Kitabı oku: «Обратимость», sayfa 24
Вокруг все давно умерло. Ответом на мои стенания по-прежнему оставалась глухая тишина. Она единственная жива здесь и теперь от души издевается надо мной, скрывая за своей непроницаемой толщью что-то важное.
Я сидела так, неизвестно сколько времени, тем не менее поняв, что легче от этого не станет, немного успокоившись, нашла в себе силы подняться и побрела в кабинет.
Там я внимательно изучала предметы, однако бесцельно. Просто мне хотелось впитать в себя как можно большую часть того, что когда-то принадлежало Керрану, чего он касался.
Я заглядывала в шкафчики, находя там всякую редкую мелочевку, но тем не менее драгоценную для меня. Потом уселась в его кресло. Оно сейчас сильно пахло сыростью и скрипело, готовое, наверное, в любой момент развалиться под моей тяжестью. Потом медленно принялась открывать один ящичек стола за другим, бросая в их глубину блеклые полуслепые взгляды, однако стараясь придать вес каждому своем жесту. В одном ящике лежали бумаги, на удивление новые, словно не имевшие никакого отношения к особняку. Я взяла их и узнала в синих строчках почерк Баррона. Пока я перелистывала кипу, из нее вывалился и упорхнул на пол маленький листик, что не ускользнуло от моего взгляда. Заинтересовавшись, я потянулась за ним, сосредоточенно сдвинув брови, и подняла его. В руках у меня оказалась маленькая фотография. Я повернула ее изображением к себе и обомлела. Моя фотография на анкету. Помнится, когда я приходила к Керранам в первый раз, то с непривычки и не зная, чего ожидать, взяла с собой все возможные документы. А когда потом, уже позже, вновь обратилась к анкете, то фотографии на ней не оказалось, следовательно, она потерялась. Видимо, она отклеилась и валялась где-то в особняке, Керран же нашел ее и хранил в своем письменном столе. Трепет поднялся в моей душе. Почему же он не отдал ее мне? К тому же она лежала в верхнем ящике стола, куда он часто лазил за чем-нибудь. Неужели она была дорога ему?
Сердце тоже затрепетало, готовое вот-вот выпорхнуть из груди. Новая волна боли накатила на меня. Постоянные сомнения и колебания относительно его чувств ко мне сейчас готовы были развеяться. Как хотелось верить в то, о чем я думала сейчас.
Помедитировав еще некоторое время над фотографией, я убрала ее в стол вместе с бумагами, испустив тягостный вздох при этом. Пусть теперь уж она остается там, к тому же она больше мне не принадлежала.
Развернув кресло к окну, я развалилась в нем и, погрузившись в мечты, смотрела через открытые ставни на кроны деревьев. Вскоре на парк опустились сумерки, поднялся холодный ночной ветер, из-за чего я встрепенулась, так как уже сильно замерзла, и принялась закрывать окно.
Поеживаясь от холода, я побрела в спальню, намереваясь переночевать в особняке. Навалившаяся откуда ни возьмись вялость позволяла думать только о кровати в нескольких минутах ходьбы.
В спальне оказалось не теплее, чем в кабинете. Пришлось лечь в постель в одежде и закутаться в одеяло, чтобы не замерзнуть. Наверное, целый час я никак не могла согреться. Меня то знобило, то вдруг бросало в жар. В подсознании клокотала тревога, страх, что это могли быть симптомы простуды, и, как назло, до дома еще нужно было доехать. Я старалась отогнать от себя эти навязчивые мысли и уснуть, чтобы к утру как следует выспаться.
Не знаю, сморил ли меня сон или это был бред, но мне казалось, что я не спала всю ночь. Не просто-таки казалось, но как будто бы я открывала глаза, видя расплывчатое пламя свечей в комнате, чувствуя чье-то присутствие, но не рядом со мной, а в доме, как будто дом ожил и ходил ходуном вокруг меня. В груди билась тревога и страх, какая-то часть меня усердно старалась проснуться, вскочить с постели, другая же, словно под гипнозом, держала тело в оцепенении. Дрожащее пламя свечей колыхалось, как расплывчатое приведение, а весь потолок заняло густое черное марево, словно варившееся в огромном котле. Поймав взглядом дверь или то, что я знала было дверью, мне казалось, что она открыта и в коридоре кто-то постоянно быстро передвигается. В голове звучали голоса. То один, то несколько, то взволнованные, то спокойные. Но я не могла разобрать ни одного слова. Все выглядело смазано и туманно, почти чутьем улавливала предметы и происходящее вокруг. Мокрая от пота одежда прилипла к телу. Простыни тоже ощущались неприятно влажно и все время прохладно. Дьявольский хоровод окружавших меня образов сводил с ума, а проснуться все никак не получалось. Поистине, все плясало и сверкало перед глазами в первородном хаосе!
Однако я даже не заметила, когда все-таки крепко уснула, так как открыв глаза утром, убедилась, что спала. Тем не менее тяжесть в теле и голове осталась. Простыни сбились и помялись, а одежда до сих пор оставалась влажной. Еле разлепив глаза, я, хлопая ими, долго смотрела в потолок, приходя в себя. Замешательству моему не было предела. Что же это все-таки со мной произошло? Сон, или действительно я что-то пропустила из-за неспособности пробудиться ночью? В голове нервно колотился пульс, когда я напрягала всю свою “систему соображения”. Удивительно, но в памяти осталось все, вплоть до мельчайших деталей, хотя и также размыто. Перебирая детали по порядку, усердно и придирчиво, мне хотелось зацепиться хоть за что-то, чтобы можно было с большей долей вероятности назвать события прошлой ночи не сном, а действительностью, имевшей место. Все это случилось так неожиданно и выглядело так жутко, так незабываемо и реально по ощущениям, что я никак не могла опомниться.
От болезни, если она и имела место, не осталось и следа. Все съели впечатления. Когда я соизволила, наконец, подняться, со мною осталась только слабость и головная боль.
В спальне ничего не поменялось. Потрогав фитили свечей, я засомневалась, не понимая, теплые они или холодные. В конце концов оставив это безнадежное занятие, я вышла в коридор, прошла по комнатам, где тоже ничего не поменялось. Все равно, сон произвел на меня такое впечатление, что целый день я ходила сама не своя, пытаясь понять, произошло ли что-то ночью или это помутился рассудок.
Весь следующий день лил дождь, я очень удачно осталась дома. На улице не появилось ни души, что я могла сказать с уверенностью, так как полдня проглядела в окно, выпивая уже, наверное, пятую кружку чая. Хмурость погоды нагоняла сонливость. Ужасное состояние. Занимать себя чем-либо, кроме как пассивным сидением за столом, не хотелось. Я медитативно созерцала серебристые линии дождя, беспрерывно дрожащие лужицы, смутные очертания соседних домов, погруженных в туман, как в перину. Где-то на горизонте за коричневым массивом голых ветвей клубились серые, дышащие водой, как слезами, облака. Они варились в огромном котле небосвода, перемешиваясь, раздуваясь или, наоборот, исчезая. Их меланхоличность нагоняла на меня еще большую тоску.
Воспоминания мои ходили по кругу, начиная с того момента, как я попала в дом к Керранам, до сего дня. Я все продолжала копаться, выискивать, рассуждать и надеяться.
Вечером дождь прекратился, но стемнело так рано, что вечер как-то прошел мимо, и сразу же наступила ночь. Хотя, может, я и не заметила его.
Меня встретила прохладная постель. Поеживаясь и стараясь улечься поудобней, мне хотелось уснуть побыстрее, чтобы поскорее проснуться и начать другой день раздумий, может быть, более удачный. В ночной тишине слышалось тиканье часов, а за окном завывание ветра. Прислушиваясь то к одному, то к другому и слепо созерцая темноту, я лежала некоторое время, не думая ни о чем. Потом вдруг в моей голове всплыл разговор с Петрой.
Увы, мне не были известны все девушки клана и сделать выводы относительно них не представлялось теперь возможным. Что касается Петры, сногсшибательной красавицы и прирожденной королевы, несмотря на такие эпитеты, меня всю скручивало при мысли о том, что она бы могла стать спутницей Керрана. Он, наверное, и сам видел эту огромную разницу между ними. Чего он, интересно, вообще искал? Неужели он имел настолько избирательные вкусы, что во всем вампирском обществе не нашлось достойной его девушки? Или он действительно ненавидел вампиров настолько, что представительницы женского пола, какими бы красотками они не являлись, но будучи вампиршами, тут же вызывали в нем отвращение?
Наследник. В мозгу не поворачивалась мысль об этой обязанности Керрана. Эти вопросы вообще имели щепетильную природу. Наши взаимоотношения выстраивались только в рамках не выходящих за доверительную дружбу. Керран “воспитал” меня так, что смущение овладевало мною, даже когда я просто думала о моих чувствах к нему. Самые сокровенные мечты оставались погребенными в дальних уголках души, и лишь иногда я украдкой позволяла им подняться к сердцу, при этом боясь, что не имею права на них. Не имею права постольку, поскольку Керран сам выбрав такой путь развития, закрыл все доступы к большему, чем просто дружба. Он не хотел ничего и четко знал это, так зачем же навязываться? Он отлично контролировал себя, в то время как я, слабое безвольное создание, млела перед ним и часто забывалась. Поистине, он умел оставить сомнения в моей душе. Таким образом, я то уверялась в его расположении ко мне, то сомневалась, но первое все же превалировало, может быть, просто потому, что произошли вещи, которые нельзя объяснить словами, и просто потому, что мне так хотелось.
Я решила вновь поехать в особняк утром. Этот дом – все, что у меня осталось от Керранов. Мне хотелось раствориться в нем, настолько ценным он стал.
Из-за дождя утром образовался густой туман, плотной поволокой стоявший уже через, наверное, двести метров. Звенящий холодный воздух резал легкие, привыкшие к теплому стоячему воздуху дома.
Меня встретили ворота, огромные и сонные, как голые ветви, прутья сплетались узорами между собой. За ними одиноко высились великаны-деревья, почти потерявшие листву. Сад умер, все кругом вымерло, будто исчезло или уснуло… Даже не знаю, какое описание точнее, наверное, все вместе.
Я шла пешком по хрустящему гравию, вслушиваясь в каждый звук вокруг. Теперь, когда я вдруг потеряла все, даже опасности, что грозили мне всегда, каждая мелочь обрела значение. Твари все исчезли, это точно. Их можно было уже не бояться. Вот из тумана выросло угрюмое здание особняка. Он глядел на меня темными окнами-глазницами, которые вызывали и грусть, и страх. Особняк быстро забирал вьюнок, словно наверстывая упущенное за долгие годы. Порог почти развалился.
Как хотелось вернуть его назад, вернуть в то состояние, когда в нем жили Керраны. Даже уют, хоть и созданный вампирами, все равно ощущался гораздо приятней и желанней, чем эта ужасная безысходная заброшенность. Эта смерть. А то, что называл смертью Керран, здесь он явно переборщил. Хуже этого дома не могло быть ничего. Знал ли он, что так бывает? Бывает так, когда исчезает все, что дорого. Когда все, к чему ты привык, вдруг уходит вникуда, растворяется в воздухе, словно его и не существовало.
Окна в некоторых комнатах оказались теперь выбиты. Наверное, постарались бродяги или местные хулиганы. Все остальное осталось как прежде, учитывая еще большую обветшалость.
Жаль я не обладала способностями медиума, чтобы, находясь в месте происшествия, закрыть глаза и иметь возможность открыть картину происходящего для своего сознания. Закрывая глаза, я видела и чувствовала лишь темноту. Мое слабое человеческое естество заключало, к сожалению, только физические инстинкты. Как я не старалась развить в себе то, о чем твердил Легран, все шло впустую. Мне стыдно было признаться себе в беспомощности.
Очень не хотелось верить в неразрывность замкнутого круга моих постоянных походов сюда… День за днем, месяц за месяцем, пока не забылось бы прошлое. От этой мысли делалось жутко. Не для того все начиналось, чтобы вот так просто и глупо взять и закончиться. Я поддерживала себя этой теоремой и с удовольствием соглашалась ней.
Я слонялась по коридорам, все также то плача, то зовя, то вздыхая, осматривала молящим взглядом каждую деталь. Уже выучила наизусть все элементы комнаты, где все произошло.
Так же быстро, как и в прошлый день, спустился сумрак. Я пропустила вечер, заметив за окном ночь. Через разбитые окна свистел и завывал ветер, гоняя по полу какой-то мусор и заставляя ежиться от холода. Сквозняки в изобилии добавили особняку эпитет “дом на семи ветрах”.
Войдя в привычную мне комнату, я закрылась и упала на прохладную постель, желая уснуть как можно скорее. В какой-то мере во мне присутствовал интерес, увижу ли я снова этот сон или нет, но настолько слабый, что я едва ли предавала ему серьезность, и как-то быстро переключилась на другие размышления, постепенно засыпая.
Не знаю, отчего я пробудилась посреди ночи. Создавалось такое чувство, что кто-то или что-то вытолкнуло меня из сна насильно. Проснулась я в странной тревоге, ничего не понимая. Прерывистое дыхание сотрясало грудь. С чего бы такое состояние? В общем, проснулась я неожиданно резко, и невозможно было теперь сказать, сон ли явился причиной моего такого пробуждения или что-то внешнее. Часы в комнате отбили три часа ночи. От первого их удара я вздрогнула. Их звук казался здесь совершенно посторонним, более того, тишина особняка сделалась настолько привычной, что бой часов как будто бы происходил из другого измерения. Последние обрывки сна ушли с третьим ударом курантов. Тут же, окончательно проснувшись, я поняла, что вокруг что-то происходит. Что-то двигается, завывает… Резко поднявшись на локтях, я окинула комнату пытливым взором. Она поменялась. В темноте мне потребовалась по меньшей мере минута, чтобы понять, что комната вернулась в тот вид, какой я знала ее до исчезновения Керранов! Тут же на меня снизошло озарение, как удар грома, я вспомнила про часы. Все часы в доме остановились уже давно…. Откуда же этот бой? Меня передернуло от страха. Я с трудом перевела останавливающийся взгляд на табло и различила впотьмах двигающуюся стрелку. Тут же взметнулась лихорадка, сердце заколотилось, словно заводное. Действительно, три часа ночи. Значит, звук боя курантов не приснился. Я вскочила с постели и огляделась, в очередной раз убедившись в реальности событий. Только вот свечи, видимо, недавно потухли, и теперь от их фитилей поднимались тонкие струйки дыма. С бешено колотящимся сердцем, совершенно не понимая, что происходит, я выскочила в коридор и направилась в сторону той комнаты. Все вернулось на свои места. Время обернулось вспять! Что это за фокусы такие? Странные звуки раздавались то тут, то там, но они не принадлежали вампирам. Звуки имели природу размытую и потустороннюю. Вряд ли их можно было бы привязать к этому миру. Я не стала зацикливаться на них, так как они вгоняли меня в ужас, и предпочла сосредоточиться на своей цели. Таким образом я на одном дыхании добралась до комнаты, резко распахнув дверь. Задыхаясь, жадным взором осмотрела ее, поняв, что пропустила все.
В открытое окно неистово задувал ветер. Видимо, только что распахнув его и потушив свечи. Я успела заметить какую-то жидкость на полу и, подойдя поближе, с ужасом различила кровь! Ее оказалось немного, однако стоило мне приблизиться, как и ее остатки тут же испарилось. Да, здесь надо обладать поистине здравым рассудком и твердой памятью, чтобы не сойти с ума от таких фокусов и чтобы потом иметь возможность точно понять, где сон, а где явь. Рядом с тем местом, откуда только что исчезла кровь, валялся очень длинный кинжал или шпага. Боясь прикасаться к оружию, я вновь огляделась. Ничего.
– Каэлан! – позвала я, обезумев. – Каэлан! Здесь есть кто-нибудь?
Тишина. Я слышала лишь свое прерывистое острое дыхание и чувствовала, как колотит тело от нервного возбуждения. По голове бегали мурашки, волос я не чувствовала, кажется, они встали дыбом, а колени сводило так, что я едва ли находила силы держаться ровно. Вновь почудились какие-то звуки… Может быть, даже смех… или стон. Как будто кто-то издевался надо мной. Помещение утопало в темном давящем тумане, размывая весь обзор и сбивая с толку. Повинуясь неизвестным порывам, я вылетела в коридор. Там не оказалось никого, только тот же туман заполнил весь его объем. Бегать по особняку из комнаты в комнату в поисках Керранов – я просто не подумала об этом, так как все внимание находилось только в одной из них.
Вновь повторив свою фразу, я застыла, а потом беспомощно обернулась, вглядываясь в темноту вокруг. Все тщетно. Я опоздала.
От этой мысли стало невыносимо больно. Слабость подкосила ноги, я упала на пол, залившись слезами. Легкие сдавливала черная масса вампирской энергии, погружая в дурноту. Я уже отвыкла от такого влияния и не сразу спохватилась. Под потолком клубилось месиво, страшное и густое, как дым. Вампиры исчезли.
Как я не звала, никто не откликался ни на зов, ни на мольбы. Дурнота все больше овладевала мною. Смутно в мозгу работала мысль, твердившая, что мне нужно на улицу. Пришлось подняться, чтобы иметь возможность спуститься вниз и выйти на свежий воздух. С огромным трудом я, пробираясь сквозь густой туман особняка, достигла двери и почти вывалилась на улицу, растянувшись на пороге.
Глубоко дыша, через некоторое время я чутьем уловила какие-то звуки, казавшиеся знакомыми глубоко в подсознании. Подняв голову, старательно фокусируя то и дело расплывающийся взгляд, я поняла, что в парке между деревьями полно тварей. Их шипение, скрежетание зубами и уродливые гримасы привели меня в неописуемый ужас. Я захлебнулась воздухом от неожиданности и закашляла. Они смотрели на меня, но ничего не предпринимали. Блеск их глаз казался страшнее, чем блеск ножа, направленного в грудь. “Снова они, как так получилось?” – возник в голове вопрос. Оцепенение овладело мной на какой-то отрезок времени, но, к счастью, вовремя отпустило. Машинально я попятилась назад, с трудом заставляя одеревеневшее тело слушаться разум. Еле нашла в себе силы отползти в залу и захлопнуть дверь. Неожиданная паника подняла меня, и я на всех парусах влетела наверх по лестнице. Здесь силы вновь изменили мне. Упав, я потеряла сознание.
На следующий день меня разбудил дневной свет. Я не сразу пришла в себя и не сразу поняла, что случилось и почему я лежу на полу на лестничном пролете. Растерянно осмотревшись, я похолодела, вдруг вспомнив все. Все воспоминания прошлой ночи вернулись назад, как плохой сон. Кто знает, может быть, я действительно приняла бы случившееся за сон, если бы не обнаружила себя на полу в коридоре. Испуганно хлопая глазами, я продолжала озираться по сторонам в совершенном отупении. Потребовалось около часа, чтобы стряхнуть это дурацкое чувство, окончательно прийти в себя и помирить сознание с очевидностью произошедшего.
Особняк снова вернулся в свое дряхлое состояние. Разбитые окна, разбросанные вещи, пыль, остановившееся часы, возня крыс – все стало также и не иначе.
Мой разум все еще продолжал слабо протестовать против реальности ночных событий, призывая принять отсутствие изменений, более логично для него была бы вероятность плохого сна и моего лунатизма. Прячась за своей уверенностью, я приказывала ему затихнуть и покорно молчать. Уж слишком сон выглядел реальным, хотя и до крайности сумбурным. Он пронесся для меня, как одна минута, чувства, испытываемые мною в тот момент, сейчас все умещались в один маленький комочек и не представляли ничего значительного. Со мной играли в таинственные игры “реальности-и-иллюзии”, пытаясь запутать, наставить разум против души и, в конце концов, свести с ума. Нетрудно было понять, что придется запастись недюжинной выдержкой и твердостью духа… Можно уже начинать.
По пути домой я вдруг поникла. Взбудораженность уступила место грусти и меланхолии. Добравшись, наконец, до дома и бессильно упав в кресло, я закрыла глаза, пытаясь успокоиться и унять разбушевавшиеся чувства.
Почему время сдвинулось назад? И, видимо, не один раз. Неужели это я повлияла на что-то? Или со мною просто играли. Что случилось, кто все это устроил? Можно ли обратить время вспять, еще дальше от этого рокового происшествия?
К вечеру я уже сходила с ума от этих мыслей, водоворотом кружащихся в голове. Все время оказываясь в тупике, я ломала руки, терла виски, ходила как неприкаянная из стороны в сторону… В общем, не находила себе места.
В сердце трепетало страстное желание вернуть Каэлана. Я как будто находилась во сне, где правит одна душа, куда разум не имеет доступа. Действиями часто руководило сердце и эмоциональные порывы, из-за чего не получалось уследить за всем сразу. В глубине души я завидовала людям, кто мог отлично контролировать себя. Да, меня окружали сплошь мудрые и рассудительные знакомые, мне бы давно стоило поучиться у них. Моя взбалмошность – наверное, родом из детства.
Одно для себя я знала точно: нужно пытаться еще и еще, нужно повернуть время вспять настолько далеко от роковых событий, насколько это возможно.
Однако произошедшее так выбило меня из колеи, из нормального восприятия жизни и вообще устойчивости мыслей, что мне нужно было несколько дней, чтобы восстановить свое спокойствие. Являться в особняк вот так, с бухты-барахты, в неуравновешенном состоянии, ни к чему плодотворному не привело бы. В конце концов, вспоминались советы духовных учителей: чтобы достичь поставленной (в их случае духовной) цели, нужны полное спокойствие и гармония с собой. Эмоции и бесконечные размышления, чаще бесполезные, только мешают настроиться на нужную волну.
Как никогда сейчас я соглашалась с ними, понимая, что не смогу ничего не то, что увидеть, но даже почувствовать, если буду так нервничать.
Несколько дней я боролось со своим нервным возбуждением, призывая себя к спокойствию. Мое естество, не желая покоряться внушениям, разделилось на двое: одна часть, рассудительная и дальновидная, приказывала расслабиться и выстроить все в четкую последовательность, другая, словно ужаленная, носилась из угла в угол, ерзала и требовала немедленного действия.
Часто, закрывая глаза и глубоко дыша, я старалась расслабиться, твердя себе, что должна быть сильной и не спускать свои эмоции ни с того ни с сего в ход и без разбору. В моей памяти имелись отличные примеры, мне хотелось быть достойной их.
Три дня подряд я являлась в особняк, оставалась там на ночь. Иногда впадая в болезненную панику, беспокойство… высосанное из пальца, почти надуманное, терпение часто подводило меня. Мысли срывались и начинали путаться, а я сбивалась с пути и бродила впотьмах, как слепец. Часто во мне появлялся страх неизбежности и невозможности изменить прошлые события. Наверное, из меня вышло жалкое зрелище за эти три дня, хорошо, что никто не стал этому свидетелем. Три дня прошли впустую, ровно как и четвертый, и пятый, и шестой…
Негодование то и дело давало знать о себе, ввергая в истерику, которую я тут же старалась побороть. Надо мною будто издевались, и я уже всем сердцем ненавидела того, кто так поступает. Как я, обычный человек, без всяких дарований и талантов могла постичь загадки высшего разума? Он надумал играть с такой, как я, совершенно не рассчитав мои возможности. Он испытывал меня? Или же издевался? Он смеялся или сочувствовал? Он хотел развить во мне что-то сверхъестественное или же просто неудачно выбрал жертву?
В конце концов мне приходилось ложиться спать, не прося ничего и не ожидая, так как я уж начала сомневаться, что здесь дело только во сне. Походу, успех моего предприятия зависел еще от чего-то, что проявлялось только, когда хотело или когда к тому складывались благоприятные обстоятельства.
В один из дней, также лежа в постели, я смотрела в окно, разглядывая темноту в нем. О стекло бился ветер, слышался его вой. Холода за окном пробирались в особняк, обосновавшись в каждой комнате. Я уже привыкла к ним и всегда куталась в одеяло, и одевалась так, чтобы не чувствовать их. Я вообще не обращала внимания на вещи, не касающиеся Керранов: не следила за погодой, не считала дни недели, не интересовалась общественной жизнью, буквально выпав из нее. Все это лишь иногда мельком проскальзывало в голове, давая ей небольшой отдых между прочим.
Сон окутал меня не сразу, постепенно погружая в свое царство.
Уж не знаю, с какого момента опять стал сниться кошмар. Сначала я ничего не могла разобрать, только понимала, что происходит что-то страшное. Потом, постепенно, как в успокоившейся воде можно различить собственное отражение, так же и в моем сне можно было постепенно различить образы.
Сначала в темноте кружился хоровод теней, они то носились в беспорядке, то останавливались. Их было немного, и, кому они принадлежали, совсем неясно. Тени-силуэты говорили о чем-то странно и взволнованно. Потом появились свечи, блики свечей, дрожащие и мерцающие огоньки, их становилось все больше, и вот уже стали вырисовываться фигуры людей, очертания помещений. Мелькали их лица, напряженные и до боли серьезные. Это оказались вампиры, Керраны. Чем явственней становился сон, тем больше тревоги, боли и страха в нем показывалось, все это передавалось и мне.
Они носились, казалось, вокруг занятые чем-то важным, а я лишь беспомощно наблюдала за ними со стороны. У меня не получалось ни присоединиться к ним, ни поговорить. В сердце от этого росла тревога, через сон чувствовался его трепет, и удары отдавались в голове глухим быстрым боем. Потом послышались не то крики, не то стоны… В общем, какие-то страшные звуки, за толстой стеной комнаты происходило что-то ужасное. Я знала это, но не могла сдвинуться с места. Меня тянуло туда, но тело отказывалось служить мне. Во сне я начала задыхаться не то ли от невозможности совладать с собой, не то ли от того, что меня начало душить что-то. Черное марево? В подсознании я чувствовала его наличие. Я металась по кровати не в силах проснуться, жуткий кошмар держал меня в железных тисках, спутав реальность и иллюзию. Не знаю, с какого момента сон можно было назвать явью. Я скорее балансировала на тонкой грани сна и яви. Открывала ли я глаза? Как было в первую ночь… все повторялось. Или же мне только снилось, что я открываю их? Сейчас казалось, будто кожу грел жар от многих свечей. Они горели повсюду. Чувствовались запахи чего-то постороннего и чуждого особняку, будто легкий ветерок от постоянных передвижений то и дело касается моего лица. Вдруг резко все стихло, и часы начали отбивать время. Их звук, как жало, впился в мое сознание, выплюнув меня из сна. Я вскочила как ошпаренная, тяжело дыша. В голове бешено колотился пульс, на вспотевшее лицо налипли волосы, а лихорадочно вращающиеся глаза никак не желали привыкнуть к обстановке, остановиться и разглядеть все как следует.
"Удары часов – было моей первой мыслью, – они ходят! Боже мой… сколько время?"
Меня охватила паника с первых же секунд пробуждения или даже до пробуждения, поэтому я не уловила момента, сколько раз ударили куранты.
Однако в комнате действительно горели свечи! Это не сразу дошло до моего сознания. Сейчас оно, наверное, работало задом наперед. Так как мне стало жутко от того, что в темноте не видно часов. Спустя несколько мгновений я осознала тот факт, что смотрю на часы и отлично вижу циферблат, а почему? Потому что горят все свечи! Два часа ночи. Огоньки их не потухли, как в прошлый раз. В комнате стояла нестерпимая духота.
Задыхаясь от волнения, я вскочила с постели. Все философские размышления по поводу полезности спокойствия и самоконтроля как в Лету канули. В голове, как и в прошлый раз, царил совершенный хаос. Зато перед глазами стояла только одна цель. Я, как животное, руководствующееся инстинктами, следовала этой цели. Выбежав в коридор, устремилась по направлению к комнате, стараясь оценивать и обстановку вокруг себя. Откуда-то слышались голоса, стоны, какие-то нечленораздельные звуки. Опять игры ветра? В прошлый раз, однако, этого не было. Сейчас вновь меня окутало черное марево, и в нем время от времени скользили какие-то тени. Я не обращала на них внимания, так как они могли оказаться плодами разгулявшегося воображения. Вот уже близка была та комната. В ней виднелся свет, слышались шорохи. Несомненно. В этом нельзя было ошибиться. Взгляд улавливал слабое движение.
Захватившие меня чувства почти бросали в полуобморок. Мне казалось, что я даже не дышала до того момента, как не достигла комнаты и не распахнула дверь.
Все вокруг казалось сном. На полу посреди комнаты лежал Каэлан. Устремив остановившейся взгляд в потолок, со спокойным покорным лицом он прижимал руку к груди, мокрой от крови. Лишь время от времени его прекрасное лицо искажала гримаса боли. Я чуть было не упала там, где стояла. Значит, вот так он лежал и умирал, а я в это время находилась в неведении далеко от него, вместо того, чтобы быть рядом. Резкая боль пронзила сердце.
– Каэлан! – услышала я свой перепуганный истеричный голос. Он никак не отреагировал на мой приход, или же мне показалось. В этот момент я почти ничего не видела. Бросившись к нему, я приподняла его голову, заглянув в лицо. Из глаз уже бежали слезы, капая на его сюртук.
– Эва, – послышался его слабый голос. Расфокусированный взгляд старался сосредоточиться на моем лице, – как ты здесь оказалась?
– Я хотела спасти тебя, глупый! Зачем ты так поступил со мной?! Как ты мог?! Почему ты не подумал обо мне?
– Зачем ты так говоришь? Не надо об этом теперь, – слова давались ему с трудом, я едва слышала его. —Ты спасена. Аластар не причинит вреда никому. Это главное. Прошу, будь счастлива. Ты должна жить дальше… Я сделал все возможное ради дорогих мне людей.
– Ты сумасшедший! Неужели ты до сих пор не поймешь, что это невозможно так… Нет, ты не имеешь права оставить меня здесь одну! Слышишь!
– Так надо. Я не могу обрекать тебя на ужасное существование вампира. Прошу, оставь меня…
– Нет!
Голос мой сорвался. Я рыдала, не в силах произнести и слова. Каэлан смотрел на меня, даже сквозь смерть, казалось, им овладело осознание искренности моих слез, моего испуга, отражавшегося теперь и в его глазах. Однако они прикрылись, и в них обозначилась до боли знакомая мягкость, но сейчас она только раздражала. Легкая чудесная улыбка тронула его губы. Умиротворение разлилось по его лицу.
– Нет! Пожалуйста, не уходи! Как же ты не понимаешь, что я люблю тебя! Слышишь? Я не смогу здесь без тебя…
Не знаю, слышал ли он меня. Я встряхивала его, пытаясь вывести из оцепенения, в которое он впал. Мгновение, рука его дрогнула и поднялась по направлению к моему лицу. Холодные кончики пальцев прикоснулись к моей жгучей щеке. Как будто бы разряд тока, мощный и отрезвляющий, прошел по всему моему телу. Рука безжизненно опустилась, и Каэлан закрыл глаза. Он больше не двигался. Я не верила своим глазам. Рыдания сотрясали меня, из-за чего не получалось разглядеть его лицо. Я звала его, умоляла и заклинала. Тщетно. Зачем тогда надо было устраивать этот фокус со временем, если все равно обернулось так? Зачем надо было возвращать меня точно тогда, когда уже ничего нельзя было сделать? Что это за извращенные шутки? Сколько могла еще снести моя и без того бедная измотанная душа? Кто глумился надо мной, делая из меня покорную марионетку?
