Kitabı oku: «Укрощение дьявола», sayfa 5
–Это мне ничего не говорит.
–Дорогой Вилли, нужно ли тебе беспокоиться, что я крест ношу?
–И ты еще спрашиваешь? Крест сними обязательно и унеси его в другую комнату, как можно дальше от своей.
Сара смотрела на Вельзевула некоторое время в нерешительности, горящая рядом свеча отбрасывала теплый отблеск на ее бледное лицо: она то и дело сжимала губы и это сообщало ей печальное выражение. Ничем непримечательная женщина, с которой собственный брат обходился весьма бесцеремонно, что только усугубляло нервное напряжение и одинокая душа которой искала утешение в философии фатализма думала о тех двадцати годах, от которых столь неожиданным образом собиралась отказаться раз и навсегда. Куда они исчезнут, кто-нибудь да должен был знать. Она чувствовала себя совершенно обессиленной как раз в тот момент, когда требовалось принять важнейшее решение – и все из-за каких-то последствий, которые она и представить себе не могла. Волшебное превращение, обновление плоти она считала абсолютно невозможным. До сего дня не было таких случаев. Взбрело же ей в голову стать молодой! Но как отказаться от шанса помолодеть, когда вам неможется. Если превращение будет удачным, девиз дьявола на своем потолке она напишет золотыми буквами.
–Скажи, ты дашь мне своей крови? – спросила она, не предаваясь слишком бурно радости.
–Я своей кровью не разбрасываюсь, Сара.
–А я бы нож в тебя воткнула, чтобы нацедить хоть ложку дьявольской крови!
–Ты готова?
–Где там! Еще глоток водки и буду готова добраться до своей кровати.
Тем самым Сара уверилась в могуществе Вельзевула, однако ожидание чудесного перевоплощения наполняло ее тревогой и нетерпением.
Наступила пауза. За истекшую минуту никто не вымолвил ни звука.
–О чем думаешь, – подняв глаза, осведомился Вельзевул.
–О брате и его жене, – произнесла Сара. – За многое им придется ответить! Раньше я избегала столкновений, но больше не буду. Отныне они увидят меня торжествующую!
–Оставь их в покое, Сара. Они невоспитанные, эгоистичные и грубые люди.
–Мне-то от этого какое утешение? Я из сил выбивалась, чтобы угодить им, держала дом в чистоте. А-а! Они поставили меня в положение, при котором я могла только защищаться.
–Что ты ждешь от людей, которые впали в ничтожество?
–Но как трудно отказаться от мести! Как забыть, что они причинили мне много огорчений?
–Ты их прости.
–Чего ради ты о них беспокоишься?
–Не знаю, – ответил Вельзевул.
–Эх, нелегкое это дело. Да пропади они пропадом, уроды несчастные!
Уступая настоянию Вельзевула, хотя их чувства не совпадали, кое-что вызывало возражение, Сара согласилась не мстить. Вот так.
10. Утро следующего дня выдалось солнечным и теплым. Несравненный Вельзевул во всем блеске своей молодости, в которой магнетизм и свежесть брали верх над экстравагантностью, стоял возле кровати и смотрел на Сару восхищенными глазами. Не зная, что привело его в самое радостное расположение духа и по какой причине он удостоил ее своим присутствием, Сара села на кровати и стала натягивать на себя покрывало – что было тому причиной, она понять не могла. Но тут Сара обратила внимание на свои руки и ахнула. Нервно рассматривая то одну руку, то другую, то в изумлении обе сразу она стонала не переставая. Возбуждение принимало психопатический характер. С кровати Сара устремилась к зеркалу, затем лишь, бросив взгляд на Вельзевула, стала произвольно кружиться по комнате. Стоны и взрывы восторга раздавались теперь со всех сторон. Неизвестно, чем бы все это кончилось, не вмешайся Вельзевул в непривычное зрелище умопомешательства от радости даже при том, что избыток радости праздника не испортит. Он взял Сару за плечи и хорошо встряхнул, силясь привести ее в чувства. Ничего похожего до сих пор он не видел. Однако она никак не могла успокоиться.
–Опомнись, что с тобой?
–А что такое, Вилли? – очарованная своей внешностью, спросила Сара, продолжая любоваться собой в зеркале. – На себя душа радуется смотреть! Мне снова двадцать лет! Я молода и привлекательна. От всего этого просто дух захватывает. Что был бы мир без дьявола? День без ночи.
Сара подошла к окну, раскинула руки и крикнула:
–Эй, мир, вот и я!
После этого она коснулась пальцами лица, вздохнула, так, от избытка чувств, обернулась к Вельзевулу, показавшему себя добрым волшебником, и глядя на него с нежностью воскликнула:
–Я свежа, как розовый бутон!
–Какой замечательный дивертисмент, – хлопая в ладони, сказал Вельзевул, счастливый ее радостью. – Занавес опускается. Ты заслужила громкие неудержимые аплодисменты.
Волнение улеглось, и тогда Сара, исполненная важности, выступила вперед и поклонилась, как если бы была на сцене, которую закидали букетами. В течение минуты она вглядывалась в ту часть комнаты, которая представлялась шумным залом, затем обернулась в сторону Вельзевула и спросила:
–Что делать? Люди кричат: играй дальше!
–Умоляю, уйди со сцены, – с веселым блеском в глазах, сказал Вельзевул.
–Что скажешь, теперь? – спросила Сара, она встала в позу соблазнительницы и бросила на Вельзевула испытующий взгляд. – Уж не влюблен ли ты в меня?
Сказав это, она подумала, что не пройдет и двух недель, как Вельзевул женится на ней и она обретет его величие. Она была без ума от него, разделяла его вкус к искусству и моде, видела в нем существо высшего порядка и только о нем и думала.
–Послушай, Сара, в любом деле я всегда ценю результат, – ответил Вельзевул, приняв выразительный взгляд за жеманство. Какой женщине чуждо кокетство! – На этот раз результат меня впечатлил, хоть я не сомневался в благополучном исходе.
–Значит, я тебе понравилась! Ах, на долю мне выпал счастливый случай. Я имею полное право на это.
–Будь счастлива, моя Олимпия и знай, что молодость твоя не будет долговечным свидетельством моего могущества, – с притворной любезностью сказал Вельзевул. – Скажу тебе также, что молодость требует свежих мыслей и большой естественности.
–Рассчитывай всегда на мою преданность и знай, что я вся твоя, – воскликнула Сара, сама не своя от волнения.
Тут-то Вельзевул и решил напомнить о том, о чем часто она вздыхала:
–Как раз здесь уместно сказать тебе, что спокойствие души, которого ты желала, станет отныне невозможным.
–К черту его! Я наверху блаженства и не собираюсь отказываться от славы и денег! Я доверила себя умному руководству дьявола и хочу получить от жизни все, чтобы обеспечить себе блестящее будущее.
–Еще раз поздравляю тебя с переменой, – сказал он, бросая на нее взгляд, исполненный проницательности и насмешки.
–Ах, Вилли! Я переполнена радостью и слова благодарности, а также мои чувства к тебе, могу выразить только вздохом. Ты протянул руку помощи тому, кто, терзая душу, жаждал вырваться из тьмы – это акт высшего милосердия!
–Здесь слово милосердие кажется неуместным. Не забывай, что я сделал это не только ради твоего благополучия, но и ради себя самого. Вот что мне хотелось тебе еще сказать.
–Спешу заявить, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы приспособить все блага этого мира на радость себе одной! Я поставлю это своим третьим желанием и…
–Ты употребила фразу «приспособить все блага мира», – сказал он, прерывая ее. – Это вопит в тебе женское тщеславие. Ты ранила мое сердце.
–Почему? – спросила Сара чересчур взволнованная, чтобы говорить спокойно.
–Я сентиментален, а эти довольно нескромные претензии лишают тебя той простоты выразительности, которой ты должна обладать в двадцать лет.
–Да что с тобой? Разве ты не желал видеть меня такой? Дай мне шанс сделать новую попытку завоевать мир.
–Этот мир, так любимый тобой, уже завоеван мною – подхватив ее мысль, ответствовал Вельзевул.
Это был тот случай, когда из немногих слов понимаешь многое. Что же поняла Сара? А то, что имея покровителем дьявола она все равно будет предоставлена собственной судьбе. «Он обо мне не думает. Он ничем не пожертвует ради меня» – сказала она себе. Что же внушило ей уверенность, что она любима? Что было тому причиной? Увлеченность или самообман? Эти два чувства почти раны по силе, я могу утверждать это решительно, но душа женщины, а я недостаточно хорошо их знаю, для меня непостижима. Что бы там ни было, уверенность эта имела свои причины, вполне определяющие ее характер. Притом совершенно очевидно, что Сара была мало привлекательна, непростая женщиной с беспокойным умом, которая уже после встречи с дьяволом, возымела лестную мысль, что ее ждет блестящее будущее – потому она и поставила себе цель – выйти за Вельзевула. Что до него касается, он понимал, что движет женщиной, видел ее уловки и, обласканный ее вниманием, вел себя соответственно. Притом его учтивость и тонкая игра облекала собой всю эту пустоту и если бы игра не возбуждала любопытства его изощренного ума, наверное он бы не вынес ее общества. Глухой к ее чувствам, вечно погруженный в свои дела, и вообще слабо понимая женскую природу, он, при всем своем жизнелюбии, все же не искал случая войти в интимные отношения с Сарой, он не стал бы волочиться даже от скуки: с ней он держал себя вежливо, признавал в ней достоинства, отсутствующие у женщин ее типа и возраста, но не больше того. Его истинная сущность и безразличие к чувствам Сары как бы возводили его на условную высоту, с которой он смотрел на нее с известным снисхождением. Сара хоть и приуныла, – очень удивляла его медлительность, все же продолжала верить, что рано или поздно она возьмет свое, стало быть, сделает все, чтобы удержать его при себе. Вельзевул не единственный сколько-нибудь интересный мужчина в Нью Йорке, таких красивых, умных, образованных как он в стране немало, но вряд ли найдется еще один достойный того, чтобы его возвеличила женская восторженность. Она нашла его скорее благородным, нежели воспитанным, он выделялся значительностью своей особы, он обладал всем и никому не принадлежал и как таковой тронул воображение интеллектуальной женщины, а Сара, это видно по всему, и являла собой тот редкий тип умных и несчастных женщин, которых поэтизировали в прошлом не только за то что они выказывали себя независимыми от условностей света, но и за то, что они никогда не видели в красивой женщине свою соперницу и несмотря ни на что держатся своей позиции, к тому же Сара была чужда женского вероломства и, как подобает своенравной натуре, позволяла себе безрассудные выходки. Каждому понятно, как трудно любить противоречивого, сильного духом, лукавого, чтобы не сказать коварного, мужчину, который шел по жизни стремительным шагом и который судил людей тем более неумолимо, что сам он стоял выше всех смертных: как человек, он обретал себя во всем благородном, никогда не сомневался в себе и избегал всех тех заблуждений, в которые те впадали по своей несовершенной природе. Сара была очарована той стороной его личности, которая обнаруживает себя во всем романтическом и возвышенном, она восхищалась им, при всем том сознание уже зрелой женщины будоражила скрытая темная сторона, которая находилась в странном соответствии со светлой изысканной душой и легкими формами всего его тела. Эта темная, невидимая сторона, по которой она вздыхала, жила внутренней жизнью, не истощая неисчерпаемых сил его вечной молодости и была предназначена для великих дел. Рядом с ней горел неугасимый огонь вечной жизни и Сара жадным взглядом, способным видеть за горизонт, искала свет в бесконечном мраке. Путь к нему она должна найти сама. Как женщина, притязательная во всем, она не могла довольствоваться любовью посредственного или обыкновенного мужчины. Сколько их невежественных в искусстве и моде, убогих духом, не обладающих никакими талантами, вся отрада которых в еде и пиве, которые знают все и не знают ничего, а потому несут всякий вздор и чьи плоские взгляды заменяют мысль, она встречала в своей жизни. Было в ней что-то от мадам де Баржетон, которую Бальзак охарактеризовал так: «Будучи вынужденной выбирать между ничтожеством окружающих мужчин и отречением от любви, женщина, столь выдающаяся, должна была предпочесть последнее».
11. Наконец дело дошло до того, что однажды вечером Сара первая обняла Вельзевула и сделала это без всяких ухищрений. Он был в полной растерянности. Не дав ему времени опомниться, Сара приняла такую позу, что очевидность соблазнения стала угрожающе ясной. Смущение Вельзевула возросло до крайности, когда Сара уткнулась лицом в его шею и что-то прошептала ему на ухо. Затем она замерла у него на плече, видимо, утешенная мыслью, что любить – значить страдать.
–Ты называешь меня так, как никто не называет, – сказал Вельзевул, немного противясь нежным порывам Сары, которая была готова обхаживать его дальше.
Он высвободился из ее объятий, как только Сара подняла голову, и, с чувством, недоступным ее пониманию, улыбнулся. Безмерным должно быть его терпение к женщине, несчастной в жизни.
–Но твое настоящее имя такое старомодное и тяжеловесное. Как ты, такой изысканный, можешь носить его? – спросила Сара. Она положила руку на голову Вельзевула и погрузила пальцы в его густые волосы. Взор ее затуманился, душа витала в оссиановских небесах, озаренных золотым сиянием прекрасной любви, против которой зло бессильно.
–Хорошо. Пусть будет Вилли, – согласился он, сопроводив слова драматическим жестом, который свидетельствовал, что ему пришлось подчиниться из угождения ей. Затем он усмехнулся и добавил: – Вилли! Куда я гожусь с таким именем?
–Вот и не скажешь сразу…
–Я дьявол, я не Вилли! В этом все дело! Поглядим еще, годится ли оно.
–То-то! Не надо отрекаться от себя, чтобы принять американское имя Вилли. Конечно, ты не будешь в литературном равенстве с Уильямом Стайроном, но у тебя с ним теперь одно и тоже имя.
–Э! Так и быть, принимаю, но, словом сказать, это вовсе не значит, что я желаю быть милым мальчиком, который держится за твою юбку.
Сказав это, он принужден был принять усталый вид человека, которого ничто не удивляет, и встал с дивана, как раз тогда, когда Сара взяла его ухоженную руку и стала разглядывать тонкие, длинные пальцы. Она упивалась нежностью и осмелела от глупости настолько, что была готова долго целовать их, взглядом моля о снисхождении. Являясь дьяволом, не позволяющим себя любить, к тому же неискушенный в любви, а такие души обычно мстят за блаженную радость, он не мог допустить, чтобы его обласкала похотливая женщина. В ту минуту, когда Сара теснее прижалась к нему, в ее алкающей близости, дыхании, голосе он усмотрел выражение нарастающей страсти. Сразу же пришлось собраться: противник всякой ласки, перед которой бледнели все его чувства, он не собирался ни потакать ей в этом, ни поощрять ее в самообольщении. Между тем в смутном беспокойстве он отлично помнил, что стоит женщине увлечься, так она сразу теряет голову. Вот что его тревожило! Какой бы замечательной Сара не казалась, она была недостойна любви дьявола. Было ли это причиной того, что он не мог относиться к ней так, как она относилась к нему? Кто знает! И потом, наблюдая за женщинами и избирательно прощая им приличествующие слабости, он пришел к определенной мысли, что ни одна из них, любя мужчину, не может обойтись без того, чтобы не внести в отношения с ним свой расчет. Я позволю себе другое объяснение: не то чтобы Вельзевул опасался поставить себя в зависимое положение от женщины, ведь нет таких отношений, которые отличались бы длительным постоянством: он видел, как часто женщины впадали в безрассудство, как часто играли чувствами влюбленных в них мужчин, так вот, Вельзевул, единственно из удовольствия возразить, как-то сказал, что существует два типа мужчин: первый составляют те, кто слишком упрощают природу женщины, считая, что они виноваты лишь в легкомыслии, второй тип самый многочисленный и состоит он из числа тех, кому они отравили жизнь. Стало быть, вряд ли он боялся Сару, дерзнувшую возомнить себя ему равной, просто являясь мыслящим существом он был склонен обдумывать свои поступки, стало быть, он не считал правильным доверять ей, и сейчас, в минуту озарения, он сказал себе, что между ними установились отношения в русском духе, когда каждый тщательно скрывает свои мысли, вместо того, чтобы их высказать. Вообразите теперь, какие чувства будоражили Сару после того, как она помолодела. Скромная с виду, она была хороша собою. При таких-то обстоятельствах в ней ничего не осталось от той уставшей, несчастной женщины, которая свыкнулась с одиночеством и от жизни больше ничего не ждала. Вступая в жизнь снова, она была исполнена радости и надежд. В запасе у нее еще одно желание. Ничто так не обольщает молодость, как уверенность в собственных силах, а у нее ко всему прочему в покровителях был сам дьявол. Отныне войдя в комнату, Сара искала глазами зеркало, а найдя его, смотрела на себя глазами счастливой женщины. Если раньше она оживлялась, только лишь говоря о кино и литературе, то теперь, дозволяя себе томную вольность в поведении, она, утомляя Вельзевула своей навязчивой прихотливостью и пренебрегая скромностью, все чаще бросала на него откровенные взгляды, словно спросить хотела: «Уж не вздумал ли ты жениться?» Постепенно преследование обратилось для нее в сексуальную одержимость. Вельзевул ломал голову и не мог понять, как сказать, не обидев ее, что он прежде всего дьявол, а она – женщина, живущая при нем в компаньонках, как дать понять, что их отношения исключают близость. Тем временем Сара, проникнутая сознанием своих женских обязанностей, старательно выполняла все работы по дому с той добросовестностью, которая, обычно, не требует одобрения. Как и прежде она читала книги и смотрела старые голливудские фильмы по каналу Тернера. Однако большую часть свободного времени поглощали заботы о своей внешности. Она стала покупать, вдруг возымев интерес, а может и по причине сомнения в себе, самые дорогие средства по уходу за кожей и волосами. Словом сказать, у нее была нежная, увлажненная кожа, свойственная двадцатилетней девушке и даже притом, что Сара чувствовала себя такой, она не смогла устоять против дорогой косметики, покупать которую раньше не было возможности по очень простой причине – не хватало денег. Ситуация изменилась, когда денег стало в избытке: Сара бросилась покупать самые лучшие питательные крема, лосьоны, тоники, сыворотку, помаду, тушь, тональные крема. При этом предпочтение отдавалось Estee Lauder и La Mer, а также органической продукции калифорнийских компаний. Очень она хотела нравиться Вельзевулу. Перевоплотившись в себя молодую, Сара еще усерднее, чем прежде искала его внимания; тонкотелая, цветущая, с густыми волосами и ярким взглядом она погрузилась с головой в состояние полного упоения жизнью: с деньгами, которыми ее обеспечил Вельзевул, она могла позволить себе покупать самую дорогую одежду, обувь, сумки, модные аксессуары и все это придавало ей новые силы. Самолюбие Сары так возросло в доме Вельзевула, что она стала испытывать презрение к скромной жизни. Однажды, теплым зимним днем, счастливая и гордая она шла по улице в черном пальто из викуньи с воротником из шиншиллы от Oscar de la Renta, пальто было надето на белое платье от Marc Jacobs, на ногах почти до колен сапоги от Manolo Blahnik, глаза закрывали солнцезащитные очки Ray Ban, в руке была бежевая сумка от Tiffany, которая стоила чуть меньше, чем пальто и в довершении всего на шее была повязана шелковая косынка от Guess by Marciano. Она вдыхала божественный запах духов Белый Лен и чувствовала себя королевой. Путь озаряли лучи ее собственного великолепия. Бывают в жизни минуты, когда восторженность ослепляет человека настолько, что он теряет чувство реальности и погружается в совершенные мечты, которые затмевают ее своим блеском. Надо сказать, что честолюбие Сары страдало от того, что ее не принимали ни в одном знатном доме Нью-Йорка. Будучи из низких слоев общества и тяготясь своей несостоятельностью, она при этом испытывала благоговейное уважение к тем, кому даны исключительные возможности. Мало того, она чувствовала к ним доверие и была несвободна от влияния их нравов. Стало быть, к тем образованным, богатым и чрезвычайно успешным людям, которые вращаются в высших сферах она относилась с двойным чувством восхищения и зависти. В лице знаменитой аристократки Глории Вандербильд она создала образ благородного существования. «И что я теперь? Молода и привлекательна. Конечно, счастью быть молодой я обязана дьяволу, он все может. Какой же он замечательный! Кто может сравниться с ним? Стоит ему захотеть и я войду в избранный круг богатых людей», – с воодушевлением сказала она себе и рассудила, что если ей удастся втереться в их закрытый клуб, она сделает все, чтобы стать там своей, и может даже без помощи дьявола легко упрочит свое положение в высшем обществе. Когда она вышла на Мэдисон-авеню, ведущую к роскошному беломраморному магазину Ральфа Лорена, там она собиралась что-нибудь купить, она увидела девушку лет восемнадцати, она была так очаровательна, что сердце Сары сжалось от невыразимой тоски по той природной чистоте и нежности, которой она сама была лишена. Лучи Сары померкли. От лица той девушки веяло теплом и свежестью, словом, вся прелесть ее юного очарования затмевала бедность одежды. Внешность говорила за нее. Равно чистая душой и простодушная, она была олицетворением девственности и непосредственности и как все непорочные создания, надо полагать, думала и чувствовала от полноты сердца. Внутренняя красота всегда проявляется и во внешности, а внешность таких людей всегда обаятельна. Сара смотрела на нее в совершенном замешательстве и в этом состоянии была готова пожертвовать третьим желанием, ее ум изнемогал, она задыхалась от желания стать такой, как это юное прекрасное существо. Не сумев подавить стон, исторгнутый у нее отчаянием, она подняла глаза к небу и прошептала: «Господи! Разве ты не видишь, чего я хочу». Но тут вспомнила о дьяволе и мысленно обращаясь к нему, сказала: «Вилли, займись этим». Покуда Сара умоляла Бога и просила дьявола, слева показался роскошный, сияющий изнутри светом, белый особняк, в котором помещался магазин великого Ральфа Лорена и она, забыв все, устремилась к нему, охваченная жадным желанием купить там все, что ей понравиться.
12. После обеда усталость овладела Вельзевулом, тяготясь чувством, ему не подвластным, он в изнеможении упал на диван. Оттуда он смотрел на Сару, она собирала со стола посуду и относила все на кухню и вскоре задремал, укрывшись шерстяным пледом, который Сара, полная предупредительности, положила на подушки. Сара полагала провести вечер за беседой, поэтому она не стала мыть посуду и пришла из кухни с тем, чтобы, как водиться, поговорить вечером. На столе горели свечи, роскошь обстановки была погружена в уютный полумрак. Сара села в кресло, обтянутое пурпурным бархатом с подлокотниками красного дерева, вытянула ноги и со вздохом откинулась назад, склонив голову к левому плечу. Она решила его не трогать, пусть спит. Минуту-другую, она смотрела на ровное, спокойное пламя свечей, потом перевела взгляд на буфет из палисандрового дерева, стекла которого отражали их мерцающий свет, как и поверхность буфета, украшенного резьбой. Она понимала, что расставшись с Вельзевулом она лишится возможности находиться в этом красивом и великолепном доме, а значит и вести богатую и размеренную жизнь и содрогнувшись, снова почувствовала умопомрачительное желание продлить теперешний образ жизни и не только потому, что рядом с ним она наполнялась ощущением своей значительности. Она сидела в оцепенении неопределенное время, глаз не отрывая от картины, затем опустила голову на руку и, погрузившись в мысли, подумала: «кто, владея богатством, желает с ним расстаться?» До встречи с дьяволом она жила скромно, чтобы не сказать бедно, не притязая на руководство томилась однообразием и тихо увядала в родном доме, где брат и его жена дали ей понять, что она ничто. Больше всего возмущало то, что своей пассивностью он одобрял ее поведение. Эта женщина с дряблыми щеками, которые она имела глупость ярко румянить и маленькими глазами без ресниц, под складками обвисших век, являла образец еврейской мелочности, словом, она блистала жадностью и глупостью. Таким образом Саре не по душе было сознавать, что жизнь ее лишена развития и такой она и останется. «Вот она, жизнь» – думала она не раз, уныло глядя в окно, и не способная утешиться от отчаяния. Эти мысли и чувства вносили столько терзаний в жизнь самую посредственную, а Сара, как и все люди, хотела того, чего у нее нет. Какая женщина в ее возрасте не мечтает о молодости, красоте, богатстве, любовной страсти. Теперь круг жизни ее расширился, появились новые возможности, она полюбила не кого-нибудь, а самого дьявола, ослепившего ее своим великолепием. Однако, как бы не была она очарована им, отдавать себя в его полное распоряжение она не собиралась. Хотя Сара старалась как могла угодить Вельзевулу, ведь всем, что у нее есть она обязана ему, старалась она не столько ради него, сколько ради себя. Тут вздох, исторгнутый из глубин уставшей души, заставил Сару обратить внимание на Вельзевула.
–Как ты себя чувствуешь? – спросила она с покорным видом.
–В последнее время неважно, – ответил он. – Плохо сплю, весь день чувствую себя разбитым и несчастным, на жизнь смотрю с тупым равнодушием, как Жан-Жак Руссо.
–Вот как! – проговорила она, крайне удивленная, и тут вспомнила, что несколько дней назад она положила под матрас Вельзевула Библию. Зачем, спросите вы? Прежде всего для того, чтобы его образумить. В этом вся задача. Значит, святое писание действует на грешную душу. Это не только превосходно само по себе, но и внушает надежду, что вялому Вельзевулу будет чуждо его величие, наконец он раскроет свои объятия для нее, они сблизятся и Вилли будет принадлежать ей одной. Они станут жить вместе: она, он и дьявол. Очень она хотела играть первую роль в этом трио. Она молода, привлекательна и уже пришла в себя от потрясения, вызванного столь ошеломляющей переменой в ее судьбе. Могла ли она позволить, чтобы ее чувства чахли в тени красивого мужчины. Мысль о том, что она добилась своего, вызвала у нее улыбку. Не для того, чтобы выяснить причину веселья, а просто из любопытства, Вельзевул спросил:
–Чему ты улыбаешься?
Сара онемела от неожиданности: прежде всего она подумала, на чем он хочет ее поймать: затем в голову пришла мысль, что она зашла чересчур далеко с Библией. Что ни говори, а Библия поразила его в самое сердце.
–Ах, завтра день рождения жены брата. Я подумала, что будет с ними, если я появлюсь в своем теперешнем виде, оттого-то я и улыбнулась.
–Хочешь их разозлить, как я понимаю, – спросил он, не зная, что думать.
–На что они мне! Ради чего мне мучать себя?
–Они знают, что ты здесь?
–Откуда же им знать! – ответила Сара, счастливая самой мыслью.
–Что со мной, не понимаю, -проговорил Вельзевул, он сел, опустив ноги на пол и сложил руки на коленях. – Сны вижу какие-то странные.
Вместо ответа Сара подумала, что величие злого гения и слабость несовместимы, а раз Вилли ослаб, он теперь в ее власти. Но чего ей это стоило! Затем она обратила к нему свое озабоченное лицо и сказала:
–Ах, Вилли! Дорогой мой, ты мало бываешь на воздухе. Вот и все.
Вельзевул внимательно посмотрел на Сару и, принимая всерьез ее притворство, сказал уныло:
–Ты права, последнее время я почти не выходил на улицу. Усталость моя свыше всякой меры.
Его бледное лицо и в целом несчастный вид едва не понудил Сару открыться ему, а она без слез не могла видеть его таким, но вместо этого, опасаясь последствий, она нашла слова утешения. Впрочем, эти слова мало что значили, поскольку исходили от человека, которого ничто не могло побудить к откровенности. Когда они вдвоем обедали, Сара внимательно посмотрела на Вельзевула, который всем своим видом выражал недовольство, в ту минуту, возвысив тон, он сказал: «Ты сама не понимаешь своего счастья». У Сары было возражение, но сказать: «Все зависит от тебя» она не смогла оттого, что внезапно ощутила присутствие дьявола и этим встревоженная, она помрачнела и задумалась. У нее было какое-то предчувствие, что отдавшись Вельзевулу она сблизиться с дьяволом, а ведь он, скажем прямо, женоненавистник. Эта мысль, как булавочный укол, причинила ей острую, ноющую боль.
13. На другой день после того, как Вельзевул пожаловался на изматывающую его усталость, Сара удвоила свои заботы, в них нежность истекала медом. После позднего завтрака, за которым он то и дело кашлял, Вельзевул сказал, что чувствует слабость в теле и лег на удобном старинном диване, обитом серым миткалем в мелкий узор. Сара укрыла его шерстяным пледом и села в кресло напротив него. Она спросила, не хочет ли он послушать прекрасные стихи, умолчав, что все они о любви. Прочтя избирательно пять или шесть стихотворений, она направила разговор на тему, ее волновавшую, говорила неуверенно, путано, пока не спросила прямо:
–Скажи, любишь ли ты меня хоть немного?
Вельзевул избавил себя от труда отвечать на этот вопрос. Он кивнул и минутой позже сказал:
–Дай мне таблетку Адвила, голова болит.
–Может быть, позже ты полюбишь меня, когда поймешь какая я хорошая и увидишь, как я стараюсь сделать тебя довольным, – сказала Сара, обращаясь к Вельзевулу, но не глядя на него.
Прошло уже больше месяца, но любовь его по-прежнему оставалась платонической. Сара предпочла бы созерцанию действие. Если раньше она оправдывала медлительность Вельзевула тем, что он в любви неопытный мужчина, то со временем устав ждать, когда он снизойдет до нее, Сара, возомнив себя равной ему, стала требовать любви. С непреклонностью властной женщины, которая знает, чего она хочет, Сара питала себя надеждой, которая была не более, чем любовным заблуждением, что Вилли пленился ею, но из гордости скрывает свои чувства. Любовь говорит сама за себя: сомнения омрачают ее, уверенность ей не свойственна, и к бессмертию души равнодушна она. Редко случается, чтобы чувства были равной силы. Розы дарят свой прелестный запах во время цветения, но красотой они обязаны форме и цвету одновременно. Ромео и Джульетта недолго были счастливы друг с другом. Вполне вероятно, что за нашим побуждением лелеять свою любовь скрывается неосознанный страх исчерпать ее раньше времени, что несомненно, тогда из того факта, что дьявол воплотился в человеке и носит христианское имя Вилли, следует, что любопытствующий дьявол уподобился ему, чтобы преисполниться любви, которая была ему незнакома, думала Сара, впадая в долгие размышления. В отношениях между мужчиной и женщиной, когда общение больше не доставляет им радости, нет вины того, кто строит свои расчеты на доброжелательности другого. Тщеславие мучило Сару, она понимала, что обладание дьяволом, значит обладание всем. Ну, оставим ее в стороне пока и немного поразмышляем на тему, которая уже задана как бы непроизвольно. И вот что я хочу сказать о любви. В конце концов в этой истории все к ней сводится. Пусть бы речь шла о самой обычной любви, не отмеченной печатью большой духовности, я не стал бы о ней писать, я вообще не способен написать и трех слов в похвалу такой любви, но здесь исключительный случай. Так вот, в литературе вся суть правды в образе, который вмещает факт и идею, а чтобы выразить мысль в образе следует сказать, что любовь – прекрасный плод, мало пригодный для торговли, плод этот, требующий живого чувства и всех оттенков страсти, созревает только тогда, когда мы вкладываем в это чувство всего себя и немного интриги, короче говоря, любовь наполняет сердце поэзией романтики, а благоговейный трепет, всегда безрассудный в своей восторженности, преображает не только дух впечатлительного человека, но и его внешность, особенно в случае, когда человек чувствует себя избранным для возвышенной любви. В таком состоянии истовый влюбленный готов умереть не за свою, а за чужую идею. Это свидетельствует о благородстве души, способной проявлять мягкость в одном случае и нетерпимость в другом. Отсюда тому, кто увлечен парадоксом, становится понятным почему такая женщина как Сара, а она была в высшей степени своенравна, бросалась из одной крайности в другую. И вот тому свидетельство. Понадобилось немного времени, чтобы Сара возомнила, что по уму она родная сестра дьявола, но без его глубокого знания жизни, метафизики и дара наблюдательности, столь свойственного меланхоликам, склонным к умственной деятельности. Быть может, здесь нет ничего особенного, если взять во внимание, что Сара, как, впрочем, и любой другой человек, ощущала в себе дьявола. Но вот что самое важное, она чувствовала в себе еще и силу, враждебную его величию. Следует сказать, взяв на анализ всю совокупность обстоятельств, что их взаимоотношения несмотря на то, что они тянулись друг к другу, не были искренними: каждый был занят своей игрой. Сара начинала внушать ему беспокойство, постепенно она погружалась в болото интриг и тянула его за собой. Недавно Вельзевул, понимая, что обманулся в женщине, сказал ей:
