Kitabı oku: «Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона», sayfa 3

Империя и диаспора во многом влияли на карьеру военных. Одни, например Шарль-Эктор, граф д’Эстен (1729–1794), служили одновременно в армии и военно-морском флоте и участвовали в сражениях по всему миру, начиная с Европейского континента во время Войны за австрийское наследство и Индии во время Семилетней войны и заканчивая странами Карибского бассейна и Северной Америкой во время Войны за независимость США. В подобных случаях военные офицеры, помимо своих военных должностей, занимали ряд важных позиций. Они становились губернаторами колоний, дипломатами, исследователями, картографами и псевдоэтнографами, которые делились ценной информацией об иностранных землях, лидерах, культурах и армии. Они писали заметки о путешествиях, навигационные журналы, работы по этнографии и мемуары (эссе об изучаемых объектах, а не биографическое повествование) о культуре, политике и торговле различных групп коренного населения. Помимо опубликованных трудов, бесчисленные отчеты, дневники и предложения хранятся в архивах Исторической службы обороны (Service historique de la défense), Национальном архиве (Archives nationales) и Национальном зарубежном архиве (Archives nationales d’outre-mer), а также в местных и национальных архивах в Канаде, Британии и других странах по всему миру. Потрепанные и рваные, в следах морской воды, пота и плесени, эти документы рассказывают историю Военного просвещения, которая включала разделение между центром и периферией, между метрополией и колониями.

Французские военные находились в неоднозначных и во многом невнятных отношениях с империей. С одной стороны, они по определению поддерживали империю, поскольку были посланы за границу исследовать и защищать территории, поддерживать торговлю и альянсы. С другой стороны, многие выступили против европейской культурной и колониальной гегемонии, став частью движения, которое не было в ней заинтересовано и иногда оказывалось критически настроено по отношению к империи⁴². Их сочинения отражают обе точки зрения. В то время как некоторые военные, служившие за рубежом, погрязли в евроцентричных стереотипах, принижавших культурных и этнических «Других», многие militaires philosophes (военные-философы) настаивали, что культурное сознание и компромисс важны как со стратегической, так и с этической, человеческой точки зрения. Эти люди в ходе взаимодействия с властями и коренными жителями не только оценили и переняли континентальные рамки Военного просвещения, но и сформировали новое понимание и новые темы. С точки зрения этой группы, французские военные, служившие по всему миру, не должны были «просвещать» других: их задачей было просвещаться самим благодаря релятивистскому пониманию и признанию местных особенностей и норм цивилизации.

Это последнее мировоззрение преобладает в рукописных источниках, используемых для написания данной книги. Они отражают лингвистическое, культурное и военное смешение, которое происходило по мере того, как французы вели переговоры, вступали в союзы и войны с различными коренными народами. Эти архивные открытия подкрепляют ревизионистский нарратив европейского колониализма раннего Нового времени. Все больше ученых признают, что триумфалистская «испанская модель» тотального завоевания с помощью ружей, микробов и стали, продвигаемая испанцами и позднее Джаредом Даймондом, в историческом образе колониализма преобладала, но в значительной степени она неточна для всего, кроме конкистадоров⁴³. Она «не всегда и даже не бо́льшую часть времени была историей прямого “завоевания”, а скорее это история убеждения, уговоров и принуждения коренных жителей с целью завладеть их ресурсами и продемонстрировать силу по имперскому приказу или хотя бы в интересах империи», – пишет Уэйн Ли [Lee 2011: 2]. Документы из Французского военного архива подтверждают, что

…местные жители стали ключевыми факторами успеха или поражения империи. Отнюдь не простые жертвы, эти люди поняли, как извлечь выгоду из имперских маневров: они могли найти работу и получить прибыль в роли союзников или воспользоваться интересами и силами империи против своих традиционных врагов. В действительности имперская «экспансия» зачастую была иллюзорной, и способность европейцев осуществлять военное присутствие полностью зависело от локального сотрудничества. В свою очередь, этот кооперативный процесс влиял на военные действия и дипломатические практики, разработанные с целью определить и установить суверенитет и контроль как локально, так и в Европе. Новые культуры власти и культуры войны родились в ходе многочисленных суровых столкновений по всему миру [Ibid.: 1].

В целом эти столкновения XVIII века нельзя расценивать как аккультурацию евроцентрического, империалистского типа: высшее европейское «мы» против коренных «их» или «Других», оправдывающее цивилизаторскую миссию, или «бремя белого человека». Вместо того чтобы придерживаться подобных структуралистских противопоставлений, ученые-ревизионисты подчеркивают прочную взаимосвязь и кросс-аккультурацию в постоянно меняющемся мире взаимных потребностей. Эта герменевтическая точка зрения описывает столкновения, в которых ни одна сторона, будь это французы, америнды, индийцы и другие, не обладала достаточной силой, чтобы полностью принудить другую. Свидетельства из первых рук, оставленные французами, которые служили в Северной Америке и Индии, поддерживают эту точку зрения и говорят о присутствии того, что Ричард Уайт в своем классическом сочинении называл «средней почвой»: промежуточного пространства, в котором индианизация и франкизация происходили одновременно и сопровождались значительным непониманием и ошибочным толкованием, что отражало характерные черты и разногласия альянсов⁴⁴.

Рассматривая эти условия, важно понимать различные политические интересы, которые касались вопросов Военного просвещения. Например, в Северной Америке (Канаде и Луизиане), Индии и Африке никогда не стоял вопрос о том, чтобы коренные жители стали гражданами Франции. Индия и Африка никогда не были колониями как таковыми, а в североамериканских поселениях альянсы (или рабство) и боевые заслуги коренных жителей никогда не приводили к дискуссиям о военной службе и гражданстве. В Сен-Доминго сложилась абсолютно другая ситуация. Военная и политическая служба там находилась в конфликте с вопросами расы, экономического статуса и гражданства⁴⁵. Жители Сен-Доминго и континентальные офицеры, служившие на острове, сформировали конкурирующие определения тем Военного просвещения, таких как sensibilité, чтобы повлиять на политику короны и общественное мнение.

Методы, источники и мотивы

Автор этой книги стремится очертить образ Военного просвещения и методологию его изучения, создав плодородную почву для продолжения исследования темы во Франции и за ее пределами.

Военное просвещение было обширным и эклектичным феноменом. Его эклектизм также требует разнообразной методологии, которая выходит за рамки границ «войны и общества» и объединяет аналитические и доказательные парадигмы разных дисциплин: литературы (философские притчи, поэзия, романы) и исполнительских видов искусства (театр и комическая опера); изобразительного искусства (живопись); философии (сенсуализм, моральная философия); истории (военной, интеллектуальной, культурной, гендерной, расовой, медицинской, колониальной)⁴⁶. Необходимо одновременно изучить множество первоисточников, таких как военные трактаты, мемуары и переписки (архивные и опубликованные); королевские законы и постановления; труды по моральной философии и политической теории; газеты; произведения живописи; популярные пьесы; и песни. Техники внимательного чтения позволяют обнаружить взаимосвязь языка и тем в различных медиа, особенно в рукописях мемуаров и переписке, хранящейся в военных архивах Исторической службы обороны⁴⁷.

Исследования в этой книге затрагивают военную мысль и распоряжения Версаля, а также практики, которые применялись в зонах боевых действий исходя из личных решений, экспериментов и нарушенных указов. Многие люди и группы – женщины-военнослужащие, свободные цветные люди, служившие в качестве chasseurs d’Amérique Сен-Доминго, тысячи солдат – не имели голоса и в некоторых случаях оставались «невидимыми» в иерархическом обществе ancien régime (Старого порядка). Отразить их опыт – сложная задача и приоритет этой книги. Были предприняты все усилия, чтобы учесть этих людей через посредников, которые отчасти дали им голос и сделали заметными для короны, общества и потомков. Информация о тех, чьи имена и биографические данные известны, добавлена в книгу.

Хронологические и географические рамки этой книги препятствуют полномасштабному изучению всех аспектов Военного просвещения во всей французской диаспоре и трансисторического процесса военного просвещения сквозь пространство и время. Подробное изучение западноафриканских форпостов, форпостов Маскаренских островов и других мест не включено в это исследование. Глубокий анализ культуры реформ в кавалерии и артиллерии также был исключен, а содержание и результаты военно-морских реформ освещены другими историками. Источников о религии в вооруженных силах в архивах крайне мало, поэтому эта благодатная тема раскрыта не полностью. Хотя подобные источники редки и разнообразны по качеству – некоторые похожи на сухую сводку, другие подробно описывают разговоры и точки зрения, – записи коренных жителей о взаимодействии с французами включены в исследования Индии и Северной Америки. Записи французских офицеров, служивших за рубежом, особенно в Индии и Сен-Доминго, также немногочисленны и разнообразны по качеству. Небольшое количество документов этой группы образует основу наблюдений и рассуждений об опыте и идеях, возникших в ходе службы в этих географических областях. Чтобы избежать спекуляций, подобные документы были проанализированы наряду с другими первичными и вторичными источниками, чтобы лучше понять их значение.

Некоторые архивные серии, первоисточники и историко-географические труды сыграли важную роль в осмыслении идеи Военного просвещения во Франции, которой посвящена эта книга. Основную часть архивных открытий составляют серии IM, Al, Xi, Xk, Xb и 1YD Исторической службы обороны в Венсенском замке. Для исследования Сен-Доминго особенно важны две серии из Национального архива в Пьерфите и Париже: Фонд адмирала д’Эстена (Fonds amiral d’Estaing, 562АР/1-562АР/55) и Коллекция Моро де Сен-Мери (Moreau de Saint-Mery, подсерия F3 [1492/1818]-MCOL/F/3/l-297). Фонд Ростена (Fonds Rostaing, 100АР/1-100АР/5) и Фонд д’Эпремениля (Fonds d’Epremesnil, 158АР/1-158АР/82) в Национальных архивах снабдили автора главными источниками об Индии.

Многие первоисточники известнейших военных мыслителей XVIII века, таких как граф Мориц Саксонский (Hermann Moritz Graf von Sachsen, известный во Франции как Maurice de Saxe, 1696–1750) и Жак-Антуан-Ипполит, граф де Гибер (1743–1790), опубликованы и вполне доступны, как и дневники людей, участвовавших в Войне за независимость США, и множество медицинских публикаций. Кроме того, более специализированные труды, словари, энциклопедии, политические эссе, стихи, песни, пьесы, картины и гравюры философов, писателей и художников также широкодоступны и стали важными источниками для этой книги. Глубокое погружение в тему Военного просвещения во Франции требовало оценки широкого ряда первоисточников и не менее широкого ряда вторичных источников, порой с привнесением разных точек зрения. Эта книга опирается на богатую историографию французской армии «долгого XVIII века», особенно на труды Р. Блауфарба, Ж. Шаньо, А. Корвизье, А. Гинье, М. Хьюза, Дж. Линна, Б. Мартина, Дж. Османа и К. Тоцци. Работа А. Гата о военной мысли, исследование Ж.-Л. Куа-Бодена, посвященное военному франкмасонству, работы Э. Джембовски, Д. А. Белла и Дж. М. Смита сыграли ключевую роль. Работы Дж. Гарригеса о Гаити, Р. Уайта и С. Крауча о Канаде, а также исследование С. Стайнберг о женщинах и гендере также были важнейшими источниками. Эти и остальные источники приводятся в примечаниях, а полную библиографию можно найти на сайте автора: www.christypichichero.com. На сайте автора также можно найти оригинальные французские версии многих песен и литературных произведений рядом с переводами.

Основная цель этой книги – определить место войны и военной мысли в нашем понимании Просвещения. В ней представлены доказательства, которые должны опровергнуть или по меньшей мере усложнить классический нарратив западной цивилизации. Этот нарратив преподносит Просвещение как культуру пацифизма, космополитизма и универсализма, которая во многом противостояла и была отделена от войны и военной сферы. Военное просвещение показывает, что война, военная мысль и политика вовсе не были несовместимы с ним, а, напротив, являлись главными сферами, в которых разворачивалось Просвещение. Этот нарратив одновременно освещает важные грани XVIII века и также более долгую генеалогию. Он в долгосрочной перспективе способствует пониманию истории войны, общества, людей и культуры войны, затрагивая права человека, травму сражений и важность товарищества и гуманных чувств, как в законах войны, так и в проявлении отдельных солдат. Общее наследие Военного просвещения обсуждается в эпилоге этой книги, и один из ключевых выводов стал главной причиной для ее написания: если война неотъемлема для человеческого общества, то понимание разнообразных издержек войны и стремление сделать ее как можно более гуманной должны оставаться достойными элементами нашего сознания и действий.

Глава 1
Военное просвещение во Франции
Личности, силы и формы

Поначалу эти изображения не казались вызывающими, но было что-то провокационное, даже бунтарское в цветных гравюрах работы Антуана Луи Франсуа Сержана (1751–1847) для его “Portraits des grands hommes, femmes illustres, et sujets mdmorables” («Портреты великих мужчин, выдающихся женщин и памятных предметов», 1786–1792). Сержан создал этот сборник изображений великих мужчин и женщин французской истории, чтобы разжечь в своих соотечественниках патриотические чувства. Казалось, он следовал давней традиции, выбрав для своей портретной галереи довольно предсказуемую группу французов и француженок: королей, королев, духовных лиц, министров и множество военных.

Несмотря на кажущуюся предсказуемость, Сержан тщательно работал над портретами последних – офицеров армии и флота, чтобы передать важные послания о меняющемся облике войны, воинов и героизма. Сержан следил, чтобы акцент этих портретов был не на торжестве храбрости и стойкости в бою. Он восхвалял военных героев за другие, более гуманные и человеческие поступки как на поле боя, так и за его пределами. Художник прославлял Жан-Шарля, шевалье де Фолара (1669–1752), не только за его службу в армии Людовика XIV, но и за роль военного мыслителя и учителя. Сержан решил изобразить де Фолара сидящим за столом и обучающим маршала Морица Саксонского, главного генерала Франции во время Войны за австрийское наследство, принципам войны. Сержан превозносил шевалье Баярда (1473–1524) за его сдержанность по отношению к заключенной, над которой он сжалился и избавил от ожидаемого изнасилования или смерти. Схожим образом его гравюра графа д’Аркур (1601–1666), известного по прозвищу cadet à la perle (жемчужный кадет), отражает действия графа после победоносной осады Турина (1640), когда он проигнорировал жесткие условия капитуляции и принес вино и продовольствие больным и голодным итальянским жертвам осажденного города. Д’Аркур стал героем, потому что ослушался приказов (рис. 1).

Рис. 1. Антуан Сержан. Жест человечности графа д’Аркура. Portraits des grands hommes, femmes illustres et sujets memorabies de France (1786–1792). Предоставлено Национальной библиотекой Франции

Портрет Авраама Фабера д’Эстернэ (1599–1662), изображенный на обложке данной книги, идеально отражает эту схему восхваления. Сержан восславлял маршала за его гуманное решение пощадить жизни раненых вражеских солдат. И все же, в отличие от остальных, эта гравюра наталкивает на более глубокие размышления о войне и мире. На ней вражеская армия справа покидает поле боя, все еще объятое дымом, в то время как два французских солдата на переднем плане собираются убить двух вражеских солдат, лежащих на земле и согнувшихся от боли из-за полученных ран. Слева на белоснежном жеребце сидит Фабер. В момент, когда один из его солдат заносит шпагу, чтобы нанести смертельный удар поверженному врагу, Фабер поднимает свое оружие, блокируя удар. Кавалеристы слева и солдат справа с изумлением видят, что время и жестокость боя внезапно исчезли. Остановленный Фабером, солдат в голубой форме замирает в позе, вызывающей мысли и эмоции: вместо того чтобы убить своего врага, солдат берет его за руку.

Для Сержана, либерала, выросшего в Шартре с будущими революционерами Жаком Бриссо де Варвиллем (1754–1793) и Жеромом Петионом де Вильнёвом (1756–1794), эти солдаты были героями, потому что их действия соответствовали ценностям Военного просвещения. Они были литераторами и философами, людьми, преданными своей профессии и товариществу, гуманными и человечными по отношению к другим солдатам и мирным жителям. Они приняли личное решение просвещать других и относиться к людям с достоинством, даже если подобные действия означали нарушение официальной политики. Портреты Сержана не скрывали, что «конечный факт военной истории – это сражение, реальный бой с присущей ему опасностью и тяжелыми последствиями» [Lynn 2003: XV]. Решающие или нет, битвы и осады были жестокими, и люди сражались за победу. Но гравюры Сержана также показывают, что в XVIII веке фундаментальная цель победы осложнилась новым рядом этических и идеологических опасений в отношении военных действий. Могло ли в войне, несмотря на ее жестокость и разрушения, и в армии, несмотря на ее полномочия на агрессию, появиться место гуманности и человеческому достоинству?

Участники Военного просвещения не считали этот вопрос парадоксальным. Они искренне верили в утвердительный ответ. В этой главе рассматриваются личности, пространства и средства французского Военного просвещения. В ней показан глубокий интерес к осмыслению процессов, проявлений и значения войны в истории человеческой цивилизации и в истории XVIII века. Различные участники толковали эту тему по-своему. Короли, их фаворитки и военные министры изучали пути улучшения боевой эффективности и обучения посредством внедрения новой политики и учреждения организаций. Военные офицеры, зачастую дворянского происхождения, но из разных социоэкономических, политических и географических кругов, взяли на себя роль philosophy применяя критическое мышление к своему боевому опыту. Одни составляли расчеты для правильного марша и строевой подготовки, другие задумывались о средствах моральной и общественной поддержки в офицерских корпусах армии или выступали в роли картографов и исследователей, размечая на картах далекие земли и судоходные пути. Эти люди знали, что являются ключевыми каналами ценной информации как по военным вопросам, так и по вопросам взаимодействия с иностранцами за рубежом. Они предлагали изменения в политике, исполняли требования Версаля или выступали против них, отказываясь применять методы наказания или практики, которые считали несправедливыми. Офицеры делились своим опытом и мнением с другими через личное общение, письма, рукописные мемуары (в данном контексте под ними понимаются очерки по изучаемой теме) и опубликованные работы по литературе, истории, псевдоэтнографии, философии и военному делу. Эти militaires philosophes стали видными деятелями в различных сферах дискурса Просвещения. В то же время невоенные мыслители, писатели, ученые, врачи, художники и представители читающей публики были хорошо осведомлены и участвовали в осмыслении, обсуждении и представлении войны и воинов. Они открыто осуждали несправедливость военной системы, но в то же время помогали развивать и распространять военные знания, будь то кораблестроение, баллистика, тропическая медицина или тактики, наилучшим образом соответствующие национальному характеру Франции. Как и Сержан, эти люди комментировали и продвигали новые военные ценности через произведения искусства и оспаривали повсеместное влияние войны через энциклопедии, романы и пьесы. Все эти агенты Военного просвещения приняли esprit philosophique, или критический философский дух, превратив войну и военные вопросы в одну из главных общественных дискуссий и очагов перемен во Франции и Французской империи XVIII века.

Фаворитки, министры и абсолютисты-реформаторы

Людовик XV и его внук Людовик XVI обычно исключаются из списка просвещенных абсолютистов (или просвещенных деспотов), в который входят король Пруссии Фридрих Великий (1712–1786), императоры Священной Римской империи из династии Габсбургов Иосиф II (1741–1790) и Леопольд II (1747–1792), российская императрица Екатерина Великая (1729–1796), король Швеции Густав III (1746–1792), король Испании Карл III (1716–1788) и несколько немецких князей. Английские и французские монархи XVIII века обычно не учитываются, поскольку британская конституционная система и сильный парламент делали страну недостаточно «абсолютистской» для этой категории. И наоборот: французская монархия была «слишком абсолютистской» и традиционалистской, чтобы подходить под критерий «просвещенной». Историк Мартин Фицпатрик утверждает:

Тот факт, что оба короля – Людовик XV и Людовик XVI – придерживались идеи божественного права королей, характеризует французские условия. <…> В целом французская монархия склонялась в сторону окостенелости. В то время как вокруг формировалась просвещенная обстановка, в которой шли серьезные и интенсивные дебаты о политических, социальных, юридических и религиозных вопросах, ее влияние на государственные дела было ограниченным. Попытки реформ возникали лишь периодически и в большинстве случаев заканчивались провалом [Fitzpatrick et al. 2004: 442]⁴⁸

Этот вывод попросту неверен в отношении французской армии. С момента окончания Войны за испанское наследство до Революции Французское государство постоянно пыталось реформировать армию. Хотя, возможно, Людовик XV питал большую страсть к женщинам, чем к войне, а Людовик XVI предпочитал государственным делам охоту и слесарное дело, оба монарха провели ряд амбициозных программ реформ, включая отмену крепостного права, попытки укрепить религиозную терпимость и полную модернизацию морского флота и системы. Для этого периода характерны примечательные реформаторские усилия и прогресс в организации военной системы, сфере образования, медицины и технологий благодаря королевской поддержке [Lynn 1997; Davies 1996: 627]. Людовик XV и Людовик XVI не всегда были инициаторами этих реформ, но они их поддерживали. С учетом этого обоих королей можно назвать абсолютистами-реформаторами, хотя и не просвещенными абсолютистами.

Военные реформы зачастую предлагались высокопоставленными королевскими чиновниками, особенно военными министрами, а также королевскими фаворитками. После превращения «армии Ришельё» в «гиганта Grand Siecle» («Великого века») при Людовике XIV реформы военного образования и национальной полиции (la marechaussee) начались после Войны за испанское наследство под эгидой Министерства Клода Ле Блана (1669–1728) [Parrott 2001; Lynn 1997]. Однако первые «просвещенные» чиновники из нового поколения заняли посты лишь в середине XVIII века. Марк-Пьер де Войе де Польми, граф д’Аржансон (1696–1764), военный министр в период с января 1743-го по февраль 1757 года, был наиболее типичным представителем этой группы. Он был непревзойденным политиком из семьи с хорошими связями, и его дружелюбность и талант к приспособлению позволили ему вступить в союз с самыми разными группами заговорщиков, например с королевой Марией Лещинской (1703–1768) и ее сторонниками и с группой фаворитки Людовика XV маркизы де Помпадур (урожденной Жанны-Антуанетты Пуассон, 1721–1764). В течение своей четырнадцатилетней службы д’Аржансон осуществил многочисленные программы военных реформ, на которые в равной степени влияли как военные потребности, так и течения «просвещенной» мысли.

Д’Аржансон был другом и защитником величайших philosophes Франции. Прежде чем стать военным министром, он руководил Королевской библиотекой, был историком, архивистом и philosophy заинтересованным в сохранении и распространении знаний. Дени Дидро и Жан Лерон д’Аламбер посвятили ему свою “Encyclopédie, ou Dictionnaire raisonne des sciences, des arts et des metiers”. Вольтер, служивший королевским историографом, выражал свою признательность д’Аржансону за изыскание документов и информации, важной для составления историй Людовиков XIV и XV. Д’Аржансон применял свой энциклопедический дух и практический опыт в роли архивиста, чтобы реформировать Depot de Guerre, созданный военным министром при «короле-солнце» Франсуа-Мишелем Ле Телье, маркизом де Лувуа (1641–1691), в 1688 году для сбора и сохранения исторического архива военных заметок (называемых здесь мемуарами) и карт. Д’Аржансон получил звание почетного члена Академии наук в 1726 году и Академии надписей и изящной словесности в 1748 году⁴⁹.

Вступив в должность, он привнес свои просвещенные убеждения и академический опыт в военную сферу. Д’Аржансон стремился сохранить знания для следующих поколений и улучшить военную службу и эффективность с научной и гуманистической точки зрения. Он был другом и собеседником по переписке маршала Морица Саксонского, по приказу которого д’Аржансон осуществил ряд реформ, основанных на недавних научных открытиях, прежде всего в артиллерии. Эти изменения сыграли важную роль во французских победах 1745 года во время Войны за австрийское наследство. После войны д’Аржансон продолжил работу и модернизировал фортификационные сооружения, артиллерию и строевую подготовку (под влиянием прусских методов). Он учредил Королевский гренадерский полк, систему военных лагерей и несколько королевских военных академий, включая инженерную школу (École royale du génie de Mézières, 1748) и Королевскую военную академию (École royale militaire, 1750).

Д’Аржансон также остро интересовался насущными для общества вопросами и вводил новшества, которые помогали улучшить жизнь тех, кто служил на благо государству. Он первым предложил реформы военных госпиталей и создал в министерстве обстановку, открытую для идей самих военных. Д’Аржансон также стремился обеспечить справедливость, социальную сплоченность и профессионализм в офицерских корпусах путем создания noblesse militaire (военного дворянства, 1750) и École royale militaire. Указ, затрагивающий военное дворянство, укреплял меритократию и гласил, что все roturiers (простолюдины), достигшие звания marechai de camp (лагерного маршала) и выше, получат дворянский титул. Этот титул переходил по наследству законным потомкам и наделял их всеми привилегиями второго сословия, в том числе освобождал от тальи, земельного налога. Офицеры без дворянского титула из нижних сословий, прослужившие в течение 30 лет (из которых 20 находились в ранге капитана или выше), а также те, кто удостоился звания chevalier de Ibrdre royal et militaire de Saint-Louis (рыцаря Королевского военного ордена Святого Людовика), также освобождались от уплаты тальи. Этот указ вновь подтвердил давнее французское определение дворянства как социальной категории, в основе которой лежали заслуги храбрости и готовности на самопожертвование в военной службе монарху⁵⁰.

По мнению Жан-Батиста Пари де Мейзье (1718–1778), второго интенданта École royale militaire и автора статьи “École militaire” («Военная школа») в “Encyclopédie”, король основал школу по просьбе своей фаворитки мадам де Помпадур. По имеющимся сведениям, монарх хотел не только ввести государственную программу обучения офицеров, но и оказать финансовую поддержку более бедных провинциальных дворян в их военной карьере. Чтобы претендовать на поступление, кандидаты должны были иметь достаточные средства для оплаты обучения или звание офицера, быть сыновьями давно служащих военных и подтвердить четыре поколения дворянства. Философ Сезар Шено Дюмарсе (1676–1756) утверждал в своей статье “Education” («Образование»), опубликованной в “Encyclopédie” в 1755 году, что «мы имеем в военной школе модель обучения, которой все люди, отвечающие за воспитание молодых людей, должны пытаться подражать; либо в отношении здоровья, питания, чистоты, порядочности и т. д., или в отношении всего, что касается воспитания ума»⁵¹. Историк Мари Джейкоб подтверждает блестящую оценку Дюмарсе и ставит школу в первые ряды образовательных учреждений эпохи Просвещения [Jacob 2008].

Д’Аржансон был ключевым участником в процессе создания École royale militaire; тем не менее, как сообщают Пари де Мейзье и раздел официального сайта об истории школы, «подлинной душой проекта» была фаворитка Людовика XV маркиза де Помпадур⁵². Будущая маркиза родилась в семье дворянки Луизы-Мадлен де ла Мотт (1699–1745) и отца-простолюдина Франсуа Пуассона (1684–1754). Она получила прекрасное образование в Урсулинском монастыре в Пуасси и по мере взросления бывала в самых известных центрах дебатов эпохи Просвещения – Club de I’Entresol и салоне мадам де Тенсен (1682–1749). Там Пуассон общалась со многими из великих мыслителей эпохи, такими как Шарль-Луи де Секонда, барон де ла Бред и де Монтескьё (1689–1755), Клод-Адриан Гельвеций (1715–1771) и знаменитый масон Эндрю Майкл Рэмзи (1686–1743). В 1745 году она стала официальной фавориткой Людовика XV, который наделил ее титулом маркизы де Помпадур. Интеллигентная и утонченная, Помпадур быстро освоилась при Версальском дворе и оказала серьезное влияние на короля, к огромному разочарованию других придворных, которые считали, что обладали более высоким социальным статусом и таким образом были более достойны королевского внимания (рис. 2).

Исследователи пытались точно определить, какую роль играла Помпадур в национальной и международной деятельности. Это сложная задача, поскольку Помпадур очень успешно себя рекламировала и приписывала себе и Людовику XV чужие идеи. Именно это произошло в отношении École royale militaire. В письме своей подруге, графине де Люцельбур, Помпадур хвасталась проектом военной школы, утверждая, что «Его величество работал над ним год, а министры вовсе не участвовали и даже не знали об этом, пока он не устроил все по своему вкусу» [Laulan 1974: 287]. Такое описание преувеличенно, если не ложно. Предложение основать École royale militaire подготовил основатель и первый интендант школы, финансист Жозеф Пари Дюверне (1684–1770). Но и ему не принадлежала эта идея, поскольку он лишь изменил план, который разработал его старший брат 25 годами ранее. Неоспорим и тот факт, что сама Помпадур сыграла в основании школы важную роль. Она выступила посредницей между Людовиком XV, д’Аржансоном и Пари Дюверне и усердно поддерживала проект, как и указ о военном дворянстве и другие проекты, связанные с социальной справедливостью.