Спойлеры, бойтесь,
Этой осенью происходит что-то очень важное и особенное. Происходит Лев Толстой. Что же ты со мной делаешь, что же ты со мной делаешь, что же ты со мной делаешь. Спасибо тебе за всё то, что ты со мной делаешь. Я тебя нашла так же как Пьер нашёл Платона Каратаева.
Смерть. СМЕРТЬ!
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение».
Для сравнения смерть в «Смерти Ивана Ильича»
Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет.
Любовь. ЛЮБОВЬ! Она лишь одна способна победить смерть. Но не любовь к конкретным людям, а ко всем и к никому конкретно при этом.
Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви значило никого не любить, значило не жить этой земной жизнию.
Всё это понял Болконский лишь перед смертью путём тягостных, мучительных поисков и размышлений в течение всей жизни и только близость смерти подтолкнула его к истине и всё это же было заложено само по себе в Платоне Каратаеве, врождённо. Почему так? Ответ очевиден: потому что Платон это «они», как называл их Пьер, то есть простой народ, а Болконский - обременённый привилегиями праздный князь. Потому что, по Толстому, правильная жизнь в том, чтобы каждый своими усилиями обеспечивал жизнь своего тела и помогать по возможности другим, то есть те, кто пашут, тем и философствовать не надо – у них всё есть, потому что они на верном пути, они знают, но не знают о том, что они знают; а те, кто живут за счёт других, тем в качестве наказания - муки поиска смысла жизни. Пьер нашёл Платона Каратаева тоже после того как почувствовал на себе дыхание смерти. Каждому из нас нужен свой Платон Каратаев для счастья, для гармонии. Да что там, для того, чтобы не поддаваться страху смерти. Говорю очевидные вещи, да? Писать отзыв на "Войну и мир" вообще как-то... сложно. Основная задача этой глыбы - борьба со страхом смерти. Мне тут внушили, что Толстой боялся смерти. Ну ок, я почти верю. Болконский и Каратаев так хорошо умерли, мне понравилось. Мой коллега читал со мной одновременно Войну и мир и очень расстроился смерти Болконского. Чего-то Толстой никого не убеждает.
Я ошибалась, когда считала, что Толстой был совсем другим человеком до духовного переворота (глупости это), разница в том, что к старости он понял, что за художественными красотами читатели ни черта не видят мысли и упрощал свои произведения, упрощал, упрощал… Мысль становилась всё яснее и начинала выпрыгивать из текста а то и прямым текстом писалось, как надо и как не надо.
Но огромный роман от моего любимого дедушки – это четыре недели кайфа от диалога с самым мудрым человеком, это лавины эмоций, это улыбки в пустоту, это толчки для размышлений, это повод любить, это счастье от нахождения своего и радость от узнавания старого доброго Льва Николаевича, это блаженство от того, что конец ещё не близок. Это довольно мучительная раскачка и сомнения в собственных силах до конца первого тома, это захлопнувшаяся ловушка после неба Болконского (теперь ты от меня не уйдёшь, сказал мне Толстой), это открытие тем временем своего неба, совсем нового и другого (и холодные слёзы заливались в уши и звёзды своей бесконечной далёкостью позволяли физически ощущать наличие души и не конечность в теле - ведь как иначе можно быть одновременно и здесь и там, а). Это недоумение по поводу чрезмерно растянувшейся беременности жены Болконского (больше года, как мне показалось), это мысли о том, что ещё пару томов и я выучу французский язык, это восторженное узнавание «скучных» сцен, которые месяцами мусолились в школе, это бесконечно и всеобъемлюще как и эти звёзды, которые смотрели на меня тогда, сразу после того как Болконский смотрел на свое небо.
Любовь, которая уничтожает смерть и необратимое дао каждого человека в частности и истории в общем, вот что такое Война и мир. Вся жизнь, вот что это такое. И зачем это читать в школе, ох, зачем. Хорошо, что у меня это был первый раз.
"Война и мир" как глубокое звёздное небо, в которое я провалилась ясной ноябрьской ночью. Это чувство не оставляет с тех самых пор,эта наполненность в душе ли, в сердце ли, которое переполняет и выходит из меня посредством чрезмерной слезливости. Слёзы рвутся наружу и сердце стучит и что-то там глубоко происходит и какое-то умиление не покидает и как будто теперь я что-то знаю и достаточно лечь на спину на кухне, закрыть глаза и увидеть сквозь потолок эти звёзды и сразу хочется плакать слезами счастья, а потом вновь открыть родную такую книгу, бесконечную по своей глубине и объёму, открыть, прочесть пару страниц, закрыть глаза и вновь умилиться всему происходящему здесь, там, внутри, снаружи, всему.
«Полное собрание сочинений. Том 9–12. Война и мир» kitabının incelemeleri, sayfa 2