«Мартин Иден» kitabından alıntılar, sayfa 3

Это не моего ума дело… Но, я добьюсь того, что это будет моего ума дело!

Став вьючным животным, никогда не достигнешь светлых высот;

Верно, туговато ему приходилось, – сказал он.  – Четыре доллара в неделю! С этого не разгуляешься. Я вот плачу пять долларов в неделю за квартиру и стол и, ей-богу, ничего хорошего не имею. Он, вероятно, жил как собака. Питался, должно быть… – Он сам себе готовил на керосинке, – прервала она его. – Питался, должно быть, так же скверно, как матросы на рыболовных судах, а это уж значит – хуже нельзя. – Но подумайте, чего он достиг теперь! – вскричала она с воодушевлением. – Ведь он с лихвой может вознаградить себя за все лишения юности! Мартин посмотрел на нее сурово. – А вы знаете, что я вам скажу, – возразил он.  – Едва ли вашему мистеру Батлеру так уже весело жить теперь. Он так плохо питался все прошлые годы, что желудок у него, надо думать, ни к чёрту не годится. Она отвела глаза, не выдержав его взгляда. – Пари держу, что у него катар. – Да, – согласилась она, – но… – И наверное, – продолжал Мартин, – он теперь сердитый и скучный, как старый филин, и никакой радости нет ему от его тридцати тысяч. И наверное, он не любит смотреть, когда вокруг него веселятся. Так или не так? Она кивнула утвердительно и хотела объяснить; – Но ему это и не нужно. Он по натуре угрюм и серьезен. Он всегда был таким.

«Печальный юноша, он одержим любовью и в поцелуе умереть готов»,

Затем, в виде опыта, он попытался написать небольшой сюжетный рассказ и, увлекшись, написал вместо одного сразу шесть и разослал их в различные журналы.

Напротив, ремесленная работа чуждается вас, и так упорно, что вам ни за что не преуспеть в этой области. Слушайте, милый мой, вы, наверно, обидитесь, если я предложу вам поесть? Мартин помимо воли покраснел, а Бриссенден торжествующе расхохотался. – Сытый человек не обижается на подобное предложение, – заявил он. – Вы дьявол! – раздраженно вскричал Мартин

стоит жить! Видеть моральное величие, поднимающееся над грязными клоаками несправедливости; расти самому и глазами, еще залепленными грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из слабости, порочности и ничтожества расцветает сила и правда и благородство духа.

«Старик-бродяга жалуется горько!» – пробормотал он, вспоминая Гэнли: – «Вся наша жизнь – ошибка и позор!» Да, наша жизнь – ошибка и позор!

нем проснулся былой воинственный пыл. Но через миг им снова овладела привычная тоска. Он был стар, на целые века старше этих беззаботных, свободных друзей его юности

зная, куда деть свои руки. Как он их ни клал, они все время мешали ему, а тут еще Артур