«Отель «Нью-Гэмпшир»» kitabının incelemeleri, sayfa 6

Говорят, что писатель всю жизнь пишет одну книгу. Про Джона Ирвинга, мне кажется, это очень верно. И хотя в "Отель Нью-Гемпшир" нет странной матери-одиночки с сыном (и почти нет частной школы), а есть наоборот полная семья с множеством детей, связь с другими романами Ирвинга очень тесная.

Ирвинг все время пишет о каких-то "извращенцах", маргиналах, о каких-то перипетиях на грани реальности, но по существу он всегда пишет об одном: о нескладности, трагичности и вместе с тем величии и глубине обычной человеческой жизни.

Так мы и пытаемся мечтать. Так мы придумываем свою жизнь. Из нашей матери мы делаем святую, а отца превращаем в героя; и чей-то старший брат, и чья-то старшая сестра - они становятся нашеми героями тоже. Мы изобретаем то, что любим, и то, чего боимся. Именно это мы и делаем: пытаемся мечтать и не успеваем что-то вообразить себе, как эти вещи от нас ускользают.

Чудесная книга! Несмотря на все свое сумасшествие, абсурд и обилие секса. Это проникновенная выдуманная история о семье и мире как большом и шумном постоялом дворе. Случайности не случайны, но случайны в этой жизни все мы. В Ирвинге принято искать и находить многое: и библейские мотивы, и глубокие философские смыслы, и всю правду о нашей жизни. Я же рискну показаться недалекой и признаюсь, что вижу у него одни только истории. Но! Истории живые, яркие и искрящиеся. С некоторой сумасшедшинкой, но, по-моему, в этом и есть смысл - Ирвинг не приемлет категории нормальность/ненормальность в принципе. Жизнь в его романах многообразна и естественна в своей нереальности - интересна. Переводчик умудрился перепутать цимбалы с тарелками *рукалицо*, зато придумал отличную кличку для собаки - Грустец - эвфемизм богатого и всеобъемлющего слова, понятного и близкого русскому уху и точно выражающего всю суть происходящего. Браво! И да, товарищи, это полный Грустец! =)) P.S. Читать под песни "The Kelly Family" ;)

Книги Ирвинга простыми не назовёшь. Читая Отель, я испытала некое умиротворение. Максимум могла прочесть страниц 50-70 за один раз и обязательно засыпала. Будь то день или ночь. Проверив на другой книге - это не произошло. Нью Гемпшир: семейство Берри очень своеобразное, со своими тараканами. Отец всю жизнь живёт в мире иллюзий. Повествование идёт постепенно, начиная с юношества, затем Берри женится, у них рождаются дети... Но он всё ещё где-то витает в облаках: заработок с медведем, Гарвард... А дома жена, дети... Всё, что происходит с ними, все всякого понимания, но принимаешь их такими, какими они изображены. Фред, со своей ориентацией, Френни, которая ушла в свой мир грёз после произошедшего с ней. Лили отражает события своей жизни на бумаге. Иногда задумываешься, а изменилась бы их жизнь, не полети они в Вену? Вена - отдельная тема для меня в книге. Очень люблю этот город. Не смотря на мегаполис, в нём ощущается совершенное спокойствие. С удовольствием походила с героями по знакомым штрассе и гассе. Конечно, уже многое забылось, например, Крюгештрассе не могу вспомнить, но Кертнер, Марияхильфер, Ринг и прочие представляю очень хорошо, хоть и не в период 1957-64гг. Истории с бомбой, медведем - вообще что-то невероятное. Книга производит впечатление. Она не стала моей любимой, но прочла с огромным удовольствием. Обязательно продолжу знакомство с остальными произведениями.

Есть такие книги, которые не отпускают...

Я искренне боролась с чувством прочитать эту книгу быстрей и в то же время читать ее как можно дольше. Эта такая вещь, которая просто держит в тисках, ты стараешься вырваться, но даже когда книга отложена, то ощущаешь себя частью семьи Вина Берри. Это невероятная история о судьбе семьи, о судьбе людей, о судьбе отеля "Нью-Гэмпшир", точнее отелей... Для меня эта книга стала открытием и поразила меня глубиной образов, густотой событий и невероятной любовью. Именно любовь проходит красной нитью с первой и до последней страницы. И я полюбила всех и каждого героя этой книги. Даже отрицательные персонажи для меня стали близкими. Не думаю. что стоит пересказывать содержание книги, ведь, во-первых, это уже неоднократно делали в предыдущих отзывах, и во-вторых, ее нужно просто читать. Но скажу, что история о семье Берри, Фрейде (нет, не о Зигмунде), ученых (и не очень) медведях и Грустеце - это очень трогательная история. Вы обязаны прочитать эту книгу, даже если в конце поймете, что отдали половину сердца этой семье и этому прекрасному периоду, когда читали.

И, как ни банально, закончить свою мысль хочется одной из самых часто употребляемых в романе фраз "Проходите мимо открытых окон!"

Прочитано в рамках игры Книжное Путешествие 10/10.

Эта книга не могла меня не впечатлить. Она, в общем то, отражает как раз все то, что я люблю - тет-а-тет повествование, ключевые повторения, герои, которые представлены так открыто и так "доступно", что ничего не остается, кроме как следить за их собственным переосмыслением, их взрослением и становлением как личностей. Более того, Ирвинг не просто пишет историю жизни какой то семьи, он составляет свое собственное "пособие" по Фрейду, целую книгу представляет как одну большую цитату на жизнь. Я не могу это Не Ценить. Я не могу это Не Оценить. И для меня книга не была предсказуемой. Я страшно удивилась и расстроилась, когда ушли Мэри и Эгг. Разве можно нормально отреагировать, когда несколькими страницами ранее, Ирвинг пишет:

Она была мягкой пышной женщиной, к которой отец явно любил притрагиваться. Он всегда прятал свое лицо у нее на шее, обнимал ее сзади, накрывая руками грудь, а она только притворялась, что сопротивляется. Когда отец был поблизости от матери, он напоминал собаку, которая вечно кладет морду вам на колени, собаку, чью морду так приятно чувствовать у себя под мышкой или в паху, - я вовсе не имею в виду, что он был с ней груб, но он всегда старался дотронуться до нее, крепко обнимал ее, тискал.

Многое не оставило меня равнодушной, но апогеем стал небольшой отрывок:

- Это просто я. - Какая то усталость в ее голосе заставила Фрэнка посмотреть на часы и насторожиться. Фрэнк помнит, что в последовавшей за этим паузе он прошептал ее имя. - Давай, Лилли, - прошептал он. И Лилли пропела свою песенку, маленький отрывок; это была одна из "песен молодого вина"; глупая печальная песенка, которую пел мышиный король. Фрэнк, конечно, знал эту песню наизусть.

Продай мои старые одежды, я ухожу на небеса.

- Боже мой, Лилли, - прошептал Фрэнк автоответчику и начал быстро одеваться. - Auf Wiedersehen, Фрэнк, - сказала Лилли, когда закончилась ее коротенькая песенка.

Она оставила записку лучше...Лилли не была чокнутой. Она оставила серьезную записку самоубийцы. "Извините, - говорилось в записке. - Все таки не доросла".

Конечно, я до последнего надеялась, на "цельный" конец. Я не хотела отделять Джона от Фрэнни, обособлять Фрэнка и тем более видеть рядом с ними других партнеров - Младшего Джонса и Сюзи. Но, наверно, так тоже неплохо, тем более, что каждый из героев сделали друг для друга очень много. А Джон, он как раз та самая золотая середина, балласт, который уравновешивает "слепого" отца, терпеливую мать, сильного Айова Боба, бойкую Фрэнни, задницу Фрэнка, малышку Лилли и Эгга, который так и остался просто яйцом.

Привинчены на всю жизнь!

И почему это мне должно быть интересно читать про чью-то жизнь, да ещё такую наивную, такую… в общем, то, что я называю розовым. Сказать, что начало книги у меня буксовало – значит, ничего не сказать. И даже наличие медведя в качестве одного из главных героев не спасало: что отец, что мать – были глупые, молодые, наивные, сошлись они совершенно, как мне показалось, беспочвенно, и просто чудо, что связь эта не полетела к чертям в ближайшие годы. Так или иначе, а читать это было невыносимо скучно, самым сложным было себя заставить сесть, развернуть и продолжить продираться дальше, и при всей моей нелюбви к аудиокнигам, мне в голову даже стали закрадываться мысли, не прослушать ли оставшуюся львиную долю: так меньше шансов у лени одолеть и усыпить мой мозг в трясущемся вагоне: глаза закрыл, а звук всё равно в уши литься же будет, никуда от него не денешься. И когда я дочитал до номера под названием «приём на работу», который даже зачитал вслух на кухне своему медведю (ничего удивительного: «у каждого должен быть свой умный медведь») – настолько он был ржачный, этот отрывок, очередная ходячая деятельность, отнимающая время для чтения с экрана, таки вынудила меня скачать аудиокнигу.

Это был поворотный момент, это был счастливейший случай. До сих пор я слышал лишь рассказы с радио Звезда, в исполнении пары-тройки чтецов – не плохих, однако не тех, от которых приходишь в восторг и писаешься кипятком сутки напролёт, – да однажды прослушал «Бен-Гура» Уоллеса, с великим трудом, постоянно засыпая. Восторги были раньше, когда я услышал ливановского «Старик и море» – настолько сильные, что спустя много лет, когда я читал книжку в оригинале, мой мозг эти английские слова преобразовывал в его голос и его интонации. Всё, что было после – было – ну, такое, середнячковое. До сих пор. Теперь же я слушал Ерисанову, с того момента, как был поставлен номер с медведем. Естественно, я его переслушал – и снова поржал. После этого наконец-то вскоре открыли первый отель «Нью-Гэмпшир» – а значит, всё, что было до открытия, можно считать прологом, растянувшимся на сотню страниц, слишком долгим, чтобы не прийти в раздражение. Детские фокусы с прослушиванием были забавны, отношения со сверстниками – чересчур жестоки, несложно было представить, к чему это всё может привести (представить мне было сложно другое: во-первых, Фрэнни 12, а ей ещё рано идти в школу – или в Америке очень странная система была в то время, но я потерялся так-то, во-вторых – как школьные старшеклассники все до одного могли мечтать о заднице 12-летней малолетки – мне абсолютно непонятно. Ну не бывает такого. Но ладно). Короче говоря, привело это к изнасилованию, и вот тут-то мне и начала нравиться книга. Безумно нравиться! Чем? – реакциями, словами и действиями персонажей. Удивительно, как в этих, до недавнего времени, казалось бы, пустоголовых подростках, их отце и матери вдруг что-то зашевелилось, проявился характер, возник намёк на образ мыслей, внутренний стержень, способность рассуждать и применяться не к тому, что важно тебе, а к тому, что важно другому. В сущности, предпосылки были – например, когда Фрэнка из лужи доставали, но тот случай, как менее серьёзный, не позволил так ярко проявиться характерам героев. Надо же, мне, не слишком искушённой в аудиокнигах, нравится Ерисанова – удивились мои побокальники – многие, говорят, ругают её. Есть ли на свете кто-нибудь (или что-нибудь), кого бы ни разу никто не обругал? Мнится мне, нет. А Ерисанова читает с теми же интонациями, которые возникают у меня, когда мне приходится что-либо читать вслух, хотя ориентировался я всегда на советские спектакли, радиопостановки и вообще то, что слышал с радио (всё детство на кухне болтало радио Россия). То есть, близко мне её исполнение, ажно очень.

Удивительно в повествовании Ирвинга вот что: несмотря на многочисленные спойлеры, которые он то и дело допрежь происходящего забрасывает в омут своих строчек, что твои рыболовные крючки, делает он это так расчётливо, что лишь травит душу читателя, подманивая всё ближе, заставляя всё быстрее читать и читать и читать, а потом, по достижении цели, сердце – сжиматься, а нас – замерев, переживать щемящую боль от ухода в мир иной очередных персонажей, к которым успел привыкнуть, сроднился с ними, уже полюбил их. Я в автобусе недавно ехал и наблюдал перед собой пятилетнего птенца – вылитого Эгга, такого же громкоголосого и невозмутимого своими громкоголосыми вопросами, будто уверенного, что вылупился он, живёт и существует именно для того, чтобы задавать вопросы – маме, незнакомому деду, едущему с ним в автобусе, незнакомому мне… Но Ирвинг действует в истинно чеховской манере, и раз упомянутое вскользь, что семья всегда летала в разных самолётах из предосторожности, выстреливает: самолёт с матерью и Эггом разбивается. Это был настоящий конец первого отеля, не тот момент, когда они приняли решение о переезде за год до того, а именно это, словно жирная чёрная точка, которую наверняка поставит потом Лилли в своём случайно написанном романе. Роман Лилли Ирвинг описывает так живо, что не верится, что его нет и быть не может, потому что Лилли и сама-то выдуманная, как же нет, а что же я читаю сейчас, как не роман о первом отеле Нью-Гэмпшир, а затем и о втором, и о третьем – Лилли ведь собиралась писать продолжение! – Вряд ли это роман Лилли, – говорит мне другой мой внутренний голос – он же всё же от лица среднего брата. – Которого зовут Джоном! – возражает первый – Так же, как Ирвинга… Впрочем, конечно же, в биографии Ирвинга кроме географии мало общего с его персонажами – уж во всяком случае, с такой большой семьёй с кучей братьев и сестёр, которая, несмотря на то, вышла из под его пера живее всех живых. И тем не менее, Ирвинг создал потрясающую мистификацию с абсолютным ощущением реальности нереального: особенно штырит, когда персонажи начинают обсуждать фильм, который сняли по роману, написанному Лилли, в котором снялась в роли самой себя Фрэнни… Подспудно всё же стараясь отдавать себе отчёт в нереальности всего описываемого, мне сложно было поверить в действительно существующего кумира Лилли – Дональда Джастиса, чьи строчки – удивительно хрупкие, удивительно тонкие, удивительно точно и больно бьющие по самым непредсказуемым слабым местам – в переводе на русский бесподобны. Только эта их отточенность в переводе и давала надежду, что хотя бы это – не сон, что его – писателя, с его стихами можно найти, откопать, прочитать и перечитывать ещё и ещё, и, может быть, даже подсесть на ту же иглу, миновать которую не удалось Лилли – но и как не подсесть? Если бы Дональд Джастис был частью мистификации Ирвинга, почти невозможно, чтобы его так красиво, так совершенно, грациозно и щемящее перевели на русский в ходе перевода романа! И всё-таки «почти»?.. Дональд Джастис существует, раз-два-три-четыре-пять – я иду его искать, ночью в яндекс, утром в гугл, был квадратный, станет кругл… нарыл статью в «Иностранной литературе», автор которой прошёлся по стихотворению «Сорокалетние мужчины», заявив, что оно «типично для следующего, так называемого молчаливого поколения», поскольку «отражает сознание благополучного, остепенившегося гражданина, с семьей и домом, купленным в рассрочку». Либо автор статьи вообще не понял, что Джастис пишет как раз не о благополучии, а о зародившемся в среде этого благополучия внутреннем смятении, неустойчивости, зыбкости, либо я не понял, что хотел сказать автор статьи. Удивительно, но в книге Ирвинга больше переводов стихотворений Джастиса, чем результатов по русскоязычному запросу его имени в гугле. Значит, предстоят мне раскопки, а это – ужасно хорошо!

Что мне больше всего не нравится – это то, как маркетинг выдирает цитаты из контекста в этой книге. Очень многое стоит за надписью «террорист и порнограф – одно и то же!», залихватски бездумно вынесенной на обложку одного из изданий, настолько много событий и связей, что без них она обессмысливается. О значениях таких фраз, как многократно употребляемое персонажами в разговорах «проходи мимо раскрытых окон», или помянутое мной в начале рецензии «у каждого должен быть свой умный медведь», не читавший книгу может только догадываться – и 100%-ная вероятность, что его догадки не увенчаются успехом. В минус маркетологам и в плюс Ирвингу, сумевшему ввести в книгу такие кодовые фразы, понятные лишь малому кругу лиц, и посвятить читателя, прежде не имевшего никакого отношения к этой семье, во все оттенки их смыслов. Ведь это одна из проблем в творчестве писателей – писать так, чтобы узкие вещи были понятны и интересны совершенно другого кругозора людям… 464, господа! 464!

Сюжет второго, венского отеля Нью-Гэмпшир, я попытался пересказать побокальникам и понял, что несу дичайший бред. Однако дикостью он казался лишь на первый взгляд. Вот выдержка из хронологии террористических акций в «Терроризме и террористах» К. Жаринова:

…июль 1980—Вена, нападение на детей еврейской школы в Антверпене; 1981—убит член совета Вены; угрозы в адрес австрийского канцлера Креиского; 29.8.1981—Вена, боевики Нидаля обстреляли синагогу, ранив 17 человек и двоих убив, 2 террориста схвачены; 1981—Вена, ОАН проводит покушение на Арафата; Брюссель, убит представитель ООП Наим Хадер; 1981—Брюссель, убит представитель ООП Наим Хадер; 3.6.1982—Лондон, нападение на посла Израиля в Лондоне Шломо Агрова; июнь 1982—убит взрывом заминированного автомобиля представитель ООП в Риме;..

Учитывая сумбур, творящийся в Европе 80-ых, легко верится и в существование между этажами террористов и проституток, и в заминированный автомобиль. Кончилось это всё плачевно, но героически: гордостью распирает за слепого старину Фрейда (нет, не того Фрейда, а вас снова в аннотации ввели в заблуждение), за его смекалистость и храбрость, и почему-то не удивляет слепота отца. От Фрейда многое досталось в наследство этой семье: медведь по имени Штат Мэн (по поводу перевода этого имени я также крючился в начале: наверняка в оригинале имя звучало как Стэйтмен – ну вот, нашла: State O' Maine – что было гораздо благозвучнее и логичнее для имени. Ни одному русскому не придёт в голову сказать, что я, такой-то сякой-то, из города Москвы – мы скажем просто: из Москвы, с Урала, из Барнаула… Поэтому и имя медведя в данном случае воспринимается криво: не говорят так, тем паче, не ложится это сочетание на язык в качестве имени), мотоцикл, второй отель, бейсбольная бита, слепота, умная медведица Сюзи… Второй отель Нью-Гэмпшир кончается трагедией, как и первый, поэтому когда Ирвинг описывает в конце третьего отеля, как Джон говорит медведице Сюзи выйти на снег, позабавить детей их постояльцев, всё во мне буквально голосит от ужаса: неужели Джон забыл судьбу их первого медведя, как он мог её забыть? Ведь он же сейчас собственноручно подписывает смертный приговор умной медведице Сюзи, неужели жизнь ничему не научила? Ведь они не учатся, совершенно: полицейский умер от сердечного приступа из-за их с Фрэнни проделки, из-за столь же неожиданного Фрэнкова «подарка» с чучелом Грустеца умирает от того же и дед. Я сжимаюсь в предчувствии удара – Ирвинг же всякий раз устраивал этой семье душераздирающие сюрпризы – но, совершенно неожиданно, беда обходит стороной, и лишь отец укоряющее об этом говорит, что умную медведицу Сюзи могли же убить… значит и автору приходила в голову эта мысль. Однако он словно бы снимает с семьи проклятие, оставляя открытый финал, а ведь с каким содроганием ждёшь на фоне всеобщего равновесия и благополучия, после слов Фрэнни, что ребёнку «надо подумать», что он «слишком большой», – что вот сейчас хрен им, а не долгожданный ребёнок для Джона, хрен им, а не Фрэнни…

Кстати, любопытна в книге выборочность принятия инаковости: гомосексуализм и бисексуальность принимается как норма, а вот за любовь между кровными родственниками обидно до слёз, а между тем, что мешало бы им любить друг друга, попросту не имея детей? Хорошо, что после этого они нашли своих людей, а если бы не нашли? Была бы эта, намеренно ими же самими разрушаемая связь, единственным возможным приводящим к теплу событием?..

По итогу, я влюбился в «Отель» – в книгу, во всех его персонажей, влюбился в автора, влюбился в Ерисанову… Она начитала больше 500 книжек – и я, влюблённый, всех их теперь хочу переслушать…

Джон Ирвинг научил меня, что в нашем мире не тонут три вещи - Грустец, любовь и судьба.

Это были несколько прекрасных дней в компании Ирвинга. Эта великая Книга - поистине "Сто лет одиночества" для любителей постмодернизма, садомазохизма, вуайеризма, таксидермии, графомании, проституции (нужное подчеркнуть). В общем, для каждого из нас - простых людей со своими отклонениями. Хотя нет, Ирвинг также научил меня, что отклонений у любви не бывает. Это все - только лишь тонкие ньюансы одного бесконечного чувства, которые подчеркивают его величие и красоту. Теперь я знаю, что любовь

-это

1. Воскресить свою собаку, чтобы порадовать своих близких, даже если они называют тебя гомиком. Религия, говорит Фрэнк, это всего лишь разновидность таксидермии. И та, и другая призваны воскрешать.

2. Родить сына для своего брата. Просто потому, что обещала маме, помогать ему во всем.

3. Писать романы, для того, чтоб написать единственное стоящее предложение. И не пройти мимо открытого окна, потому что таков удел детей, писателей и коммедиантов.

4. Быть маленьким мальчиком, по нескольку раз в день меняющим свои костюмы. Потому, что жизнь коротка, а смерть надо встречать в лучшем наряде.

5. Быть дресировщиком медведей. Быть медведем. Потому, что просто такова любовь.

6. Носить эмбрион своего ребенка в сумочке, чтоб не заставлять его родится проституткой.

7. Быть человеком. Любить так, как нравится тебе.

Теперь я люблю Джона Ирвинга. Потому, что этот человек научил меня читать о грустном и не плакать, читать о любви и верить.

П.С. А еще меня очень удивили схожести со Стивеном Кингом. Ну разве Грустец - это не солнечный пес, несущий смерть? А в Кубриковском "Сиянии" есть малюсенькая сцена, где медведь занимается оральной любовью. Кто знает, чем вдохновлялся Кубрик.

В мир книг Джона Ирвига окунаешься с головой. Очень странное семейство. Очень много всего с ними случается – любовь, взросление, потери близких, авиакатастрофа, изнасилование, теракт. К ним прибиваются другие странные персонажи и остаются навсегда. Повторящиеся у Ирвинга сюжетные повороты - Вена, медведь, отель – как ни странно, не раздражают. Слишком колоритные герои, которые вызывают уважение и восхищение стойкостью и какой-то американской жизненной мудростью. Они не рефлексируют, всю жизнь лелея беды, с ними приключившиеся, а просто живут, поддерживая друг друга.

Не то нарвётесь на медведя (и умную медведицу), грустнейшую собаку-пердяку, сумасшедшего Фрейда (и того Фрейда тоже), легальных проституток, таинственных радикалов, и, конечно же, на безумную семейку, которая протащит вас за собой через многие испытания и даст хороший пинок под зад, чтобы вы уж точно никогда уже не смогли сидеть сложа руки, а начали достигать поставленных целей. 

Ты должен стать одержимым и не растерять одержимости. Ты должен и дальше проходить мимо открытых окон.

Но обо всем по порядку.