Kitabı oku: «Песни Птицы Гамаюн», sayfa 4
Глава 10
Они незаметно соскользнули со своих мест и не спеша отправились гулять по селению. Дома в вечерней фиолетовой дымке выглядели еще более загадочными.
– Вот, Данька, наши терема́, у каждой семьи свой. Тут и детки малые, и старики. Ребятишек много. Живем мы просто, но дружно и согласно, все вместе.
– А почему в каждом доме два входа? И будто четыре крыши? И что за рога такие?
– Не в доме, а в те́реме, – улыбнулась Ясна, едва успевая отвечать. – Каждая сторона жилища – четыре крыши, как ты верно подметил – должна смотреть на одну из сторон света. Окошки смотрят на север и юг, а там, где крылечки да двери – на восток и запад. Выходить с утра следует на восток, там, откуда встает солнышко – тогда силы у человека будут и здоровье крепкое. Вечером выходи из той двери, что смотрит на Запад, провожая светило, и благодари за день за тепло и свет.
– Говоришь совсем как моя мама, она постоянно вещи передвигает по дому, говорит то так лучше, то эдак.
– Это каждая ведающая мать знает, как оно лучше, – подтвердила она, – да и учат нас этому сызмальства. А рога нас от злых сил берегут.
– Понятно, Ясенка! Ну а вообще, как и чем живете?
– Враг к нам давно не захаживает, Чур бережёт, держит обережный круг, – отвечала она. – Урожай скоро собирать будем.
– А у нас тоже говорят «Чур меня!», если от чего-то хотят отгородиться. От проблемы или плохого человека, события.
– Все ладно у вас сказывают! Чур – сила дюжая, древняя! А «Чур меня» – это часть обережного заговора. Научу тебя ему, в лихую минуту или если испугаешься, говори: «Чур-Чурило, стар-перестар! Ты сиди-сиди, посиживай. Ты ходи-ходи, похаживай. Ты води-води, поваживай. А от меня, Даньки, всю беду отваживай! Чур мя, Чур мя, Чур мя!»
– Запомню! Вы что же, одни в этом лесу? – уточнил Данька.
– С той стороны, откуда ты пришел – лес и озера, а с другой – река и поля. Еще деревни тоже есть, но они далеко.
– Расскажи, чему ты учишься у Доброслова? Это школа?
– Я не знаю слова такого диковинного, Данька…
– Ладно – в обучении. Чему обучаешься?
– Волошбе, Данька, обучаюсь. Буду потом Доброслову с обрядами помогать, людей врачевать, дождик звать, воду заговаривать.
– Волшебницей, стало быть, будешь? – Данька уважительно и изумленно покачал головой.
– Пусть будет по-твоему! Волошебницей.
– Ты говорила, что не из этих мест и что попала к Доброслову от кого-то? – продолжал расспрашивать он.
– Ну что ж, слушай… Уже тебе ведомо, что осталась я одна в малом возрасте. И старцы те, что остались в живых после разорения деревни нашей, воспитать меня не смогли бы. Послали весточку Йогинюшке, дабы пришла она и забрала на воспитание.
– Кто это, Ясенка? – Данька знал, как тяжело было девочке бередить горькие воспоминания, и старательно обходил тему гибели ее родителей.
– Йогиня-Матушка, защитница всех сироток. Как случится беда – ее кликнут, она и прилетит на своей ступе, заберет к себе детушек.
– Погоди-ка! Да ты же про Бабу-Ягу мне рассказываешь, не иначе! В сказках часто про нее пишут. И имя схоже. Яга и Йогиня.
– Может быть, Данька, – сказала она мягко. – Величать-то могут и по-иному, а суть, знай, одна!
– Да как же ты выбралась от нее? – он не на шутку разволновался.
– Сама отпустила, как время пришло!
– И даже съесть не пыталась? – не верил своим ушам Данька.
Ясенка так покатилась со смеху, что из глаз слезы брызнули.
– Да ты что, Данька!? Кто же тебе поведал такое? Ой, какая напраслина! – еле выговорила девочка, справляясь с взрывами смеха.
– В моем мире, Ясенка, есть книги. В том числе и многочисленные сказки. Характер у Бабы-Яги, если хочешь знать… – он старался говорить серьезно и даже строго, но веселье передавалось ему помимо воли, – …тот еще. Она страшная и противная, да просто опасная и вредная старушенция. Живет эта Баба-Яга в дремучем лесу в избушке на курьих ножках, поджидает путников, чтобы заманить к себе обманом и съесть! А уже детей как она любит… И даже иногда специально за ними охотится, из домов выманивает и к себе в жуткую избушку забирает.
Ясне сразу стало не до смеха, она зябко поёжилась. Заметив это, Данька продолжал, специально придавая своему голосу немного ужаса и сильно жестикулируя.
– Дом ее стоит в самой лесной чаще, неряшлив, вокруг растут мухоморы, прыгают лягушки, ухают филины. Сама она старая, сгорбленная, одна нога костяная, нос длиннющий, на нем бородавка. Волосы седые растрепаны, а одежды рваны, с паутиной. И глазищи злые-презлые.
– Как же можешь ты сравнивать сию нечисть с Йогиней-Матушкой? Йогиня – словно солнце ясное, лик ее прекрасен, волосы золотые, в косе светятся, одежды из шелка узорами диковинными вышитые, она всегда молодая, и сердце у нее такое доброе, что любви ее хватает на всех! – горячо возразила Ясна.
– А вот сама посуди, – не унимался Данька, описывая героиню сказок, – летает эта дамочка в ступе и метлой себе помогает. Ступа у нее старая, дырявая… А еще наша Баба-Яга похищает деток и приносит их к себе, чтобы съесть. В избушке своей заворачивает их в тесто, сажает на лопату и в печь! – сказал он и стал ждать, что девочка на это ему ответит.
– Как странно и страшно… – мрачно промолвила Ясенка. – Ведь очень похоже, а смысл весь перепутан. Словно в воду смотришь, а там все вверх дном. Летает Матушка по небу в резной деревянной ступе, узорами искусными украшенной, а в руках у нее весло из чистого золота, коим она правит! Йогиня забирает детей-сирот из разоренных мест, где их некому воспитать. Оттуда, где сиротка со сродниками или соседями, никогда их не забирала, ибо воспитают и возлюбят словно собственных. Терем у Йогини особенный, ни увидеть его вражескому глазу, ни найти в лесах густых, полях широких. Ежели чадо малое здорово было, то само входило в жилище, если ребеночек болел, то заворачивала его Йогинюшка в тесто и сажала в печь до нужного жара прогретую, ровно на одну ночь. И выходило чадо после того здоровым и румяным, как пирожок.
– Значит, заболевшего только грели таким образом? – уточнил Данька.
– Истинно так, – подтвердила она. – Пред собой ты зришь чадо, спасенное Йогиней от верной погибели.
– Что ж, допустим. А дальше? – ему натерпелось дослушать увлекательный рассказ.
– Такие детки, Данька, остаются у Йогини-Матушки на много лет и зим. Учатся понимать все сущее, говорить с природой, учатся тому, что все едино в этом мире, все связано между собой. Мир – как огромный купол, сотканный так, что каждая мелочь имеет свое место и накрепко связывается с другими мелочами, а те с третьими и так бесконечно. Дабы понять все это, нужно время и полный покой, тишина. А когда приходит время, все детки расходятся по тем местам, где они нужны.
– Как было у тебя? – спросил Данька.
– Рядом с теремом Матушки есть пещера с озером, где вода чиста, как роса, и вкусна, как нектар. Настоящая живая водица! Как-то раз я туда и пошла, чтобы набрать ее. А вокруг красота: и горы, и реки, и леса – как на ладони. Присела на белый валун и любовалась, даже не заметила старца, который подошел и рядом сел. Это и был Доброслов, ведун, которого ты видел в кругу. Он-то мне и сказал, что если я того желаю, то могу покинуть Йогинюшку и отправиться с ним в деревню Кружки́ продолжать обучение у него.
– И та согласилась, как я вижу? – сказал Данька.
– Да, сразу я поняла, что тут мне хорошо будет. Матушка тоже сказывала, что как придет мой черед уходить, так я сердцем это почую и ни с чем не спутаю. Так и вышло.
Данька был под впечатлением от рассказа Ясны и шел задумчивый, опустив глаза. И увидел то, что не ожидал увидеть никак, даже на месте подпрыгнул.
– Ясенка, ты смотри! – и он устремился к небольшому кусту малины, росшему рядом с дорогой. – Это же мой диаскоп! И слайды! А я думал, не получилось! Вот так чудо!
Он не мог понять, как получилось так, что он как-то пронес в сон предмет из своего мира, но радость и удивление были такими сильными, что он решил об этом просто не думать.
– Ну что ж, удивила ты меня своим рассказом порядком, пришла и моя очередь, – он широко улыбнулся и поманил ее к себе. – Вот посмотри. Это – диаскоп, прибор, на котором можно смотреть фотографии. А это – фотографии, такие картинки, которые в точности повторяют окружающий мир, когда ты делаешь снимок. В моем мире есть такой прибор специальный, который на пленку может запечатлеть что угодно.
Ясна смотрела на него ошарашено и непонимающе.
– Понял, надо наглядно! Но для того, чтобы посмотреть, нам бы найти источник света.
– Огонь подойдет? – спросила она.
– Вполне!
Она забежала в один из домов – двери, на его удивление Даньки, оказались не заперты – и принесла горящую лучину. Данька вставил в диаскоп первый слайд и посмотрел в глазок, направив матовое стеклянное окошко на огонек.
– А теперь ты, Ясенка! – и он дал прибор ей в руку. – Смотри, так выглядит город, в котором я живу. Дома, высокие, как башни, а внизу по дорогам едут машины. Они есть у очень многих людей. По вечерам, если смотреть с высоты, то зажжённые на них огоньки превращаются в один поток. Кажется живым, словно светящаяся река.
– Надо же! И идут они самоходом? Я слыхала, что очень-очень давно у здешних людей тоже были такие и даже летающие по небу. Только потом они утратили умение управлять ими…
– Почему?
– Даже не знаю, Данька, просто так случилось. Чтобы управлять такими машинами, как ты говоришь, надо уметь говорить с ними. Но безмолвно, одной только мыслью. Одну такую машину Доброслов видал своими глазами далеко в тайге спрятанную. Так и стоит там, управлять ей люди не могут.
– Нашими машинами могут управлять все, – улыбнулся Данька. – А передвигаются они с помощью топлива. Но ты – девочка, тебе долго объяснять.
– Ладно, Данька, как считаешь нужным, – легко согласилась она, чем немало удивила его, потому что привык, что все его знакомые девчонки всегда зазнаются и спорят по любым пустякам.
– Так, давай смотреть следующий слайд! – от вытащил обрамленный в светлую пластиковую рамочку снимок. – Это моя мама, когда она была маленькой и училась в школе. Я обещал рассказать: школа – это место, где учатся дети от семи и до семнадцати лет. По-твоему где-то с восьмидесяти до двухсот месяцев.
– Долго, – сказала Ясна, – у нас все проходит шибче.
Она приложила глаз к отверстию и принялась внимательно рассматривать снимок, пока Данька пространно рассуждал.
– Да я, в общем-то, тоже считаю, что можно было бы и побыстрее, но ничего не поделаешь, так сложилось. Сперва школа начальная – там малыши учатся писать, читать, считать. Потом средняя – там уже геометрия, биология, химия…
– Ничего не понятно, Данька, что ты говоришь, – рассмеялась она. – А мама твоя очень красивая. Только скажи, почему одежды такие странные, короткие… Тканей на всех не хватает?
– Ткани есть, а это школьная форма, – объяснил он. – Такую все носили, когда мои родители были маленькие. Сейчас все не так, девочки могут в брюках ходить…
– Ты меня нарочно веселишь, Данька! – воскликнула Ясна пораженно. – Это ж стыд-то какой в мужских портках ходить! А власы… Почему такие короткие? Я вижу, здесь много люда собралось, у этой… у школы. И космы мало у кого есть.
– Ты права, сейчас еще короче стригут. Мода!
– Мо-да, мир и добро получается, а все обратно наперекосяк! Данька, длинные власы у женщин – оберег! Ежели кто худое слово в лицо скажет иль не так посмотрит, позавидует, то глаза оберег, а в спину если, то коса длинная защитит, не даст дурному глазу лиха наслать. Да и связь это с тем чудесным куполом, о котором я тебе говорила. Чем длиннее волос, тем лучше человек природу слышит, знаки тайные понимает.
– Интересная версия, Ясенка! Скажу, чтоб Любаву не стригли. А у мужчин что оберег? Борода? – Даньке стало ужасно интересно, он вообще любил, когда у явлений было логическое объяснение.
– У мужей боярых, возмужавших борода суть знак чести, силы и доблести. А оберег для них – незримый круг, который над ними жена его держит, она ему Берегиня. И в трудах, и в бою, и на роздыхе, всегда рядом незримо, окружает заботой и словами добрыми накрывает, словно крыльями. Горе тому, у кого обережного круга нет, вот беда настоящая…
– То есть выходит, что женщина получает знания и силу из окружающего мира, из купола этого, и с ее помощью мужа оберегает?
– Помнишь, я говорила тебе, все в мире связано меж собой? – сказала Ясна и передала ему диаскоп со слайдами.
– Да… Много ты знаешь, здорово! А что же ты спрашивала у Птицы Гамаюн, Ясенка? – наконец, он опять задал вопрос, который его так интересовал.
– Вот я росла не в семье, когда знания эти передают от сердца к сердцу, и очи твои каждый день видят как должно быть, – в этот раз девочка решила открыться ему. – А я знаю все со слов. Так просила Гамаюн поведать мне суть, вдохнуть в меня веру, и был мне ответ:
Береги семьи очаг от напастей,
Сила он твоя, смысл и счастье,
Чтоб любви огонь выжить смог
Не пускай обиды тень на порог.
Обожай детей, ставь на путь,
Не злословь, жалей, честным будь.
Научи весь день быть в трудах,
Уважать людей во любых летах.
– Спасибо, – сказал Данька завороженно и благодарно – ему было очень приятно, что она, наконец, решила открыть свою тайну.
Она улыбнулась в ответ.
– А теперь я тебе покажу кое-что интересное! Идем.
Она увлекла его на самый край деревни к одному из домов. От предвкушения какого-то чудесного открытия у Даньки запело внутри, как будто кто-то перебирал струны гуслей. Перед тем как войти Ясенка сделала жест левой рукой, словно разрезала пространство перед собой – сверху вниз, а потом справа налево – и слегка поклонилась. Данька интуитивно последовал ее примеру, и она одобрительно кивнула.
– Добро пожаловать, Данька, милости прошу в мой те́рем, – сказала она, – Тут живем только я да маленькая Зарянка. Она мне как сестричка, сорок месяцов ей еще, родители сейчас в далекой стране, вот я и присматриваю.
Проходя по жилищу в компании хозяйки, Данька с интересом разглядывал все вокруг. Терем был довольно маленьким по сравнению с другими: одна комната служила гостиной, столовой и кухней одновременно, а вторая оказалась спальней. Там стояла маленькая кроватка, а другое спальное место располагалось за веселенькой занавесочной на печи, разделявшей эти две комнаты. Убранство терема было очень скромным, но обстановка уютная, теплая, пахло смолистым деревом и веяло ароматным печным духом. На окнах висели короткие льняные занавеси с вышивкой по низу, везде лежали коврики, половички и дорожки, сплетённые из цветных тряпочек, а возле кровати маленькой соседки Ясны стоял аккуратный рядок самодельных игрушек. Девочка подвела его в самый дальний угол маленькой комнаты и показала на небольшой кованый сундучок. Там оказались резные деревянные ложки, гусельки, дивной красоты фигурки, сделанные из соломы – кони, птицы, де́вица с коромыслом; россыпи янтаря, бирюзы, крупных кристаллов горного хрусталя и даже каплевидной формы крупный лунный камень. Ну ни дать ни взять – сокровищница!
– Ну, что тебе больше всего понравилось? – спросила Ясенка, когда экскурсия по теремку подошла к концу.
– Твои коврики! Сама делала?
Они и правда были такие яркие и необычные, что ему непременно захотелось такой и себе. Девочка сильно удивилась – была уверена, что Данька выберет себе что-то из сундучка.
– Сама плела, это просто и думается хорошо. Но главное, чтобы мысли за этой работой были светлыми, добрыми. Тогда и принесет такая вещь тепло и добро. Я тебе дарю любой, Данька, выбирай!
– Ух-ты! Мысли мои прочитала. – Данька так обрадовался, что крутанулся вокруг своей оси, хлопнув в ладоши, и принялся расхаживать по светелкам, выбирая себе коврик.
Остановил свой выбор на небольшом круглом коврике с бело-желтым рисунком, словно раскручивающимся из центра вихрем, и ярко-зелёным с синими вкраплениями кантиком.
– Вот он, – уверенно сказал Данька и тут же расстроился. – Да как же я его с собой заберу? Это же сон…
– А как ты в свой сон диа… дивоскоп с картинками взял? – резонно спросила она.
– Твоя правда, не знаю как… – И он громко и четко сказал: – Я принимаю этот дар и беру его с собой.
– Молодец, Данька! – похвалила она, но за что – он так и не понял, а переспрашивать не стал.
– Вот тогда тебе, Ясенка, мой подарок, – торжественно заключил он, протянув ей диаскоп. – Только снимки я тебе постараюсь достать другие. А пока оставь себе этот, с улицей и машинами.
Ясенка чуть поклонилась, как она всегда делала, когда здоровалась или благодарила за что-то и, приняв подарок, убрала его в сундучок к другим своим сокровищам. Довольные, они выбежали из терема и пошли к лесу – так решил Данька, чувствуя, что скоро проснется.
– Ну что, мил друг, до встречи? – Ясенка достала из поясной сумочки веретено.
– До встречи.
И уже привычно дружно грянули на всю округу:
– Кр-р-рапива!