Kitabı oku: «Тюрвень», sayfa 4
Оказалось, что претендентов на покупку Тюрвеня не имеется: замок и его окрестности, как известно, пользовались дурной славой (в то же время к имени и житию самого барона люди парадоксально относились с почтением и уважением).
– Это наследственное, – Говорили одни, а я не мог взять в толк, что они имеют ввиду.
– Он стал заложником своих же экспериментов, – Качали головами другие.
– Франсуа Луи был человеком порядочным, но нестерпимая жажда знаний, жажда приключений повели его лодку жизни в иное русло – а после приобретения одной книги в странном кожаном переплёте он и вовсе… – Загадками шептались третьи.
– Это всё кухарка виновата! – Утверждали четвёртые. – Как она появилась в его доме – а это было с полвека назад – так всё и началось! Она постоянно что-то подмешивала ему в пищу, но он не обращал на это никакого внимания, а всей прочей прислуге настрого запретил третировать эту гадину – точно, она околдовала его своими чарами, своими произнесёнными задом наперёд фразами, проигранными в обратном порядке песнопениями. Хвала Всевышнему, что барону хватило ума таки не допустить треклятую до его величественной библиотеки, многие книги которой собирались в течение всей жизни хозяина, а некоторые приобретались ещё его предками.
– Верно! – Соглашались пятые. – Эта женщина свела барона в могилу, настраивая его заниматься в лаборатории, из которой он не появлялся целыми сутками. Де Тюрвень почти не спал, и выглядел прескверно, а эта шарообразная горничная точно приказывала ему – хотя полностью подчинить его своей воле ей так и не удалось. Её шаги напоминали чавканье, её голос соответствовал бульканью, её чёрные, на выкате глаза…
Так мне говорили люди – обычные деревенские люди, несколько невежественные и преисполненные всяческих суеверий. Их домыслы и заявления были абсурдны, но совсем не верить им я не мог, поскольку сам столкнулся с диким ужасом – а про глаза этой чародейки я знал и сам.
Гарсон предложил отписать поместье церкви, но я медлил, всё ещё пребывая в раздумьях и до сих пор находясь под сильным впечатлением.
– Возьми эту адскую книгу, Ллойд, и поезжай в Париж. – Призвал я ОʼБрайена в рабочий кабинет своего деда, протягивая ему «Некрономикон». – Отвези её в Национальную библиотеку Франции.
– Почему я, Джордж? – Задал мне вопрос мой друг, художник и поэт таким тоном, будто я вынес ему смертный приговор.
– Я не могу оставить это чёртово поместье… – Замялся я, разводя руками. – Я должен, просто обязан закончить здесь все свои дела, продать Тюрвень и поскорей покинуть его.
– Хорошо. – Молвил он и вышел, а я, глядя на его удаляющийся силуэт, глядя ему в спину, уже пожалел, что дал ему такое поручение – равно как пожалел и о том, что не обнял его напоследок. Я сказал – напоследок? Я, правда, так сказал? Враки; просто опять какое-то предчувствие: вот, после падения с высоты мой Ллойд отныне ходит с тростью, несколько прихрамывая… Как бы не случилось чего!
Провидение заставило меня зачем-то подняться на чердак; оно же заставило меня с фонарём спуститься в подвал. Как под гипнозом, я пошёл исследовать все башни до единой – что именно я пытался найти, я не знаю и сам.
Порядком устав, я, крайне недовольный как собой, так и тщетностью поисков, направился к себе и посмотрел на большие настенные часы.
Куда запропастился Ллойд?
Вскоре со мной связались из полицейского участка: произошла беда.
Пулей я помчался туда, где мне сообщили, что моего друга кто-то столкнул в кювет, когда он вышел из нанятого им автомобиля и уже направлялся в необходимую ему сторону.
– Как это произошло? – Я ничего не мог понять. – Как это «его столкнули»? Каким образом?
– Ллойд ОʼБрайен вышел из машины раньше положенного, не доезжая до пункта назначения. Возможно, ваш друг решил прогуляться пешком, ибо здесь лесок и сквер.
Я задумался: да, это в духе моего вечного мечтателя; он любитель природы. Слова жандарма похожи на правду.
– Отчего-то он (достаточно неторопливо, полагаю) шёл по краю шоссе и внезапно остановился. Кажется, он почувствовал за собой слежку? Кто-то подошёл к нему сзади, и… А, знаете, именно эта дорога у нас как бы поверх ландшафта – ваш приятель, ваш знакомый скатился в обрыв и в настоящее время находится под пристальным надзором врачей.
– Куда мне идти? В какой больнице его палата? – Выпалил я, всячески переживая за Ллойда.
– Я вам сейчас напишу. Только распишитесь здесь, пожалуйста… И заберите вот это. – Полисмен вытащил из-под стола какой-то свёрток и протянул его мне.
– Что это? – Поморщился я. – Это не моё.
– А мне так не кажется, мсье. – Насупился жандарм.
На всякий случай я надел перчатки, и взял это в руки… В свёртке был «Некрономикон»!
«Да что ж такое, а?», Раздосадовано, с негодованием вскипел я.
– Всё в порядке, мсье? – Брови комиссара поползли вверх.
Я ретировался, не ответив, но прихватив с собой проклятый свёрток. И пока я нёс его, то ощущал такую тяжесть, будто нёс не книгу (пусть и достаточно объёмную), а трёхпудовую гирю.
– Как же тебя угораздило, друг мой? – Со слезами на глазах спросил я, стоя у изголовья больничной койки.
– Прости меня, Джордж… – Виновато произнёс тот через силу, и попытался приподняться, но у него ничего не вышло.
В это время подошёл лечащий врач и просто убил меня наповал, поведав о том, что мой приятель парализован ниже пояса и больше никогда не сможет ходить, поскольку повреждён позвоночник.
Через несколько суток я, согбенный горем, забрал Ллойда на время в Тюрвень, в дальнейшем имея намерение увезти его подальше от всех этих невзгод, так рьяно и беспардонно обрушившихся на нас.
Имение я кое-как продал, а книгу выбросил в Сену. Сейчас, в вагоне поезда, идущего из Лондона в Инвернесс, я жалел лишь о том, что у меня больше не будет возможности блуждать по великой библиотеке моего деда, ведь большинство из книг были попросту бесценны. Некоторые из них я вёз с собой – всё, что поместилось в мой до того скромный, скудный багаж.
Рядом со мной сидел ОʼБрайен – в очках и в инвалидной коляске; отныне он – заика. Улыбка давно сошла с его губ; он совсем раскис и был погружён в безмолвие.
– Отвези меня в Кент, и посели в Кентербери (а лучше в Дувре); именно там я хочу встречать рассветы и закаты. – Неожиданно проговорил он и уронил голову на колени, дабы я не увидел всех его мучений и страданий.
– Нет уж, старина, – Запротестовал я. – В родном городе тебе станет намного легче; и вообще – кто из нас двоих больший оптимист?
Я понимал, что ему тяжело, но не знал, чем помочь и как приободрить; я поглаживал своего друга по его белокурой голове, в то время как он окунулся в спасительный для него сон – надеюсь, ему не снятся кошмары…
В Инвернессе я оборудовал Ллойду помещение для художеств, ибо знал, что долго мастер без творчества не сможет. Я установил мольберт пониже и придвинул его поближе.
– Рисуй, мой друг, и да снизойдёт на тебя всяческое вдохновение! Пусть муза озарит тебя!
Уже стоял март двадцать третьего, и то, что изобразил в своей картине Ллойд, повергло меня в шок и недоумение.
То была пирамида Хеопса, по левую и правую сторону которой стояли Сет и Анубис – два воплощения одного и того же древнеегипетского зла. Но не они, не они напугали меня – а напугать меня трудно: ближе к вершине пирамиды на ней зиждился человеческий глаз – но очень, очень злой – да такой, что мне стало не по себе, ибо пара таких страшных глаз имелась у Жаббоны, служанки барона де Тюрвеня. Самое ужасное, что глаз этот смотрел прямо на меня – и на любого другого, кто посмел бы взглянуть на полотно.
Мне показалось, что этот глаз что-то усиленно ищет – ищет, ищет и никак не может найти. Я же поспешил рассмотреть иные детали художества моего друга, и увидел, что над пирамидой довлеет небо цвета индиго, а за самой пирамидой встаёт кроваво-красное Солнце (или Луна), на диске которого отчётливо проступает перевёрнутая пентаграмма. Если учесть, что Солнце это (или Луна? Или Юггот?) являет собой окружность, то вписанная в эту окружность зловещая пентаграмма – явный перебор мрачных символов, без того господствующих на этой иллюстрации; один этот глаз чего стоит… Глаз, который в несколько ином, искажённом виде много позже использует Толкин в качестве новой жизнеформы одного из своих главных злодеев!
– Как тебе мой рисунок, Джордж? – Поинтересовался Ллойд. – Не правда ли символично?
– Символично чему? – Не понял я.
– Читал ли ты сегодня утреннюю газету?
– Ещё нет; а что там?
– Прочти сам…
Я взял со стола свежий номер «Инвернесс лайф» и пробежался по заголовкам, листая газету.
– Ничего не понимаю…
– А я – даже очень! Ты по-прежнему жалеешь, что не стал членом экспедиции лорда Карнарвона, собирателя древностей? Этот твой тёзка по имени, и твой тёзка по профессии – оба они мертвы, равно как и иные из тринадцати, принявшие участие в осмотре (читай: осквернении) гробницы Тутанхамона. Почитай сам ещё разок…
Я последовал его совету.
– Двое погибли сразу, Джордж; после умерли ещё девять. Ну, как тебе это? Что ты на это скажешь?
Я не ответил прикованному к креслу человеку, окружённого моей заботой.
Тут я заметил на столе какую-то то ли брошюру, то ли… То была «Телема» Кроули.
– Ты где это взял? Выкинь в урну эту дрянь сейчас же!
Я перепугался за своего товарища: а не водился ли он втайне от меня с телемитами – последователями учения о воле? К сожалению, сейчас я не всегда бываю рядом, ибо целыми днями пропадаю в конторе, и ОʼБрайен предоставлен самому себе. Я понял, что друга надо спасать: одно дело – увлекаться мистицизмом для саморазвития, и совсем другое – всерьёз это практиковать!
– Друг мой, почему бы тебе не взять и не навестить Аннабель, Риган и Эмили Роуз? Помнится, тебе всегда было удобно, приятно, уютно и комфортно в их радушном обществе. – Предложил я однажды Ллойду.
– В другой раз, Джордж, – Улыбнулся художник и поэт – давно уже я не видел его столь окрылённым! – Этим вечером я намереваюсь присутствовать на одной литературной встрече; я буду декламировать стихи собственного сочинения. Там будет вся богема; не желаешь ли присоединиться?
– Боюсь, моё общество любой из твоих знакомых сочтёт скучным и нудным, – Отмахнулся я. – К тому же, я не ищу новых знакомств.
К счастью, ОʼБрайен не обиделся, и я с облегчением вздохнул. Я мог бы составить ему компанию, но мне действительно нечего делать на грядущем литературном вечере. Но я с удовольствием прослушал его потуги сейчас, без лишних ушей и глаз; мне выпала честь первому услышать его новые поэтические излияния.
– Отчего тебе не писать прозу? – Предложил я. – Думаю, у тебя получилось бы недурно.
– Видишь ли, мой друг… – Начал Ллойд и запнулся. – Как ты знаешь, я человек творческой натуры, и мне необходимо вдохновение для написания чего-либо. Это корреспонденция в одночасье за определенное количество фунтов стерлингов напишет отличную статью; для них это работа. Я же так не могу, ибо идея может родиться, а может и не родиться в моей голове; для этого нужно определенное время суток, желание и прочее. Но в Тюрвене я вёл дневник в стихотворной форме; можешь почитать на досуге.
– Даже не напоминай! – Стал открещиваться я. – Забудем всё произошедшее, как страшный сон.
– Некоторые сновидения имеют свойство повторяться, – Возразил Ллойд. – Вот всё же мучает меня один вопрос: не показалось ли тебе странным, что слово «Тюрвень» не встречается ни в английском, ни во французском, ни в гэльском шотландском, ни в ирландском, ни в валлийском и ни в каком другом? Такого слова нет; оно словно выдумано.
– Пожалуй, ты прав, – Согласился я. – Но не стоит забивать себе голову этими мыслями.
Между тем близилось лето, и со мной связался Ларри фон Геерт – глава экспедиции, посланной в прошлом году в Стоунхендж – что вполне логично, ибо членом этой экспедиции был и я, а наша команда выполнила поставленные перед ней задачи лишь отчасти.
– К Ларссону собрался? Сэру мистеру Герту? Ларсу-кладоискателю, или как там его… – ОʼБрайен громко высморкался в носовой платок, измученный хроническим ринитом.
– Умоляю, Ллойд: не ревнуй. Я еду не прохлаждаться; еду не на край света, и не навсегда. Это моя работа, дружище; ни в коем случае не думай, что я тебя бросаю.
Когда всё уже было готово, когда наша группа двинулась в путь, экспедиция внезапно и немедленно была свёрнута.
– В чём дело, Ларри? – Спросил я у нашего руководителя.
