Kitabı oku: «Провиденциалы», sayfa 3
– А вы не обращали внимания, что животные всегда стараются заглянуть человеку именно в глаза? Вот мы, люди, можем понять намерения другого человека по его жестам, позе, общему поведению. А моя Муська всегда смотрит прямо в глаза, будто только там может прочитать мои мысли. Так забавно! – Светлана рассмеялась и повернулась к Михаилу. – А вы как думаете, Михаил?
Погружённый в свои мрачные раздумья, Михаил не сразу отреагировал.
– Животные? – пробормотал он, опуская взгляд на стол. – Мне нравятся собаки.
– У вас какой породы собака, Михаил? – поинтересовался Артём, глядя на него.
Михаил на мгновение растерялся, не понимая, что от него хотят.
– У меня нет собаки, – машинально ответил он, всё ещё пребывая в своих размышлениях.
– Умерла? – вновь прозвучал голос молодого человека, настойчиво пытающегося продолжить беседу.
– Нет, – несколько резко возразил Михаил, раздражённый тем, что его постоянно отвлекают.
«Какой назойливый пацан», – успел подумать он перед тем, как снова погрузился в свои внутренние переживания.
Окружающий мир потерял свои краски для Михаила, превратившись в размытое пятно звуков и образов. Осознание вероятного предательства Светланы ударило его молнией, оставив оглушённым и дезориентированным. В его душе бушевал вихрь эмоций: ярость сплеталась с обидой, образуя токсичный коктейль, отравляющий каждую клеточку его существа. Воздушные замки, которые он строил в своём воображении, рухнули, погребая под обломками его надежды и мечты. Веселье вокруг стало издевательским диссонансом его внутренней агонии. В его глазах образ Светланы изменился, приобретая черты расчётливой манипуляторши, готовой пойти на всё ради своих целей. «Ни дружба, ни дети, ни вера – ничто не свято для таких лицемеров», – с отвращением думал Михаил, погружаясь глубже в бездну гнева и разочарования, где каждая мысль жалила, словно оса.
Он сидел, окутанный тьмой гнетущих мыслей, не обращая внимания на оживлённую беседу вокруг. Разговоры и смех сливались для него в приглушённый беспорядок звуков, не проникая в сознание. Но вдруг его слух уловил нечто не совсем обычное, побудившее Михаила прийти в себя.
– В пгошлое воскгесенье наш хог исполнял такие кгасивые песнопения! – восторженно рассказывала девушка. – Я почувствовала, как благодать наполняет нашу цегковь.
«Ещё одна картавая, – Михаил окинул её презрительным взглядом. – Ещё бы: совершенство не станет обращаться за помощью к богу», – эта мысль лишь усилила его раздражение и чувство отчуждённости. Михаил ощутил, как растёт пропасть между ним и этими людьми, собравшимися за столом. Их вера, их общность, даже их физические особенности – всё это казалось ему сейчас чуждым и непонятным, лишь подчёркивая его собственное одиночество в этой компании.
– Вам ещё налить, Михаил? – услышал он своё имя спустя некоторое время.
Михаил поднял глаза на Светлану. Её смех, звонкий и беззаботный, резанул по его измученной душе. Этот радостный звук, такой неуместный в его мире разбитых иллюзий, вызвал новый приступ злости. Контраст между её весельем и его внутренней бурей был невыносим. В груди Михаила закипала ядовитая смесь обиды и ненависти. «Лицедейка, – с желчью подумал он. – Типичная история: муж-алкоголик, побои, пропитые деньги, развод, ребёнок на руках. И вот уже “боженька, помоги!” Теперь и Миша сгодится. Думаешь, можно построить счастье на лжи? Не в этот раз, дорогая моя. Не за мой счёт!» Каждый всплеск смеха Светланы отзывался в нём новым приступом гнева. Михаил чувствовал, как его одолевает брезгливость к этой женщине, которую он ещё недавно боготворил.
– Извините, мне уже надо идти, – сухо проговорил он, отведя глаза в сторону, и поднялся со стула.
– Давайте я вас провожу, – предложила она. – Как вам наша беседа? – спросила она, когда они вышли в коридор и прикрыла за собой дверь.
Михаил упрямо отводил взгляд, с трудом сдерживая накатывающие эмоции злости и отчаяния. Светлана же, ничего не подозревая, продолжала улыбаться своей открытой, бесхитростной улыбкой.
– Вы к нам ещё придёте в следующее воскресенье? – не дождавшись ответа на свой вопрос, она задала новый.
– Да, конечно, – выпалил Михаил на автомате, даже не успев осмыслить вопрос. Осознание собственных слов пришло мгновенно: кровь отхлынула от его лица, и волна ярости теперь уже на самого себя накрыла Михаила с головой. «Идиот!» – мысленно выругался он. Эта привычка – соглашаться из учтивости – в очередной раз сыграла с ним злую шутку. Он снова попался в эту ловушку вежливости, снова не смог отказать прямо.
Губы Светланы расплылись в улыбке, когда она услышала его слова. Увидев это, он процедил сквозь зубы: «До свидания!» и почти бегом умчался прочь по коридору.
Михаил вышел из библиотеки и побрёл без определённой цели. Его первоначальный план провести весь день со Светланой обратился в прах, что лишило его хрупкой веры в то, что он тоже может быть по-настоящему желанным. Других планов на сегодня у него не было, как не было и сил сопротивляться нахлынувшему отчаянию.
Михаил шагал по тротуарам, не обращая внимания на суету вокруг. Мимо проносились велосипедисты, лавируя между пешеходами. Уличные музыканты наигрывали знакомые мелодии, их звуки смешивались с гудками проезжавших машин и звоном трамваев. На скамейке у магазина расположилась компания помятых мужчин, лениво передававших друг другу бутылку. Взрыв пьяного веселья на секунду выдернул Михаила из задумчивости, однако его лицо осталось безучастным, а мысли быстро вернулись к привычной колее самоедства. Чуть дальше бездомный копался в мусорном баке, бормоча что-то себе под нос. Запах свежей выпечки из пекарни на мгновение защекотал ноздри, но Михаил остался равнодушен. У фасада дома примостился пожилой букинист. Рядом другой торговец раскинул свой импровизированный прилавок с разнообразными подержанными вещами – от старых пластинок до потускневших столовых приборов. У входа в подземный переход сидела женщина средних лет, протягивая руку прохожим. Её потухший взгляд на мгновение встретился с глазами Михаила, но он посмотрел сквозь неё, не видя ни её лица, ни протянутой руки. Всё это казалось ему далёким и нереальным, какими-то декорациями в театре абсурда, где Михаилу отвели роль неудачника. Он был всецело охвачен унынием, ощущая себя пустым и никому не нужным. Невыносимый груз разочарования давил на спину. Грудную клетку сжигало изнутри от стыда за собственную наивность.
Последствия эмоционального катаклизма были столь сокрушительны, что Михаил, погружённый в пучину своих переживаний, очнулся лишь тогда, когда оказался на набережной. Проходящие мимо парочки только усиливали его чувство одиночества и неполноценности. Наверное, он бы и дальше не замечал ничего вокруг, продолжая упиваться жалостью к себе, если бы некое необычное явление не вытащило его из омута навязчивых мыслей.
Михаил стоял на высоком берегу, глядя на разлившуюся реку, которая затопила противоположный берег до самого горизонта. Вдалеке, почти у кромки неба, из воды выступало одинокое дерево. Странно, но оно находилось выше уровня глаз Михаила. Он моргнул, пытаясь понять этот обман зрения. Ведь на самом деле это он стоял высоко над водой, а дерево было затоплено. Однако глаза упрямо рисовали другую картину: будто город был вогнут внутрь, расположен в глубокой чаше, а вода, подпирая небесный свод, замерла перед ним нависающей грозной стеной цунами. Михаил с изумлением наблюдал это фантастическое явление, столь же естественное, как гигантская багровая луна на линии горизонта. Зрелище гипнотизировало, не позволяя отвести глаз.
Увиденное вновь всколыхнуло в его памяти сегодняшнее пасхальное собрание, на котором он оказался. Его мысли обратились к вопросам веры. Он задумался о том, как способность людей верить в нематериальное меняет их восприятие мира. Там, где один заметит только искажение перспективы, другой разглядит божественное знамение. Михаил размышлял об удивительной особенности человеческого разума превращать обыденное в чудесное, наполняя простые вещи глубоким смыслом. Он пытался понять, что движет людьми, когда они с благоговением воспринимают самые обычные явления природы, находя в них отголоски чего-то большего, непостижимого.
Отношение Михаила к религии было естественным для его времени: религиозные традиции для него были не более, чем далекими преданиями старины, отзвуками забытого прошлого, которые он изредка слышал от бабушки. В его семье уже второе поколение как не было верующих людей. Хотя прежде, в царские времена, среди представителей его рода встречались даже священнослужители. По рассказам бабушки, её дед и отец были искренне верующими людьми. Но они, молодёжь, не унаследовали этих традиций.
Одно время, на заре коренных преобразований в стране и появления разнообразных статей в газетах и журналах на тему религии, Михаил задался вопросом: как могло случиться так, что его отлично образованные предки, жившие на рубеже XIX-XX веков, могли верить в то же, во что верили совершенно необразованные люди XIV-XV веков? Однако вскоре он отмахнулся от этой мысли, решив, что в этом нет ничего необъяснимого. Ведь когда-то учёный мир, включая таких светил, как Менделеев, верил в существование некоего эфира. Затем учёные признали своё заблуждение и исправили ошибку, оставив нам этот атавизм в наследство в привычном для слуха выражении, вроде: «А сейчас в нашем эфире прозвучит…».
Михаил не видел в современной религии «средство для подавления и отвлечения масс». Он думал о ней, как о способе для людей создавать свои собственные миры. Религия была для него чем-то сродни написанию книг или рисованию картин, когда люди погружаются в свои фантазии, черпая в них силы и вдохновение. И подобно тому, как писатели окунаются в свой выдуманный литературный мир при написании книг, а художники – в мир своих фантазий при создании картин, верующие люди находят в религии убежище от повседневной обыденной жизни. Это позволяет им выражать свои глубинные переживания, стремления и потребности. Своего рода духовное хобби, увлечение, дающее им возможность самовыражения. «В конце концов, – думал он, – лучше общаться с Богом, нежели с самим собой».
Однако он с настороженностью воспринимал рассказы верующих об их мистическом опыте. Они представлялись ему не погружением в какую-то иную реальность, а небезопасной игрой воображения. Михаил вспоминал актёров театра, которые, выходя на сцену и вживаясь в чужой образ, переставали заикаться, не чувствовали усталости и чудесным образом выздоравливали на время спектакля, а после вновь возвращались в реальность, погружались в депрессию, выход из которой находили в спиртном. Он думал о поэтах, приучающих человечество к возвышенному и добровольно уходящих из жизни. Всё это пугало и отталкивало его. Религия, как и искусство, могла стать и спасением, и ловушкой для человека. «Всё есть яд и всё есть лекарство. Только доза делает лекарство ядом и яд лекарством» – эти слова Парацельса очень точно отражали мировоззрение Михаила.
Глава 4
Воскресенье Михаил провел в бесцельных скитаниях по городу, блуждая по знакомым улицам и переулкам. С наступлением сумерек он вернулся в родительский дом, его лицо отражало глубокую задумчивость. За семейной трапезой Михаил оставался непривычно молчаливым, отвечая матери редкими односложными фразами. Быстро закончив ужин, он поспешил уединиться в своей комнате, избегая любых разговоров.
В понедельник утром в жизнь Михаила ворвалась новая рабочая неделя, и будничная рутина, требовательная и настойчивая, постепенно вытеснила мрачные думы из его сознания. К середине недели привычное душевное равновесие вернулось к нему, стирая следы недавней угрюмости с лица. Гнев растворился в воздухе, оставив после себя пустоту, вскоре заполненную ежедневными хлопотами и заботами.
Краткость знакомства со Светланой – всего одна неделя – сыграла свою роль. Этого времени оказалось недостаточно для глубокого прорастания новых чувств в душе Михаила. Не успела возникнуть та особая связь, превращающая другого человека в неотъемлемую часть твоего мира, в продолжение собственного «Я». Глубокие отношения, как известно, могут нести не только радость, но и риски. В этом случае краткость знакомства уберегла Михаила от возможной эмоциональной зависимости, способной надолго выбить его из колеи.
Порой Михаила охватывало чувство досады, но направленное не столько на обстоятельства, сколько на самого себя. В конечном итоге он всё же пришёл к осознанию: никто его не обманывал. Михаил сам стал архитектором своего разочарования, возводя эфемерные конструкции надежд. Не удосужился толком разузнать, расспросить и сделал поспешные выводы. «Да, – размышлял он, – Светлана могла бы проявить большую откровенность с самого начала, но не выкладывать же ей всю свою биографию прямо на пороге?»
Шаг за шагом Михаил убеждал себя: произошедшее – нелепое недоразумение, не накладывающее ни на кого никаких обязательств. Он решил не уподобляться трусу и не сбегать, а посетить их очередное воскресное собрание. Провести с ней ещё один день, сохраняя видимость нормальности. Михаил не сомневался: после этого она поймёт, что они слишком разные и не созданы друг для друга.
В принятии столь великодушного решения Михаилу способствовала ещё одна немаловажная и деликатная деталь. Двоюродный брат Светланы, на чьём праздничном застолье и вспыхнула искра их знакомства, вот-вот должен был стать его непосредственным начальником. Эта перспектива окрасила ситуацию в новые тона, подталкивая к осторожности. Поэтому Михаил рассудил, что мудрее будет разрешить это дело по-тихому, без драматизма.
Дни промчались, и вот настало воскресенье. Михаил решил на этот раз не торопиться в библиотеку, а немного задержаться, намеренно опоздав к назначенному времени, чтобы подчеркнуть свою загруженность и занятость. Так и произошло.
В половине второго он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл её. В комнате, вокруг стола, сидели всё те же люди, которых он видел в горнице на прошлой неделе. Отсутствовали только мальчик и мужчина, сопровождавший женщин в платках. Заметив это, а также свободный стул на краю стола справа, вдали от Светланы, Михаил с облегчением вздохнул.
– Входите, Михаил, – поприветствовала его Светлана с лёгким волнением.
– Да, Михаил, вы как раз кстати, разрешите наш спор, – подхватил её приглашение Вадим Николаевич, с хитрой улыбкой поглядывая на него, всем своим видом намекая на грядущий интересный разговор.
– Здравствуйте, – негромко произнёс Михаил, бегло оглядывая лица присутствующих. Еле заметные кивки пробежали по кругу сидящих за столом. Он медленно подошёл к свободному стулу, аккуратно отодвинул его и сел.
– Марина утверждает, – продолжал Вадим Николаевич, кивнув головой в сторону Марины, – что сейчас для того, чтобы устроиться на хорошую работу, нужно отдать две, а то и три зарплаты своему будущему начальнику. И, мол, это везде так. Я, как пенсионер, не могу судить объективно. Но из всех здесь собравшихся никто никогда не давал взятки. А вы, Михаил?
Михаил почувствовал, как все взгляды сосредоточились на нём. Он уловил любопытство в глазах Марины, лёгкую улыбку на лице Светланы и какое-то скрытое напряжение в воздухе.
– Нет, такого нет, – быстро и сухо ответил Михаил, стараясь не встречаться глазами ни с кем. Ему не хотелось вдаваться в подробности, но он почувствовал, что нужно сказать что-то ещё. – На моей работе всё решается иначе. Компетентность и опыт важнее всего.
– А вы где работаете, если не секрет? – поинтересовалась Марина, пронзительным взглядом уставившись прямо на Михаила. Её интонация выдавала раздражение и бросала вызов.
Марина была примерно того же возраста, что и Михаил. Её фигура была худощавой с почти незаметными женственными изгибами. В глазах то и дело вспыхивал колючий огонёк, а на лице нередко появлялась саркастическая улыбка. Её причёска – если это можно было так назвать – представляла собой беспорядочное нагромождение тусклых, спутанных прядей. Брови тонкие, как и губы, которые она часто сжимала в жёсткую линию. Но когда она говорила, они оживали, особенно когда вставляла стихи в разговоры, что было её излюбленной привычкой. Тонкий прямой нос с чуть приподнятым кончиком добавлял чертам лица оттенок надменности. Одета Марина была скромно и просто, в бесформенное платье. Ни макияжа, ни украшений – глазу не за что было зацепиться. На левом запястье была завязана простая тканевая браслетка, сделанная, скорее всего, своими руками – единственный намёк на какое-либо украшение.
– На сталелитейном заводе, – тем же поспешным и сухим тоном ответил Михаил, его плечи подобрались, а челюсть слегка затвердела.
– А кем, если не секрет? – Марина чуть наклонилась вперёд и впилась в него взглядом исподлобья.
Михаил ощутил растущее раздражение от её настойчивости: «Что ей неймётся?»
– Слесарем, – ответил он, в надежде, что на этом расспросы закончатся.
– Слесарем? И вы считаете это хорошим местом? К тому же позволяющим вам судить об общей ситуации на рынке труда? – переспросила Марина, приподняв брови.
Её слова не только попирали все правила приличия, но и нанесли удар по самолюбию Михаила. Он ожидал, что присутствующие выразят своё негодование и призовут к порядку эту бестактную особу. Однако вокруг царило гробовое молчание – все, затаив дыхание, ждали его реакции. Даже умудрённый годами пенсионер хранил загадочное безмолвие. Лицо Михаила залилось краской, а язык на мгновение онемел от такой дерзости.
– В мире нужны не только юристы и экономисты. Кто-то должен быть и инженером, – проговорил он, с трудом маскируя своё возмущение.
– Но вы же сказали, что вы слесарь, не ИТРовец? – не сдавалась Марина, сверля его пристальным взглядом.
Михаил сжал кулаки под столом. Неуемная навязчивость этой женщины стала его по-настоящему бесить. Больше всего его задевало даже не её бестактность, а то, что остальные молча проглотили эту «пилюлю», не поддержав его ни словом. Ведь все они, скорее всего, такие же простые люди, как и он сам – иначе зачем бы им сидеть здесь и тратить время на пустые разговоры? К тому же, будучи верующими, разве не должны они вести себя скромнее?
– Пока слесарь. Скоро буду инженером, – парировал он с плохо скрываемым раздражением. – Директорами заводов не становятся, едва выпустившись из стен института.
– Какая средняя заработная плата у вас по цеху? – буравила Марина его глазами, отрезая все пути к отступлению.
– Хватает. Люди покупают себе машины, квартиры, ездят на отдых за границу.
– И вы тоже? – не унималась она, быстро переключившись на новую ниточку допроса.
– Я недавно устроился. Год только отработал, – Михаил почувствовал, как его терпение находится на исходе. Он бросил осторожный взгляд по сторонам, ища поддержки у остальных, но все лишь молча наблюдали за разворачивающейся сценой.
– Какую машину себе присмотрели?
Михаил вспыхнул и резко выпалил:
– Я скоро поеду отдыхать!
В глазах Марины промелькнула самодовольная ухмылка, она явно наслаждалась его смущением.
– Сейшелы? Мальдивы? Багамы? – она игриво приподняла бровь.
– В горы! – отрезал он, пытаясь пресечь её выпады.
– А почему не на море? – она принялась декламировать стихи Бунина нарочито вычурным тоном:
Вдоль этих плоских знойных берегов
Лежат пески, торчат кусты дзарига.
И моря пышноцветное индиго
Равниною глядит из-за песков…
Михаил сидел ошарашенный, его щёки пылали. Он не мог поверить в происходящее – эта женщина издевалась над ним, а остальные безучастно взирали на его унижение.
– Впрочем, дело ваше… – Марина сделала многозначительную паузу. – Куда? Альпы, Анды, Джомолунгма?
Михаил на миг утратил дар речи. Когда он сказал о планах поехать в горы, это была чистая правда. Он копил на свой первый в жизни отпуск, чтобы провести его памятно. Зарплата слесаря не позволяла ему мечтать о дорогостоящих путешествиях, но съездить на ближайшую турбазу он мог себе позволить. Он понял, что Марина не отстанет, продолжая ставить его в неловкое положение перед всеми присутствующими. При этом он никак не мог подобрать достойный ответ.
К счастью, всё это время молчавший Вадим Николаевич, видимо, почувствовав вину за сложившийся оборот беседы, наконец вмешался:
– Чем Альпы или Анды лучше наших гор, Марина? По-моему, любые горы интересны… – Вадим Николаевич своим мягким, примиряющим, но авторитетным тоном разрядил напряжённую ситуацию. Очевидно, пенсионер сознательно вступился за Михаила, не позволив Марине продолжать унизительный допрос.
– Да-да, Алтай, например, – уникальное и загадочное место. И малоизученное, – неожиданно к их беседе присоединился Артём. – Найденная там принцесса Укока – или как её ещё называют «Белая госпожа» – пролежала во льду не меньше двух тысяч лет и хорошо сохранилась. Я видел фотографии её мумии.
– Если интересуетесь мумиями, тогда не лучше ли поехать в Египет, на пирамиды и останки фараонов посмотреть? Им ведь гораздо больше двух тысяч лет… – Марина брезгливо скривила губы.
Артём придвинулся ближе к столу:
– Пирамиды Древнего Египта не являются местами захоронений, в их саркофагах не было найдено ни одной мумии фараона. Мумии находили в скальных гробницах и на других кладбищах.
– Ну и зачем же их тогда строили, пирамиды, если в них не хоронили? – Марина лениво откинулась на спинку стула, её тон по-прежнему оставался насмешливым.
– Сложно сказать… Есть предположение, что пирамиды были построены не человеком, а внеземными цивилизациями. В школьных учебниках об этом, разумеется, писать не станут, поскольку это противоречит устоявшимся научным представлениям. К тому же, если признать факт существования внеземных цивилизаций, то авторитет власти ставится под сомнение.
Завершив свои рассуждения, Артём самодовольно глянул на Марину. Он ожидал, что девушка продолжит атаку. Однако Марина лишь молча смотрела в стол, теребя край рукава. Глаза остальных присутствующих тоже внезапно нашли невероятный интерес в узорах на скатерти или собственных ногтях. Тишина затягивалась. Вадим Николаевич слегка шевельнулся в своём кресле, его седые брови сошлись на переносице в задумчивой складке:
– А зачем внеземным цивилизациям надо было строить пирамиды?
– Пока сложно утверждать однозначно… Но есть гипотеза, что таким образом они способствовали развитию человечества, – Артём на мгновение призадумался. Он выглядел поэтом, подбирающим рифму к ускользающему слову. – Знаете, нечто вроде наглядного календаря, чтобы люди знали наверняка, когда надо пахать и сеять. Ведь научить выращивать хлеб – это одно. А выращивать его с умом – совсем другое.
– Хлеб на Земле появился благодаря инопланетянам? Я правильно тебя понял, Артём? – медленно произнёс Вадим Николаевич. Его лицо застыло в выражении озадаченности, а пальцы рассеянно постукивали по столу.
– Да-да, я понимаю, что эта гипотеза противоречит всему, чему нас учили годами, – Артём снисходительно кивнул. Его манера говорить напоминала учителя, объясняющего очевидные истины непонятливым ученикам. – Но это единственное логичное объяснение! Вдумайтесь: миллионы лет человек довольствовался камнем да палкой. И вдруг – бац! – сельское хозяйство, города, цивилизация. Согласитесь, тут что-то не сходится. – Он обвёл всех взглядом человека, раскрывшего великую тайну. – Нам годами вдалбливали про рабов и фараонов, но давайте смотреть правде в глаза: такой скачок в развитии просто невозможен без внешнего вмешательства. Это же элементарная логика!
– Не пойму всё-таки, а что, собственно, сверхсложного в земледелии? Почему, по-твоему, человек сам не мог своим умом дойти до этого, а потребовалась помощь пришельцев?
– Ладно, давайте я попробую объяснить по-другому, – Артём глубоко вздохнул. – Представьте себе, что мы с вами – первобытные люди. Мы только что вернулись с охоты, сели вокруг костра, и вдруг вы говорите: «А почему бы нам не испечь хлеба для разнообразия, Артём? Принеси-ка жернова!»
По лицам собравшихся заскользили улыбки. Даже Михаил непроизвольно растянул губы в усмешке, ощутив облегчение, что внимание аудитории переключилось с него на других. Однако во взгляде Вадима Николаевича мелькнуло оскорблённое достоинство – молодой человек открыто насмехался над ним у всех на глазах.
– Послушай, молодой человек, – Вадим Николаевич выпрямился, его голос стал жёстче. – Ты, похоже, упускаешь суть. Земледелие – это не внезапное озарение, как в твоих фантазиях. Это результат тысячелетних наблюдений и экспериментов. Каждое открытие, от простейшего орудия до сложнейшего механизма, – это цепь маленьких шагов. Если следовать твоей логике, то и телевидение должно было свалиться нам на голову в готовом виде. Что же, по-твоему, и телевизор нам инопланетяне подбросили?
Вадим Николаевич слегка подался вперёд.
– Всё проще, чем ты думаешь. В древние времена жизнь людей была тесно связана с охотой. Когда дичи водилось в избытке, охотники без труда добывали пропитание. Но со временем численность животных начала сокращаться. Вынужденные выслеживать добычу по нескольку дней, охотники подолгу не появлялись дома. Настреляв и разделав зверя на месте, они съедали всё за один присест – потому что не могли сохранить мясо. А наутро снова нужно было идти на поиски.
Тяжёлые времена вынуждали изощряться. Люди сообразили, что дичь можно не убивать сразу, а приносить живьём домой, в стойбище, как живой запас, чтобы съесть через несколько дней, не блуждая в поисках по нескольку дней. Пару-тройку дней зверюшки сидели в импровизированных загонах, после чего их забивали на мясо.
Иногда охотникам удавалось найти детёнышей и притащить их в пещеру. Чтобы малыши выжили до трапезы, их приходилось подкармливать теми травами и кореньями, что они ели на воле. Во время особенно голодных сезонов охотники вынуждены были сами употреблять тот же самый корм, что и скотина. А когда случайно обронённые семена давали ростки, люди стали целенаправленно их культивировать. Так постепенно и зародилось земледелие.
– Ну, допустим, до разведения скота люди могли догадаться, – со скептическим видом Артём слегка покачал головой, делая уступку Вадиму Николаевичу. – А как они догадались, что именно пшеницу надо выращивать? Как до молотьбы зерна додумались?
Вадим Николаевич вспыхнул, его щёки затряслись. Он отбросил обычную сдержанность, заговорив взволнованно и размахивая руками:
– Да это всё элементарные вещи, Артём, которые понимает любой человек моего поколения! – его голос звенел от негодования. – Ты судишь по себе и думаешь, что раз тебе это непонятно, то и нам было не под силу. Но это для вас, молодых, выросших в городах и на всём готовом, всё очень сложно. Напрочь оторваны от реалий жизни! Поэтому и фантазируете на пустом месте. Вы уже и корову подоить не сможете, и хлеб у вас в магазине растёт. И вот из-за своей неопытности вы и считаете, что ваши предки были дикими людьми, которые ни до чего не могли додуматься без посторонней помощи!
Артём попытался было возразить, но пенсионер перебил его взмахом ладони и продолжил свою горячую речь:
– Ты меряешь прошлое своей меркой, но твои предки выжили там, где ты точно не выживешь! Мы, детьми, во время войны с голода ели всё подряд. Перепробовали всё вокруг. Что находили, то и ели. Мать нам варила картофельную ботву на обед! Ботву картофельную, не пробовал?
Артём сидел ошарашенный, не решаясь перебить этот эмоциональный поток.
– Так же и древние люди: с голода могли всё перепробовать. И выбрали лучшее. Откуда, по-твоему, появилась народная медицина? Инопланетяне сообщили нам, что такие-то травы – лечебные, а другие – сорняк? То, что зерно прорастает и даёт плоды, заметить несложно. А то, что из зерна можно сделать выпечку, могли догадаться женщины, сидящие дома и ждущие своих мужей. Женщина кормит ребёнка, ухаживает за больным и стариком. Как накормить больного и беззубого твёрдой пищей? Надо её для него разжевать! Подобно тому как птицы кормят своих птенцов, отрыгивая пищу. Разжевав зерно, ты тем самым его смачиваешь, а если оно упало на костёр и зажарилось, и ты его попробовал, то выбор будет сделан в пользу жареного! Вот это действительно элементарно, а не твоя инопланетная фантазия!
Вадим Николаевич отдышался и сурово уставился на Артёма, ожидая ответной реплики. В комнате повисла гнетущая тишина.
– Почему обезьяны до сих пор не додумались печь хлеб, Вадим Николаевич? – с лукавой ухмылкой поинтересовалась Марина, её глаза весело блеснули.
Вадим Николаевич уже было открыл рот, чтобы что-то возразить, как вмешался Геннадий, недовольно проворчав своим елейным голосом:
– Давайте не будем возвращаться к этой теме снова. Каждый раз одно и то же, сколько можно копья ломать. Бог сотвориль или человек сам придумаль – не всё ли равно?! Надо заниматься реальными проблемами, а не прошлое ворошить.
– Да перестаньте уже «ерькать», Краснов, это раздражает! – вспылила Марина.
Геннадий Краснов был мужчиной лет двадцати пяти. Его тёмные волосы были коротко и аккуратно подстрижены, как у делового человека. Лоб высокий, чистый, без единой морщинки, но на нём время от времени проступала едва заметная вена. Глаза голубого цвета смотрели проницательно, постоянно что-то искали, но ни на чём надолго не задерживаясь. Гладко выбритое лицо было правильной формы, с чётко очерченными скулами и прямым носом. Одет он был в строгий, хорошо сидящий костюм тёмно-серого цвета и белую рубашку, без галстука. На запястье блестели электронные часы. Его поза казалась расслабленной, но в ней чувствовалась скрытая пружина. Пальцы правой руки, лежащие на столе, слегка постукивали, а левая рука то и дело тянулась к карману пиджака. Было заметно, что этот человек жаждет выступить, высказаться, навязать окружающим своё мнение.
Комната наполнилась громким хохотом. Некоторые присутствующие, не в силах сдержаться, спрятали лица в ладонях, их плечи тряслись от смеха. Михаил сидел, ошеломлённый происходящим, его взгляд метался между участниками встречи. Ещё полчаса тому назад он был уверен, что попал на собрание верующих, но теперь эта уверенность таяла на глазах. Пытаясь осмыслить ситуацию, Михаил чувствовал, как его предубеждения рушатся одно за другим. Он понимал, что поспешил с выводами, и истинное положение дел оказалось гораздо сложнее и многограннее, чем он предполагал. Не успел он прийти в себя, как Светлана резко поднялась со своего места, привлекая всеобщее внимание, и решительно объявила:
– Время пить чай!
Она достала из шкафа чашки и блюдца, а женщины стали разливать всем чай и выкладывать угощения. Обстановка стала непринуждённой и весёлой. Люди обменивались новостями за неделю. Михаил, сидя рядом с женщинами в платках, невольно подслушивал их беседу о жизни местного прихода. Он заметил, что когда Светлана разговаривает с Вадимом Николаевичем, глаза её делаются по-детски наивными, смотрящими на него с почтительным вниманием.
