Kitabı oku: «Продавец пороха», sayfa 17

2

– Издай хоть какой-нибудь звук! – рыча, требовал он, и стискивал хватку на её бедрах, впиваясь в кожу пальцами. – Стони! Кричи! Кричи, я сказал!

Арина его не слышала. Ни боль от его хватки, ни предательские чувства в теле, которое отвечало на похоть инстинктом, не могли вытащить девушку из мирка в её голове.

На узкой, сухой от солнца улочке, домики обменивались бликами и отражениями друг друга в цветных оконных стеклах. Небо падало синевой на крыши Мадрида. Фонари стояли несуразные, будто кузнец ковал их изрядно подвыпивши. Солнечные лучи, огибая столбы, кидали на каменную плитку их кривые танцующие тени. Мадридцы, проживавшие в подобной жаре с рождения всё же толковали на каждом углу о прохладительных ваннах. Где-то неподалеку, за сплошной чередой жёлтых фасадов, резвились дети, криками и смехом оживляя самый чопорный кусочек солнечного города.

Арина стояла на примыкающей к зданию театра площади с высокими ступенями, стоптанными миллионами ног за столетия. Стояла, прокручивая в голове текст испанской песенки про глупого лягушонка с игрой похожих словечек. Стояла одна. Рядом не было никого. Никто не касался, не унижал и не калечил душу.

Илья толкнулся в неё ещё пару раз, издав скрипящий стон, и выпустил из своей хватки, отшвырнув от себя как наказание.

– Сучка! – пропыхтел он. – Могла бы и подыграть! – смешливо добавил мужчина, звеня пряжкой ремня на джинсах. Отдышавшись, он отшагнул в дальний тёмный угол, и какое-то время дотошно приводил себя в порядок, будто там было достаточно светло, и имелось зеркало во весь рост.

Арина, лёжа щекой на холодном полу, свела вместе ноги, которые тут же приклеились друг к другу от влаги. Она не видела, но слышала шорох его пальцев по черному матовому пластику. Еле слышный скрип корпуса пистолета о руку добирался до ушей и тут же заставлял кожу защищаться мурашками. Глубоко внутри, развалившись, сидела уверенность, что убивать её Илья не собирается. Именно поэтому страх призван не был.

– Всё будет не так легко, как ты, наверно, уже догадалась.

– Подставить тебе бок, чтобы не промазал в темноте? – она натянула выше на плечи плед, цвет которого не могла разобрать в тусклом свете.

Мужчина посмеялся, весело, прерываясь на короткий вдох. Его лицо казалось дружелюбным, отсутствовало безумие во взгляде, и ни одна морщинка не выдавала сумасшествия.

– Я, конечно, не такой хороший стрелок, как ты или как Лёшка, но уж с метра попаду тебе в ногу.

Арина потеряла из лёгких воздух, вдохнула снова, но он просочился обратно наружу сквозь сухое горло.

– Так вот какой план? – заговорила она, чтобы молчание не выдало страха. – Лишишь меня возможности бежать?

– Ты ведь не думала, что я оставлю при тебе все преимущества? – Илья присел на корточки возле её ног. – Если вдруг прогрызешь бетонные стены, то придётся ползти.

Арина уже не могла контролировать своё тело. Мозг, понимая, что боль неизбежна, заставлял девушку сжиматься до дрожи, хватать воздух и отводить взгляд от обидчика.

– Спасибо, что не умоляешь не стрелять. – Илья звучно щёлкнул предохранителем и приставил пистолет к лодыжке.

Сперва её губы дрогнули, в попытке всё же просить его передумать, но Арина стиснула зубы и закрыла глаза.

– Глубоко вдохни и задержи дыхание. – Приказал он, голосом больше подходящим для просьбы.

Боль прожгла щиколотку, взвилась вверх, пронзив всё тело, и пожаром вернулась вниз. Девушка, сквозь обжигающий импульс чувствовала, как кровь охлаждается, скатываясь струйкой по коже, но лишь пару секунд, пока мозг не отключил нервы, заставляя ногу онеметь. Она приказала себе не кричать и искренне думала, что справится, но голос всё же рвался наружу вместе с резким выдохом.

– Повернись, детка. Ты так красиво стонешь, что я снова тебя хочу. – Илья откинул пистолет в дальний угол, туда, где он и лежал ранее. Затем отстегнул ногу Арины от стены и перевернул девушку на живот, заботливо расправив под ней ткань. Уперевшись щекой в мягкий кашемировый плед, Арина вдохнула запах и узнала аромат собственной квартиры и тёмно-синее полотно, которым укрывала постель. Отвернувшись к стене, она продолжила прогулку по солнечному городу.

Пласа-Майор, площадь, которую так полюбили туристы, залилась людьми и лучами раскалённого летнего солнца. В замену желанному дождю, город обливался людским потом. Но на его запах вовсе никто не жаловался, – привкус автомобильных выхлопов, жареных камней и пыли смешался в носу, раздражая куда больше. Никто никого не судил за мокрые пятна на одежде, а за солёные спасительные капли на коже и подавно. Раскрасневшиеся лица, от испарины блестя на беспощадном солнце, приняли измождённые недоброжелательные выражения, с редкими исключениями. Арина восхищалась немногочисленными фанатиками, которые улыбались, невзирая на пекло, поскольку сама была одной из них.

– Que linda! Ricura! ³– прокричал ей старичок с кованого балкончика, довольно сморщив физиономию от своего слегка вульгарного комплимента. Арина улыбнулась ему, почтительно кивнув, отчего старик засиял ещё ярче.

Замедлив движения, Илья наклонился вперёд, приблизил лицо к её волосам, вдохнул аромат и провёл губами по плечу. Девушка, чувствуя жар его сбитого дыхания на коже, нырнула в следующий переулок своей прогулки.

– Una mordidita, una mordidita!⁴ – задорно звучал голос Рики Мартина из распахнутого окна. – Один укусик твоего ротика! – певец продолжал петь нелепицу на испанском. Дети возле музыкального дома несуразно скакали по ступеням, кривляясь в ритме зажигательной мелодии. Арина, проходя мимо, не смогла удержаться и с улыбкой стала пританцовывать, пока песня полностью не угасла в городском шуме.

Илья нырнул руками под её тело, обхватил ладонями грудь и вжался так, что девушке сделалось тяжело дышать.

Зелёные попугаи-монахи на широкой улице истошно вопили на голубей, ловко отбирая у серых бедолаг крошки. Арина пару минут наблюдала за бесплатным зоопарком прямо посреди центрального проспекта, за это время скормила наглецам половину булки от своего обеда, а затем двинулась дальше. Миновав белоснежное здание королевского дворца, Арина укрылась от солнца на тенистых дорожках старинного парка Campo del Moro, а после неспешно вышла к поляне и затерялась в разноязычной толпе.

Вся мерзость чувствовалась между ног, стекала по бёдрам и пропитывала мрачно-синее покрывало. Лодыжка пульсировала жаром, отправляя по телу импульсы ноющей боли.

– Мне всё равно понравилось, хоть ты и ведёшь себя как труп. – Шепнул Илья и скатился на бок. Он лежал так пару минут, пока не восстановилось его дыхание.

– Что дальше? – вынырнула из своего мирка Арина с тихим вопросом.

– Ты останешься здесь, а я пойду. – Илья поднялся на ноги, и снова стал кропотливо заправлять рубашку за пояс.

Арину вдруг ударила вовсе не паника, а обида. Ударила, со звоном хлестнув по щеке. Девушке захотелось сказать что-то едкое, то, что будет преследовать Илью в мыслях. Она набрала полную грудь воздуха и выдохнула тихие слова:

– Я бы на твоём месте больше не дышала. Теперь одного твоего вздоха хватит, чтобы Лёша тебя нашёл.

– А я и не собираюсь прятаться. Я пойду к нему. Пускай убьет меня и живёт с этим. Моя смерть будет стоить того, чтобы увидеть лицо брата, когда я расскажу, что оставил тебя умирать, как его. Уверен, Лёшка прекрасно помнит это чувство. Хочу посмотреть, как отчаянно он будет прятать в глазах панику, когда поймет, что бессилен. Когда осознает, что не сможет тебе помочь.

– Он не убьет тебя, пока не узнает где я.

– Ты насмотрелась фильмов, детка. Такие речи в жизни не пугают людей.

– Не пугают, но каждый раз перед сном ты будешь помнить мои слова.

– И буду этим наслаждаться. – Не сводя взгляда с лица девушки, Илья ногой нащупал что-то в углу и пнул вперёд. По полу покатилась бутылка воды. – Смерть от жажды наступает слишком быстро и скучно, так что это для тебя. Будь экономна. – Мужчина развернулся и отправился к двери.

– Илья. – Позвала Арина и он обернулся. – Что с Никитой?

– Я не скажу. Узнаешь, что с ним стало, только если выживешь.

– Ты ещё можешь передумать. Это не веселье, это попытка казаться сильным.

– Наверно, ты права. – Тихо согласился мужчина. – Но попробуй сама оставаться сильной, будучи слабой. И мы поделимся ощущениями, если оба останемся живы.

Илья убрался за железную дверь каменной коробки, пугающе долго звеня снаружи замками. Арина сразу же попробовала подняться. Как только она перенесла каплю веса на раненную ногу, тело пронзила такая боль, что бетонная комната показалась освещённой солнцем. Стены, сложенные из серых блоков, проявились и посветлели перед глазами. Плед на полу загорелся ярко-голубым. Тонкая полоска уличного света, бьющая из щёлки между стеной и потолком, и вовсе ослепила.

3

Спустя сутки она увалилась на плед и заплакала, так и не найдя за это время возможности выбраться. Выхода из бетонной клетки не было. Крики прорывались сквозь стены и улетали в пустоту без ответа. Дверь не поддавалась мольбам узницы изнутри. Девушка видела очертания пистолета в тёмном углу, и подползти к нему боялась. Боялась, того, что потеряет себя на секунду и, не желая бороться, нажмёт на курок.

Только спустя ещё одни сутки страха, давящего чувства беспомощности и отчаяния, она дотянулась до оружия. С мыслями, что пуля способна сорвать дверь с петель, девушка достала магазин из пистолета и обнаружила, что он пуст. Илья не оставил возможности застрелиться, решив, что это является простым выходом.

Ночь четвёртая, выдалась особенно холодной. Тело билось от дрожи так, что кости ударялись о бетонный пол, оставляя синяки на коже. Под утро холод пробирал каждую клеточку настолько невыносимо, что девушка ругалась на бутылку с водой, за то, что та была пластиковой. Будь она стеклянной, Арина бы перерезала себе горло, только бы не терпеть больше дрожь в околевшем теле. Казалось, это не закончится, но день спас теплом. Пальцы на руках и ногах оттаяли лишь к вечеру. К разуму снова вернулась крупица силы, но боль в голову поступила невыносимая и разогнала все светлые мысли.

В ночь пятую, а может шестую, в темную стену перед глазами будто врезался луч проектора. Фильм показывали отвратительный, эти воспоминания обжигали глаза, хоть тот самый день и принес каплю успокоения на душу.

Зал суда. Рыжие стены, пара рядов скрипучих скамеек, трое преступников за серой облезшей решеткой. Судья, зачитывая тысячный приговор в своей жизни, уже не старалась быть понятной и отчётливо проговаривать слова. Всё же, количество лет, отведенных мудакам в казенном доме, назвала внятно. Арина повернулась к клетке и прожигала ублюдков взглядом, пока её не попросили удалиться. На лице одного из них на всю жизнь оставалась метка. Жаль, не многие узнают, что страшный шрам оставила на память о себе шестнадцатилетняя девочка. Света вонзилась в его щеку так сильно, что пальцы, разорвав кожу, впились в мышцы. Будучи худенькой и слабой, имея аккуратные короткостриженные ноготочки, она так вцепилась в своего насильника, что до конца дней он будет помнить, как обошёлся с беззащитным ребенком. Света боролась, хоть и не имела шанса выйти победителем из той битвы. Став жертвой, она жертвой себя не считала.

4

– Если ты попала в безысходную ситуацию, – наставлял как-то зимним снежным вечером отец, сидя в кухне, согретой от жара духовки. Воздух успокаивал ароматом корицы и сливочного масла от маминой выпечки. – Разум всегда должен быть занят постыдными неловкими воспоминаниями, словами детской глупой считалочки или текстом надоедливой песни, прослушанной сотню раз. Чем угодно, лишь бы не пускать в голову упаднические мысли. Если решения проблемы в голове не нашлось, никогда не смей думать, что это конец. Мир настолько удивительная и невообразимая штука, что конца просто не существует. Особенно, если не падать духом.

– Ну, что ты такое говоришь ребенку? – возмущалась мама, посыпая испечённые булки сахарной пудрой. – Будто к войне её готовишь!

– Даже в мирное время человек ведёт войну. Просто противник не всегда осязаем. Порой заклятым врагом могут стать обстоятельства, чувства, и очень часто – ты сам.

Лишь пару раз Арина видела, как отец плачет. Чопорный строгий мужчина, не улыбающийся на фотографиях, командующий сотнями людей, человек, который не позволяет эмоциям распоряжаться разумом, плакал на её памяти дважды. В первый раз это случилось ранней весной. Ночью, в темной комнате. Ей было восемь. Мама лежала в больнице, Арину к ней не пускали. Девочке объяснили, что в таком отделении, где лежат только женщины, очень строго с правилами и посторонних быть не должно. Всю ночь она боялась проспать школу, ведь день намечался важный – концерт, спустя пару месяцев репетиций. После очередного сна, в котором она потерпела провал на сцене, Арина сползла с постели и отправилась в кухню за стаканом воды. Проходя мимо родительской спальни, она и услышала всхлипы, которые отец старался глотать, удерживать в себе, но бесконечно ими давился и жалостливо мычал. До этого дня девочка знала только каменного, непробиваемого папу, мужчину в солидных погонах. Только спустя 6 лет она узнала, что в ту ночь мама потеряла третьего малыша за пару лет.

В следующий раз Арина с отцом плакали уже вместе. В тихой, по-зимнему посеревшей квартире, опустевшей от маминого тёплого аромата в этот раз уже навсегда. Всхлипы вырывающейся из его души горечи больше походили на вой раненного животного. Девушка вдруг представила, как отец заплачет в третий раз, оставшись совсем один в огромном мире. Так же тёмной ночью, теперь – в пору жаркого лета, только если её тело не пролежит в этой клетке до осени.

Проведя над этими мыслями несколько дней, счёт которым она потеряла, потому, как ночей насчитала гораздо больше, Арина стала искать крупицы силы в теле.

Руки, казалось, слушались, но ощущались неподъёмно тяжёлыми. Да и что она могла ими сделать? Карабкаться к потолку? Ломиться в стальную дверь, уже сбитыми об неё плечами? Или сточить пальцы о бетон, ковыряя нору в стене?

Нога распухла и втянула в себя всю жидкость из организма. Боль пульсировала бесконечно, сводя с ума и заставляя зубами кусать кожу на щеках и губах до железного привкуса крови.

Сквозь толщи стен не проникал звук с улицы. Арина не слышала ни пенья птиц, ни грохота пролетающих самолётов, ни шороха проезжающих машин, только едва шепчущий шелест. Девушка не могла разобрать его источник. Может река, восхищаясь свободой, шумела неподалёку, а может загустевшая кровь со скрипом ползла по венам.

Улочки Мадрида наскучили, опустели, потеряли шарм и привлекательность. Арину не держали в мирке уже ни смешные фонари, ни василькового цвета небо, падающее на головы, ни южные лица, утомленные солнцем, но от того не менее приветливые.

Голод пришел ещё в первые сутки, но урчание и тянущее чувство в животе терялось от жгучей боли в ноге. Только к этому бессчетному дню она поняла, что такое настоящий голод. Это была уже не тошнота, а чувство более отвратное и нудное, которое ощущалась так, словно девушку зажало в огромные тиски. Каждый выдох будил боль, каждый вдох сжимал органы до скрипа.

Оказавшись без защиты век, глаза, в секунду высыхая, горели. Слёзы не текли вовсе. «Убивает всё же жажда – Илья просчитался» – подумала девушка. Если голод причинял боль, она росла и давала знать о себе, то обезвоживание же подступало незаметно, тело словно испарялось по ничтожным невидимым крохам. Голова от этого ломилась мучительнее с каждым часом.

Арина не ощущала себя собой, не чувствовала себя хозяйкой своего тела. Разум всё ещё держался за измождённую оболочку, но власть над ней неумолимо терял.

Проснувшись следующим утром, девушка по-настоящему испугалась. Шея не повернулась по её приказу. Боль стала угасать, но это не приносило облегчения. Больше всего Арина боялась перестать чувствовать, ведь так она представляла приближение конца.

– Папа, а что если конец есть, пап? Что если мир не безграничен?

К одиннадцатой по её неточным подсчётам ночи, Арина провалилась в сон так резко, будто потеряла сознание. Крохотный кусочек неба в бреши был чёрным, и оставался таким же, когда она проснулась. Девушка не понимала, сколько она проспала, сутки или пару часов, но глаза её вновь слипались, несмотря на болезненный вакуум в теле.

– Мама, приснись мне, пожалуйста. – Попросила она вслух. – Приснись, позови и тогда я без страха приду к тебе, мам.

Мама мелькнула во сне лишь на секунду, в череде лиц она улыбнулась, но не позвала.

Спустя неизмеримый отрезок времени зашумел ветер, ударяясь о каменные стены, а вскоре хлынул дождь. Казалось, вода совсем рядом, её так много, что она бесцельно льётся с неба. Но Арина уже не могла собрать силы, чтобы подняться к бреши, припасть к ней губами и поймать хоть пару капель летнего дождя. Вместе с шепотом недосягаемой воды к ушам подлетали мысли о том, как странно она умирает.

– Многие погибли так же? – спрашивала себя девушка и, спустя череду слезливых мыслей отвечала: – Люди знавали смерти в тысячу раз страшнее.

Когда комната окрасилась теплым светом сквозь брешь между потолком и стеной, Арина в последний раз представила, как Лёша в своей любимой белой рубашке вламывается в бункер, и выносит её обессиленную на свободу, на свет, к жизни. С этой секунды девушка запретила себе мечтать, согласившись с тем, что чудо в её истории уже случилось, когда она нашла Лёшу под горой труб, с последней крупицей жизни в груди. Не каждой сказке дозволено столько чудес, что уж говорить о реальности.

Арина поднесла к лицу руку, которая всё норовила ослушаться и упасть на пол, взглянула на пальцы. Глаза, сфокусировавшись, впервые за долгое время, засаднили и заныли от напряжения. Сморгнув боль, девушка посмотрела на свои ноготки и вспомнила черноту на руках Лёши в то утро. Мужчина не надеялся тогда на чудо, знал, что спасение только в нём самом, и в последней ясности сознания цеплялся за землю. Арина теперь тоже это знала. Только вот ползти было некуда.

5

В ту ночь ей приснилась Камилла. Девочка слёзно просила Арину не уезжать, побыть с ней, остаться ещё и научить ровно очерчивать контур смуглых губ дешёвой помадой, украденной у кого-то из преподавателей. Камилла улыбалась и звала в общую комнату, а когда Арина отступала назад, к мрачному скрипучему коридору, девочка хмурилась и указывала вперёд.

– Идём в зал? – писклявым детским голоском упрашивала чернобровая красавица. – Арина, не уезжай, пожалуйста! – улыбалась она, сжимая костлявые плечики.

– Прости, солнышко, я не могу остаться. Не могу.

– Прошу тебя, Арина! Давай поднимемся в зал и споём твою любимую песню! Испанскую, помнишь? Ты ведь помнишь слова?

Арина распахнула глаза, оставшись в той же темноте, и глубоко вдохнула, будто именно этот вдох мог оказаться последним. Петь. Она могла петь. Голос был её единственным оружием сейчас. Только он ещё оставался силён во всем теле. Арина бы в час сорвала его криками о помощи, а петь она могла гораздо дольше. Девушка нащупала во мраке бутылку, на дне которой ещё оставался последний глоток. Выпила, терпеливо прождав, пока последние капли докатятся до горлышка. Затем включила у себя в голове музыку – лирическую, но проворную мелодию Пабло Лопеса, исполненную чувственными клавишами. Набрала воздуха и громко, но, не крича, запела слова:

El mundo a roto

El mundo estalla

Y puede parecer que yo estoy loco

Tan solo quiero que te quedes en mi cama…

Снова и снова, спустя каждые три минуты, протянув финальное слово, она делала глубокий вдох и начинала заново:

Мир разбит

Мир взрывается

И может показаться, что я сумасшедшая,

Но я всего лишь хочу, чтобы ты остался в моей постели…

Арина пропела песню, стараясь не фальшивить настолько, насколько была награждена природой. Затем исполнила вольную версию голосом бывалого моряка. Засипела её в стиле джаза, провыла как вожак волчьей стаи, протянула, подражая манерной оперной диве, снова исполнила так, будто собрала ажиотаж в концертном зале, чувственно и артистично, хоть и не могла прямо держать спину и вырисовывать ноты плавными движениями рук.

Кислород с песнями тратился быстрее и не успевал восполняться через крохотную брешь, но девушка не останавливалась. Иногда прерывалась посреди строки, чтобы втянуть воздуха. Глотка пересыхала, ведь слюна уже стала роскошью в обезвоженном организме, слизистая слипалась, не пуская воздух в лёгкие. Арине приходилось лезть в рот ледяными непослушными пальцами и разлеплять сухое горло. Но она вновь и вновь повторяла слова, чувствуя, как по венам с густой кровью крадётся смерть.

И если завтра останется лишь последний ангел

И если завтра мы будем всего лишь воздухом

И если завтра нас найдут сплетёнными вместе

Пусть так и оставят отдыхать от этого мира…