Kitabı oku: «Дневник Ребенка», sayfa 8
– Учитывая твой антисанитарный нрав, я Фантика всецело поддерживаю, – Макс вновь прикрыл глаза. – Неплохой вариант временного имени, к слову.
– А я о чём? Я мастер на выдумки, – усмехнулся Зелёный, плюхаясь обратно на диван, – а не то, о чём ты там подумал, извращуга старый…
Макс криво улыбнулся, слушая ехидный гоблинский смех.
Музей
Самой-самой новой из всех была «дверь» под номером «9». Внешне она представляла из себя прямоугольник с гладкой полупрозрачной поверхностью. Зеркальная проницаемая поверхность пропускала сквозь себя гостей при желании жильца. В глубине полупрозрачного прямоугольника виднелся длинный коридор, состоящий полностью из зеркал, оканчивающийся ещё одним зеркалом. В моменты занятости жильца последнее зеркало светилось нежным бежевым светом.
Как правило, гости в любое время могли проходить сквозь зеркальную гладь. Нужно было лишь уверенно войти в зеркало и не останавливаться в коридоре. Но квартирант имел возможность заблокировать проход при желании, так же, как и Библиотекарь мог запереть вход в Библиотеку. Тогда полупрозрачный прямоугольник превратился бы в обычное зеркало, а огромные двери Библиотеки закрылись бы на старомодный внутренний замок. Правда ничего подобного до сих пор не случалось ни у одного, ни у другого жильца. К слову, две эти локации имели некую невидимую глазу связь, потому что, по сути, дверь номер «9» была частью двери номер «8». Но Хозяин решил сделать их двумя самостоятельными мирами, подчёркивая тем самым разницу между ними.
Зеркальный коридор выходил в огромную круглую светлую залу, сопоставимую размерами с Гостиной, но богато украшенную и помпезную. Высокий потолок оканчивался полукруглым куполом из белого стекла, откуда свисала огромная золотая люстра-канделябр с хрустальными бусами и настоящими свечами. Гладкие белые стены украшали пилястры с капителями и грузные бархатные портьеры. На полу был уложен натёртый воском паркет из амаранта, выстеленный бардовыми ковровыми дорожками. Золото и красный бархат, мрамор и гранит. Помещение выглядело как богатый королевский дворец или особняк аристократов. Но на самом деле это был Музей.
Это подтверждало и наличие большого количества витрин. Здесь не было больше ничего, никакой мебели. Только уйма разнообразных стеклянных витрин, обставленных бархатными канатными ограждениями. Здесь были собраны самые различные экспонаты: предметы быта, разнообразное оружие, одежда, обувь, драгоценности, мебель, транспорт и даже люди. Да, даже живые люди стояли по ту сторону стёкол. Здесь даже встречались целые сцены с участием тех или иных персон. И к каждому экспонату прилагалась золотая табличка, на которой были выгравированы название экспоната, короткое описание и дата.
Основной особенностью всех этих вещей было то, что их невозможно было вынести из Музея. То есть гость с позволения жильца мог открыть витрину и изучить экспонат. Повертеть в руках предметы, походить по комнатам-экспонатам, даже поговорить с людьми-экспонатами и пожать им руку. Но вынести что-то за пределы помещения не получалось. Предмет или человек просто распадались на ничто, минуя зеркальную гладь. Впрочем, из Музея экспонаты не пропадали, даже распадаясь за его пределами. Их всегда можно было найти снова на своих же местах в целости и сохранности. Правда, существовала одна хитрость, о которой знали не все: хозяин Музея мог поддерживать жизнь своих экспонатов вне своего жилища, правда недолго, пока хватало сил. Но он этим редко пользовался. Ему больше нравилось зависать в своём Музее, любуясь собственными творениями.
Это место хранило в себе столько всего, что по истине удивляло, как оно вообще всё помещалось в одном помещении. Ведь Музей не имел складов, все экспонаты были выставлены в одном зале. Зал, кстати, имея очевидные конечные границы, казалось никогда не заканчивался. В нём можно было вместить любую, даже чрезвычайно большую витрину: здесь ведь могли помещаться целые здания. И зала хватало. Налицо были игры с искривлением пространства, но это совсем не ломало восприятия реальности у гостей. Внутри Музея такие игры с геометрией казались нормой, так же как во сне любая дикость кажется абсолютно уместной и логичной.
А ещё в Музее была информационная стойка. Для удобства поиска экспонатов. Она немного выбивалась из общего ансамбля, потому что выглядела как терминал с экраном и сенсорной панелью, туда можно было вбить название любого желаемого экспоната, и он тут же возникал перед гостем. И любой гость мог воспользоваться этим компьютером, разумеется, с позволения жильца.
К слову, о нём. В некоторых случаях в этом огромном выставочном зале не находилось нужного экспоната. Информационная стойка в таком случае выдавала ошибку. И это вызывало целую бурю эмоций у хозяина Музея. Он буквально тут же принимался исправлять оплошность и создавать новый экспонат, дабы заполнить пробел в своей обширной базе. Он бережно хранил все свои витрины и очень радовался, когда к нему приходили гости. А в особенности, он был рад новым запросам, потому что это сулило ему работу над новыми экспонатами. А свою работу он обожал.
Эпизод 29. Мальчик
– Кошмар, что делать-то?!
Трое мужчин собрались в Гостиной и с паникой смотрели в Экран. Проектор показывал происходящее с Крисс от первого лица. И сегодняшнее действо было крайне необычным, особенно для мужских глаз. Тем более, что стены шли новыми трещинами, а Пол утробно рычал, предвещая беду. Небо, тёмно-серое и с проблесками дальних молний, клубило чернеющими на глазах тучами. Рихтор без конца щёлкал кнопками Пульта и истерически орал:
– Она вообще ни на что не реагирует! Её как будто накрыло!
– Её и накрыло, – немец беспорядочно ходил вокруг, изо всех сил стараясь сохранять былое хладнокровие, – у неё сейчас там такая гормональная встряска, что она отключает лишние каналы информации. Стрессовая ситуация.
– Получается, мы ничем не можем помочь? – Король эльфийский сидел с ногами на диване, обхватив колени. Пребывая в оцепенении, он неотрывно смотрел в Экран.
– Гипотетически, – Макс вдруг остановился и посмотрел на Небо, – она по-прежнему должна нас слышать.
– Крисс! – гоблин отшвырнул Пульт и с двух прыжков забрался в пустующий гамак Шико, висящий под самым «потолком». – Дорогая моя, любимая, самая хорошая, слышишь меня?! Слышишь?!
– Д-да… – сдавленно прозвучало из Экрана, но тут же продолжилось усердным кряхтением и сдерживанием крика боли.
– Хоспади, дорогая, потерпи маленечко, потерпи родная моя, потерпи… – нервно затараторил гоблин.
– Скажи ей, чтоб не кричала! – немец, наконец, опустился в своё кресло, напряженно склонившийся вперед и готовый вскочить в любую секунду. – Это вредно для них обоих…
– …потерпи, потерпи, потерпи, хорошая моя, прошу тебя, только не кричи, заюшка моя, просто дыши, дыши, дыши, дыши, скоро всё закончится…
– Я за свою жизнь ни разу не участвовал… в таком… мероприятии, – тихо и медленно проговорил Винсент, неотрывно наблюдая за происходящим. – Я в целом… не представляю… что делать в такой… ну…
– Нам – ждать, – оборвал его Макс, прикуривая новую сигарету от старой, – тут большая часть работы на ней самой, к сожалению. Я не раз участвовал в этом деле, правда, – мужчина внезапно замолчал и отчётливо посерел с лица, вспомнив свои былые эксперименты. К горлу подступила тошнота, он с усилием сглотнул и жадно затянулся табаком.
– …давай, заинька моя, давай моя хорошая, дыши, дыши. У тебя всё получится. Скоро всё закончится, надо просто потерпеть и дышать, давай, давай… – продолжал говорить Зелёный.
– Вот сейчас действительно чувствуется отсутствие Лили, – так же едва слышно сказал эльф, – она хотя бы уже через это проходила…
– Eureka! Винсент, ты гений, – Макс вскочил, выбросив сигарету, и рванул в Библиотеку.
Спустя мгновение он так же вылетел из восьмой двери, таща за локоть Изму.
– А! Что есть помощь так?! Программа Измы-тян есть как регистр.р.р.ррация и хранение дан… – она вздрогнула и замолчала, глядя в Экран, инстинктивно прикрыв рот руками.
– У тебя должна быть память Лилиан. Нам нужен эпизод с появлением Эйлизы! Срочно!
– А? Маленькая демон так есть? Память Лилиан-сан есть раз вся, но быть проб…
– Что «но»?! – внезапно взорвался Макс, наступая на Изму и натурально огрызаясь зубами. – Что тебе надо опять?!
– Доступ, – криво улыбнулась напуганная дева. – Открывать значится мочь Хозяйка-сама только-только так ага. Не иметь права дост…
– Willst du mich verarschen, rust9?!!! – вскричал он в ярости, замахиваясь на Библиотекаря.
– Максимилиан! – гаркнул Винсент, резко выпрямившись во весь рост и сверкнув льдом глаз. – Не Изма устанавливала правила! Успокойся!
Макс натурально вздрогнул и растерянно посмотрел на эльфа. Винс одним жестом предложил ему сесть, что Учёный незамедлительно и сделал.
– …давай, моя золотая, ты всё сможешь, всё-всё на свете, слышишь?! Дыши, моя хорошая, давай, ты же такая замечательная, такая чудесная, такая сильная, да? Дыши, роднуля, давай…
– О, Изма-тян есть так помнить теорию ага, что Хозяйка-сама читать значится ага! Нн.н.надо?
Винсент молча кивнул, и ифрит полетела наверх давать советы по технике дыхания…
В Гостиной висело тягостное молчание, прерываемое только ропотом маленького нервного гоблина и тихими ломанными репликами Измы. Время издевательски медленно ползло, и хоть трещины на стенах больше не разрастались – легче соседям не становилось. Макс курил сигареты одна за одной, потирая виски и переносицу, и бормоча что-то на родном языке. Эльф с прямой спиной сидел на диване, поглядывая то на сходящего с ума немца, то на почти теряющего сознание Рихтора, то на так не вовремя пустующее кресло Лилиан. Рих уже отчётливо сипел и хрипел, но не переставал говорить с Небом. Он уже не размыкал влажных от слёз глаз, лежал, практически не шевелясь, и просто говорил и говорил без остановки.
– …ты ж молодец, совсем немного осталось, совсем чуть-чуть… давай, моя хорошая, моя замечательная, самая лучшая на свете девочка, я же тебя так люблю, крошку мою, очень люблю, прям сильно-сильно люблю. Никто на всём белом свете не любит тебя так, как я. Давай потерпи ещё немного, замечательная моя, совсем немного осталось…
Время шло и на Экране ничего толком не происходило. Как, внезапно… всё закончилось. Раздался безудержный женский вопль. Набежали люди в белых халатах, замелькали какие-то капельницы, ремни с кардиотокографией, держащие под спину руки, блеск металла суден, розовая плитка на стенах, яркие лампы, снова руки, но уже на животе, сильное напряжение, голоса врачей, кровь, кровь, кровь…
Раздался крик. Высокий, визгливый. На грудь Крисс положили что-то красное, тяжёлое, мокрое. Тёплое. Оно двигалось, старалось поднять голову и посмотреть на неё маленькими щёлками отёкших глаз. Оно издавало забавные звуки, ни на что не похожие и очень необычные для уха.
– Поздравляем, у вас мальчик! – сказал чужой женский голос.
– Да, спасибо… я знаю, – устало ответила Крисс.
– Сейчас мы его унесём помыть, взвесить, измерить, а вы пока отдохните.
Все в Гостиной неотрывно смотрели на нового человека, укутанного в простыню. Он напоминал белый батон с красным личиком. Винсент с восторгом прошептал.
– Он такой чудесный…
– Красная моська, – чувствуя сильную неловкость и смятение, отметил гоблин, – а башка-то как у папаши.
Макс же просто молча смотрел на малыша и ничего не говорил. Он безвольно сидел в своём кресле, в его дрожащей руке тлела последняя из третьей пачки сигарета. Серое лицо пересекали ровные линии слёз, льющихся непрерывным потоком. Он смотрел на этот укутанный кряхтящий кулёк и вспоминал то, о чём так старательно забывал все эти долгие годы.
Эпизод 30. Осьминог
– Ни минуты покоя в этом доме…
Успевший изрядно устать от череды потрясений гоблин валялся на диване в Гостиной. Вот уже полчаса непонятно откуда раздавался новый низкочастотный гул. Никто не спешил выходить, что не удивляло Зелёного, поскольку уставшими были ровным счётом все.
Винсент пропадал в своём Королевстве, где переключался на режим сурового, но справедливого короля эльфийского Винсенто Калаэро Шанзендара, что неплохо помогало ему снимать стресс. Макс старался и дальше бороться с эмоциями и их нестабильностью, что, к сожалению, получалось довольно скверно. Учёный не справлялся, временами срывался то на злобный рык, то на вопль отчаяния, что приводило его в ещё большее бешенство и смятение. Айна продолжала истуканом сидеть на месте былого Камина, Кутус регулярно обмахивал с неё пыль, будто со старой вазы. Изма, и без того часто «лагающая», искрила и запиналась ещё больше обычного. А пару раз вообще вырубилась посреди бела дня, как неисправный утюг, чем не хило напугала всех. Даже Шико в последнее время безвылазно обитал у себя в комнате, о чём свидетельствовал жёлтый свет из-под его крохотной дверцы.
В общем, новые социальные роли Хозяйки утомляли всех жителей, равно как и её саму. Кроме, пожалуй, Кутуса. Этот малыш почему-то был бодрее обычного, а потому именно он вышел на шум. Уборщик уверенно подошёл к двери на Корабль.
– Чо ты делаешь? – больше для проформы спросил Рих.
Кутус показал четырехпалой ручкой знак «Всё Ок» и без труда открыл дверь. За ней по-прежнему была непроглядная темнота, но всё же в этот раз что-то было иначе. Чётко различались ворохи крупных и мелких пузырей, мчащихся быстрыми потоками ввысь. Пузырей становись всё больше, и внезапно из прохода на Корабль начало вываливаться всякое морское добро. Разные водоросли, обломки ярких кораллов и всевозможные морские гады сыпались из воды на Пол и громоздились неровной склизкой кучей. Более сообразительные из рыб прыгали обратно в проём, остальные же бились в ужасе в куче морской травы. Рих подошёл к двери и с интересом принялся вглядываться в темноту.
– Он… светлеет. Да? Мне же не кажется?
Кутус уверенно кивнул и стал, не торопясь, собирать улов в вытащенное им из ниоткуда оцинкованное ведро. Гоблин приблизился к водной глади. Проём очевидно светлел, стал различим морской пейзаж, который постепенно перемещался вниз. Что-то едва заметное промелькнуло в воде. Что-то фиолетово-чёрное и бесформенное неровными рваными струями витало вокруг. Непонятное оно опутывало обломки Корабля и толкало их наверх. Что это? Это оно гудит?
Гул многократно усилился, а Пол под ногами пошёл мелкой дрожью. Гоблин инстинктивно потянул себя за уши, морщась от жуткого шума. Из проёма всё обильнее сыпалась морская живность, Кутус набирал уже второе ведро, совершенно никак не реагируя на происходящее. Вдруг небольших размеров осьминог прилетел гоблину прямо в морду. Зелёный прихвостень вскрикнул и попытался оторвать от себя перепуганного моллюска. Скользкий осьминожка намертво облепил щупальцами зелёную голову, в добавок закрыв Рихтору обзор. Они бы ещё долго так игрались, но в какой-то момент гул стал нестерпимо громким. От него пробирало холодной дрожью по всем органам и костям, спазм сковывал всё тело сразу. В кровь будто насыпали горсть игл, а притяжение стало невероятно сильным. Всего несколько секунд показались Рихтору вечностью. Зато осьминог отлепился, упав гоблину в руки. Напоследок в помещение плеснула волна морской воды, сбив с ног маленьких наблюдателей.
Стало тихо. Вода постепенно отхлынула, и в дверной проём пробились солнечные лучи. В глаза ударило чистое голубое небо и морской горизонт со спокойными барашками на водной глади.
– Охренеть, – гоблин, держа в руках осьминожку, заглянул внутрь. Добрая часть Корабля отсутствовала напрочь, включая собственно капитанскую рубку. По всем законам физики судно в таком состоянии вообще не должно было держаться на воде. Но части Корабля продолжали всплывать сами собой, непонятным образом держась на воде и по-немного стыкуясь друг с другом на манер конструктора.
– Что это всё значит? – растерянно спросил Рихтор у Кутуса. – Кто это сделал? Какого хрена Корабль чинится сам? Лил вернётся, да?
Уборщик воодушевленно пропищал что-то непонятное и показал большие пальцы вверх, весело щурясь глазами внутри капюшона. Он аккуратно закрыл дверь, и показал жестами, что её лучше не открывать пока Корабль восстанавливается. После этого он поднял два ведра живой рыбы и ушёл в Серую дверь. Гоблин же остался сидеть около двери. Он, по обыкновению, закурил, постепенно осознавая слова Уборщика…
Поздний вечер был спокойным и тихим. В Гостиной царила относительная тишина, поскольку Крисс спала. Рихтор кемарил прямо на Полу с трехлитровой банкой в руках. В банке обитал тот самый осьминог, которого он поймал лицом с неделю назад. На банке кривым почерком было написано «Говард».
Сырая дверь тихонько приоткрылась, негромко скрипя старыми петлями. В образовавшейся щели показалась рука с кусочком зеркала. Быстро покрутив им по сторонам, рука скрылась, а дверь распахнулась настежь. На пороге стояла Лилиан. Она была одновременно и похожа на себя прежнюю, и совершенно иной. Волосы с хорошо различимой сединой были собраны в низкий хвост. Загорелое тело покрывала свободная льняная рубаха, ниже – широкие шаровары. Талию перетягивал импровизированный широкий пояс из куска бардовой ткани. Ноги в обмотках венчали странного вида ботинки, будто бы сделанные из дерева и кожи.
Женщина быстрым шагом вошла в помещение, и чуть не споткнулась о спящего гоблина. Она присела на корточки перед ним и нежно погладила по голове, совершенно искренне улыбаясь. Желтоглазый прихвостень нехотя разлепил глаза и непонимающе посмотрел на Лилиан.
– Привет, огуречик, – ласково сказала она, не переставая гладить зелёную голову, – продует на полу-то…
Он узнал голос. Рихтор спросонья вскочил на ноги, чуть не завалившись на ровном месте. Когда Лилиан выпрямилась, он, не говоря ни слова, крепко обнял её. Бывалая Пират тихо рассмеялась, она подняла маленького Рихтора на руки, как ребёнка, поцеловала в щёку и уселась с ним на диван, мерно поглаживая по спине.
– Я дома, Зелёный… я снова дома.
Простая комната
Наконец, среди всех этих странных и необычных дверей была одна очень простая. Классическая межкомнатная дверь нежно розового цвета, на полотне – тонкий линейный узор из бабочек и цветов. Круглая ручка, как конфетка, отблескивала глянцем белой эмали. С виду дверь походила на дверь в детскую комнату для девочки. На ней красовалась аккуратная эмалированная цифра «1».
Эта дверь всегда была немножко приоткрыта, буквально на несколько сантиметров. Из дверной щели шёл мягкий белый свет. Оттуда часто приятно пахло чем-то вкусненьким: свежим овсяным печеньем, шоколадом, корицей или апельсином. Иногда на грани слышимости можно было различить тихое пение: то ли женский, то ли детский голос. Пение дополнялось шуршанием бумаги или мерным стуком швейной машинки. Иногда там играла гавайская гитара, тоже тихо и нерешительно. В особо спокойные дни можно было услышать стук спиц или шорох карандашей по бумаге.
Особое свойство было и у этой двери. Какие-то двери не имели замков или в основном были заперты изнутри, или выглядели чрезвычайно странно, были слишком большими или слишком маленькими, или ещё как-то выделялись. Особенность этой двери была в том… что особых свойств у неё не было. В любое время в неё можно было свободно войти. Без всяких лабиринтов и уловок. И спрашивать особого разрешения у хозяина комнаты не нужно было, то есть для проникновения внутрь его присутствие было не обязательным. Запахи и звуки распространялись здесь самым обыкновенным способом. Словом, это была самая обычная дверь в самом привычном понимании слова. Но здесь это выглядело достаточно необычно.
Войти мог любой гость и в любое время. Такова была воля Хозяина Квартиры, чья комната и скрывалась за этой милой дверкой. Вошедшему представала обширная восьмиугольная светлая комната с огромными окнами в целых три стены. Остальные стены были обклеены однотонными бледно-розовыми обоями, а пол застилал светлый деревянный паркет. Высокий натяжной потолок украшали приклеенные к нему большие и маленькие звёздочки, которые в тёмное время суток горели яркими зелёными огоньками. На окнах в лёгком сквозняке развевались тонкие занавески из органзы молочного цвета. Комната пленяла уютом и спокойствием.
Здесь было всё необходимое. Большую часть комнаты занимала кровать. Широкая низкая постель, сплошь заваленная декоративными подушками, разными по форме, размеру и текстуре ткани. В этих подушках можно было утонуть, зарыться и спрятаться. Среди них попадались и игрушки, вроде небезызвестных синей акулы или леопардового удава, но в основном это была гора подушек на матрасе.
Прямо напротив кровати разместился белый письменный стол, чистый и гладкий. На нём скромно стояла подставка с основными письменными принадлежностями и лоток с бумагой. Над столом нависал двухдверный шкафчик, внешне похожий на кухонный. Открыв его, гость обнаружил бы уйму художественных принадлежностей: контейнера с тюбиками и баночками краски, несколько пеналов-скруток с цветными карандашами и фломастерами, наборы кистей разного волокна и размера, спонжи, штампы, трафареты и ещё много чего другого. Как подсказка, рядом со столом был красивый металлический мольберт с закреплённым на нём холстом. Жилец, очевидно, любил рисовать.
Но на рисовании его хобби не заканчивались. У тройного окна растянулся длинный стол, на котором блестела белым корпусом электрическая швейная машина. Под столом ютились плетёные корзины с тканями. Там же был небольшой комод, очевидно, с фурнитурой и швейными принадлежностями. В стороне возвышался манекен для пошива одежды, утыканный булавками. А прямо рядом с самим стеклом окна небрежно валялось кресло-мешок ярко-красного цвета. Рядом с ним – журнальный столик и коробка, полная всякой разной пряжи, среди которой угадывался ещё один пенал-скрутка, только необычно длинный. Там лежали вязальные спицы на любую возможную толщину пряжи.
В общем, Хозяин любил созидать. Это было ясно уже после беглого осмотра его комнаты. Стены были увешаны картинами, вышедшими из-под его руки. Несколько навесных полок над кроватью служили подставкой для тряпичных кукол, тоже сшитых Хозяином. Да и подушки на кровати частично были сделаны его руками. Здесь почти всё было сделано с его участием, пусть порой крохотным, но всё же. Он сам подшивал занавески. Сам клеил флизелиновые обои. Сам приклеивал звездочки к потолку. Сам же здесь прибирался и соблюдал свой же порядок. Маленький личный храм…
К Хозяину заходили все время от времени. Но застать его лично в этой комнате было сложно, ведь большую часть времени он проводил снаружи Квартиры. В те моменты, когда он всё же был здесь, его старались не беспокоить. Ведь он тоже мог зайти к жильцам в комнаты, минуя все запоры и запреты. Но он не делал этого. Не смотря на все противоречия и даже некоторое противостояние, у жителей с создателем было взаимоуважение, основанное на обоюдном доверии и привязанности.
Итак. Это была Простая комната-мастерская с широким окном. К слову, об окне. Оно было, пожалуй, единственным необычным элементом в этой обычной обстановке. Окно открывало вид на бесконечную белую равнину, белую во все стороны. По середине в отдалении стояло некое выпуклое сооружение, а рядом с ним возвышалась чёрная антропоморфная фигура.
Эпизод «Обречённый»
Она шла по прямому обветшалому коридору некогда очень красивой квартиры. Но жильё уже давно пришло в упадок и нуждалось в срочном ремонте: обои выцвели, пузырились, а местами и вовсе отваливались; паркет рассохся и противно скрипел при каждом шаге; потолочные лампы либо едва горели, либо были разбиты, а иногда их место занимали пучки голых проводов с прикрученными к ним напрямую тусклыми лампами; сам потолок был испещрён крупными трещинами, местами пожелтел и облупился до штукатурки. Вдобавок к общей старости коридора, здесь было довольно грязно. Под ногами скрежетал песок, пыль крупными «хомяками» собралась у плинтусов и в углах. В общем, здесь было неприятно находиться уже с порога.
В коридоре было несколько одинаковых дверей. Она зашла наугад в одну из них. Здесь оказалась просторная мастерская, светлая, чистая, хорошо оснащённая. Здесь было и несколько видов профессиональных станков с различными операциями, и большой металлический стол, и уйма стеллажей с ящиками и контейнерами. Стены украшали щиты с инструментами. В противоположной части мастерской расположился уголок для отдыха: с тахтой, компьютерным столом, ноутбуком, шкафчиком с кухонной утварью, холодильником и даже кулером. Над тахтой висела карта мира с маленькими флажками, видимо, свидетельствующими о посещении того или иного места. А над компьютерным столом висела периодическая таблица химических элементов, какие-то таблички, схемы, списки. Всё это ровными рядами, красиво и аккуратно.
Но всё же что-то показалось Девочке странным, необычным. Предметы мебели почему-то не отбрасывали теней, да и по цветовой гамме всё выглядело достаточно блёклым и серым, а некоторые предметы и вовсе казались нарисованными. Пройдя вперед, гостья протянула руку к металлическому столу, но рука прошла сквозь объект, а сам стол пошёл небольшой рябью. Она попробовала дотронуться до других вещей, но они тоже оказались неосязаемыми. Всё в этой мастерской было призрачным, ненастоящим.
Кроме подножного материала. Несмотря на общую опрятность мастерской, в помещении было полно разного хлама: обрезки фанеры и гипсокартона, поломанная бытовая техника, непонятные запчасти, кучи мотков проводов, битых микросхем, обрезков труб, листового металла, остатки ремонтных и покрасочных материалов, в массе своей – просроченных. Всё это грудилось в ящиках и коробках, канистрах и вёдрах, пакетах и мешках, и было неприятно грязным, пыльным, уже изрядно состарившимся, порой на десятки лет. Ржавые рассыпающиеся материалы ждали своего часа для работы с ними. И с большой долей вероятности, они так и сгинут в единственном настоящем и тёмном углу этой призрачной мастерской.
От всех этих мыслей Девочке стало очень грустно и она вышла. Внезапная гостья решила проверить другую комнату и вошла в следующую дверь. Перед ней предстала яркая галерея с наградами. Вытянутое помещение полное красивых витрин с классическим оформлением из красного и зелёного бархата и золотых кубков, трофеев, медалей, наградных лент. Только… у всех этих наград были очень странные названия. «Самому хитрому лентяю в школе № ***». «Медаль за завоевание сердца городской девчонки». «Почётный приз за своевременный уход от ответственности». «Самый логически правильно мыслящий человек». «Награда за смелость высказаться перед начальником цеха». «Лучший мысленный оратор года». «Премия за стойкость на своих нереализованных решениях». И ни одной награды с чем-то привычным, за спортивные успехи, к примеру, или за победу на олимпиаде, или за какое-то место в любом ином мероприятии. Только вот такие мнимые непонятные ей трофеи. И всё это невыносимо ярко блестело, переливалось, будто светилось изнутри, ослепляло неадекватно сильным свечением.
В самом конце этого хранилища находилась массивная отдельно стоящая витрина. Внутри, на огромной подушке, находилась непомерно большая корона, напоминающая то ли шапку Мономаха, то ли императорскую корону. Массивный головной убор из золота, толщиной в палец, украшенный самоцветами и жемчугом, возлежал на подушке и давил морально уже одним самим видом. Девочке было не по себе, ведь такую корону было физически невозможно надеть на голову – она была слишком большой и тяжёлой. Но витрина явно частенько открывалась, о чём свидетельствовала немного скошенная от времени передняя дверца. Под подушкой находилась золотая табличка с вычурной гравировкой «Непризнанному Гению».
Всё это окружение вызвало у неё ещё большее смятение, чем призрачная мастерская. Вдобавок, гостья чувствовала внутреннее отторжение, граничащее с омерзением. А потому гостья поспешно покинула галерею и с ходу вошла в дверь напротив.
Её тут же оглушило. Девочка рефлекторно закрыла уши ладонями и только спустя насколько мгновений, когда привыкла к уровню шума, осмотрелась. Комната напоминала серверную. Здесь было темно, рядами стояло оборудование, тянулись змеи толстенных проводов. Единственным источником света, и собственно громкого звука, был широкий телевизионный экран на стене. На нём безостановочно мелькали картинки, которые представляли собой нарезку из ТВ-программ и видеоматериала с интернет-ресурсов. Как раз от экрана тянулись толстые кабеля, уходя вглубь помещения и подключаясь ко всем серверам, разветвляясь на множество мелких проводов. Она не решилась идти в темноту коридора серверов, а потому сосредоточила внимание на экране.
Видео содержало очень много всякого разного материала. Среди прочего чаще всего мелькали кадры с политических и аналитических программ, спортивных соревнований и разнообразных научно-популярных передач. Впрочем, на экране встречались и кулинарные уроки, демонстрация работы неких станков или производственных лент, выступления виртуозов игры на гитаре, вырезки из жизни крупных кошек и даже кадры с какой-то яркой детской игры по типу «три в ряд». В целом, всё это было интересно и показывало насколько разными на самом деле вещами увлекается хозяин этой квартиры. Но звуковое сопровождение было чрезвычайно громким, а кадры сменяли друг друга слишком быстро, не давая какой-то углубленной специализированной информации. Гостья поискала глазами пульт управления или что-то подобное. Но здесь был лишь без конца шумящий экран и сервера для хранения данных. Не было возможности ни выбрать какую-то одну тему видеоролика, ни остановить их, ни просто сделать потише.
Чем дольше Девочка находилась здесь, тем больше видеоряд смещался в сторону мировой политики и уфологии, мелькало всё больше кадров конспирологического характера. И тем громче становился «телевизор», даже казалось, что сам экран становится больше. Или не казалось. Темнота помещения сгущалась, а яркость экрана только нарастала вкупе с и без того громким радиовещанием. Она начала отступать назад к двери, боясь повернуться спиной к этому разрастающемуся «телевизору», и лишь у самой двери бросилась прочь, не в силах больше здесь находиться.
Заходить куда-то ещё совершенно отпало желание. Но у гостьи были конкретные цели. Поэтому она, не спеша, прошлась до конца узкого коридора, пока не упёрлась в самую чистую на вид дверь. Она сделала глубокий вдох и вошла.
Дверь вывела её на открытую мощёную террасу с летним кафе. Стоял тёплый солнечный день, позади кафе виднелись невысокие старые здания. За столиком кафе сидела женщина, с длинными благородного бардового цвета волосами, в жёлтом свитере крупной вязки и бежевой летящей юбке. Женщина повернулась к гостье, и её лицо показалось ей невероятно знакомым.
