Kitabı oku: «Красные Орлы», sayfa 11
– Вот что, девка, ты глаза открой, да присмотрись. Может и не мое дело, а смолчать не могу. Вы обое для меня не чужие. Пойду я , Мань. Дел много. – Пална вышла с чувством выполненного долга и благополучно отбыла.
Маруся выдохнула облегченно, оставшись одна, но тут же впала в состояние транса. Она не задавала себе вопроса: «Что это было?». Она четко сформулировала совсем другой: «Что теперь будет?». Вариантов оказалось немного. И первый, что пришел на ум, Машу не обрадовал ни разу. Теперь Мишка наверняка убежден, что она та самая дешёвка! Он же прекрасно знает о ее отношениях с Юрой и ее к нему любви, а тут, пожалуйста, жаркий секс по обоюдному согласию, между прочим. А значит, ждать Машке презрительного взгляда шефа в ее сторону. Маруся не выдержит такого и придется уехать.
Маша сидела и собиралась уж думать о других вариантах, но одернула себя. Она еще ничего не знает, Волохов ей еще ничего не сказал. Так с чего выводы делать скороспелые, а? Может разобраться для начала? Думать перестала, а чувствовать – нет. Горела вся, плавилась. Тело радостно пело, сердечко заполошно стучало. Глаза сверкали, а услужливая память подкидывала картинки недавних событий, которые произошли не где-нибудь, а прямо здесь в ее гостиной.
А Мишаня тем временем, занял наблюдательный пост на пороге администрации. После своего геройского сигания из окна, он спокойно обогнул дом и вышел самым нормальным образом через калитку, но уйти далеко от своей обожаемой Машки не смог никак. Уселся на порожек и стал наблюдать. Со стороны казалось, что сидит он, отдыхает. А в нем сейчас билась одна мысль и одно желание! Как бы поскорее вернуться – это мысль. Ну, а про желание даже и говорить не нужно.
Увидел, как вышла Пална от Машки и подскочил бежать, а тут, как назло показалась Еленка Рябинина и нырь к Машке в дом. Минут через десять туда же вплыла и Вера Гусанова. Мишаня едва не выругался вслух! Эдак к ней сегодня половина села полезет. Шутка ли? Собой рискнула, Ульянку прикрыла. И тут же в подтверждение его мыслей, появилась сноха Рябининская с Уленькой за руку и тоже к Машке пошла.
Мишка понял, что этот бабий сход надолго. Ругнулся, головой потряс и решил позвонить Маше. Но руку с телефоном опустил и задумался. Вот позвонит он сейчас и что? Возьмет трубку Заноза и скажет обычным своим голосом, мол, Миш извини, ошибочка вышла. И это еще в лучшем случае. А то и вовсе проигнорирует его. Этого Мишка допустить не мог никак. Потому взял и написал ей сообщение. Его она прочтет, никуда не денется, а если отпишет Мишке, что: «Не хочу с тобой никаких дел иметь», он сделает вид, что сообщения не читал и явится к Марусе сам, когда дом ее опустеет. В общем, наблюдалась в Мишане, помимо чумной какой-то радости, и умопомешательство, выраженное в крайней неуверенности в себе, а более всего, в Занозе.
Мишка:
«Сегодня в 21-00 у старой бани Захарова»
Написал и пожалел, что такое позднее время указал. И как теперь дождаться, а? А если не придет она? Ну, если не придет, пойдет сам и точка! И там уж выяснит все. Держись, Заноза. Прецедент создан (да еще какой!), а значит, у Мишки все шансы проклевать ей мозг, надавить и заставить ее смотреть на него теми глазами, что смотрела вот час тому назад. Дальше Мишка думать не стал, опасаясь собственной реакции и проявления жутчайшего психоза.
Вместо заполошных метаний и ожидания, отправился он к деду Самбрере. У того забор слегка покосился, надо помочь. Работа то самое, что нужно сейчас.
Машка сообщение от Волохова получила. Затрясло ее немного. Хорошо, что народу в гостиной была тьма, все болтали, смеялись и никто не заметил ее необычного состояния. Маруся поняла, где и когда ей надо быть. Оставался один пикантнейший вопрос – зачем? Выслушать все, что думает Волохов о ее бесстыдстве? Принять его извинения за изнасилование (ну, условно говоря)? Или продолжить начатое?
Машка полыхала, гости гудели и развлекались, Мишка ставил забор Самбрере. А что? Обычный субботний день в Красных Орлах.
Глава 16
Ближе к вечеру, а точнее, к оговоренному часу, Мишка впал в состояние нервозности. Заноза сообщение прочла, но не ответила! В связи с этим Мишаня слегка позлился. После забора Самбреры, пошел на конюшню и вломил конюху Селиванову так, что у бедного мужика случилась паническая атака. Вломил за дело, был прав. Доверили тебе за лошадьми следить, так следи. Иначе люди могут погибнуть. Припугнул «служебным расследованием» и был таков.
Затем пошел к себе домой, помылся, сжевал что в холодильнике нашел, и все это время не выпускал телефона из рук. Заноза не писала, Мишка начал заводиться. В итоге накрученный дальше некуда, направился к старой баньке, нацепив футболку с неприличной надписью на иностранном языке, которая весьма точно отражала его настроение.
Маша по мере приближения судного часа все больше впадала в ступор. Сначала решила не ходить. А потом… Вот весь день не давала ей покоя мысль, даже воспоминание, о Мишкином лице. Глаза такие … И Пална еще со своим невероятным заявлением… В общем, вилось в Марусе девичье, заставляло думу думать любовную, окрашивало щеки ярким румянцем и добавляло глазам сияния. В связи со всем этим, Маша решила, что идти нужно, чтобы сразу все выяснить и жить дальше как обычно. Только «обычно» уже не будет. Вот радоваться или печалиться? Машка натянула сарафан, сунула ноги в босоножки. Причесалась и, вздохнув поглубже, вышла из дома.
Селяне наблюдали выход Маши Кан из дома. Вроде вышла из калитки решительно, сделала пару уверенных шагов, а потом встала, как вкопанная. Через секунду вновь зашагала, нырнула в проулок на Речную. А на Речной та же история! Идет, останавливается, а потом снова идет. Это непонятное движение наблюдали Илья Бекасов с женой, сидя на скамеечке перед домом.
– Иль, чего это с Машей? Случилось что?
Бекасов посмотрел на Занозу:
– Да ничего, вроде. Может, у нее опять смена концепции?
– Чего? – жена не поняла.
– Чего, чего… Нин, кто их образованных разберет?
А Маша нервничала. Невольно кулачки сжимала, двигалась, а потом останавливалась. Если честно, ей было страшновато. И в то же время горячо и волнительно. Иными словами, смятенье чувств и желаний. В этот момент протренькал телефон. Маша испугалась, что Волохов решил отменить встречу. Осознала, что ей это не нравится никоим образом и поняла, что хочет его видеть. Вскинула телефон, а там сообщение, только не от Мишани.
Юра:
«Маша, привет. Так мы встретимся на праздниках? Я очень хочу тебя видеть. Приедешь?»
Ох, вот не в то время вздумал Юрка писать. Машка рассердилась и набрала его.
– Да, Маш, привет. – Юрка ответил громко, а значит, был не дома.
– Вот что, Юр, я тебе не жук на ниточке, понял? Захотел притянул, захотел отпустил. Никуда я не поеду. Надо тебе, сам приезжай. И не пиши мне больше! – рявкнула Маня, пуганув Стасика Самойлова, пробегавшего мимо по важному детскому делу. – Не до тебя мне!
Выдала, нажала отбой и совсем остановилась. Да что происходит-то? Потом вспомнила, куда шла и двинулась, потом снова остановилась. Посмотрела на телефон в своей руке, подумала и снова пошла. Уже на подходах к глухому сельскому месту, где стояла баня, Машка рассердилась и такой вот и предстала перед Волоховым.
Мишка увидел Машкин сарафан между заборчиками. Сдержался, чтобы не кинуться навстречу, проявил характер и остался стоять у бани, привалившись плечом к бревнам стены. Когда Машка подошла ближе, Волохов приметил на ее лице то самое выражение, с которым она обычно ругалась с ним. Чего угодно ожидал Мишка, но не такого вот воинственного настроения своей обожаемой малявки.
– Явилась? Ты опоздала, Маш. Уже пятнадцать минут десятого, – Мишка не знал, с чего начать и решил прощупать почву.
– Я не обещала, что приду. Мог бы и не ждать, – выдала Машуля сердито, а сама уже полыхнула румянцем от горячего и одновременно нежного взгляда Волохова.
От Мишки не укрылся ни румянец, ни сияние глаз, потому и не стал он залповать в ответ, по причине идиотской радости.
– Но пришла же, Маш… Могла бы не торопиться, я бы все равно ждал, – соскочили с языка искренние слова, обожгли Машку, запутали и обрадовали.
– Ждал? Чтобы снова сказать обо мне, что дешёвка и девочка по вызову? – не сдержала давешней обиды, а Мишка проклял себя за те слова, но мысленно.
– Нет, Машка. Чтобы сказать совсем другие слова, если ты, конечно, захочешь меня выслушать,– и голос дрогнул, а вместе с ним и Машулькино сердечко, столько в словах Мишкиных было нежности и еще чего-то…волнительного.
– Я же пришла, Миш… – и посмотрела так, будто просветлела.
И снова как днем, Мишка понял, что она волнуется. Глаза сияют тем самым светом, даже еще ярче. Догадался, что не будет ему отказа, более того, примет его с радостью, ответит и сделает счастливым. Ринулся к Занозе, не успев удивиться тому факту, что она сама бросилась к нему.
Обнял, приподнял на руках, прижал к стене старой баньки и принялся целовать, как ненормальный. Машка отвечала, обнимала крепко, уронив телефон свой в траву.
– Миш… – задыхаясь, шептала Маша. – Нас увидят… Миш…Ты с ума сошел…
В противовес словам своим отпускать его или отталкивать она не собиралась. Притягивала за шею к себе, отвечала на горячие, сладкие поцелуи, почти теряя сознание от близости Волохова.
– Плевать…Маш… Я их всех догоню и убью…– сбивчиво шептал Мишка, целуя ее плечо, с которого уже стянул лямку сарафанчика.
– Ладно… – покорно согласилась Заноза, залезла маленькой ладошкой под его футболку и провела по животу. – Только потом…
– Ага…– и снова целовал ее губы, сладкие до жути. – Маш…
Ничего он не успел сказать, потому, что на тропинке за банькой услышал голоса. Маша тоже услышала, но Мишку не отпустила. Вцепилась в его ремень и удерживала. Мишка сам прекрасно держался за очаровательную попку Кан, но при этом искал все возможные варианты для продолжения сладкого беззакония и желательно без отлагательств. Пока фокусировал свой взгляд, оторвав его от смуглой, округлой груди Маши, заметил, что на старой баньке проушины на которых крепился здоровый навесной замок, проржавели. Увидел в том шанс, и, подхватив Машку, сделал два шага в сторону двери. Там он треснул плечом о дверцу, проушина повисла на одном гвозде и закачалась. Втянул себя и Кан в баньку. Вовремя, надо заметить. По тропинке прошла толпа парней и девчаток. По июньскому приятному вечеру шли куда-то. Не иначе к Бабьей косе.
Банька маленькая, старая, но не заброшенная. Сладко пахло в ней травами, оконце прихватило паутинкой, легкой, будто пух нитяной. В мутное стеклышко солнце кинуло свои последние лучи, яркие, багряные, бедовые. Такие же горячие и красивые, как сама Машка. Сарафан сполз до пояса, обнажая хрупкое, изящное тело. Грудь трепетная, вздымалась возбужденно, маня целовать ее. Глаза полузакрыты, блестят, приглашают, даже просят о чем-то… Мишка знал, о чем просят и не отказал им. Провел большими ладонями по ее талии, смахнул легкое платьице на пол и залюбовался смуглым, подтянутым телом. Не знал он сейчас, чего хочет больше, смотреть или схватить, подмять под себя и дать волю своему отчаянному желанию.
Машке стало жарко от его взгляда, опалило щеки. Смутилась Машка и дернулась девичья рука в древнейшем жесте – прикрыться. Мишка не дал. Схватил маленькую ладошку и прижался к ней лицом.
– Не прячься от меня, Маш. Ничего красивее я не видел еще… – И что ответить?
Не сказала ничего, шагнула ближе, обняла и прижалась к сильному телу. Услышала, как громко бухает его сердце, почувствовала, как напряглось, железным стало его тело. Желание накатило еще сильнее. Вот уж маленькие ручки схватились за его футболку, снимая, большие помогли… Стон желания, от соприкосновения двух отчаянно жарких, гладких тел. В секунду взметнул Мишка легкую девушку на себя, в два шага достиг деревянной, широкой скамьи, опустил на нее аккуратно ношу свою драгоценную и стянул последнюю кружевную преграду.
А потом было все, что описать невозможно, но забыть никак нельзя. Мишка запомнил в мельчайших деталях свою маленькую возлюбленную. Черные, сияющие глаза, губы, которые закусывала она белыми зубками, когда не могла сдержать стонов удовольствия, длинные волосы, что касались его широкой груди, лаская не хуже шёлка. Нежная шея, которую так покорно подставляла она под его жадные губы. Грудь, упругая и круглая, что нравилась ему бесконечно, плоский живот, подрагивающий всякий раз, когда он прикасался к нему губами и языком, и та самая, сводящая с ума маленькая, упругая попка. А еще гладкие ножки, что так удобно устраивались на его пояснице.
А Машка плавилась в его руках, забыв обо всем. Ничего не запомнила, кроме самого главного. Мишка с ней. И он тот самый, которого хотела она невероятно. Ласкал он жарко, был ненасытен, жаден в своей любви, и это тоже запомнила Маша. И еще свой взрыв финальный. Чудовищный по силе и яркий до фейерверка в глазах. А потом минуты невесомости в которой рядом с ней был он, Мишка Волохов, ненавистный когда-то, босс, шеф, барин…
Мишка ухнулся в сияющую пустоту вслед за Машкой и метало его там, как малую искру по ветру. Он крепко сжимал в руках податливое, гладкое тело, даже в момент наивысшего удовольствия, боясь отпустить, утратить свою любимую Занозу.
Спустя какое-то время, когда сердце перестало колотиться о ребра, а разум начал возвращаться, Мишка покрепче ухватил Занозу, приподнялся, уселся на скамье, прижавшись спиной в гладким бревнам баньки. Машку удобно устроил на своих бедрах, а она, счастливая и уставшая от любви, опутала, оплела его руками, ногами и волосами. Ткнулась носом в шею, в то самое место, где она плавно переходила в широкое, крепкое плечо. Мишка гладил ладонями ее спину, поражаясь тому, насколько эта простая ласка может быть приятной ему самому. Будто в ладонях сейчас сосредоточился весь его нервный центр.
Солнце село, в баньке было полутемно, но ровно настолько, чтобы видеть друг друга.
– Миш, а ты, правда, ждал бы меня до ночи? – задала Машка мучавший ее вопрос и очень надеялась получить утвердительный ответ.
– Правда.
– Вот стоял бы тут один и … А долго бы ждал? – Глупые девичьи вопросы сыпались из Машки и нереально умиляли Волохова.
Он и сам сейчас готов был говорить что-то очень легкомысленное, и в то же время, важное.
– Долго, Маш.
– Ну, предположим. А если бы понял, что не дождешься? – Машка упорствовала, желая услышать от него чего-нибудь эдакое, романтичное.
– Пошел бы к тебе. Если бы ты не пустила меня в дверь, я бы полез в окно.
Машка фыркнула, услышав то, что хотела услышать:
– А если бы кто-то увидел? Миш, ты подумал об этом?
Мишка поцеловал Машкину шею с огромным удовольствием и ответил:
– И что? Пусть смотрят.
Вот тут Машка удивилась:
– В каком смысле? Что значит, пусть смотрят? Ты представляешь, какой хай поднялся бы? Сегодня дважды чуть не запалились, Миш.
– Ну, рано или поздно узнают. Так какая разница когда?
А вот на этом месте Мишкиной речи, Машуля застыла, как-то даже в транс впала.
– Миша, я вот не поняла сейчас. Зачем это всем знать? Для чего?
А вот тут Мишка напрягся:
– В смысле? Маш, вот странная ты. Мне нужно девушку мою скрывать?
– Какую такую мою девушку? Миш…это как это? – Машка отлепилась от Мишки и сидела сейчас на нем обнаженная, начинающая закипать привычной легкой злостью к Мишке.
– Что как? Ты моя девушка и я не вижу никаких причин, предпосылок, скрывать это от селян, – до Мишки начало доходить, что желания у них немножечко разные.
– Я не говорила тебе, что я твоя девушка. И если уж на то пошло, ты не предлагал мне ею стать.
– А, понял. Маш, стань моей девушкой, – сказал Мишка, не надеясь уже на положительный ответ, поскольку сияние из Машкиных глаз ушло, остался только сердитый блеск.
Если бы Мишка вот сей момент признался ей в своих горячих чувствах, то может и «пронесло» бы. Но он замешкался, и у Машки на фоне мощного эмоционального стресса в голове сложилось совершенно неправильное предположение. Она сию минуту придумала и приняла, как единственно верную версию, то, что Мишка, которого бросила девушка, просто поленился искать себе замену для постельных утех и взял то, что было под рукой. И это не было странным, учитывая его мнение о ней, как о доступной дешёвке.
Мишка, который до сих пор маялся неуверенностью в Машкином к нему отношении, вдруг отчетливо понял, что он не более чем лекарство для Кан от ее паскудной любовной зависимости. Эту его догадку подтверждало и то, что Машка отнеслась к его словам о «моей девушке» с таким негативом и хотела сохранить в тайне их связь.
Машку снесло с Мишки! Она подскочила к своей одежде, бестолково валявшейся на полу, и принялась натягивать трусики, Мишка не отставал, натягивая шорты и шаря рукой в том месте, куда предположительно была сброшена его футболка. Все эти движения сопровождались интересным диалогом.
– Какая же я дура! – разорялась Машка.
– Вот нормально я попал! – психовал Мишка.
– Ты попал?! Ты меня использовал! Знаешь, меня от тебя тошнит!
– Тошнит?! Реально?! А кто вот тут стонал в моих руках, не ты?! Что-то не заметил я тошноты или отвращения!
– Ты еще и издеваешься?! Впрочем, чего еще я могла ожидать?! Дешёвка, она и есть дешёвка, правда, Миш?! С ней можно и на полу и в баньке! – Машка, выскочила за дверь, взмахнув на прощание подолом своего сарафанчика.
– Куда?! А ну стой! Ты чего городишь, Заноза?! Какая дешёвка?! Ты ума что ли лишилась?! Ты с чего это взяла?! – орал Мишка, догоняя быстроногую свою любовь.
– Я взяла?! Это ты взял!! И мне остается только поражаться собственной глупости и доверчивости!
– Можно подумать ты не хотела этого! Еще надо разобраться, кто кого взял?! Очень удобно, правда, Кан?! Мужик под боком, можно забыть обо всем!
– Ты идиот?! Что ты городишь?! Кукушку снесло?!
Несло их в село, в самый его центр. От отчаяния, каждый от своего, они перестали контролировать свои эмоции, ругались громко, не обращая внимания на то, что их уже слышно стало в крайних домах.
– Заноза! Если и снесло на минуту, то тут же внесло обратно! А ну стой! – Мишка пытался поймать Машку за руку, но она прибавила скорости. – Стой!
– Ага, прямо остановилась! Больше такой дурости я не совершу! Я тебе не легкая замена! Понял?! Ищи себе другую дуру!
Мишка ничего не понял, кроме того, что Машка придумала себе что-то.
– Дурее тебя еще поискать надо! Опять смена концепции?! – Неслись, как полоумные, орали как ненормальные, разбудили всех собак и Бекасовых.
Илья Бекасов, выслушав перебранку, выдал жене весомо и со знанием дела:
– Вот, Нин, говорил же. Смена концепции. Опять что-то на фабрике случилось, вот и орут, как не в себя. Оглашенные.
– Дурее?! – Машка развернулась на сто восемьдесят и теперь наступала на огромного Волохова. – А кто заливался соловьем, что я крутой специалист? Не ты?! И Орлы я спасла и вообще, на все руки мастер! Врун! Врун и болтун!
– Класс, Машка! Все в кучу смешала! Какая легкая замена, а?! Это ты себе замену нашла! Лечиться за мой счет вздумала?!
Селяне внимательно слушали их перебранку и поняли вот что: произошла смена концепции. Мишка ругался на Машку за что-то, и теперь она припомнила его слова, что он ее ценит, как мастера. Машка, видать, заболела и хочет ехать лечиться за счет Волохова, а Мишка то ли не хочет, то ли не может ее заменить. Тут непонятно.
Маша и Миша стояли друг напротив друга, словно ожидая чего-то. Может быть того, что кто-то первый начнет оправдываться? Они уже начали осознавать оба, что произошло недопонимание, путаница страшная, но характеры у обоих так себе. Упёртые, упрямые. Вот если бы хоть кто-то из них прямо сейчас молвил хоть слово, все встало бы на свои места и туман рассеялся. Но проклятая гордость, вечное их соперничество и дикая, взрывная реакция друг на друга не оставили ни единого шанса на примирение.
– Не ходи за мной! – Машка не выдержала первой, развернулась и пошла к своему дому.
– И не подумаю! – Мишка тоже окрысился и пошел к себе.
Машка дома уже влетела в спаленку, упала на кровать и зарыдала. Кляла всех подряд! И Юру, и Мишку, а больше всего свою глупую доверчивость. Постепенно Юрка «вылез» из ее головы, остался там один Волохов, которого и стала проклинать Маруся, понимая уже, что смена концепции, действительно произошла, и Мишка теперь ее сердечная боль. И такая мощная, что вздохнуть не дает! Мокрая подушка, мокрые щеки и бессонная ночь, вот печальный итог новой Марусиной любви…
Мишка не плакал. Его носило по комнатам бестолково, швыряло на мебель. Задыхался от злости поначалу, потом впал в глубокое отчаяние, вышел из дома и уселся на мостки, опустив ноги в Краснуху. Так и сидел, пока рассвет не занялся над селом. Переживал, однако.
С рассветом в мыслях наступил некий порядок. Машка, не сомкнувшая глаз этой ночью, вспомнила, что обронила телефон перед банькой. И как не хотелось ей остаться в постели и бездумно лежать, поднялась, заставила себя принять душ и, одевшись неприметно, в шорты и футболку, отправилась к гадской бане.
Мишаня, очнулся от транса и мысль его мужская заработала. Он поругался на себя за срыв, и быстренько набросал в голове новый план. Окей, пусть замена, но если напрячь все извилины и собрать всю свою волю в кулак, можно переломить Машкино упрямое сознание и стать единственным! Соблазнять, ухаживать и докапываться. Вода камень точит. А Машке он небезразличен в плане плотской любви (в этом Мишка был уверен процентов на двести!), стало быть, все козыри у него на руках. Теперь главное грамотно подползти к Занозе, не теряя при этом лица, и постараться вновь сблизиться с ней. Память услужливо подкинула Мишке эпизод, в котором Машка роняет свой телефон в травку. Вот и он, предлог, чтобы пойти к Занозе. При этом, не теряя лица, мол, телефончик вернуть. А в это время можно прощупать почву на предмет примирения.
Мишаня воодушевился, нырнул в чем был в речку, поплавал в радость и, переодевшись дома в сухое, отправился к баньке. Там он нашел в росистой траве телефон и с трудом сдержался, чтобы не поковыряться в нем от всей души. Не стал, совесть опять проснулась. Прибрал драгоценный «предлог» в карман, развернулся уже к тропке, шагнул в кусты и тут услышал слёзное сопение.
Машка шла между заборчиками и хлюпала носом. Плакала? Добралась до баньки и начала шарить в траве.
– Ну, почему? Почему я такая невезучая? Что я такого сделала? Никому я не нужна… И телефон сбежал… – Вероятно, это стало последней каплей и Машка плюхнувшись на попку заплакала так жалобно и тоскливо, что Мишка не вынес и пошел к ней.
Ну, это он думал, что пошёл. Посмотреть со стороны, так и побежал.
– Маш… – грохнулся рядом с ней. – Не плачь, Маш…
А Машка, поняв, что Волохов рядом, даже и не подумала останавливаться. Видимо так плохо было, что слёзы ее потекли быстрее. Все что смогла сейчас сделать ее гордость, так это прикрыть ладошками лицо.
Этого Волохов стерпеть никак не смог. Обнял Занозу, прижал к груди и забормотал в душистую макушку.
– Маш, девочка моя любимая, не плачь, пожалуйста. Я не знаю по кому ты слёзы льешь, но я его убью. Хочешь? Могу убивать долго. Могу быстро. Ты только скажи, как тебе больше нравится? – и целовал теплые локоны.
Машка прижалась к его крепкой груди и плакала, с трудом различая слова, которые Волохов ей шептал. Тепло было и хорошо, а слезы текли, скорее по инерции, ну или из-за эмоций. Женщины существа сложные и труднообъяснимые. А Мишка все утешал, старался голосом не дрожать и руками. Выходило скверно.
– Машка… перестань. Ни один мужик твоих слёз не стоит. Не веришь?
Машка верила, она всегда верила Мишке, даже когда ругалась с ним ругательски. Она хлюпнула носом, вздохнула…. Что он там сказал? «Девочка моя любимая»? Ей не послышалось?! Слезы как-то высохли, в груди полыхнуло надеждой, повеяло счастьем. А вдруг ослышалась?!
– Чего? – Машка подняла к Мишке заплаканную мордашку, глаза на пол лица.
– Убью, говорю. Хочешь, прямо сегодня? – Мишка смотрел на нее и реально готов был убить!
– Не о том. Вот ты раньше, что сказал, Миш? – Машка очень ждала ответа, а Мишка не мог уразуметь, о чем она.
– Не плачь, сказал. Никто слёз твоих не стоит, – начал перечислять бедный Волохов.
Он не понимал, чего она хочет от него, но радовался, что она уже не плачет. Ради этого он готов был повторять вновь и вновь абсолютно все. Хоть алфавит, хоть «Войну и Мир», причем все девять томов.
– Миш, да нет же. Вот еще раньше! – и за футболку трясёт.
– Могу убить медленно. Могу быстро, – Мишка понимал, что Заноза в растрепанных чувствах, может и совсем с ума сошла, но он все равно ее очень любил.
Ну, она и раньше была странной. Прибабахом больше, прибабахом меньше. Это же его Заноза любимая. Он готов был и на такую Машку.
– Еще раньше, Миш! Вот что ты в самом деле?!
Мишка точно знал, что «в самом деле» совсем не он, а кое-кто другой.
– Еще раньше я назвал тебя по имени, – он крепче прижал к себе ее головку смоляную, в надежде, что ее «отпустит», но Машка настырно поднимала к нему мордашку и смотрела так пронзительно.
– Миш, ты сказал девочка моя любимая! Мне послышалось? – и румянцем залилась, опасаясь его насмешек, в случае, если и правда, услышала неправильно.
Мишка понял, что выскочило из него то, что сказать хотел давно и совсем не так. Хотя… Рассвет красивый, птички поют, Краснуха блестит, переливается. Банька опять же, знаковая. А главное Машка! Она рядом и в его руках.
– Сказал, Машка. Могу повторить. Я тебя люблю, – признался и в глаза ей заглянул, а там…
Такое сияние яркое, что впору было ослепнуть. Он и ослеп! От радости, от счастья от понимания того, что вот он тот свет нереальный, который хотел увидеть. Вот оно, то самое, ради чего все тут есть в этом мире. И небо, и травка, и речка Краснуха и банька эта, стоять ей еще сто лет.
Обнял большими ладонями ее личико и поцеловал мокрые ресницы, румяные щеки, коснулся легонько ярких губ.
– Чего ты раньше-то молчал? – выговорила счастливая Машка, обнимая его за шею. – Бревно ты бесчувственное.
Мишка обрадовался этой ее счастливой сварливости, сам обнял покрепче.
– Я занят был, Машка. Тут девушка одна, красивая как не знаю кто, меня совратила. Прости, отвлекся немного.
Она забавно фыркнула, но чувствовалось, что комплимент ей понравился:
– Не извиняйся, Миш. Я и сама была занята. Парень один из местных, симпатичный, между прочим, соблазнил.
Потеплело на душе, да что там, жарко стало. Мишкино сердце бухало молотом, Машкино отвечало молоточком. Так и сидели, обнявшись на траве возле старой баньки Захаровых. Молчали, а думали оба об одном и том же. Единение? Да, пожалуй. Гармония? И это тоже. Умиротворение? Как ни странно, да. Почему странно? Да потому, что это единственный случай, когда эти двое не ругались друг на друга, не кричали, даже не подкалывали один другого. Бывали у них и до этого беседы, но какие-то все с юмором и поддёвками, хоть и искренние. Вот сейчас они и наслаждались покоем и радостью. Что характерно, это для них совсем не характерно.
– Машкес, ты чего притихла? – Мишка обнимал маленькую двумя руками, почувствовал, что тело ее расслабилось, обмякло и как-то уже очень напоминало ему куклу тряпичную, – Маш…Маша…
А Машка уснула. Бессонная ночь, радость от его признания, наступившая ясность, все это и спровоцировало М.С. Кан уютно засопеть на груди Волохова. Думаете смешно? Отнюдь. Не поняли еще? А Мишка понял, и вот что он думал.
Машка сейчас доверилась ему совершенно. Еще никогда она не была безоружной перед ним, беззащитной. Все время начеку, постоянно в полной боевой готовности. А тут спит на его груди, и спокойно. Доверила себя и свой сон ему, как пёс доверяет и подставляет свое мягкое, беззащитное брюшко под руку хозяина. Теперь точно, всё на своих местах. И как бы потом жизнь не обернулась, как бы Машка не проявляла свой взрывной характер, он твёрдо будет знать, она ему верит. Вот и сложилась в его голове некая клятва или зарок, называйте как угодно, что ее доверия он не предаст, будет и впредь жить и поступать так, чтобы эта девушка спокойно спала в его руках, чувствовала его крепкое плечо, и опираться на него не боялась.
Жаль, но пришлось ее разбудить. Послышались голоса на тропинке, а Мишка совсем не хотел отдавать чужим вот такой их момент душевный.
– Маш, просыпайся. Сюда идут. – Машка тут же глаза открыла, вцепилась в Мишкину футболку и растеряно хлопала ресницами. – Вставай, побежали ко мне через калитку. Помнишь козью тропу?
– Помню, – пробормотала Маруся.
Мишка поднял ее, обнял и пошли. У калитки Мишаня пропустил Машку вперед, прихлопнул покрепче и запер на задвижку. Вошли в дом, скинули обувь. Машка поежилась, как обычно делают это люди, разбуженные до срока.
– Холодно? Хочешь чаю? – подошел к ней обнять и согреть.
– Нет. Миша, я понимаю, любовь и все такое, но я так спать хочу, что даже двигаться не могу, – обняла, сцепила руки за его спиной и откровенно грелась о крепкое, горячее тело, – Я готова выслушать твой смех, если хочешь. Но я потом отвечу, можно? Я всю ночь не спала из-за тебя.
Мишка, если бы не обнимал Машку, вероятно, расправил плечи горделиво, уж очень приятны были ему слова о нем самом, лишившем покоя эту очаровательную московскую фифочку.
– Я сам из-за тебя не спал. Маш, я уже давно из-за тебя не сплю. Идем, – потянул маленькую за собой в спальню.
Там они благополучно и уснули. Мишка, обнимая Машку, уже проваливаясь в сон, понял, что это реальный треш. Такие страсти кипели, а тут полное понимание и на тебе, сон в летний день.
Мишка проснулся, когда перевалило за полдень. Протянул руку, прекрасно зная, что рядом Заноза должна быть, а ее и не было! Подскочил и зачем-то заглянул за противоположный край постели. Ну, может, подумал, что Машка туда свалилась? Не было ее там. Слегка пуганулся, но услышал приятный звук и догадался, что Маруся в кухне шуршит. Почувствовал запах еды и совсем уже счастливый и спокойный, бухнулся на Машкину подушку. Поулыбался в нее, словно малолеток, но все же встал, умылся и пошел к зазнобе своей непредсказуемой.
На кухне ждал его сюрприз. Обед на столе и замечательно красивая девушка. И даже больше… Машка так на него посмотрела, так счастливо просияла ему глазами, улыбкой, так радостно бросилась обнимать, что понял он – обедать совсем не хочется, а хочется другого. А чтобы Машка не вздумала оказать сопротивления словесного и другого прочего, закинул ее на плечо и понес туда, куда надо было.
Уже дважды звонила Еленка, сообщений пришло море, а Машка все никак не могла войти в разум. Волохов любил так крепко и жарко, что она послала всех к чертям и прекрасно провела время в чарующем беззаконии, творя любовный грех с барином. Наслаждалась каждой секундой, проведенной с ним, а еще его сияющими глазами, волнующим шепотом. Мишка бормотал ей на ухо всякую чушь, и поверьте, возбуждала она ничуть не хуже, чем его прикосновения и поцелуи. В связи с этим обстоятельством, Маруся осмелела и уничтожила Мишку своей страстью неприкрытой, своим откровенным проявлением любви телесной. И если он не скончался от удовольствия, то только из упрямства и надежды на то, что все это будет происходить с ними часто и желательно очень долго.
