XVIII. Восторг селезня, или О том, какое удовольствие быть вместе с любимым предметом
Послушайте, как квакает! Глядите, как идет! Как с лапочки на лапочку Переступает!.. а? Не правда ли, красавица? Не правда-ль – хороша? Какие у ней перышки, Какой у ней носок; Какая шейка гибкая, А глазки – что жучки! И плотная, и тучная – Уж есть на что взглянуть! Такая полновесная, Как бы мешок с овсом; А что за чистоплотная: День целый на пруде Ныряет и купается, Чтоб полюбиться мне. О – ква-ква-ква! Серяночка! Поди ко мне, поди! Пойдем мы на болото, там Поищем червячков; Пошляндаем, потопчимся; Хоть лапки загрязним, Да вдоволь мы насытимся; А там мы, на пруд, Поплаваем, очистимся, Обмоемся в воде.
XIX. Лошадиное признание, или О том, что вид молодости приятней жара старости
«Буро-пегая Кобылка, Как тебя я полюбил! Кровь во мне играет пылко….» Конь саврасый говорил. «О, потешь меня немножко, Не кусайся, будь смирна! Не брыкайся задней ножкой, Будь рассудлива, умна!.. Чем тебе я не по нраву? Али я не статный конь? Али я не нажил славы? Не бросался ль я в огонь?… Близь Алжира в жаркой схватке Я скакал под седоком – Только ахали лошадки, Да дивилися тайком. Получил четыре раны И отставку получил; Ну, теперь не без изъяна – Да каков я прежде был! Так уж ради прежней славы Ты меня не обездоль; Али бег мой не поправу? Нутка пустимся – изволь!..» И в ответ ему Кобылка: «Много пожил ты, мой свет; Кров в тебе играет пылко, Да ведь молодости нет!»
XX. Ослиный довод, или О том, что о вкусах спорить не должно
Раз двум щенкам по голой кости Дал кто-то; что уж тут глодать?.. Щенки не сыты, и со злости Давай про пищу рассуждать:
– За чем устроено так в мире, Что только мясо мы едим? А сена вон стога четыре – Мы на него и не глядим.
Какая бы тому причина? Чем не по нраву сено нам? Что, пища, каждому по чину Дана, иль только по зубам?…
Один протявкал: «Дело в чине: Тот вкусно ест, кто в честь попал.» Другой залаял: «Нет, скотине Зубастой, вкус Юпитер дал.»
Добро бы взрослые собаки, А то щенки, войдя в задор, Долаялись почти до драки; – Осел прервал их гневный спор.
«Щенята! вы молокососы; Совсем вы судите не так; Осел ученый я: вопросы Логические мне пустяк.
Чем по пусту вам огрызаться, Спросили бы меня, Осла, Я вам помог бы может статься: Наука до всего дошла!
Не нужно тут воображенья, рассудку верить не велят; Со вкусом знай соображенье И будешь знанием богат.
Будь своему желудку пестун, Так потучнеешь – не узнать: Concordia res parvae crescunt, – Правдивей нечего сказать.
И сено предпочесть не странно, Когда мы так определим, – Что пища то скотов избранных: Вот Слон и я его едим.
Работник же – вон та скотина, – С которым часто я дерусь – (Он бьет меня, болван, дубиной, Да я не больно ведь боюсь) –
Он сена, как и братья ваша, Совсем не любит и не жрет; Хозяина ругает даже, Коль тот его косить пошлет.
Так всякий тут легко рассудит, Чья голова не так пуста: Что умный – умное и любит, Что мясо сену не чета!»
XXI. Кошачья хандра, или О том, что в старости глаза видят иначе
Под навесом у сарая Брыско, серый Кот, сидит, И, кругом все озирая, Сам с собою говорит:
«Видно свет к концу стал ближе, Все теперь не то, не так: Вон и кровлю поднял выше Плотник – этакой дурак!
Что за страсть к нововведеньям? То-ли дело старина!.. Мох на кровле…. загляденье, Как покрыта им она!
У трубы, бывало, планки, Два окошка с чердака; Заберешься с позаранку, Да и ждешь из подтишка:
Не прокралася ли Кошка, Не присел ли воробей; – С первой попоешь немножко, А другого – цап! скорей.
Нынче нет уж этой ловли!.. Воробья не разглядишь; Лапы врозь скользят по кровле – То и жди, что сам слетишь.
Да и кошки, пес их знает – Стали этакая дрянь: Ты с ней петь, она кусает, – Смотришь, вместо дружбы, брань!
Даже мыши и мышаты Нынче вдвое удалей; Так канальи плутоваты, Что с трудом поймать, ей-ей!
Словом, жить уж не приятно, Самый свет мне омерзел; Скверно, гадко, так досадно, Ни на что бы не глядел!»
– А за что такая злоба? Что на новость класть вину: – Стар котище ты, не то бы И не вспомнил старину! –
XXII. Коровьи нежности, или О том, что сентиментальные чувствования не лишают аппетита
Чье слышно томное мычанье, Кто тосковал? То юный Бык свое страданье Так выражал:
«О лютый рок, о участь злая! Уныл мой дух…. Где ты Буренка молодая, Где ты, мой друг?
Нет, ты не друг уже мне ныне, Любви предмет; Ты изменила и в помине Меня, чай, нет!..
Я с нею рос, еще теленком Ее любил…. Как хороша была Буренка – Я не забыл!..
Нам вместе с нею корм давался И водопой; Я с ней так нежно обращался, Она – со мной….
Да, так любили мы друг друга! Делясь овсом, Я делал нежную услугу Всегда притом:
То языком ей за ушами Я полижу, То под боком слегка рогами Ей почешу….
Она же так бывало мило Себя ведет: Глядит, глядит – и прямо в рыло Меня лизнет!..
В чем мне искать теперь отрады? Душа пуста; Буренушку угнали в стадо – Я сирота!
Кому теперь рассеять нужна Мою печаль? Кто промычит со мною дружной «Тебя мне жаль!»
Но что мне более обидно И что грустней: Мне очень, очень ясно видно Измену в ней…..
Я видел – сердце запылало Мое огнем! Она охотно побежала За пастухом….
Я понял и – сказать боюся – Потерян друг!.. Не звук рожка ей стал по вкусу, Не рев подруг:
Ее Бычище недостойный Пленил. Увы! Я не могу теперь спокойно Щипать травы!
Вон, есть в хлеву овес янтарный, Но что мне в том? Не заманить неблагодарной И колачем!
У! вспомнить жалко мне и больно! А почему? Я так любил ее…. Довольно…. Му-му! му-му!»
И так мычаньем заглушая Тоску без слез, Пошел мой Бык под сень сарая Доесть овес.
XXIII. Петушья догадка, или о том, что у каждого есть свое орудие для защиты*