягина, богатая купчиха, предлагает унтер-офицерской вдове вписать имя своего сыночка в поминальный список. Вроде как и не живой он уже. После чего сыночек непременно должен написать. И добавляет: «Многократно испытано». Сразу поясню: я согласен с вашим старцем в том плане, что заказывать отпевание живого человека в храме Божьем не следует – как-никак, задействованы третьи лица, человеческие чувства и вера людей. Но здесь для нас важно понять саму суть этого парадоксального принципа: отказавшись – обретаешь. И чем сильнее желание достичь цели, тем меньше вероятность её воплощения в реальность.
– Но ведь это же просто предрассудок? – воскликнул Михаил, его голос дрожал от волнения и недоверия.
– Воистину, мы имеем дело с предрассудком, – Андрей Владимирович усмехнулся, покачивая головой. – Но предрассудком столь живучим, что он заслуживает более пристального внимания. Учения рождаются, расцветают и увядают, трансформируясь в нечто новое, более соответствующее своей эпохе; меняются наименования и проповедники, но незыблемая основа, дающая им жизнь, их питающая, всё та же. Этот «предрассудок» подобен ветру: мы не видим его, но чувствуем его силу. Научное сообщество, вооружённое методами эмпирического познания и логического анализа, неоднократно пыталось искоренить его, но тщетно. Он оказался более устойчивым, чем простые суеверия, которые мы научились разоблачать посредством экспериментов, вроде чёрной кошки или рассыпанной соли. Этот предрассудок-феномен заслуживает статуса закона природы, упоминания о нём в учебниках. Но закон природы, в нашем понимании, характеризуется неизменной повторяемостью и предсказуемостью. Наш же феномен демонстрирует непостоянство и изменчивость…
– Поэтому вы и поступаете так: желая кому-то выздоровления, уверяете его в безнадёжности его положения и обречённости? – Михаил задыхался от волнения.
– Точно так. Человеку крайне сложно управлять этим неявным принципом мироздания самостоятельно, – Андрей Владимирович прищурился, опустив глаза и покачал головой. – Причина в том, что в процесс вовлечено человеческое сознание – наш внутренний контролёр и цензор. Таким образом, чтобы преодолеть действие этого закона, человеку необходимо перехитрить собственное сознание. Однако самообман – задача не из лёгких… – он развёл руками и сжал губы, выражая серьёзность проблемы. – Единственное решение, до которого смогло додуматься человечество, – это разработка запасного плана, более известного как план «Б».
– Но это же… Это же жестоко… Человек может не выдержать… – прошептал Михаил, опустив голову.
– Жестоко с человеческой точки зрения. Но не с точки зрения Вселенной, – проговорил Кирик, его глаза расширились, а руки медленно развелись в стороны, охватывая невидимое пространство. – Сегодня принято воспринимать Вселенную как некое живое, осознающее существо, обладающее своего рода космическим сознанием или разумом. И это сознание каким-то образом реагирует на наши мысли, эмоции и намерения. Вселенная чутко внимает нашим внутренним позывам и посылам. Она отзывается на наши желания, стремления и убеждения, привлекая в нашу жизнь события и обстоятельства, созвучные нашему внутреннему состоянию. И если мы источаем позитивные, воодушевляющие мысли и чувства, фокусируемся на том, что хотим привлечь, то Вселенная отвечает взаимностью, посылая нам благоприятные возможности и ситуации для исполнения наших устремлений, – его брови нахмурились, а голос стал низким и глухим. – Негативные же эмоции и убеждения, такие как страх, сомнения или недовольство, напротив, притягивают в нашу реальность препятствия и проблемы, резонирующие с этими состояниями. Другими словами, Вселенная откликается на любую вашу просьбу (если хорошо её попросите). На лю-бу-ю. В том числе и на ту, которая может причинить вам вред, – Андрей Владимирович наклонился вперёд, его голос стал тише. – О чём это говорит? Это говорит о том, что Вселенная не делит всё на белое и чёрное, как это делаем мы, люди. Для Неё не существуют такие понятия, как «добро» и «зло». Она руководствуется другими установками…
Кирик расправил плечи, и его руки медленно начали двигаться, взмахивая в тишине.
– Вселенная нуждается в динамике, движении, переменах, наших эмоциях. Горят лампочки – есть свет. Не горят – сидим во мраке. Человечество не исчезнет в войнах и не сгинет в эпидемиях. Человечество прекратит своё земное существование, если мы все разом сядем и начнём созерцать Его творение. Чего, естественно, никогда не случится, – его лицо стало серьёзным, а голос приобрёл глубину. – Вселенная – это не шахматная доска в два цвета. Вселенная – это даже не застывшая на месте семицветная радуга, в которой люди чётко делятся на холериков, сангвиников, флегматиков и меланхоликов. Вселенная – это Северное сияние, живое и вечно меняющееся явление, пронизанное динамическими потоками энергии и света. Представьте грандиозную сцену космического масштаба, где разворачивается величественный балет, каждый элемент которого движется в гармонии с невидимой мелодией, создавая ослепительную симфонию света и цвета. Перед нами простирается необъятное пространство, искрящееся мерцающими линиями и всполохами. На авансцене этого космического театра возникают нежные, пастельные разряды энергии, окрашенные в мягкие розовые тона. Эти эфемерные вспышки, подобно первым лучам рассвета, озаряют окружающий мир своим тёплым сиянием. Розовые всполохи плавно перетекают в лавандовые и сиреневые вспышки, рисуя в воображении картину утренней зари. Сиреневые оттенки постепенно углубляются, превращаясь в насыщенные фиолетовые тона, добавляя композиции таинственности и магии. Это волшебное превращение напоминает момент, когда ночь уступает место дню, оставляя за собой шлейф чудесных видений. Фиолетовые разряды трансформируются в глубокие синие потоки, вызывая ассоциации с безмятежным ночным небосводом. Синие всполохи растекаются, заполняя всё пространство, погружая зрителя в прохладные воды спокойного озера. Но вот синева начинает теплеть, постепенно переходя в бирюзовые потоки энергии. Этот переход напоминает свежий утренний бриз, наполняющий воздух ароматом морских волн. Бирюзовые разряды сменяются яркими зелёными потоками, символизируя пробуждение природы. Зелёные линии пульсируют, переливаясь различными оттенками – от нежно-салатового, как молодая трава, до насыщенного изумрудного, как листва в тени вековых деревьев. Зелёные всполохи уступают место ярким жёлтым разрядам, напоминающим солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую листву. Жёлтые вспышки переливаются золотыми потоками, создавая ощущение тепла и света летнего полдня. Золотые потоки постепенно угасают, превращаясь в оранжевые всполохи, знаменуя приближение заката. Оранжевые разряды обволакивают пространство, наполняя его теплом и уютом. Вскоре оранжевые всполохи переходят в огненно-красные потоки энергии, добавляя драматизма и страсти. Это апофеоз заката, заливающего мир пламенными красками. Красные разряды плавно перетекают в бордовые потоки, символизируя наступление глубокой ночи, и, наконец, переходят в тёмно-фиолетовые всполохи, завершая этот колоссальный световой танец. Это электрическое поле, подобное космической цветомузыке, представляет собой непрерывный поток энергии и света, где каждый элемент не просто существует, но находится в постоянном движении и трансформации. Плавные переходы создают ощущение бесконечности и гармонии, где каждый разряд и всполох играет свою незаменимую роль. Это зрелище околдовывает, являя собой саму суть Вселенной, – Кирик затих, сосредоточенно устремив взгляд на что-то под потолком.
Михаил молча ждал, слегка сбитый с толку паузой, и наконец решился спросить:
– Значит, этот «предрассудок» так и останется предрассудком?
– Кто знает? – Андрей Владимирович повернул голову и упёрся взглядом в стену. – Возможно, этот феномен, который мы сегодня обсуждаем, однажды займёт своё законное место в учебниках физики, подобно тому как Закон всемирного тяготения Ньютона нашёл своё признание в своё время. Однако для каждого научного прорыва должны сложиться определённые интеллектуальные и социальные предпосылки, – он постучал пальцем по виску. – Рассмотрим, к примеру, концепцию гравитации. Какой смысл было бы обсуждать силу, удерживающую объекты на поверхности Земли, если бы мы всё ещё придерживались устаревшего представления о плоской Земле? Лишь когда мы приняли идею о шарообразности нашей планеты, возникла необходимость в объяснении того, почему люди на противоположной стороне земного шара не падают в космическую бездну.
