Kitabı oku: «В начале пути», sayfa 5
Публикации
В 50 – 60-е годы прошлого столетия с публикациями были большие сложности. По хирургии было только два главных журнала – «Хирургия» и «Вестник хирургии». И в тот, и в другой была двухгодичная очередь. Кроме того, было опасно излагать свои, особенно новые, данные. Акулы медицинского пера моментально хватали все, что плохо и даже хорошо лежало, и публиковали под своим именем. Так случилось со статьёй профессора Минкина о синдроме Элиссона−Цоллингера. Это было первое сообщение о двух случаях на русском языке. Из «Хирургии» пришел отказ ввиду неактуальности проблемы. Через номер вышла статья из Центра хирургии с описанием одного больного. Даже сотрудники обиделись, не говоря о шефе.
Задержка с публикациями обернулась застоем с защитами диссертаций после того, как вышел указ об обязательных печатных работах. Вот тут пришлось развернуться с самодельными сборниками работ. Пошел вал макулатуры.
Взаимодействие медицинской печати с ВАКом напоминает борьбу снарядов с броней. В ответ на ужесточение требований руководителей от науки появляются все новые формы защиты. При исследовании «антиплагиата» политехники быстро додумались ставить одинаковые с латинским гласные буквы в английском варианте. Компьютер терял соображение. Всё сходило с рук.
Требования к работам принимают и анекдотические формы, хотя это они для зрителей забавны, а для авторов − трагедия. На кафедре способный аспирант вовремя заканчивает диссертацию и должен представить статью в центральном журнале. Как хорошо воспитанный товарищ, он первым в авторском коллективе ставит шефа, затем действительного руководителя, сотоварищей по клиническим исследованиям и себя последним. Из журнала звонок. Молодой бодрый мужской голос объявляет, что у них сейчас правило – только четыре автора. Пятого, т.е. его самого, вычеркнули.
Подобную историю изложил докторант из одной республики, который раньше защищал кандидатскую диссертацию после аспирантуры в Москве в Научном центре хирургии. Для защиты его кандидатской была необходима статья в центральном журнале. Он её написал и отнёс к заведующему отделением, в котором работал. Профессор прочел, остался доволен и поставил свою фамилию впереди. Затем они отправились к руководителю работой, и он тоже одобрил статью и поставил впереди свою фамилию. Далее надо было завизировать произведение у заместителя директора по научной части, членкора АМН, который, похвалив, проделал ту же процедуру. Естественно, что без ведома директора института посылать работу в печать было нельзя, поэтому пошли к нему, где история повторилась. Но тут начальник заинтересовался:
– Послушайте, здесь два профессора, членкор и академик. А это кто такой?
– Так это автор, аспирант. Вот он.
– Ну, так уберите его.
– Простите, но мне статья нужна для защиты!
– А ты сам-то видишь, куда ты затесался?
Аспиранта вычеркнули, статья вышла от солидного коллектива, а автор принялся за новое произведение.
Студенческий кружок
Зачем студенты ходят в кружки при кафедрах? По нескольким причинам. Кто-то уже в младшем возрасте выбрал себе специальность. Другой заботится о будущем экзамене. Третий пришел заодно с друзьями. Еще кто-то ищет себя. На первое заседание приходит человек 20, в том числе и первокурсники. Позже остается намного меньше уже постоянных энтузиастов. Анна припоминает только один случай, когда первокурсники остались на всё время. Двое мальчиков сидели всегда на заднем ряду, и когда она задала им вопрос, оба, решив, что их выгонят, взяв портфели, поднялись, чтобы выйти. Анна успокоила их и пригласила ходить, если им хочется. Пока они не все понимают. Так ведь можно и спросить. Ребята остались. Начиная с третьего курса, один из них стал старостой кружка. Недавно он принес ей автореферат докторской диссертации после защиты в Москве, где она и была написана. Второй защитил кандидатскую в родном институте.
Кружок Анне достался еще при прежнем шефе. Со студентами было интересно. Она − молодой ассистент, энтузиазм − обоюдный. Была возможность организовать операционные дни, вернее, вечера. Когда пришел новый шеф со своей командой, кружок поручили другому преподавателю. На его занятиях ей не понравилось все. Главным образом, руководитель не нашел верного тона со слушателями. Дело стало разваливаться. Подрастало своё чадо. В одиночку его наставлять смысла не было. И тогда она придумала секцию кружка, чтобы не обижался предшествующий «ведущий».
На секцию по гепатологии вначале пришло 8 человек, в основном одногруппники сына. К концу года разрослись до 20. Начали изучение с нормальной анатомии, но каждое заседание открывалось демонстрацией и клиническим разбором больного, а заканчивалось обходом в отделении реанимации, тогда еще шестикоечном. Имело это значение или нет, но сын пошел по пути реаниматолога, двое из его группы отправились на скорую помощь. Задания на занятиях кружка усложнялись. К старшим курсам дотопали до современных представлений о патологии уже по новой и зарубежной литературе. Возникла опасность, что ребята проявят эрудицию на экзаменах. Пришлось предупредить, чтобы отвечали сугубо по методичкам и не ставили экзаменаторов в неудобное положение. Эта команда на заключительном банкете после окончания института подошла и спросила, не обижается ли их преподавательница, что ни один из них не пошел в хирургию. Анна заверила их, что она сразу знала, как это будет.
– А мы только сейчас поняли, что Вы знали!
– Моей, ребята, задачей было научить вас мыслить. А в какой специальности вы это будете делать – уже ваши проблемы.
Известно, что весьма плодотворна работа на стыке специальностей. И тут большую роль сыграла девочка-первокурсница, которая поступила в институт только на четвертый раз, до этого работала лаборантом на кафедре патанатомии и была там с первого занятия старостой кружка. Работа шла совместно. Ребята привыкали к объёмному взгляду на патологию, что придавало больший интерес и развивало клиническое мышление. Этот период был очень плодотворным, а закончился позже защитами кандидатских и докторских диссертаций, одну из которых сделала та самая «непринимаемая» студентка. Она теперь заведует кафедрой в филиале московского института.
О взаимовыручке при «Советах»
При социализме господствующая идеология имела положительный эффект и в бытовом плане. Самым важным качеством была взаимовыручка, воспитанная не столько коллективистским обществом, сколько тотальным дефицитом. Первыми откликнулись мужики. Началось это с отопления в весьма прохладном климате. Мало было купить или достать дрова. Их следовало распилить, а потом расколоть и сложить. И все это надо было уметь. Пилить здоровое бревно приходилось вдвоем двуручной пилой на специальных козлах. Для «колоть» нужна была сила и сноровка, особенно если бревно было сучковатым. Складывать – это целая наука, потому что плохо сложенная поленница либо раскатится, либо в ней поленья сгниют. Так что в одиночку это труд весьма тяжелый. В деревнях все избы строились по типу «помочи». В городе то же было с ремонтом.
В те времена государственные артели были заведением крайне ненадежным. Придут в пустую комнату, зальют её купоросом, оставят в углу палку и старый ватник и пропадут на неделю, а ты кукуй с вещичками, где придется и жди у моря погоды. Так что на ремонт собирались по очереди друг к другу друзья и знакомые. Аня вспоминает, как бывший сосед после инсульта пришел, несмотря на уговоры, помогать, но стоять не мог, поэтому резал обои, сидя на стуле. Та же картина была и при переездах. Собирались большие и малые, поднимали и несли, кто что может. Как-то накидали в грузовик книги россыпью и очень ругали хозяина за леность. Мог бы и в пачки завязать. И с благодарностью вспоминался момент, когда после сложного обмена Анина семья переехала в новую просторную квартиру. Начали разбираться, а тут вдруг явились две уже пожилые соседки со старого жилища с заявлением: «Услышали, что вы переехали, подумали, наверное, надо помочь». Да так помогли, что этого всю жизнь не могли забыть родственники Ани. Конечно, это были коренные пермяки.
Правда, по законам диалектики, оборотная сторона этого доброго обычая не заставила себя ждать и вылилась в посиделки мужиков в гаражах, как только они появились. Предлог для выпивки был безукоризненный: машина требует внимания, причем постоянного. Так «собраться в гараже» стало явлением постоянным.
Отбор в школу УО
Жалобы родителей на новые школьные порядки напомнили Ане рассказ её кунгурских коллег об их знаменитой школе № 6 для «умственно отсталых». Все началось с того, что упомянули одного из её учеников. Мальчик из детдома, у которого там констатировали задержку умственного развития, закончил 7-й коррекционный класс и поступил на кожевенный завод, куда и направляли всех выпускников. В те времена было указание довести образование масс до десятилетки. По этой причине молодца записали в школу рабочей молодежи. Дальше − его рассказ.
– Я туда походил, смотрю – у меня получается. Так и закончил 10 классов. А потом переехал в Пермь и поступил на Сталинский завод. Там мне предложили поступать в политех на вечернее отделение. Я и его закончил. Пока учился, меня сделали комсоргом завода. Теперь я член парткома. − Все это он рассказывал на традиционной встрече выпускников знаменитой шестой школы.
Один из хирургов, присутствовавший при разговоре, заметил:
– А вы знаете, как в эту школу производят отбор? Нет? Так слушайте! Одному мальчику показывают картинку, где заяц сидит на пеньке, и спрашивают, на чём сидит зайчик. «На ж….е», отвечает ребенок, который просто не знает другого слова. «Умственно отсталый», заключает комиссия и направляет его в класс.
Другой вопрос: что объединяет лодку и мост? − тут Аня подумала, что её место тоже в школе № 6. Оказывается, они оба пересекают реку. Интересно, куда стоило бы отправить сочинивших все эти тесты.
Язык и время
Интересно, как влияет время на словарный запас и языковые формы. Аня вспоминает прошлое столетие (даже тысячелетие). В консервативной провинции был свой диалект. Приезжие не всегда сразу понимали, о чем речь. Недаром шеф брал в поликлинику кого-то из ребят в качестве переводчиков. Вот пример разговора Анны с соседом.
– Я ведь чё вспоминаю! Жили мы в Разгуляе. Побегашь на улке или в ограде, домой прихиляешь, а там шамовки нету-ти и до получки ишо неделя. Папка на барахолку сбегал, новую шапку загнал за десятку. Мамка обед сготовила. А в окончательный дали четвертной. Как-нито вертися. В столовке обед стоит полтинник. А надо и чё-то на себя напялить. Шкеры каши просят. Штаны на заду исшоркались. Мужики наши не пили, смирёные были. Вот и ищут како-нито заделье, чтоб деньгу зашибить. Стариков-то звали «тыбыками» («ты бы сходил в магАзин»). А мальчишки (их малайками звали) тоже по хозяйству вкалывали почем зря. Лакомства не было. Если достанут где конфеток-подушечек, дак на драку собаку. Кто смел, тот и съел.
А на производстве тоже все запарки: то у их пятилетка в четыре года, то к празднику на Октябрьскую срочно дом сдавай. А ты гляди, чтобы в стенгазете не продернули как волокитчика. Сверхурочные не платили, а в ночную эко место делов − так ушомкаешься – не до кина и не до вина. Дед говаривал: «Вот до пенсии дожили, как бы еще до смерти дотянуть». Мужики – те зубатили: «Отвяжись, худая жисть, мне и хорошая надоела».
Как там в Париже?
Быт при социализме имел черты специфические. Тогдашнее население существовало по своим понятиям, и принять другой образ жизни нашим людям, особенно женщинам, было нелегко. Аня вспоминала рассказ знакомой дамы о поездке в Париж к сыну уже во времена перестройки.
Сын рассказчицы работал во Франции сначала по контракту, затем женился на француженке и окончательно осел в Париже. Маму он звал в гости неоднократно, но она, никогда не бывавшая заграницей, тем более у «буржуев», никак не могла решиться на поездку. Кроме того, у нее не было денег на достойный в её понимании подарок. Тем временем народилось уже двое внуков. Наконец, накопив с пенсии на шесть серебряных ложек, она собралась.
В первый же день она преподнесла свой дар. Невестка поблагодарила и положила ложки в шкаф. Рядом с домом было лужайка, на которой дети с мамой играли в мяч. Время подходило к обеду. Невестка развлекала мальчишек на газоне. Как же она собирается кормить мужа? Где обед? Уже час до его прихода! Игра продолжается.
Наконец, без четверти два невестка вошла в кухню, достала из холодильника какие-то чашки. Поставила их в ящик (это была микроволновка, о которой у нас знали только члены обкома партии), накрыла на стол. Ровно в два приехал сын, пообедал и снова отправился на работу, а невестка – на лужайку.
На следующий день у одного из детей был день рождения. Пригласили довольно много соседских ребятишек. Торжество было назначено на 16 часов. С самого утра бедная свекровь переживала, сможет ли она помочь в приготовлении к празднику. В особенности её расстраивало полное равнодушие невестки. Она, как ни в чем не бывало, играла с сыновьями на лужайке. К трем часам беднягу начало трясти, и она стала покрываться красными пятнами. В половине четвертого невестка отправилась в гараж, вывела машину и куда-то уехала. Это привело тетку в полное неистовство. Однако без четверти четыре хозяйка вернулась с чернокожим молодым человеком, который быстро открыл багажник, извлек оттуда складной стол, стулья, массу коробочек, тарелочек, вилок и ложек. На столе появились бутылочки с соком, колой, водой. В коробочках оказались разные лакомства, на тарелках фрукты – и все это в течение не более десяти минут. Помощник исчез. А тут стали подходить и гости. Дети посидели за столом минут 40, а потом тоже отправились играть. Свекровь посмотрела на стол, где осталось много всяких вкусностей, и надела фартук, чтобы разобрать все и помыть посуду. Но тут подошла невестка, взяла скатерть за четыре угла и весь узел отправила в мусорный контейнер.
Как вы думаете, почему нашу путешественницу удар не хватил? Вот и Аня решила, что в этом конкретном случае изумление было так велико, что перекрыло все другие эмоции. Нет, вы только вообразите, как женщина, которая только что в своем отечестве стирала полиэтиленовые прозрачные упаковки и сушила их на веревке, могла стерпеть, что в мусор отправились целые столовые приборы. Не говоря уже о массе лакомств и той же скатерти! Ну, да! Приборы полиэтиленовые. Так ведь их же можно еще использовать неоднократно! И тут она поняла, почему так равнодушно отнеслись к её подарку. Эти ложки так и будут лежать в шкафу в виде сувенира. В этом другом мире свои порядки, а ей их не понять. И надо было видеть физиономии слушательниц, которым это все было рассказано по возвращении.
Немного об искусстве
Театр был полон. Анна сидела в партере, как принято у цивилизованного зрителя, не ближе 5-го ряда. Раньше, при советской власти, в первом ряду возвышались башенными прическами самые уважаемые люди – работники торговых предприятий, преимущественно дамы, в одежде с крупными яркими цветами, продавщицы и буфетчицы. На постоянном месте во втором ряду светилась апельсинового цвета шевелюра «зрителя №1», преподавательницы музыкальной школы Татьяны Павловны Варгиной. Её знали все завсегдатаи и уже перестали гадать на тему возраста. Она была всегда, и, казалось, навсегда и останется. Всей школой для неё собирали шпильки, которые она постоянно теряла, даже тогда, когда уже некуда было их втыкать. С возрастом она стала хуже слышать и, как все глухие, говорила громко. На юбилейном концерте спросила, кто играет. Ей ответили, что доцент из института культуры, в просторечии «кулька». «Неважно играет», − раздалось на весь зал.
В ложе – пресса, Наташа и Ирочка, постоянные обозреватели культурных мероприятий. Несмотря на принадлежность города к глубокой провинции и даже к «местам не столь отдаленным», именно это обстоятельство способствовало достаточно интенсивному развитию культуры. Анна вспоминает, что знакомые и родственники в Ленинграде в основном курсируют от работы до дома, а в Эрмитаже либо не были вообще, либо ходили туда в незапамятные времена, чаще всего с принудительной экскурсией в школе. А что? Мимо на работу ходим. Когда-нибудь и зайдем! Аня вспоминает, что когда она появлялась в любимом Питере в командировке или в отпуске, аборигены спрашивали её, куда бы надо сходить. Это неудивительно: провинциалы − народ любознательный, а столичные и так в Ленинграде живут.
Недавно удалось попасть в теперь уже Санкт-Петербург на несколько дней. Остановилась у бывших коллег и поняла, что попала в одну из последних истинно интеллигентных семей в городе. Вот там все стены в книжных стеллажах. Мебель антикварная. У хозяев есть пропуск в Эрмитаж на две персоны, и им часто пользуются. Жаль, что не удалось дотопать больными ногами до Главного штаба, который теперь отдан Эрмитажу, и посмотреть еще раз на импрессионистов. Раньше многие годы на третьем этаже Зимнего дворца, где помещались импрессионисты (представители «упадочнического искусства») был «ремонт».
Рядом в театре сидит младшая подруга, которая как батарейка придает подвижность уже порядком уставшей старшей. Её задача – проследить за афишами, купить билеты и вытащить замордованного доктора хотя бы изредка в свет.
Из партера не видно оркестровую яму. Её Аня с однокурсниками разглядывали с галерки в студенческие времена. Тогда их интересовали лица оркестрантов, пока они готовятся к началу. Наперебой указывали, на кого похож тот или иной музыкант. Получалось, что в городе много двойников.
Зрительный зал кажется небольшим, но Анна помнила, что до войны второй ярус состоял из маленьких лож, в которых зрители и раздевались. Зато во время войны она с соседкой по пригласительному билету бегали на все постановки Кировского ленинградского театра, эвакуированного в город. Оценить тогда Мариинский балет дети не могли, хотя видели всех, от только что закончившей училище Шелест до Улановой, но имена еще в то время запомнились. Оперы тогда были в основном выдержанными в идеологическом плане – «Щорс», «В бурю» (что-то про тамбовское восстание) и т.д. Маленькая сцена тоже ограничивала возможности, но все равно это было настоящее искусство. Благодаря ему после реэвакуации кировцев городской театр стал оперным и академическим, чем обязан тогдашнему директору Савелию Григорьевичу Ходесу. Теперь в театре дирижер с мировым именем, оркестр звучит замечательно, только Анне уже не удается постичь всю гениальность мастера. Новая музыка организмом, воспитанным на классике, не усваивается, а обнаженная натура на оперной сцене кажется не на месте. Особенно трудно воспринимается деформация классических постановок и кажется, что это профессиональная непригодность режиссера. Если творец неспособен создать свое, то Верди-то тут причем? Ну, сочини ты что-нибудь сам и показывай «ню» собственного производства. Кроме того, в музыкальной школе она узнала, что музыка основана на мелодии, а когда мелодию тщательно уничтожают, то это должно называться как-то по-другому.
Анна понимала, что отстает от века, но поделать ничего не могла. Как-то её пригласила в концерт дягилевского фестиваля приятельница, предупредив, что ожидается классическая музыка. Действо проходило в доме Дягилевых в замечательном концертном зале. Чем дальше шла программа, тем больше она вызывала изумление. Вначале было исполнено скрипичное подражание пенью соловья. С большой натяжкой можно было принудить воображение поверить в замысел автора. Следующий номер заключался во всестороннем использовании возможностей рояля. Исполнитель открыл крышку. Левой рукой, стоя, он давал басовые аккорды, а правой щипал струны. Мелодии почему-то не получалось. Следом вышли четверо молодых мужчин во фраках. Они обступили громадный контрабас, который был размещен на возвышении в положении лежа. Держа в руках папки с нотами, они по очереди щипали струны беспомощного инструмента, а сами перемещались вокруг по часовой стрелке. Далее было самое интересное. На сценической площадке расставили штук 12 пюпитров с большими листами бумаги, очевидно, ноты. К ним вышел маэстро с двумя глиняными черепками в обеих руках. Он принялся тереть их один об другой, при этом ходил вдоль «нотного стана». У Ани возникло два вопроса: первый – где музыка? Скрип черепков был в унисон, на одной ноте. Второй вопрос был еще интересней: что было написано в нотах? Что там вообще было можно изобразить? В первом ряду сидела симпатичная дама лет 60. Она была само внимание и умиление. Анна почувствовала себя полной дурой и отсталой деревенщиной. Но когда раздались аплодисменты, они с приятельницей рванули из зала, предчувствуя, что зрители могут попросить изобразить что-нибудь на бис.
Вот интересно, что будет сегодня. А сегодня была Виолетта в джинсовом костюме. Так и не вписавшись в прогресс, отправились по домам.
