Kitabı oku: «Лбюовь», sayfa 3

«Винни-Пух»: опыты домашнего самопознания

Психопатологическое описание характеров «Винни-Пуха и Всех-всех- всех», выполненное Вадимом Рудневым в его книге «Винни-Пух и философия обыденного языка», производит на наивного читателя, каким я безусловно являюсь, оглушительное впечатление. Осел Иа-Иа агрессивен, казуистичен, страдает тяжелой эндогенной депрессией. Поросенок Пятачок – рефлексирующий психастеник. Тигра инфантилен и безответствен. Сова – шизоид, живущий в отвлеченном мире гармонии длинных слов. Кролик – авторитарный эпилептоид. Крошка Ру – воинствующий эгоцентрик. И вся эта орава психопатов живет внутри одной-единственной личности – меня.

Вдобавок уже много лет я не могу избавиться от навязчивой привычки искать во всех знакомых родовые черты пухов, кроликов и пятачков; сангвиники пухи попадаются реже всех.

Мой маленький сынок Федор обычно дает мне роль Пятачка, а сам изображает Пуха. Уверена, ему нравится, что Пух как бы главный, лидер в этой паре. Я, конечно, не сопротивляюсь и говорю тонким поросеночьим голосом: «Ой, Винни, Винни!» В роли Пятачка есть, безусловно, что-то женственное. Руднев, конечно, намекает на травестийность – бог ему судья.

Когда мне хочется на всех наскакивать, я Тигра. Когда обращаю на себя внимание – Крошка Ру. Стремление обращать на себя внимание – это вообще детское свойство и свойство людей небольшого роста (комплекс Наполеона). Крошка Ру – Очень Маленькое Существо, отчасти страдающее от гиперопеки своей мамы Кенги, – вот он и выставляется. Я это очень хорошо понимаю. Но я рада, что мой старший сын Митя говорит, что я типичная Кенга. Значит, он все-таки воспринимает меня как нормальную мамашу. Я и правда физически чувствую, как во мне включается эта внутренняя Кенга: «Дорогой, обязательно позвони через полчаса. Ты не забыл взять с собой бутерброды?» Руднев пишет, что Кенга – это суперхарактер. Видимо, имеется в виду то, что Кенгова материнская сущность заполняет все внутриличностное пространство без остатка: «Выпей ложечку рыбьего жира, умоляю тебя, Ру, милый!» Посторонним чувствам и идеям тут просто не остается места. В жаргоне для этого есть гениальное, совершенно точное определение: «включить мамашу» – вот как это называется. А если «включить начальника» – так это Кролик. Авторитарный и суетливый Кролик постоянно живет с включенным начальником – по делу и не по делу. Он готов признать лидерство Кристофера Робина – как высшего существа, но непременно хочет доказать себе и всем, что он, Кролик, – единственный, на кого Кристофер Робин может положиться. Кролик также склонен плести коварные и чрезвычайно замысловатые интриги (против Кенги, а потом против Тигры). Он борется за сферы влияния, устраняет соперников, заключает пакты с союзниками и выстраивает иерархии. При слове «корпорация» я представляю себе такую огромную кроличью колонию. И еще, конечно, при словах «коридоры власти» так и вижу, как Кролики шныряют по этим самым коридорам. И каждый воображает, что за его хвостом бежит целая толпа преданных ему Родственников и Знакомых – от тех, на которых вы случайно наступаете, до тех, которые могут случайно залететь к вам в глаз. Главное достоинство Кроликов, согласно Пуху, в том, что они говорят простыми короткими фразами – вроде «Угощайся!» или «Не пора ли закусить?». В сущности, это идеальные рекламные/политические слоганы. Никогда нельзя исключить, что кто-то из Кроликов (а вернее всего – сразу несколько) причисляет вас к своему электорату. Своего личного внутреннего Кролика я, кажется, придушила давным-давно. Я даже так счастливо устроилась в жизни, что очень мало имею дело с Кроликами. Гораздо сложнее избавиться от влияния Иа-Иа: внутри и снаружи. Это мрачное настроение. Эта постоянная уязвленность, навязывание окружающим чувства вины, эти муки обиженного самолюбия… А Пух в это время раздумывает, как лучше спеть: «Хорошо быть медведем, ура!» или «Хорошо быть медведем, ого!»… Дорогой Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы мой внутренний Медведь хотя бы иногда побеждал моего внутреннего Осла, а? Хотя бы в пятницу.

Внутренний мир

– см. КРАСОТА, ХОЛОДИЛЬНИК

Вобла и воблер

Открутить голову. Вырвать плавники и тщательно обсосать каждый. Содрать кожу и расчленить строго по схеме: спинка, ребра, хвост, хребет. Некоторые ценили икру, другим не нравилось, что она вязнет на зубах. Еще был пузырь – он годился на то, чтобы громко им хлопнуть. Или поджарить на спичках, чтобы он сплавился в нечто вроде жвачки с дымно-рыбным запахом…

Вообще рыбная сущность в ней была почти побеждена другими, более сильными субстанциями – солью, солнцем (ее ведь на солнце сушат? или в каких- то особых печах?). Поэтому воблу любили даже те, кто настоящую рыбу совсем не переносит. Дети, например. Вобла была ближе к черным сухарям и копченой колбасе, чем к какой-нибудь треске или судаку под польским соусом. Древесно-сухая, оглушительно соленая, почти что горькая, даже жгучая на языке. Ритуал ее очистки – с предварительным еще отбиванием. Отбивание воблы – чисто советский, непереводимый ни на какой язык жест. Им гордились, как гордились сорокаградусной водкой, Гагариным, Калашниковым и палехскими шкатулками. В отбивание воблы вкладывали все самое лучшее: молодечество, артистизм, почти что вольнодумство. В этом был размах: размахнулся – и вжарил по столу. Жест обаятельного хулигана, апаша. Вроде Волка из «Ну, погоди!»

И ритуал ее поглощения – откровенно чувственный, почти непристойный. В определенном смысле вобла замещала у нас несуществующих устриц.

Рис. 9а Чистку воблы обычно начинают с откручивания головы

Рис. 9б Некоторые предпочитают прежде вырвать плавники

Официально считается, что главное в вобле было – пиво. На самом деле ее любили и без пива. Падкие до острых вкусовых ощущений женщины и девушки. Непьющие пока дети. В одна тысяча девятьсот шестьдесят-семьдесят-восемьдесят таком-то году вобла была символом и синонимом праздника, пикника, дружеского или семейного единения. Немыслимо было взять и очистить, и сожрать воблу в одиночку. Родительский день в пионерском лагере: кустики, скатерки на траве, бутылки с квасом, разрезанные вдоль и натертые солью огурчики (что же мы столько соли-то ели?), нарядные редиски, крутые яйца, газетка с воблой. Лето, голубое небо, тебя любят.

Ходили легенды об умельцах дядях-Васях, сушивших воблу самостоятельно. Иногда этот деликатес даже предъявлялся – и кишел мерзейшими червями. Ходили страшные рассказы о вобле, выловленной в Москва-реке или в каком-нибудь из городских прудов, – химически неблагонадежной, радиоактивной, хорошо, если не о двух головах.

Неестественно жарким летом девяносто девятого года на подъезде к Люберцам мы видели человека. Он стоял на обочине плавящегося Рязанского шоссе, овеваемый сизым дымом, вонючей пылью – мимо шли тяжелые грузовики, груженные стульями и досками «Жигули». В паре метров от трассы валялся здоровенный кусок бетона (балка? панель?). Я не знаю, как точно называются эти бетонные глыбы, но их очень много у нас. Наверное, везли куда-нибудь на стройку, обронили и забыли навсегда. Она слегка уже обросла сухой травой, как бы вошла в почву – если там была вообще почва. На этой бетонной байде, как на столе, мужичок расположил: маленькую бутылку водки, три бутылки мутно-теплого пива, немного черного хлеба и аккуратно разделанную воблину. Воскресенье, жара тридцать пять градусов. «Видишь, – сказал мой муж, – человек отдыхает».

В Москве открыли, говорят, пивной ресторан, где воблу подают вместе с чашей для омовения пальцев. Но вообще воблы в окружающей жизни как-то не стало. До такой степени, что даже невозможное слово «воблер» практически перестало резать слух. Воблер, если вам посчастливилось не знать, это такая рекламная штучка вроде бумажного флажка, его куда-нибудь подвешивают. Последняя… нет, предпоследняя моя встреча с воблой была на выставке зодчего Качанова, который вызолотил сушеных рыб краской из баллончика и подвесил на веревках. Соль шутки была в том, что выставку спонсировала фирма «Золотая рыбка» и, таким образом, золоченые воблы реально выполняли функцию воблеров. А последний раз мы встретились в продуктовом магазине – такие раньше у нас именовались «самообслуживание на углу», а теперь «небольшой супермаркет», что, в общем, оксюморон, но сказать «минимаркет» не поворачивается язык. Зашла я туда случайно, переждать дождь. И чудо, в магазине обнаружился кафетерий – чай с лимоном, теплые яблочные пирожки, застекленная веранда со столиками, Сюзанна Вега из колонок под потолком. Истинный оазис. Пользуясь случаем, я расположилась отдохнуть со всем возможным уютом и взяла читать меню – толстое, в коже, как в настоящем ресторане. Меню ничего особенного: салат «Столичный», салат «Весенний», пиво бут., пиво ж/б. Но был там раздел ни много ни мало «барные аксессуары». И в разделе «барные аксессуары» где-то между чипсами и сухариками со вкусом дичи (тоже та еще дичь) обнаружились позиции: «вобла, спинка», рублей за тридцать, и «вобла сушеная, полоски», на пару рублей дороже.

От собачьих кормушек и арестантских пайков до кремлевских спецзаказов, а потом «барного аксессуара» – пройти такой путь, и ведь меньше, чем за сто лет. Попробуй найди еще пример такой головокружительной карьеры.

Рис. 10 Вобла

Рис. 11 Воблер

Время

Самое приятное, что бывает весной: цветки мать-и-мачехи, окончание жуткой третьей четверти, верба, крашеные яйца.

Самое неприятное, что бывает весной: чудовищное количество собачьих какашек на земной поверхности, преждевременное окончание отопительного сезона и насильственный переход на летнее время.

В конце октября время тоже меняют. Но тогда это воспринимается почти как праздник. Во всяком случае, как поблажка: дарят лишний часик утреннего сна – самого, как известно, сладкого, самого драгоценного. Вечерний сон – он что: рутина, скучища, дань косной регулярности общественного устройства. Если и есть в дополуночном сне что-то увлекательное – только разве зыбкая грань между явью и грезой, сознанием и не-сознанием, дремотой и дремой, когда книжка выпадает из рук, а в голове закруживается туманность… Встряхнуться, разлепить глаза и опять уставиться в детектив, чтобы все повторилось. Только вот что плохо – первый вечерний сон, он еще и коварен. Спугнешь его – может и не вернуться чуть не до рассвета, и поспать останется всего ничего. А тут еще и это дурацкое новое время – отняли час сна. Утреннего сна! Который и так – ворованный воздух, медовая капля, младенческий лепестковый поцелуй… Утром простынки – самые нежные, сновиденья – самые увлекательные, постель – такая безупречноудобная. И такого вот наслаждения норовят лишить. Ладно бы хоть родные, близкие, а то – государство.

Перевод времени делают уже много-много лет, и все-таки каждые полгода кто-то пытается обсуждать экономический смысл этой акции. Но, я думаю, смысл тут в основном политический. Государству надо же иногда показывать свою мощь. Помыкать гражданами – не фокус. Ландшафтом местности – гораздо интереснее («Что у нас здесь, гора? А ну-ка сроем эту гору. Осушим болота, засолим степь, высушим море, повернем реки!»). Но еще эффектнее демонстрировать силу, распоряжаясь такими вещами, как пространство и время. То есть, по сути, философскими категориями.

См. также ЖАВОРОНОК.

Рис. 12 Перевод времени

Гвоздь

Среди различных человеческих умений три проходят по разряду не простых бытовых навыков, а фактически добродетелей: «пожарить яичницу», «пришить пуговицу», «забить гвоздь». Как говаривал незабвенный Петр Иваныч, который вел у нас в школе труд для мальчиков: «Вбить гвоздь – это, пацаны, главное мужское достоинство». Если забросить в поисковую систему словосочетание «мужское достоинство», вылезают ссылки на: пластическую хирургию, ныне действующую сторублевую купюру, женское одиночество, трусы с поролоновыми вставками, которые якобы надевает под сценический костюм Филипп Киркоров, что-то про удлиненные носки и много про галстуки. Мужчина стоит того же, что и его галстук: это он сам, им он прикрывает свою сущность, в нем проявляется его дух, – обозреватель рубрики «Шопинг» с упоением цитирует Бальзака. Под заголовком «Тарзана лишили мужского достоинства» идет захватывающая информация про то, как у стриптизера Тарзана в Турции украли кинжал за двести долларов. Моряков лишат мужского достоинства, – это по поводу того, что Военно-морской флот США вводит значительные ограничения на татуировки и полный запрет на все посторонние объекты, вживленные в кожу или зубы в качестве украшений. А в Москве вот недавно учредили общество «За мужское достоинство». Согласно уставу оно «будет вести борьбу за здоровье российских мужчин, за повышение их детородных способностей и укрепление семьи. В частности, организация планирует сделать более доступной по цене для российского населения виагру».

Еще есть, оказывается, водка «Мужское достоинство», тульского производства. Чудный рекламный текст сообщает, что уникальная формула и элегантное оформление рассчитаны на опытных и уверенных в своих силах мужчин, знающих толк в прозрачном напитке. Выражается уверенность, что почитатель «Мужского достоинства» наверняка обладает изысканным вкусом и предпочитает классический стиль. А небольшой пикантный сюрприз, задуманный дизайнерами компании, наверняка будет оценен знатоками, обладающими чувством юмора… Так себе сюрпризик, доложу я вам. И, наконец, самое трогательное – «Магазины мужского достоинства»! Они торгуют лобзиками, рубанками, триммерами и прочими шуруповертами. Официальное название фирмы, впрочем, какое-то другое, а насчет «мужского достоинства» – это как бы рекламный слоган, продукт креативного мышления. У них там тоже остроумные люди работают, как я поняла. «Дрели и болгарки – лучшие подарки!»

Рис. 13 Гвозди и молоток

Я даже не удержалась и заехала в такой магазин, где торгуют инструментами, – без всякой особой цели, просто так. Дрели и болгарки действительно прекрасно выглядят. И пахнут хорошо – технической смазкой, чистым металлом. Встретила в магазине подружку свою, модного архитектора. Поворковали с ней немножко о том о сем. О разных видах строительного герметика. О дюбелях.

Женщинам, которые, как моя бабушка, хлебнули горя в войну, было важно вырастить дочерей принцессами. То есть: «пришить пуговицу» и «пожарить яичницу» – да, и даже более, чем просто да, вплоть до английской глади и воздушных кулебяк. Но «забить гвоздь» – нет, нет и нет. В системе координат этого поколения молоток в руке – знак вдовости, женского одиночества, крайнего социального неблагополучия. Моя мама жила на стипендию в сорок рублей и неделями питалась бесплатным капустным салатом в университетской столовой, но сберегала два рубля на маникюр. Она до сих пор, кажется, не умеет открыть ножом консервную банку. А уж вынуть пробку из бутылки – просто исключено. Ни разу в жизни не видела у нее в руках ничего такого: штопора, отвертки, гаечного ключа. Если возникает какая-то техническая проблема (допустим, не хотят куда-то там вставляться батарейки), она говорит с интонацией сэра Исаака Ньютона: «Я знаю, что делать. Надо подождать мужчин!» Ни с чем не сравнимая беспомощность женщины, которой уже сорок лет «дожидаться мужчину» приходится не больше нескольких часов – пока он придет с работы. И все ее подруги такие. Если они и способны вспороть банку «кижуча в собственном соку», то при любом случае пытаются это скрыть: «Подождем мужчин!»

Зато они очень-очень любят видеть молоток в руках своего мужчины. Или там дрель с болгаркой. Вызов платного специалиста (при живом-то муже) кажется им и нерациональным, и даже вроде как унизительным.

Пару лет назад некие остроумцы придумали фирму «Муж на час» (услуги по мелкому домашнему ремонту). Успех – феерический, настоящий маркетинговый прорыв. Даже устоялся термин «муж на час», именно в значении «приходящий мастер». Такая элементарная двусмысленность всегда почему-то работает.

А водка «Мужское достоинство», мне кажется, не сработает, нет. Просто даже хочется, чтобы не сработала, чтобы народ-богоносец ее не принял. Потому что водка – это дело серьезное, при чем здесь хиханьки-хаханьки, пикантные сюрпризцы. И дюбеля с дрелями – тоже вполне серьезный предмет, мы с подружками к ним очень трепетно относимся. А что касается мужского достоинства, мне кажется, его вообще лучше всуе не упоминать.

Голоса

Мой любимый писатель Михаил Иванов (немного людей кроме меня читали Михаила Иванова и его роман «Банан», но неважно) запротоколировал простую вещь: в определенном возрасте людям все менее интересно говорить друг с другом. Они, фактически, говорят сами с собой, изредка радуясь, когда слышат от других подтверждение собственных мыслей.

Город наполнен голосами. Все это по большей части чужие голоса – не так уж часто мы слышим нечто, обращенное лично к нам; нечто, на что нам нужно ответить. Из всех мегатысяч организованных децибел, которые за день попадают к нам в уши, этих осмысленных, действительно нам предназначенных – не больше одного процента. Даже если считать такие вещи, как бормотание стиральной машины, которая как бы сообщает: «все нормально, я стираю, пошла на отжим» – милый домашний звук. А из окна тебе: скккррррррррррррррррррржжж – скалывают лед. Бамммбс – с крыши упала сосулька. Упррссссссссссскрж – мусоровозка со скрежетом ворочает железные баки. Уауаиуаиуиаи – запела сигнализация чьего-то опеля. «Москау, москау…» – мимо проехал кто-то, у кого сегодня отличное настроение и у кого в машине играет радио «Ретро». Мне надоедает слушать чужие звуки, я ставлю диск с песнями из «Жизнь как чудо». Бумбокс стоит на подоконнике, под открытой форточкой. Теперь мои соседи тоже знают, что я люблю Кустурицу.

А они любят Юрия Антонова – я это тоже очень хорошо знаю.

А еще у них ремонт, окна меняют. Это я знаю еще лучше.

А еще – у них собачка очень гавкучая.

Когда я дома долго одна, я иногда включаю телевизор – он тарахтит и создает какой-то привычный фон из звуков. Я на них не фиксируюсь. Когда приходит кто-то из домашних, они первым делом переключают телевизор на другую программу, или выключают его, или ставят какой-то свой фильм. Иногда они ссорятся из-за этого, потому что не хотят смотреть «чужой» телевизор. Мне все равно.

Но я все-таки замечаю, что «чужой» телевизор всегда хочется сделать потише. Я знаю дома, в которых стоит по телевизору в каждой комнате, как в гостинице. Казалось бы, это признак какой-то последней разобщенности – но нет, живут вполне мирно, даже душа в душу. Даже иногда дружней, чем в домах, где телевизор по старинке считается неким заменителем условного камина, средоточием общего семейного досуга вокруг домашнего очага. Что-то такое говорил почтальон Печкин.

Еще – чужие разговоры, и телефонные, и прочие. Мы их редко запоминаем, потому что они, как правило, не слишком интересные. Но иногда, бывает, отдельные фразы впиявливаются в мозг так, что их потом оттуда не выдернешь.

«Да я сейчас пешком иду, да. Везде пешком хожу, вот. А потому что у меня машина сгорела, голубка моя! На Волоколамке – взяла и сгорела!» – худой седоватый мужик со странной, какой-то пляшущей походкой то обгонял меня на Тверской, то отставал и опять обгонял и, видимо, все время разным своим собеседникам кричал, что голубка сгорела! на Волоколамке! У него был телефон без трубки, он держал руки в карманах и кричал в микрофончик, и от этого казался сумасшедшим, который беседует сам с собой. (Все-таки к этим беструбочным телефонам невозможно привыкнуть. Хотя, казалось бы, какая разница – трубка или наушник-микрофончик. Но традиционная трубка, поднесенная к уху, хоть как-то оправдывает, очеловечивает эти мобильные переговоры на ходу.)

А недавно я утром целый час ждала подругу в пустом кафе, и весь этот час слушала, как красивая кудрявая девушка за соседним столиком дает подробный отчет своему брату о том, как у нее продвигается развод с мужем. Брат, судя по всему, находился в Америке, а муж был, естественно, подлец, он как-то нечестно хотел разделить с ней квартиру, в которую она «столько вложила, столько вложила!», и в кафе, кроме нас с ней, никого не было, и мы с официантками очень скоро стали переглядываться и чувствовали себя участниками какого-то ток-шоу, какие бывают днем по телевизору. Мне казалось, что одна из официанток, блондиночка с круглым лицом, с трудом сдерживается, чтобы не подключиться и не высказать какое-то свое мнение, например: «Я согласна с героиней программы! Все мужчины подлецы!» Кудрявая девушка была в совершенном аффекте и вещала на предельной громкости. Это часто бывает: человеку, когда он поглощен телефонным разговором, кажется, что он находится как бы в прозрачной, но звуконепроницаемой телефонной кабине или капсуле.

В чужих машинах (я часто ловлю частников) я слышала самые немыслимые, самые интимные признания. При том, что я-то всегда молчу, не задаю никаких вопросов. Мне кажется, некоторые только для этого и берут пассажиров – чтобы выговориться. Многие не брали с меня денег, но учили жизни: «Вот вы одна так поздно едете – а что же муж? Пришел домой, а ему и ужин не накрыли? Нет, я считаю, главное для женщины – это семья…»

Многие не выносят этот белый шум: закрывают уши наушниками, слушают музыку в плеере или кассеты с уроками итальянского языка – что угодно, но по собственному выбору. Есть, говорят, проект сделать метро бесшумным. Боюсь, это будет сущий ад.