Kitabı oku: «Земля – павильон ожиданий», sayfa 55
– У меня тут был один подобный экземпляр, – разошёлся Рудольф, сильно вдруг задетый тем, что муж-то у Нэи настоящий, а не мистически – неуловимый для понимания как Тон-Ат, не фиктивный как художник-свистун по жизни Реги-Мон. То ли были они мужьями, то ли не были. Антон же был, да и остался пока. И Рудольф Венд сжал в кулак свою ревность, чтобы не вспугнуть чувствительную нимфалиду. Она же и без того трепетала крылышками своей легчайшей души, того и гляди передумает! Улетит, как и не было её. Пока не поймана, не твоя, не расходись раньше времени…
Нэя сразу узрела, прежний ревнивый Венд никуда из этого, шёлкового на вид и слух Венда, не выветрился. А он с энтузиазмом принялся за своё повествование о житейских былях на спутнике Гелия.
– Ну, вот. Прибыл он, этот живописнейший экземпляр, – хотя и в кракелюрах уже, чего уж там, – с собственным спальным комплектом.
– У вас там не хватает постельного белья? – наивно изумилась Нэя, отвыкнув уже от стиля речи Рудольфа.
– Какое ещё бельё? Имею в виду девчонку, которую он притащил. Но тамошние девчонки – космические десантницы его так называемую «космическую жену» едва не лишили кислорода. И тут не оборот речи, а буквально чуть не выбросили за пределы купола, а его едва не расхватали по частям. Пришлось вмешаться и запретить трогать уже сложившуюся пару. А мой запрет здесь это закон, который отменить нельзя. Нарушители законов у нас исключаются из нашего наличного коллектива. Ты же понимаешь, что означает исключение из коллектива там, где за пределами обитаемой зоны нет жизни? Этот парень из породы «экзот» не стоил бы и упоминания, хотя он хорош, силён, а для женщин неодолимо привлекателен. Но всё дело в том, что ты его неплохо и знаешь. Это Рамон. Вокруг него завивались магнитные бури из страстей местных амазонок, и такие, что купол над нами колебался. Точно дошло бы до смертоубийства, но он пропал. При облёте планеты неожиданно где-то сел в зоне сильнейшего вулканического извержения. Поиски результатов не дали. Женское население у нас в трауре.
– А ты другой?
Пропажа где-то в безмерности столь же безмерно далёкого и полузабытого Рамона прошла мимо восприятия Нэи в данную минуту. Имя чиркнуло по её слуху и пропало беззвучным гаснущим метеором.
– Мне нужна верная спутница, а сам я все эти поиски оставил в прошлом. И давно. Рита была и осталась коллегой по работе. Она мне помогла в назначении главным тут. Можешь себе представить, чтобы я кому-то подчинялся? Поэтому у нас с Ритой был своеобразный контракт. Тебе и не понять. Зачем? У неё были свои научные поиски, изучение людей в сложных иноземных средах. И я не был ей нужен. А она мне. Ты не знаешь нашей земной жизни в её полноте и глубине, не понимаешь многих нюансов, ты обо всём судила, как привыкла у себя. Но мне нужна только ты. Хочу только тебя одну, нимфея…
– Ты забыл добавить, что я «шедевр твоей инопланетной коллекции». Я была бы не против того, чтобы ты действительно забыл о своей нажитой коллекции. Развеял её по Галактическим спиралям на кванты. Я прибуду только в качестве твоего единственного экземпляра. Очень уж большого и очень ревнивого. Для других, как ни впечатлят они твоё впечатлительное сердце неисправимого коллекционера, места рядом уже не отыщется. Если что повторится из того, о чём я не буду напоминать, я спрыгну с первого попавшегося астероида в космическую пучину…
Нэя напомнила ему одну из первых встреч на Паралее, где он обозвал её «бабочкой», которую хотел заполучить для пополнения «коллекции». За этой больше словесной насмешкой, чем лаской, он хотел скрыть своё внезапное чувство. Но потом это обозначение стало её интимным и действительно ласковым прозвищем.
– Ты должен отчётливо понимать, какое пошловатое архаичное создание приглашаешь к себе в качестве спутницы. И не случится ли однажды такого, что и обо мне ты скажешь кому-то, что подсмотрел обо мне сюжет в чьём-то чужом и запутанном сновидении? И если честно, это первая и последняя тебе от меня выволочка, как называет такую брань мама Елена, единственный близкий мне человек на Земле, не считая, конечно, моих девочек. Ты должен понять, что мне предстоит. Оторвать себя от детей, это же…
– Мы приложим все усилия, чтобы они тоже оказались впоследствии с нами рядом.
Она ничуть ему не поверила. Она уже отлично разбиралась в законодательстве Земли. Законный муж Антон лишь и может дать согласие на то, чтобы дети прибыли к ней. А он такого согласия не даст, если она покинет его и детей добровольно.
– Я на одну свою половину уж точно умру, оставшись без них. Поэтому тебе предстоит незавидная участь моего утешения. Не я тебе буду облегчать твоё и без того трудное существование там, а ты моё. И ты уже не сможешь передумать после того, как я окажусь рядом с тобой. Но я для того и прибыла сюда, чтобы сказать, я согласна на новую перезапись нашей уже совместной программы.
– Жду? – и он послал ей воздушный поцелуй и заулыбался одной из своих редких и самых искренних улыбок. Это была улыбка закрытого пользования, улыбка, предназначенная только для той, кто был допущен в закрытый личный отсек его души. Там было прибрано, чисто и всё подготовлено для встречи жены-беглянки. А салют он устроил ей уже сейчас, обжигая её искрами радости и предвкушения их скорой встречи, уподобившись фейерверку счастья, ослепляя её глаза, оглушая уши полушепотом забытых признаний. И ей только и оставалось, что навести такой же идеальный порядок и в себе самой.
Спутник Гелия как вновь обретённый рай
Нэя спала, устав от перелёта, от встречи с Рудольфом. Рудольф, похудевший и казавшийся новым Рудольфом, но не тем новым, что явился ей на Земле, а тем новым, что принадлежал только ей, не мог и поверить в то, что она здесь, жива, что всё вернулось. Словно кто-то послал ему ещё раз прощение, или пока только возможность этого прощения за то, что стояло за его спиной в прошлом.
Пока человек жив, у него всегда есть возможность всё изменить, всё исправить. Даже если он выпадает из своей долгой и мучительной эволюции и летит вниз со сверх космической скоростью, превышающей скорость светового луча, в страшное небытие инволюции. Но и тогда ему посылается звёздный ангел, чтобы подхватить тяжесть падающей души. Его бирюзовые крылья очень сильны, и если человек сам захочет, то ангел спасёт, вытянет, поможет встать на бесконечные ступени, ведущие вверх. Даже если ангел ощутит своей тонкой телесностью смрад преисподней, заключённой в падающей душе, то всё равно выдержит. Выйдет сам и уведёт оттуда душу человека. Замурует провальную трещину и, исцелив человека, исцелится сам. Силой любви, исходящей от спасённого человека, он вылечит и свои повреждения, нанесённые падающей душой, которую он подхватил и не дал упасть в безвозвратное уже падение.
Может быть, в этом и был смысл, и она, Нэя, породит новую расу, и уже они, люди будущего, спасут не только их ангельскую утопию, но и Землю, также зашедшую в свой блестящий и поразительный, но тупик технического псевдо могущества. Всевышний же простит нас за всё, если мы сумеем сделать ему шаг навстречу. В его зовущее нас Будущее, в его ждущие нас родные объятия…
Отсек, где было их жилое помещение, Рудольф оформил как пирамиду на Паралее, используя голографическую иллюзию. И за стенами внизу был виден ландшафт «садов Гора», волнуемые несуществующим ветром фиолетово-зелёные и зыбкие волны лесопарка, уходящего в лиловатый сумрак. Только небо было другое. Оно было настоящее, местное, с колючими яркими звездами, сложенными в чужие созвездия, и с размытой синей планетой, волнующей и прекрасной, влекущей и неизученной пока, вокруг которой и вращался спутник Гелия.
Нэя открыла глаза. Рудольф был и похож и не похож на себя прежнего. Похудевшее лицо выглядело проще. Нос казался длиннее от худобы, губы остались те же, а глаза мягко и глубоко смотрели на неё. Он стоял в чёрной одежде возле голографической стены – иллюзии другого мира, и Нэя вдруг поняла, каким он был молодым, в те времена, когда она не могла его знать. Пусть и был он опять бритоголовый, как на Паралее. Она хотела спросить, почему он в чёрном? Но передумала, какая разница, это же была его рабочая униформа.
– Ну вот! – она вытащила руки из-под пледа, – теперь я могу и умереть. Мне уже ничего не страшно.
– Ну да! Умереть, – он подошёл и лёг рядом поверх пледа, – а кто обещал рожать мне детей, мать моя плодоносящая?
Став стройнее, он приобрёл и ещё большую стремительность, молниеносность своих движений. Нэя даже не успела зафиксировать его движение в пространстве жилища, и это так напомнило ей те времена, когда он приходил в квартиру Гелии. Сколько было ему тогда? Едва за тридцать. Но земляне в тридцать выглядели, как те мужчины на Паралее, которым было едва за двадцать. А сейчас ему нельзя было дать больше тридцати. Они начинали стареть, только приближаясь к ста годам, как было это у Франка. Рудольф прижал руку к её животу, откинув плед. Его ладонь уловила странную пульсацию, в пальцах возникло покалывание, как от лёгкого удара электричеством.
– Это что? – удивился он.
– Не понял?
Но он понял. Там начинала раскручиваться спираль новой жизни, неведомой Вселенной, устремлённой в их общее будущее.
– Ну, ты и даёшь! – сказал он, – прямое попадание с первого раза? А я никогда такого не наблюдал. Ни у кого, чтобы так ощутить зачатие. Это у вас, у ангелов, в порядке вещей?
– Да. У нас так.
Он смеялся, и от этого ещё больше был таким, как в спальной комнате у Гелии, молодой и весёлый.
– Нарожаем тут с тобой ангелят.
– Новую расу, – сказала она серьёзно.– Какими счастливыми были твои прежние девушки, земные, которые знали тебя таким.
– Каким это?
– Теперешним, молодым.
– Ну не бред ли ты несёшь? А ты не знаешь теперь этого? Они-то в прошлом, а ты и я – в настоящем.
– Я настолько хорошо представляю именно сейчас, каким ты был мальчиком. Раньше я не могла этого представить. Даже те записи, что показывал Ростислав, они уже не давали этого представления. Те, с Лорой, где вы ели вишни, помнишь? Ты там такой – сумрачный внутренне, и улыбка напоказ, как камуфляж. Ты и на Паралее только один раз был открыт мне полностью, в тот наш первый раз. Но тогда было темно, и я плохо тебя видела, только чувствовала.
У тебя, по сути, не было отца, он вечно куда-то улетал, ненужный твоей матери, отвергнутый ею. Она была красавица, да и осталась ею. С насмешливыми и прекрасными глазами, не подпускающими к себе никого на близкое расстояние, как глаза пантеры. И ты тоже не был ей нужен. Она бросала всех своих мужчин, презирая их, и осталась одна со своими историческими миражами и коллекциями старинных и современных камней. Каждый мужчина нёс ей дань в виде этих камней. Только кристаллы вызывали её трепет в сердце. Если камни были особенно редки и хороши, она дарила часть этого трепета и им. Ты, замкнутый мальчик, боявшийся её немилости, а милость её была редкостью, тоже в угоду ей полюбил кристаллы и минералы и обещал ей привозить камни отовсюду и даже из других миров. Она передала тебе свою давящую силу, но не дала тебе любви к себе. Ты всегда себя не принимал. И тех девушек, которые любили тебя, ты вечно подвергал своим жестоким играм – испытаниям на их прочность. И почти все они сбегали от тебя. И ты ещё больше верил в то, что тебя любить нельзя. Ты всегда внушал им своё превосходство над ними, не веря в это сам. Природа дала тебе красоту матери и силу отца. Отец был добр, но твоя сила была лишь вечно неудовлетворённой, ты вечно что-то искал и не находил.
Ты оставил Ксению, потом жену с ребёнком. Но ту первую, Ксению, ты утопил в каком-то грязном омуте, даже не понимая силы её любви к тебе, и она так и не выплыла оттуда до сего дня. И только Гелия, зацикленная, как и ты, лишь на себе, дала тебе понять, чего ты лишился, с такой лёгкостью бросив на Земле. Гелия не дала тебе ответа, она только брала твою силу. Ты схватил её за белоснежное крыло вдруг явленного тебе ангела, подчинил её и придавил к земле, наступив на это крыло, чтобы она не улетела. Любя её, ты тосковал о тех, кого оставил, соединив их в один образ. А камни? Что могут дать они человеку, его живой душе, и что ты всю жизнь искал в них?
– Не надо! Я всё помню. Ты, щебетунья, опять расчирикалась, надо накрыть тебя тканью, – и, смеясь, закрыл её губы пледом, – мне сейчас надо совсем другое…
Небо в потолке пирамиды и дальше за прозрачным куполом их выстроенного города на необитаемом спутнике золотилось. Оно выглядело золотисто-пунцовым, как на Земле бывает при редких по своей красоте закатах, когда выплывают из неведомых глубин Мироздания тени чьих-то райских городов, обещающих всем нам незаслуженную нами вечность.
– Почему здесь как на Паралее? Пирамида?
– Потому что там было так, как уже не было на Земле. А здесь будет.
– Всё повторится?
– Нет. Всё будет иначе. Лучше.
– И ты уже не выгонишь?
– Здесь же некуда. Если только на ту первозданную планету.
– На Земле почему было плохо?
– Так уж однозначно и плохо? Был определённый спад, трудная адаптация к земным условиям после двадцати лет отсутствия.
– Зачем ты обманул меня по поводу Кристалла Хагора?
Рудольф долго не отвечал ей.
– Мне кажется, я не смогу тебе объяснить. У меня и самого нет этого объяснения. Моя мать, это правда, привила мне сильную страсть к редким камням. Возможно, одно из объяснений – я хотел отдать его ей. Но она стала злить меня. И я передумал. Она собрала весь наш семейный клан, о существовании которого я и не подозревал, и они все устроили семейный совет, стали давить на меня, в том смысле, что я стал посмешищем их древнего рода, решив стать родоначальником новой гибридной расы. Что я нарожаю тут со своей инопланетянкой будущих монстров, которых будет изучать земное научное сообщество, и они всю жизнь проведут в исследовательских центрах. Я смеялся ей в лицо. Сказал, что возврата к юности, где она давила меня, нет, и не будет. Я достал кристалл, хотел его уничтожить, чтобы не было соблазна, и не смог. Так случилось, что он опять завладел мною. Когда ты сбежала, я думал, ну вот, в который уже раз я всё разрушил. Я действительно не способен никому принести счастья. И я улетел, думая, что здесь мне будет легче. Но легче не было. Ты мне снилась, говорила, что хочешь в нашу хрустальную пирамиду, и что ты очень одинока на Земле. Я решился и послал тебе вызов.
– Жаль, что картины Нэиля остались в «Лабиринте», на Паралее.
– У меня они есть в базе данных, и я их все воспроизведу.
– И Гелию?
– Как ты захочешь.
– А ты?
– Я не хочу. Хочу это забыть. Хочу и тебя новую, без памяти о том прошлом. Когда ты привыкнешь, обживёшься, мы вызовем наших девчонок.
– Антон не отдаст Алину.
– Но наших дочерей он обязан отдать. У него и свои дети будут.
– Он их всех считает своими. И они его тоже считают родным отцом.
Утешить её Рудольф не мог, как и предвидеть дальнейшее поведение Антона.
– Ты же всё это обдумала на Земле? Полный разрыв с ним. Нет? Или ты держишь в уме возврат к нему?
– Я нет. А ты к той Рите?
– Что она мне. Какую любовь мог я ей дать? Я люблю только тебя. А она помогла мне в память о нашем прошлом.
– Почему она ушла от тебя в том прошлом?
– Её отнял один очень влиятельный человек.
– Отнял у тебя?
– Что же ты думаешь, я самый сильный?
– Да. Самый сильный, самый лучший.
– Я был очень молод.
– А теперь что же она сбежала?
– Она не сбежала. Улетела, когда выполнила то, что и должна была. Зачем ей тут сидеть, в этой бездне? Но если бы не она, меня не назначили бы Главным Ответственным даже в этой периферии за мои прошлые художества.
– Ваша ГРОЗ знала о Паралее всё?
– Не всё, конечно. Но достаточно. У них есть особая тайная структура, дублирующая системы контроля. Но так вышло, что я имел одну заслугу, ради которой мне всё списали, всю мою самодеятельность. Отчасти это было и расстройством психики, и Рита лечила меня. Она маг, волшебница в этом смысле. Она вылечила твоего Антона тоже. Но я твой, и только твой.
– Его вылечил доктор Франк. Она лгала тебе. Она всегда лжёт. Кристалл Хагора и делал тебя больным. Я же говорила.
– Кристалл? Это же смешно! Он всего лишь транслятор, вроде того, средство связи и не более.
– Нет. Хагор мстил тебе, и эти их Кристаллы они не технические приспособления, а живые существа, Рудольф.
– При чем тут жалкий Хагор со своей местью? Это была его мания, его бред. Кристалл был нужен ему, как средство слежения за нами. Но ты же знаешь, какую информацию он получал для размышлений. Зачем это помнить теперь? Это были мои игры с ним, а он-то мечтал, что играть со мной будет он. Вот и всё. Твой Тон-Ат всё выдумал. Для такой доверчивой девочки все его байки сходили за правду. Он был лжец, как и все они, отнявший счастье у меня, у тебя в самый юный твой период. Замуровал тебя в цветочный наркотический полусон. Не говори больше о них. Давай забудем этих пришельцев – «ангелов».
– Мы с тобой будем на этой планете-спутнике долго? И у нас будет много детей? Ты будешь только моим?
– Так и будет. Мы не будем оглядываться на прошлое. Мы будем изучать, осваивать Вселенную, чтобы найти ту правильную дорогу, которая и приведёт в Будущее, а не в тупик, как этих «ангелов». Ты хочешь быть моей Ариадной, чтобы вывести меня уже окончательно из моих тёмных лабиринтов?
– Да, хочу.
– Я всегда знал, что ты и будешь моим будущим, когда впервые заглянул в твои девчоночьи ещё глаза. И ты тоже это поняла. Ты не была обычной женщиной.
– А кто я?
– Неважно. Мне это уже не важно. Сейчас ты моя жена.
– И больше не будет разлук?
– Нет. Никогда. Я ведь очень верный, как и ты, – и он смеялся, но так, как никогда не смеялся прежний Рудольф Венд. Из глубины его мужественного лица, молодого по виду, но совсем не молодого по опыту жизни, да и по годам тоже, выплыло лицо мальчишки из его далёкого прошлого, которое, вероятно, и любила та Рита, но которого никогда не знала Нэя.
Вошёл Артур. И будто волна родного тепла хлынула в пирамиду – отсек с его приходом. Он неузнаваемо возмужал, казался другим, плечи раздались ещё больше, а бритая высоколобая голова озарялась его синими и добрыми, прежними глазами Артура с Паралеи. Он был одет в чёрный комбинезон, как и Рудольф. В складках мерцали синие молнии и шевелились при его движении. Он поднял руку в своём приветствии, – Мы все ждём вас в гостевом холле. Все пришли знакомиться с Нэей. – И повторил, уже обращаясь только к ней, как к своей и родной, – Привет, звёздный Ангел! – Артур заулыбался, улыбка была тою мальчишеской, какою она её запомнила на далёкой Паралее, в садах ЦЭССЭИ, где и сама она была такой молодой. Нэе даже показалось, что ветер розовеющего лесопарка ворвался через стену голографию, овеял её, и живая атмосфера Родины, коснувшись, окрасила её в сияние далёкой молодости. Хотя, почему далёкой? Если всё вернулось.
