Kitabı oku: «Земля – павильон ожиданий», sayfa 53
И тотчас же Арсений отпрянул от неё, отстранился с заметной неловкостью, нахмурился. Нет, он вовсе не был отмечен возрастными изменениями. Тут было другое. Некая качественная перемена в нём самом. В глубинной его структуре. Долго стоял он, глядя в резко очерченную закатом горную гряду вдалеке. Подвижная мимика плохо поддавалась его волевому усилию придать себе вид вежливой отстранённости. Наконец погасив все радостные эмоции на лице, столь похожем на лицо того, о ком она и думала, хотя это было совершенно чужое ей лицо, он повёл её в расположенную совсем близко обсерваторию в горах.
– Рудольф находится в данный момент в одном из околоземных городов, – пояснил он, стараясь сохранять вежливый и официально отчуждённый вид. – Необходимо было решить некоторые срочные дела. Из ГРОЗ его и вызвали. Но на Землю он не прибудет. Незачем. Через пару суток уже отбывает на спутник Гелия. Меня просил передать лично, что хочет переговорить с тобой, но так, чтобы это общение не попало в глобальную сеть. Поэтому и потребовался твой прилёт сюда. Ну, надеюсь, ты не будешь на меня в претензии из-за столь странного тебе путешествия… Поверь, не я того хотел. Очень уж настоятельно он просил. А если честно, – добавил он, – я настолько рад видеть тебя, Нэя! Настолько внезапно всё произошло, что я даже не успел подготовиться к визиту столь уникальной гостьи. Прости, если что-то не то говорю…
И тут Нэя всё поняла. И уже не надо было Арсению ничего ей объяснять, произносить имя того, чью просьбу он исполнял. Он услышал её зов!
После гостевого чаепития, оживлённого разговора о том, о сём, о делах земных и о событиях на Паралее, откуда Арсений недавно и прибыл, он, когда и подошёл назначенный час связи, привёл её в закрытый отсек и оставил её одну перед мерцающим голографическим экраном. Нэя села в мягкое кресло-облако и как провалилась в то подземелье, когда экран ожил и явил ей Рудольфа.
Она тщательно нарядилась. На ней было платье – подобие того, какое она сшила когда-то давно Икринке на Паралее, – с бабочками на подоле. Она не держала в голове сразить Антона. Вдруг отчего-то взбрело в голову создать тот шедевр, а платье было шедевром даже для Паралеи. А уж на Земле и подавно оно поразило бы любой взгляд. Елена ахнула от необычности, от инопланетной красоты. Но Антон попросил не носить платья при нём. Ему не нравится мода Паралеи. Тут не Паралея, сказал он. А потом добавил, как обычно в своей манере всегда смягчая любое замечание тем, что поспешно оправдывался.
– Пожалуйста, не обижайся, – сказал Антон, – Если хочешь поражать воображение других, то гуляй, в чём угодно. Наряжай девочек, себя. Маме нравится, да и многим, наверное, тоже. Дело не в этом. Оно в том, что я хочу забыть Паралею.
– Разве это возможно? – спросила она. – Ты же сам отказался от коррекции памяти…
– Потому что я не собирался оставаться с обрубленной памятью, как калека. Но стремлюсь не погружаться туда своими мыслями без необходимости. По возможности. Разве у тебя не так»?
– Нет, – ответила Нэя. – Мне дорога моя память и моя Родина.
– Память о Родине или о ком-то ещё?
– Обо всех тех, кого я утратила, – так она ответила…
Земную реальность, как берег приливом, затопило реальностью уже другой, Нэя плавала в океане безвременья. Он тоже сидел в похожем кресле в сером отсеке. Он опять был бритоголов, став прежним, тем – из времени Паралеи. Их разделяла незримая грань экрана и непредставимая бездна Космоса. Он смотрел своими никогда не забываемыми глазами, но без привычной снисходительности, а глубоко и мягко на неё смотрящими.
– Привет, щебетунья, – сказал он и поднял руку в приветствии. И Нэя вспыхнула, как та девочка из юности и протянула невольно руки к нему. А он довольно смеялся, как будто действительно её увидел. Он был похудевший, но всё тот же.
– Соскучилась? – не спросил, а утвердил он, – я тоже. Прилетишь ко мне? Ведь ты этого хочешь. Я же знаю.
– Как же Рита? – Нэя включилась в диалог настолько естественно, будто они проделывали это едва ли не каждый день. Так просто и легко ей вдруг стало.
– У нас тут, знаешь, тяжело. Рита и сбежала. Не выдержала. Сейчас уже разрешено прилетать жёнам и детям, если кому очень хочется. Я живу один. Но у меня очень уютный и просторный жилой отсек, – и он так знакомо замерцал глазами, давая понять о том, о чём она и так знала.
– Какой отсек? Надеюсь, он не похож на тот, подземный, где…
– Где мы жили с тобой перед отбытием на Землю? Примерно такой, но гораздо лучше. Там же у нас полноценный город. На поверхности. Хотя и под куполом, защищающим от холодов. Мы же поселились на холодном континенте. Ради того, что он стабильный. А так-то, планету то трясёт, то континенты разрывает, будь здоров!
– Наш жилой отсек будет точным подобием нашей хрустальной пирамиды на Паралее, – выдал вдруг он, не считая и нужным скрывать, для чего его и позвал.
– Наш? – спросила она, обмирая, не понимая, что отвечать?
– Только намного лучше там будет. Конечно, если ты прибудешь ко мне, – пояснил человек из ниоткуда, поскольку его не было на Земле в данный момент.
– А Рита как же? Вдруг она вернётся, наскучавшись по тебе?
Он какое-то время молчал, будто бы обдумывал ответ, но выражение его лица давало ей понять, что лучше бы не трогать эту тему, не запретную, но закрытую для него. Смотрел пристально и так, что у Нэи отнимались ноги, и если бы она встала вдруг резко, то упала бы.
– Я на всякий случай даю тебе пояснение. Рита вовсе не была для меня женой. Она прибыла на спутник как врач. И отбыла, набрав нужный ей материал. Вообще-то, она хотела с тобой встретиться, всё объяснить тебе…
– К чему бы? К тому же я живу в другом месте, где её уж точно не жду? И горы Альпы, тот дом… Очень плохие это были места для меня….
– Ну, и не будем о них говорить. Надеюсь, теперь ты живёшь счастливо?
– Ты скоро вернёшься на Землю, – спросила она, не зная, какой ответ был бы подходящим, счастлива без него? Или несчастлива…
– Я не планирую скорого возвращения на Землю, – сказал он. – Не скажу, что живу как в Созвездии Рай, но… сносно, – он стал хмурым. Будто солнышко скрылось в облаках. – Чтобы не тянуть до бесконечности, озвучу цель, ради которой и вызвал тебя сюда. Я хочу, чтобы ты прибыла на спутник Гелия. Ко мне. Я зверски скучаю по тебе, мой лягушонок…
– Руд, милый… А я…ты знаешь, у меня теперь две дочки. Старшая твоя, Елена. Я назвала её этим именем, потому что Елена, мать Антона, заменила мне мать. Она настолько добра, а младшая дочка, она, ну…
– Если ты откажешься от моего предложения, я тебя пойму. Но почему-то думаю, что ты не откажешься. Завтра опять прибудешь к Арсению в это же время, чтобы дать свой окончательный ответ. У нас с тобой не те отношения, чтобы скрывать правду за словесной чепухой, ни тебе, ни мне ненужной. Ты же понимаешь? Так что у тебя остаток дня и ночь, а также завтрашнее утро для раздумий.
– Да. Я поняла тебя. Я подумаю над твоим предложением.
– Сама понимаешь, долгие раздумья в этом вопросе излишни. Да у меня и времени не будет для следующей связи с тобой.
– Почему ты не захотел, чтобы я… чтобы ты… чтобы мы встретились в реальности, здесь, на Земле? Ты же был в ГРОЗ, на Земле. Я знаю об этом.
– Откуда?
– Знаю. Ты… ты ведь уже делал подобное предложение другой женщине. Нет?
– Кому? – он не выразил ни удивления, ни беспокойства, ни наигранного возмущения, мол, что за чушь!
– Одной твоей давней знакомой по вашей совместной юности.
– Ты же не встречалась с Ритой. К тому же Рита и не озвучила бы тебе подобный вздор.
– Вздор?
– Я же сказал. У тебя есть время всё обдумать до завтра. В это же время я выйду на связь с тобой. Я со своим наглым и настырным предложением обращаюсь к тебе, кажется, а не к какой-то там давней знакомой. У меня, знаешь, этих знакомых в юности столько было, – как и у тебя, кстати, – что я их по именам-то уже забыл. Если ты не прибудешь завтра сюда же, я пойму тебя. Это и будет означать: нет! А моей стороны это опять же наглая самоуверенность, надеяться на твоё прощение…
Она молчала, понимая, что время связи ограниченно. Но и просто молчать, видя его, было ей за неописуемое счастье. И наверное, её глаза изливали из себя это счастье, потому что и он опять осветился своей неповторимой нежностью к ней.
– Ко мне Артур прибыл. Знаешь, какой он стал? Огромный, плечи шире моих, а голова тоже бритая. Нас даже путают. Но он говорит – удобно и голова лучше думает. Возмужал, но всё тот же, наивный.
– А ты что думаешь об Антоне?
И тут же Нэю пронзил такой страх за свой же вопрос, будто Рудольф не знает ни о чём. Она еле дышала.
– Я в курсе всех твоих личных перемен. Но я уверен, что ты ему уже не нужна. Я же тебе говорил. Непостоянный, вечно ускользающий, герой-любовник. Ну что? Вернёшься ко мне?
– Да! – выдохнула Нэя, еле справляясь с ускоренным сердцебиением. – Рудольф, я всегда любила только тебя! Я не забыла ничего, но я люблю…
– Я смею такое говорить тебе, потому что я вижу даже в немыслимом отдалении все твои наличные мысли и почти осязаю, буквально на ощупь, твои чувства, – и он смотрел глубоко, в самое дно души, как не умел никто другой. – Дурёха! Думаешь, я любил хоть когда Риту? Я всегда любил только тебя. А Рита? Она для меня всё равно, что фантом из далёкого моего прошлого. Если учесть к тому же, что я всегда скептически относился к ней как к качественному специалисту, то есть к врачебной её практике. Ты ведь можешь спросить, почему я с ней общался? Причин много и все по отдельности как бы несущественные, но так уж вышло в то первое время моего возвращения на Землю, что Рита имела возможности помочь мне в том, что я и стал ГОРом нового спутника. Сама по себе это фантастическая удача, новый спутник, новая должность, и я легко всё мог получить, исходя из своего уже профессионального опыта, но так же легко эта золотая рыбка удачи могла соскочить с моего крючка. Конкуренция была такая, что ты и не представишь того. Все средства шли в ход со стороны недобросовестных конкурентов, в том числе и негодные. Я на такое не был способен. Поэтому Рита всего лишь предложила мне своё участие там, где ей оно и оказалось по силам. За что я ей благодарен, и всегда буду благодарен. Уж что-что, а женщина редчайшая по многим своим качествам, в том числе и преданности своим друзьям. Не утомил тебя её восхвалением?
– Нет. Я примерно так и понимала вашу дружбу.
– Я тебя жду, я скучаю безумно…
– Ты всегда по мне скучал или только теперь, оставшись без Риты? – прошептала она.
– Чего я столько слов-то потратил, объясняя тебе всё?
– Да. Я тебя поняла.
– Хватит отдавать этому Антуану то, что моё! Ему и другие не отказывают. Прилетишь ко мне? – и он любил её своими глазами из недостижимой дали, а сидел совсем рядом. – Ты вся моя, желанная, моя нимфея, хочу целовать в тебе всё… Гладить твою спинку, как ты любишь. Соскучилась по мне?
Нэя замирала от его слов, как от физической ласки.
– Ты думаешь, я смогу поступить иначе?
Он стал смотреть исподлобья, тем взглядом, который она не могла никогда вынести, и он знал, как в ней всё устроено. Она заёрзала в кресле, крылья бабочек встрепенулись как живые.
– Я знаю, что ты скучаешь. Ты хочешь повторения нашей любви, поскольку она не покинула ни тебя, ни меня.
– Да, – еле слышно ответила Нэя, – Давно, всегда. Антон другой. Не ты.
– Он не твой. Твой это я. Не будешь больше от меня убегать? Ведь жизнь не бесконечна.
– Нет. Больше не буду убегать. Буду твоей клушей, а ты живи свободным, только люби меня.
Нэя вытирала слёзы подолом, забыв взять гигиенические салфетки, даже не подумав о том, что будет плакать. Бабочки трепетали крыльями-аппликациями. Рудольф ласкал глазами то, чего не мог в данный миг потрогать, только созерцать визуально. Её открывшиеся колени, узкие ступни, а от ступней опять колени и выше, и Нэя подчинялась его глазам. Она уже умышленно комкала и поднимала подол выше, как хотелось ему, а ей ещё больше, чем ему. И даже бездна не гасила его посыла, несущего ей ласку.
– Я, когда воспроизвожу взятые из дома запись, те редкие, что сумел дотащить на спутник целыми и не стёртыми, я плачу. Я ещё на Паралее их сделал. Вот откуда они. Не догадываешься, о чём я?
– Нет.
– Ты в платье, на подоле которого вышиты пёстрые мотыльки и гирлянды цветов. И на башмачках у тебя бабочки. И вот что за чудо! Ты в нём и прибыла….
– Я всего лишь его воспроизвела. Это другое платье. И туфли другие. Ведь немало же времени прошло…
– Для меня этого времени всё равно, что и нет. Ты знаешь, что для меня спутник Гелия?
– Нет. Но я узнаю непосредственно на месте, как только прибуду.
– Официально это очень значимая для будущего не одного лишь меня, но и для всей Земли планета в то же время есть место ссылки и тяжких трудов для весьма существенной части наших насельников. Там тяжело, я тебя предупреждаю. Там всё непросто. У нас будет сложная жизнь. Но в действительности – это колоссальные возможности, новый мир в его зачатке, в его раскрытии, в его дальнейшем жизнеустройстве и неограниченном развитии. Живут тут по-разному. Тут собрано много таких, вроде меня, бывших властителей, воителей, напортачивших много такого, что на Земле, несмотря на все заслуги, терпеть их не хотят. А может, и боятся. Но у многих жены, а женщины, это уже другая жизнь. Без них мы бы поубивали тут друг друга. Так что на ангельский мир не рассчитывай.
– Когда я и жила с тобой в раю?
– Здесь многие люди очищают свою совесть. И я тоже. Ты будешь мне помогать. Будешь?
– Да.
– Ты не бойся. Для тебя я сделаю всё. Больше, чем всё. Когда я думаю о бездне, разлучившей нас, я начинаю замерзать, ощущать этот космический абсолютный холод. Но я стараюсь не думать. Я просто жду. Тебя. Вот мой Артур. Ему настолько тут нравится. Хотя ты можешь сказать, мальчишка и есть мальчишка, приключений тут хватает. Но дело не только в том, что он стал тут настоящим мужчиной. Исследователем. У нас очень интересно. Не скучно, главное. И колония уже вполне приличная, с детьми. И рожают, Нэя. Здесь. Для женщин и детей мы создали все условия.
– Как же? Рожают?
– Кажется, твоё призвание – любить и рожать. Ты помнишь, какой я был дурак, когда на Паралее городил тебе что-то об «отдохновении для воина»? Видишь, как я всё отлично помню. Даже то, отчего мне стыдно по сию пору. Никакого отдохновения уже не будет. Так было только на Паралее. А тут? Освоение, работа, жизнь. Я жду тебя, моя щебетунья. Старый котяра утратил свои когти, остались только мягкие подушечки лап.
– Ты не старый. Ты же вечный юноша. А я? Не знаю, какой я тебе покажусь. Я-то к себе привыкла, а ты можешь и удивиться моей перемене. Вот Арсений едва меня узнал. Я по его глазам поняла. Я спросила, «Не узнал? Признайся». А он: «Я не вижу в тебе перемен. Не вижу разницы. Для меня ты всё та же, что и была в Паралее».
– Если ты всё решила в душе положительно для меня, но не хочешь это сразу признать, то собирайся к вылету, к прощанию с Землёй. Честно и сразу скажи обо всём Антону. И никаких ему больше ласк. Обещаешь? Всё привези мне. Свою наполненную ожиданием любви душу. Чтобы было как тогда, в твоём сиреневом кристалле в первый раз после нашей разлуки. Помнишь?
– Я гуляла в лесу с дочками и встретила… – Нэя замолчала, не понимая, а нужно ли это говорить? И о ком? Она не назвала имени. Кто она была в действительности? – Одну даму. Странную. Из твоего прошлого. Что-то было с нею не так. Но что? Она говорила, что ни у тебя, ни у меня не будет долгого счастья, потому что её жизнь из-за тебя превратилась в сплошную муку. Она живёт с фальшивым лицом-маской, пряча тоску от людей. Потому что, говорила она, на Земле нельзя быть несчастливой. Это стыдно. Но любое страдание, говорила она, порождает стрелу возмездия, всегда находящую того, кто является виновником чужой обездоленности. Но разве я несу вину перед ней? Я ничего не знала о ней, когда полюбила тебя. И ты был тогда совсем мальчишка, когда знал её. В чём наша вина, если она выбрала себе такую жизнь? Если она не хочет выходить из своих воспоминаний и заблудилась в них, как в дремучем лесу, оставшись маленькой, но уже стареющей девочкой.
Он отбросил то, о чём она так долго рассказывала, может, и не слушал толком, воспринимая как помехи тому важному, чем и был озабочен, – А в общем и целом подводим итог. К чему всё помнить из того, что отягощает нас. Только то, что даёт нам, даже в редуцированном виде, даже как неосязаемое уже эхо, а всё равно счастье. Производим взаимно стирание старых и давно зависших в неподвижности программ. Что нам в прошлом? Ты не только моё прошлое и моё настоящее, но и моё будущее.
Нэя всматривалась в его сине-зелёные глаза, желая увидеть в них ответ, которого не дали уста. Но его глаза не уходили ни в какую пугающую бесконечность, как открылось это в глазах той женщины в лесу. В них не было параллельного мира, где не было места Нэе, его глаза отражали её одну и несли обещание постоянства этого отражения её в себе. Звали, ласкали и любили опять.
Из зелёного прохладного сумрака, будто постанывая, на миг глянула маска застывшей красавицы без возраста. Но Нэя отвернулась от неё. Ничего этого не было. Маска из прошлого, а Рудольф был настоящий.
Земля, так и не ставшая новой Родиной
Вялая игра в прежнее доверие
Настоящий и уже не воображаемый Рудольф заявлял на неё свои права, и он вовсе не считал их утерянными, и он, оказывается, никогда не верил ни в глубину чувств Антона, ни в её привязанность к Антону.
Антон вернулся сразу, как только Нэя попросила его об этом через связь. Она никогда не делала так раньше, поэтому он примчался быстро. Как и всегда в последнее время он принёс в себе аромат или тень, Нэя не могла это объяснить, другой девушки. Всё так же мягко он притронулся к её волосам.
– Где девочки? – спросил он.
Она готовила ему его любимую еду, программируя робота и думая, как начать непростой разговор. И когда он ел, она смотрела, как привыкла, сев напротив. Его загорелая фигура, – руки и шея были обнажены, – впервые не показалась ей настолько уж и прекрасной. А прежде она всегда любовалась им, даже когда он был таким худым, выйдя из «САПФИРа». И он был, действительно, всегда прекрасным, пока не осознавал своего редкого телесного дара, или же не придавал ему особенного или просто избыточного значения. А как только он подошёл к черте, за которой возросшая самоуверенность стала перетекать в самодовольство, он постепенно становился всё более отдалённым и не близким совсем. И происходило это без всякого страдания с её стороны, вот что её удивляло. Также удивляла его нечувствительность к её изменившемуся отношению. Нет его рядом неделю, нет его месяц, а она не замечала этого, как будто и нет у неё никакого мужа. А кто есть? Девочки вместе с Еленой большой, ставшей её матерью больше, чем та была его матерью.
Мать, конечно, понимала многое и страдала за них обоих в то время, как сами они с взаимным безразличием отдалялись и отдалялись друг от друга, сохраняя прежний, безмятежно-счастливый по виду, формат семейных отношений.
Золотисто-каштановые волосы Антона, коротко подстриженные, уже не казались волнистыми.
– Зачем ты их состриг? – спросила она, решив, что он сделал так в угоду новой избраннице. Он с удивлением посмотрел на неё.
– Да ведь давно уж я так стригусь. Тебе не нравится?
Нэя хотела сказать, что нет, но ответила, – Мне всё равно, – и это было правдой. Его яркие губы поглощали домашнюю любимую еду, не ту, что творит чудо кухонной техники – робот «домашняя хозяйка», а искусные руки Нэи. Робот лишь помощник, чистил овощи, разделывал рыбу, а нарезала, соединяла, колдовала сама Нэя. Она пыталась поймать его ускользающий взгляд. Заботливо вытерла ему губы салфеткой, захватив и подбородок, незаметно как-то оформившийся из юношеского в мужской, говорящий об упрямстве и своенравности. В нём отсутствовала прежняя мягкость. Наверное, прежде это являлось наследием ещё не изжитого детства. Он явно не был настолько прост, каким стремился казаться.
– Антон, та женщина или девушка, она похожа на Икринку?
– Нет, – ответил он так, будто они всегда говорили об этом, ничуть не удивившись её вопросу, не смутившись. – Как она может быть похожей на неё? Она это она. Похожих на Икринку нет. И не будет.
– Почему ты ничего не сказал? Мы же договорились.
– Я жалел тебя. Я не оставлю тебя одну.
– И ты, любя другую девушку, можешь быть со мной?
– Любя? Забавно, что ты произносишь такое… Мне с тобой просто хорошо.
– А с той, другой?
– Ты ничуть мне не мешаешь жить так, как мне удобно. Как и я не лезу в твою душу. Не лез никогда, если только ты сама допускала меня туда. Иногда. Очень редко. Тебе разве плохо жить со мной?
Нэя задумалась не об ответе на его вопрос, который сейчас не имел для неё и смысла, а о том, как ему сказать о своём визите на Памир. О визуальной встрече с Рудольфом.
– Ты добрый. Почему так, ты жалеешь, а не любишь? А Рудольф любил, но никогда не жалел?
– Разве он любил тебя?
– Любил. Как никто. И любит до сих пор. Всегда только меня одну. Но никогда не жалел. Не умел. А ведь он любит меня с моей самой зелёной юности. Он увидел меня впервые, когда мне было шестнадцать лет, и я запала ему в душу настолько, что когда он увидел меня почти через два года, то сразу узнал. И он считает, что у меня вечное и неизменное лицо. Но это ведь не так. Но он говорит, что моя внешность ему уже и не важна.
Антон уставился, даже не проглотив то, что ел.
– Разве? А та, речная лилия, мать Икринки?
– Он всегда считал её чужеродной программой. Насильственно вошедшей в его мозги и навязанной ему зависимости. От этого и бесился. А меня полюбил. Гелия… будто её и не было. А самое-поразительное, я и сама не помню уже Гелию. Чем была их совместная жизнь? И была ли она хоть когда совместной? Осталось ли хоть что в его памяти о ней? Это как будто на старую картину нанесли новый сюжет, и странные детали прошлого ландшафта ни на что уже не влияют…
Нэю несло в стремительном неконтролируемом потоке откровений, а он счёл это своего рода местью себе. Но для неё Антон уже не имел значения, как было совсем недавно. Или же давно? Она проговаривала как себе самой, не видя его, не думая о его реакции на полное обнажение своего сокровенного в данный миг.
– Мы с Рудольфом изначально родные друг другу. Никакие обиды не смогли обрушить то, что не имеет отношения к мимолётным и нестойким привязанностям большинства людей. Те годы, что я жила с ним на Паралее, прошли как один день и одна ночь. И думая о нём, я ощущаю себя всё той же девушкой у реки, когда он сбросил мне с моста свой букет… ибо время не властно над моими чувствами.
– Я хуже? Тогда, сразу после моего выхода из «САПФИРа»? Теперь?
– Нет, конечно. Совсем по-другому. Понимаешь? Не хуже, мне всегда с тобой просто и уютно жить, но Рудольф мой, а ты никогда мне не принадлежал.
– Ты скучаешь по нему? – спросил он изумлённо, но сохраняя при этом то ли выдержку, то ли на самом деле услышанное не лишило его спокойствия. Не ревнуя, не волнуясь из-за внезапно открывшегося в ней признания, что Рудольф-то остался незаменимым для неё.
– Почему ты не ищешь себе девушку, чтобы было как с Икринкой? Чтобы невозможно было её ни с кем совмещать?
– Нэя, то, что было там, на Паралее, не может быть в мире людей на Земле. Слишком не по-человечески прекрасно…
– То есть ты считаешь любовь ненормальностью?
– Ну да.
– Чего стоит ваше техническое совершенство, если вы любовь считаете помешательством? Ты должен полюбить кого-нибудь, как и её. Найти.
– Я не хочу так больше. Мне достаточно того, как бывает у нас тут у всех.
– А та подходит тебе больше, чем я, в интеллектуальном развитии? Почему?
– Нет, это совсем не так.
– Как же?
Антон, видимо, обдумывал, стоит ли настолько раскрываться, как сделала только что она. И решил отомстить, сделать больно в ответ, не понимая, насколько для неё любое его откровение ничего не значит. – С ней весело, интересно, легко.
– А со мною скучно, грустно и тяжело?
– Нет. Ты особенная. Я не хочу, чтобы тебя у меня не было.
– А чем я особенная?
– Я не знаю. Мне хорошо и всё. Когда я тебя долго не вижу, мне начинает тебя не хватать…
Он встал, зашёл сзади и неожиданно взял её на руки. – Ты как облачко, мягкое, нежное. Видишь, как я скучаю. Я привязчивый…
Она соскользнула вниз, не без усилия. Он не хотел отпускать её, – Я прошу, – сказал он, – Ты моя жена и пока что нет причины для того, чтобы разрушать наш союз. Твои откровения для меня не новость, поскольку вся твоя жизнь на Паралее происходила у меня на глазах. Но это прошлое. Ты тоже видела, насколько я любил другую там, на Паралее. На Земле мы выбрали друг друга. У нас девочки, а я их отец.
Столь же вялая попытка удержания
Ночью он спал рядом, а Нэя уже не думала о нём. Только о том, что не исполнила просьбу Рудольфа. Но оттолкнуть его было бы жестоко. Раздвижная прозрачная стена, открытая на лоджию, ничуть не добавляла прохлады в спальной комнате. Антон же никогда не спал при включенном кондиционере, считая, что это вредно для здоровья. Светила полная луна, она подошла к Земле на максимально приближённое расстояние и казалась гигантской, нестерпимо яркой. На бледно голубоватом фоне её переливались дымчатые тёмные включения, как в тех кристаллах Икринки, которые хранил Антон у себя.
Он тоже проснулся, уткнулся в её шею и продолжил разговор, будто они и не прерывались на близость, вдруг остро понадобившуюся ему, и дальнейший сон.
– У человека может любить много кого и много чего. Существуют разные виды любви. Я люблю маму, люблю наших девчонок, тебя, и её тоже. Всех по-разному. Меня хватает на всех. Зачем анализировать, надо просто жить, если всем хорошо.
– Но, почему она соглашается тебя делить?
– У нас же свобода во всём. Если бы она во мне не нуждалась, она бы ушла. Но ей хорошо со мной. А мне с вами обеими, хотя и с каждой по отдельности. А ты против того, чтобы меня делить? Вот сейчас, тебе разве плохо со мной? – Его глаза ласково сияли в лунном полумраке, спокойные и довольные всем, ею, собою, тою, всей своей земной жизнью.
Нэя впервые подумала о том, насколько же надо не любить женщину, не ценить её, чтобы не ревновать ничуть! – Рудольф тоже не гнал меня и тоже говорил, что у меня и у той Риты разные места в его жизни, и мы не мешаем друг другу. А Рита также говорила ему, что у неё для каждого из её избранников своя ниша, своя полочка в её душе. Душа её большая и всем там просторно, всем хватает места. Но у меня душа тесная, Антон. И я не верю, что тебе так уж и хорошо. Просто ты думаешь, что ответственен передо мной. Перед девочками.
– Не знаю что это, ответственность, как ты говоришь, или что другое, но вы мне нужны. Меня настолько хорошо восстановили в «САПФИРе», что я никогда не был так уравновешен, и мне легко жить так, как я живу. Я и тренировки в Центре подготовки переношу прекрасно, будто и не было Паралеи и всего того, что там произошло. Психическое равновесие идеальное, физические данные, все показатели, как до Паралеи. Будто я не тратил там свой жизненный ресурс. Чего я должен искать? Какую ещё любовь? Икринку я не найду нигде. Ты понимаешь, НИГДЕ! А ты? После дикой страсти Рудольфа, его морального садизма и контрастов, которыми он терзал тебя, и ты стала почти инвалидом от его неземной любви, чего не хватает тебе?
– Любви, – сказала Нэя, – и его, Рудольфа.
Антон положил голову ей на грудь, – А каким словом ты называешь то, что было у нас с тобой? И есть… – он опять пытался увлечь её в любовную игру.
– Я не знаю, – Нэя отпихивала его руки, чего никогда не происходило прежде.
– Ты даёшь мне неповторимые и тонкие ощущения. Я не испытываю этого с другими. Они могут меняться, а ты нет.
– И даже та, кто она? Не даёт тебе таких ощущений?
– Я привык к тому, что меня и окружает, когда я возвращаюсь в свой родной дом. Это ты, наши девочки, твои чудесные платья, твой смех, твой милый уют, доброта и вкуснейшая еда.
– Платья? Ты же ненавидишь моду Паралеи? И я для тебя то же самое по своей ценности, что и еда? Удобно, вкусно, тепло и привычно?
– Зачем ты так? Ты уже давно не на Паралее. И ты абсолютно земная по виду.
– А Рудольф говорит, что ты просто отоспался на моей груди от испытаний Паралеи, что ты, как был, так и остался мамин сынок. Не любил и не любишь никого, кроме себя. А он любит. Меня. И я опять ему верю.
– Рудольф? Ты разве видела его? Где?
Антон встал и влез в халат, вышел на открытую террасу-лоджию. Потом вернулся и уже не лёг. Стал бродить по спальне из угла в угол, как делал, если что-то обдумывал, вызывая раньше её смех такой своей особенностью.
– Я была на Памире в обсерватории у Арсения Рахманова. Он меня вызывал. И завтра полечу. На продолжение сеанса связи с ним. Он сейчас на околоземном спутнике и завтра уже отбывает туда, откуда его и вызвали в ГРОЗ ради каких-то супер важных решений и согласований. Он и на Земле хотел нашей встречи, но решил, что не стоит тревожить ни меня, ни себя, если неизвестно, как бы я отнеслась к этой встрече, случись она вживую. Рудольф зовёт меня к себе на спутник Гелия.
– Что?! – Антон встряхнул головой, как если бы сбрасывал с себя какое-то наваждение, – А ты? Что ему ответила? По связи…
– Я полечу.
– Ты знаешь, что туда улетел и Артур? Его мать называла Рудольфа волшебником Мерлином. Она ждала его несколько лет. Но он к ней не вернулся.
– Она была какой, мать Артура?
– Нереально красивой. Я помню свои встречи с нею до сих пор. Скорее, это была полудетская романтика. Она же была замужем за вторым мужем и давно взрослая. Но Рудольфа она не забывала. Ни на миг. Так что, не ты одна была тою, кому он был изначально родной, предначертан свыше, как ты говоришь.
– Разве я тебе об этом говорила?
– А разве нет? Ты ещё на Паралее буквально сходила с ума, когда он тебя оставил. Вот и та была точно такою же. Её несло в своих откровениях настолько, что я буквально был расплющен их тяжестью. Вот, думал, кто же это такой? Взглянуть бы разок на подобный шедевр, от чего у женщин сносит ум. А увидел на Троле и подумал, ну, мощный парень, продвинутый, один из первых даже в такой сложной среде как инопланетная база, да явно с уклоном в нарциссизм. Уже не казалось странным, что он такую женщину бросил. Красивых баб много, а он у себя один такой. Да, я смог бы полюбить ту женщину, захоти она того. Только не был я ей нужен. И не в возрастной разнице дело, а в том, что она приняла бы лишь того, кто ей Венда напоминал. Она была похожа на Икринку. Сильно. Но её тоже нет. Нигде. А может, она где-то и есть. Это ещё и не изучено. Они просто исчезли в меж пространственном переходе, как многие. Как могли исчезнуть и мы все.
