Kitabı oku: «Не просто устала. Трудная правда о послеродовой депрессии», sayfa 2

Глава 1
Осознание

Как это случилось со мной

Во время беременности я твердо знала: моему будущему ребенку нужно быть счастливым, и я готова приложить для этого все усилия. Я читала книги и статьи о детско-родительских отношениях (и активно подсовывала их мужу). Мы заранее выбрали сыну имя: решили, что он будет Ильей. Мы вместе ходили в группу поддержки будущих родителей, где изучали взаимодействие с ребенком с практической и психологической сторон. Мы посещали курсы подготовки к родам. Я старалась узнать обо всем, что может ждать нас после рождения ребенка, – и о послеродовой депрессии тоже. Но я все равно оказалась не готова к тому, что со мной произошло.

Почему никто и никогда не говорил мне, что новорожденный – это так нечеловечески сложно? Неужели я прослушала, что можно не испытывать любви к малышу, который три сезона жил у меня в животе? Почему у меня в голове так плотно засел стереотип о материнстве как синониме счастья – мне ведь всегда было свойственно критическое мышление? И как так вышло, что я перестала принадлежать себе ровно в ту секунду, как переступила порог роддома?

У меня было плановое кесарево сечение. Во время операции случилось осложнение – я ненадолго потеряла сознание из-за синдрома сдавливания нижней полой вены (это когда матка давит на нижнюю полую вену так сильно, что в положении лежа на спине у женщины сильно падает давление), и врачи вытащили ребенка очень быстро, на второй минуте вмешательства. Я увидела его пятки, потом его унесли. Я не слышала, как он плакал, но через несколько минут его принесли снова, чтобы приложить к груди. Сразу после этого нас разлучили: мне предстояло сутки провести в реанимации. Помню, как я лежала там и радовалась, что все позади и теперь у меня есть такой прекрасный ребенок (и вновь обретенная способность видеть свои ноги).

Впрочем, точнее будет сказать, что я очень старалась радоваться – обстановка вокруг была мрачноватой. Большая палата, где все пациентки подключены к аппаратам, всем больно и страшно, врачи приходят редко и мало что объясняют. Среди всего этого я бодрилась и даже строчила в соцсетях ответы на праздничные комментарии. Мой настрой окончательно испортился на следующий день, когда меня перевели в отделение.

Всякий раз, когда я слышала крики младенцев за дверью с надписью «Детское отделение», я начинала рыдать. Там плакал и мой Илья, но я еще не отличала его голос от остальных. С ребенком мы были разделены почти неделю. Шесть раз в день его приносили мне, а в остальное время, если он плакал, кормили смесью. Это мешало налаживать грудное вскармливание – как правило, когда сына приносили, он не был голоден и спал. Никто не объяснял мне, как правильно прикладывать ребенка к груди: персонал роддома, особенно медсестер, вообще трудно было назвать заботливым. Я считала минуты до выписки и была уверена, что мы решим все наши проблемы, стоит нам только вернуться домой. В какой-то момент я даже устроила мужу что-то среднее между скандалом и истерикой: я кричала, что больше не могу здесь оставаться, что мы с ребенком страдаем. Помню, что я дико злилась. Позже я поняла, что тот необычный по силе гнев мог быть одним из первых симптомов начинающейся депрессии.

Когда наконец настал день выписки, злость сменилась радостью. Еще бы: в последний раз мы уезжали из дома вдвоем, а вернулось нас уже трое. Но на смену радости быстро пришла тревога: еще несколько дней назад я была совершенно другим человеком, а теперь стала матерью и должна нести полную ответственность за беззащитного и как будто испуганного младенца, которому пока сильно не нравится этот мир и который может выражать свой дискомфорт только через крик, плач и кряхтение.

В первые дни мы с мужем совершенно не понимали, как вести себя с ребенком и что нужно сделать, чтобы ему было хорошо. Мне по-прежнему не удавалось наладить грудное вскармливание. Я знала про сонастройку – процесс взаимного привыкания матери и младенца, когда происходит и физиологическое приспособление (молоко начинает появляться именно тогда, когда ребенок голоден), и эмоциональное взаимопонимание (женщина учится различать оттенки плача и определять, в чем именно сейчас нуждается малыш). У меня не получалось ни то ни другое – во всяком случае, я была уверена в этом. Это приводило в отчаяние. А еще мне не повезло с платной специалисткой по грудному вскармливанию. Она терпеливо объяснила технологию правильного прикладывания, но, увидев, что у меня получается плохо, не предложила никаких альтернатив. Я рыдала в три ручья прямо во время консультации. Представьте картину: ребенок кричит от голода, а я третий час безуспешно прикладываю его к груди и плачу от боли и страха. Она обещала заехать проверить, как идут дела, и скорректировать «технологию», если будет нужно, но в какой-то момент просто перестала отвечать на сообщения.

Из каждого утюга будущая мать слышит: «Кормление грудью – это самое полезное, что женщина может дать своему ребенку, и главный способ наладить прочную эмоциональную связь с ним». Всю беременность (и даже до нее) я мечтала, как буду кормить своего ребенка, но приучить сына качественно прикладываться к груди или приспособиться к процессу самой мне так и не удалось, хотя молока у меня было много. Это переживание стало одним из самых болезненных в первые недели материнства. Меня не покидало навязчивое ощущение, что я неправильная мать.

Дома я рассчитывала быстро восстановиться после кесарева сечения, но не тут-то было. Во-первых, сын плохо спал. Когда он все-таки засыпал, то постоянно издавал какие-то звуки: кряхтение, сопение, всхлипывания. Новый звук раздавался примерно раз в десять секунд, и я каждый раз вздрагивала и ощущала, что у меня горят уши. Естественно, в таком состоянии мне было очень трудно уснуть самой: стоило мне только провалиться в беспокойную дрему, как он тут же просыпался и начинал звать нас жалобным криком. Илью мучил не только новый мир, в котором он так внезапно оказался. Насморк мешал ему нормально дышать носом (носовое дыхание у младенцев в принципе развито плохо), а из-за колик он постоянно плакал. В целом в первые недели дома он много бодрствовал и с трудом ел – опять-таки из-за насморка.

Поначалу мне казалось, что я просто очень устала и никак не отойду от операции. Но через несколько дней после возвращения домой к моей измотанности добавилось ощущение паники. Я стала бояться подходить к сыну, потому что у меня плохо получалось его успокаивать. Ко всему прочему добавилась тоска, которая быстро стала невыносимой. Никакие техники самоуспокоения и медитации, которые помогали мне раньше, не работали. Было начало зимы, за окном была серая, холодная и темная Москва, что тоже не добавляло оптимизма.

Вскоре я поняла, что не испытываю к своему ребенку материнских чувств, о которых столько слышала: ни нежности, ни желания защитить, ни даже умиления, которое раньше у меня вызывали чуть ли не все дети. У меня было ощущение, что у нас в доме появился лишний человек, оказавшийся очень требовательным и капризным. Я не могла избавиться от навязчивых мыслей о том, что моя жизнь больше никогда не будет принадлежать мне. Я четко осознавала, что так жить не хочу. Я очень боялась сына. Здесь важно уточнить: я боялась не за него и его здоровье – он сам был источником страха. Я не контролировала его, зато он управлял моей жизнью, не оставляя свободы и пространства для маневра.

Мое физическое состояние тоже оставляло желать лучшего: шов после операции все еще болел, голова гудела от недосыпа. Мне было сложно справляться со стандартными материнскими обязанностями, и к этому добавлялось нежелание брать Илью на руки. Я не боялась, что он окажется хрупким, не волновалась, что с ним что-то может произойти, – мне просто не хотелось иметь с ним ничего общего. Я чувствовала себя ужасно виноватой. Как такое могло случиться со мной? Станет ли мне лучше? Что мне сделать, чтобы это поскорее закончилось?

Ситуацию усугубляло и то, что мне всегда казалось, что материнство – мое главное жизненное предназначение. Мои родственники и друзья тоже были в этом уверены: у меня всегда получалось находить контакт с чужими детьми, мне часто улыбались незнакомые дети – особенно мальчики! – а я всегда заигрывала с ними и умилялась им.

Мой муж понимал, что со мной что-то не так. Он постоянно спрашивал, что случилось и как он может помочь, но я не могла ничего ему рассказать – только отвечала, что мне очень плохо. Никогда раньше мне не доводилось испытывать ничего подобного, и я была уверена, что даже если смогу описать происходящее, никто меня не поймет. А если и поймут, то помочь все равно не смогут. Ко всему прочему, мне было стыдно признаваться в своих чувствах – настолько ужасными и неуместными они мне казались.

Почти сразу после того, как мы вернулись из роддома, Данила стал ходить на работу: длительный отпуск ему не дали. Мне было до дрожи страшно оставаться с ребенком наедине – на мое счастье, в первую неделю ко мне часто приезжала мама. Она готовила еду, подсказывала, как правильно держать и пеленать ребенка, и несколько раз предлагала поспать, пока она побудет с сыном. Я соглашалась, но вместо того чтобы спать, по несколько часов ворочалась, мучаясь от тревоги. Я рыдала и постоянно думала о том, что нужно сделать, чтобы все это закончилось. Когда я вновь оставалась с сыном одна, я названивала Даниле, просила его как можно скорее вернуться домой и снова плакала.

Я не понимала, что происходит. У меня были прекрасная семья и крепкие отношения с мужем, которого я считала одним из самых сильных и любящих людей на свете. Ребенок рос во мне девять месяцев. Я придумывала ему прозвища, обустраивала детскую и покупала малюсенькую одежду. Он пинал меня, когда был в животе, и это вызывало восторг и радость. Я думала, меня ждет новая огромная любовь, а на деле я не могла поверить, что это мой родной человек. Вместо того чтобы идти дальше, я думала только о том, как несправедлива ситуация, в которой я не могу отмотать жизнь назад. Я ощущала себя заложницей положения, беспомощной и растерянной женщиной, у которой нет надежды на будущее. Мысль о том, что кто-то может решиться пройти через такое снова, родив еще одного ребенка, приводила меня в ужас. Все матери, которых я знала, стали казаться мне сверхлюдьми.

Я с трудом впихивала в себя еду. Все чаще у меня появлялись мысли о том, что это, скорее всего, послеродовая депрессия. Впрочем, как я узнала позже, депрессия – не единственное расстройство, с которым может столкнуться молодая мать.

Как бывает: виды послеродовых психических расстройств

Послеродовый блюз (или беби-блюз)

В первую неделю после родов женщины часто испытывают физический и психологический дискомфорт, который специалисты называют послеродовым блюзом, или беби-блюзом. Его распространенность по разным данным варьируется от 26 до 80 % (такой огромный разброс – следствие отсутствия единых критериев диагностики). Самые частые симптомы беби-блюза: подавленность, плаксивость, перепады настроения, беспокойство, бессонница, потеря аппетита и раздражительность. Как правило, их интенсивность снижается на 10–12-й день после родов – за исключением случаев, когда беби-блюз перетекает в эпизод послеродовой депрессии [5, 6]. В отличие от депрессии, во время блюза грустное настроение и слезы сменяются периодами радости и удовольствия. Чаще всего избавиться от этого состояния помогает поддержка близких, отдых или смена обстановки.

Послеродовая депрессия

Если симптомы блюза усиливаются и продолжаются больше двух недель, есть все основания предполагать у матери послеродовую депрессию. National Institute of Mental Health – крупнейшая в мире исследовательская организация, занимающаяся психическим здоровьем, – дает такое определение послеродовой депрессии:

«Аффективное расстройство (то есть расстройство настроения. – Прим. Науч. ред.), которое может развиваться у женщин после родов. Матери с диагнозом „послеродовая депрессия“ испытывают чувства глубокой тоски, тревоги и усталости; все это негативно сказывается на их способности ухаживать за собой и другими» [7].

Среди симптомов послеродовой депрессии (подробно я расскажу о них ниже) – уныние, слабость, плаксивость и постоянные чувства вины и усталости. К психическим могут добавляться и физические проявления – например, головные боли и учащенное сердцебиение. Многих женщин особенно беспокоит недостаток материнских чувств к новорожденному ребенку. Большинство пациенток, столкнувшихся с послеродовой депрессией, хорошо реагируют на лечение – как медикаментозное, так и психотерапевтическое.

Депрессия может начаться у женщины еще до беременности или во время нее, и тогда технически она не может называться «послеродовой». Но чаще всего расстройство атакует в промежутке между первой неделей и месяцем после рождения ребенка [8].

Послеродовые тревожные расстройства

Помимо депрессии, а иногда и параллельно с ней у женщины после родов могут развиться тревожные расстройства. К ним относятся генерализованное тревожное, посттравматическое стрессовое, обсессивно-компульсивное, паническое и социальное расстройства. Нередко проявляющиеся симптомы – например, беспокойство, избегание дискомфортных ситуаций и навязчивые идеи – оказываются недостаточно выраженными, чтобы врач мог уверенно поставить серьезный диагноз «тревожное расстройство», но достаточно неприятными, чтобы омрачить ежедневное существование женщины. Во многих случаях от такой тревоги можно избавиться без таблеток – исключительно с помощью когнитивно-поведенческой психотерапии (подробнее об этом подходе я расскажу в третьей главе).

Послеродовой психоз

Примерно в одном-двух случаях на 1000 родов у женщин развиваются психозы. Симптомы возникают практически сразу после рождения ребенка: это резкие колебания настроения, смятение и выраженные когнитивные нарушения, которые похожи на бред (ложные суждения и умозаключения, не поддающиеся коррекции), причудливое поведение, бессонница, зрительные и слуховые галлюцинации. Послеродовой психоз может стать первым в жизни проявлением биполярного аффективного расстройства, шизофрении и шизоаффективного расстройства. Психозы всегда требуют немедленного медицинского вмешательства, чаще всего – госпитализации и приема лекарств [9].

В 2013 году Питтсбургский университет (США) проводил исследование, в котором приняли участие около 10 тысяч женщин, недавно родивших в Magee-Womens Hospital (медицинский центр университета). Психические нарушения выявили у 14 % участниц – это 1396 женщин. Из них у 68,5 % была депрессия; почти две трети также страдали от тревожных расстройств. У 22,6 % испытуемых было выявлено биполярное аффективное расстройство [8].

Данные того же исследования демонстрируют, что из тысячи случаев депрессии, связанной с родами:

– у 27 % пациенток расстройство началось еще до беременности;

– у 33 % – во время беременности;

– 40 % заболели депрессией в течение четырех недель после родов.