Kitabı oku: «Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020», sayfa 2

 
человеческое тело
не расходится как мыло
в напомаженной воде
оно никогда не бывает было
оно всегда сейчас и где
 

Мария Степанова. «человеческое тело…» / «Война зверей и животных» ⁴⁶.

А в тексте Николая Голя слово были как существительное и как глагол вполне могут меняться местами в восприятии читателя:

 
Высокое искусство романтизма
не жаловало низменных примет.
Какие были, черт возьми их, были!
Какой вскипал и разгорался пыл!
…Все знают – обокрали и побили.
Романтик говорит, что – прокутил.
 

Николай Голь. «Романтизм» ⁴⁷.

Синкретичное имя как результат обратного словообразования

Многие поэты извлекают синкретическое имя или непосредственно существительное из совокупности современного прилагательного и древнего имени, застывшего в идиомах, наречиях, безличных предикативах. В стихах появляются разные падежные формы существительных пусто (← попусту), поздно (← допоздна), светло и светла (← засветло), темно (← затемно), давно (← издавна), сухо (← досуха, насухо, посуху) и т. п.:

 
Всё – блажь ночей, причуда их, загадка.
До слабого рассветного поздна
творится, при мерцании огарка,
печальное признание письма.
 

Белла Ахмадулина. «Глубокий обморок» ⁴⁸ ;

 
подарю тебе солнце и звезды
и старый сундук
где хранится прекрасное поздно
и золотое вдруг
 

Давид Паташинский. «мое дорогое» ⁴⁹ ;

 
Заветный дом – светло замрожено
От крыши тень – крылом. Стучу в светло
перепелом – там ждут меня давно —
 
 
Ноэтоневозметоневозмо!..................
На дверь и стены зырит как в трюмо —
и там – я сам – портрет и натюрмо
 

Генрих Сапгир. «Бутырская тюрьма в мороз» / «Генрих Буфарёв. Терцихи» ⁵⁰ ;

 
Бумага стерпит и не то. Позор забудется под утро.
Заснет, согнувшись у стола, печальный кукольник забав.
Сложилось в землю шапито. Луна, забытая, как кукла,
плеснет хрустального светла, дорогу солнцу угадав.
 

Давид Паташинский. «Бумага стерпит, люди – нет. Еды осталось на неделю…» ⁵¹ ;

 
Лишь ты вздохнешь украдкой
С чужого высока
В ответ на чуждый стон.
 

Сергей Вольф. «Остаточная грусть…» ⁵².

В подобных, достаточно многочисленных случаях обратного словообразования (редеривации) невозможно и не нужно искать единственную мотивирующую основу неологизма, воспроизводящего древнее синкретичное имя. Авторское преобразование формы не просто происходит на фоне всей парадигмы, хотя бы и дефектной, но и восполняет эту парадигму. Поэты частично достраивают разрушенные парадигмы, осколки которых сохранились только в наречиях:

 
– Нельзя разрушать искусство,
душе пустотой грозя!
– Тогда покажите пусто
и дайте мне что нельзя!
 

Михаил Яснов. «Памяти Олега Григорьева» ⁵³ ;

 
Сад стоит ногами на кровати – веки стиснув, руки – на перильца,
Одеялко на потлевшей вате в тесную решетку утекло.
Никуда не дернуться дитяте обмершего града-погорельца,
Никому не отольется в злате вечное повапленное тло.
 

Олег Юрьев. «Песня» ⁵⁴ ;

 
Костер сгорел дотла, и тло
хранило ровное тепло.
Сквозь тонкий куполок тепла
роса осенняя текла.
 

Михаил Дидусенко. «Костер сгорел дотла, и тло…» ⁵⁵ ;

 
всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…
нерушимое упало, пылью музыка всплыла, вся
из дышащего тела, из эфирных кристаллид – вся
свернулась и истлела, только музыка стоит, вся
из тучного металла, вся
из выпуклого тла…
 
 
…содрогнулась и упала, только музыка: ла ла
 

Олег Юрьев. «всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…» ⁵⁶ ;

 
Синеет тьма над городом моим,
спокоен вечер, небо звездно,
ушел домой усталый элоим
настало поздно.
 

Давид Паташинский. «Вели меня поднять над мостовой…» ⁵⁷ ;

 
Из губы прокушенной сочится
розоватым мартовским светлом
алый рыбий глаз растенья-птицы,
вдвое увеличенный стеклом
 

Валентин Бобрецов. «Белый голубь свежести не первой…» ⁵⁸ ;

 
На высоком моральном холме
мелкотравчатый выткан узор:
тут гвоздичка, там папороть нежный,
здесь торшер окружает светлóм
исторически-алые мальвы
 

Линор Горалик. «На высоком моральном холме…» ⁵⁹ ;

 
Солнечные капли часов,
звездные секунды светла,
черные, оранжевые,
догорят дотла.
 

Давид Паташинский. «Сладкое вино тростника…» ⁶⁰ ;

 
Пока пишу я, оживаю, меня танцует Саломея,
ее светла сторожевая, еще, еще как я умею,
но вот сегодня не могу, как кровь на утреннем снегу,
как солнце в мясе переплета бескнижных, страшных облаков,
как глаза выпитая сота, как перекрестие полета,
как судорожно звал кого-то из комнаты для стариков.
 

Давид Паташинский. «Пока пишу я, оживаю, меня танцует Саломея…» ⁶¹ ;

 
Три кресла, стол, диван за ловлею рубина
участливо следят. И слышится в темне:
вдруг вымыслом своим, и только, ты любима?
довольно ли с тебя? не страшно ли тебе?
 

Белла Ахмадулина. «Дворец» ⁶² ;

 
Отчего ты только створочка,
а не целое окно,
отчего ты только шторочка,
а не целое темно?
 

Игорь Булатовский. «Скворушка» ⁶³ ;

 
В пустоте жилья
я привык к давну,
и не те же ль я
дни за хвост тяну?
 

Сергей Петров. «В пустоте жилья…» ⁶⁴ ;

 
В отношении бедности духа
Тот поэт, что взирает с высот
На непаханность чудного суха
Это, прямо сказать, – идиот.
 

Константин Рябинов. «Рассказ» ⁶⁵.

На прочтение безличного предикатива как краткого прилагательного может влиять порядок слов:

 
Там будто все время идет дождь
или снег. И время все темно.
И ты там никуда не идешь,
а все смотришь время в окно
 

Игорь Булатовский. «Там будто все время идет дождь…» ⁶⁶.

При обычном порядке слов во фразе всё время темно тоже, конечно, можно понимать слово темно как определение к слову время, но инерция восприятия сочетания всё время как обстоятельства, синонимичного наречию всегда (а именно такую функцию оно имеет в первой строке приведенного фрагмента), все же диктует, что темно – безличный предикатив. Инверсия время всё темно существенно меняет восприятие.

В ряде случаев возникает вопрос: почему поэтам недостаточно тех признаковых существительных, которые имеются в общеупотребительном языке – Ахмадулиной не подошло нормативное слово темнота, Яснову и Бобышеву — пустота, Рябинову – сухость, Волохонскому – желтизна? Вероятно, причина здесь обнаруживается не только в производности (исторической вторичности) нормативных слов, но и в их словарной определенности, в самом факте фиксированного абстрактного значения, а также в том, что словарные существительные частично утратили живую связь с прилагательными. На эту мысль наводит словоформа светлом из стихов Бобрецова: автору понадобилось заменить исторически первичное непроизводное слово свет суффиксальным, содержащим элемент прилагательного. То есть поэтам понадобилось именно синкретичное обозначение предмета и признака.

Наиболее выразительны примеры синкретизма в таких контекстах, в которых нельзя однозначно определить часть речи.

Например, у Всеволода Некрасова:

 
За окном зима
Зеленая мгла
Сколько ты зима всего намела
 
 
Намела накрутила невпроворот
 
 
В комнате тепло
В окне стекло
 
 
Окно не окно
А прямо кино —
 
 
Ничего не понятно
 

Всеволод Некрасов. «Ночью электричеству не спится…» ⁶⁷.

Строки В комнате тепло / В окне стекло позволяют видеть в слове тепло и безличный предикатив, и существительное (в параллелизме со словом стекло, если его воспринимать как существительное). Но слово стекло читается и как безличный глагол. Примечательно, что в этом тексте появляется сентенция Ничего не понятно.

У Владимира Строчкова в строке где темно в углу – на фоне отчетливых существительных, образованных транспозицией безличных предикативов:

 
Ночью время тихое
тюкает в стекло.
Сколько там натикало,
сколько натекло,
 
 
горстку ли накрапало,
налило с ведро,
чтобы там на краткое
набралось светло.
 
 
Тьма густеет, тянется,
вязнет на полу,
даже днем останется,
где темно в углу,
 
 
по полу, по стеночке
как там не тяни,
тенькая застенчиво,
стянется в тени —
 
 
и темнит, и копится
лужицей темна,
сохнуть не торопится
тёмная стена;
 
 
а светло летучее,
веселящий газ,
с первой темной тучею
вытекает враз.
 
 
А пока по капельке
в тонкое окно,
в дом бессрочной каторгой
цедится темно,
 
 
и, пугаясь тиканья,
съёжилось тепло.
Ночи время дикое
тычется в стекло.
 

Владимир Строчков. «Ночью время тихое…» ⁶⁸.

У Игоря Булатовского в строке и цветно у нас темно слова цветно и темно могут читаться и как существительные-субъекты, и как краткие прилагательные-предикаты:

 
Хлоп – и сложены давно
бабочкины маслобойки,
и цветно у нас темно
в тонком воздухе прослойки.
Кто там глубже ни вздохнёт,
все чешуйки перепишет, —
останется лишь тот,
кто последних передышит.
 

Игорь Булатовский. «Ква?» ⁶⁹.

Наличие в современном языке наречий типа досуха, затемно, попусту не является обязательным условием для преобразования наречия или безличного предикатива в существительное:

 
С близка глядя на животное,
Вдруг чувствую восторг
(Будто кончился срок) —
Грива искрящейся кошки
Похожа на Нью-Йорк.
 

Елена Шварц. «Волосоведéние Vision» ⁷⁰ ;

 
Агапе без эроса – экое скучно…
Наверное, это не для человека.
Безбожно-безножно, ненужно-недужно
ты стал мне духовной любовью-калекой
 

Марина Матвеева. «Love sapiens» ⁷¹ ;

 
 …Но к вечеру
 в кастрюле тесто
 Аби замешивала. Как
 потом всю ночь в теплице кухни
 под крышкой начиналось тесно!..
 А волосинки на руках,
 что сабли – вспыхивали, тухли.
 

Санджар Янышев. «Аглая» ⁷².

Авторские полные прилагательные, образованные от существительных

Не менее интересным явлением воссоздания именного синкретизма является процесс, имеющий противоположную направленность. Если предыдущие примеры показывали разные пути и результаты ретроспективной субстантивации (деадъективации и деадвербиализации), то следующая группа примеров демонстрирует преобразование не признаковых, а предметных существительных в прилагательные. При этом трансформация осуществляется прибавлением к существительным адъективных флексий, но не суффиксов прилагательных:

 
Звериный зверь идет, бежит
И птица птицая летит
И камень каменный лежит
Стоячий воздух все стоит
 

Дмитрий Александрович Пригов. «Звериный зверь идет, бежит…» ⁷³ ;

 
Уходит на запад кудаблин-тудаблин,
спокоен, взволнован, упрям и расслаблен.
<…>
Он слёзы глотает, он бодро смеётся,
как птицая птица, душа его мнётся
 

Александр Левин. «Уходит на запад кудаблин-тудаблин…» ⁷⁴ ;

 
Вот Вам. Вы одни. Вы куклая. Вы просыпаетесь сквозь сито. Я Вас собираюсь есть. Я хлеб.
 

Ян Невструев. «Море лежало широко…» ⁷⁵ ;

 
Чудесно – в гроб меня улечь!
Твоя мечта, о том и речь,
должна цвести, ронять кирпич,
когда иду я челку стричь.
Ax, ты мой зайчик, друг поэтый,
сто лет живи с мечтою этой,
не мрачен будь и не болей, —
с такой мечтою жить светлей,
налей мне кофе с мышьяком,
с мечтой о чем-нибудь таком…
 

Юнна Мориц. «Серенада» ⁷⁶ ;

 
Он падлой женщиной рожден
в чертоге уксуса и брома.
Имелась в тюфяке солома.
Имелся семикратный слон.
 

Александр Левин. «Новая история» ⁷⁷ ;

 
Ужасна месть слепой природы
Какой-то осьминогий спрут
Уже разводит огороды
Там где сверкал зубов редут
 

Анри Волохонский. «Эгей» ⁷⁸ ;

 
Увозил бы в лес бианок,
беатричей самых разных,
и катал бы их, гондолых,
распевая кватроченту
 

Андрей Воркунов. «Увозил бы в лес бианок…» ⁷⁹ ;

 
Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико,
неприличико, величинка, толикое околичие,
буква «зю» моя, зюзелица, символичико,
недотыкомка-жуколица, ногомногое многотычие,
 
 
стой на слове своем, многоярустно наступай
на горлó буты́лое, бóтлое собственно песне,
на язык-миногу. Светлый сказочный расстебай
испечешь и язык проглотишь. Хоть тресни,
насухую стой на слове своем, пускай свое место знает,
пусть хоть сдохнет, но помнит, кто в доме его хозяин.
 

Владимир Строчков. «Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико…» ⁸⁰ ;

 
о, глаз, разглазься до очей
лицо – вломись в себя до лика
прорвись до дьявола, о бог
себя листая до
до крика черт обезкаликих
калеких черт
 

Владимир Климов. «О, глаз, разглазься до очей…» ⁸¹ ;

 
Удобряй свой мартиролог, мальчик:
пусть растет развесистым и клюквым,
чтобы, знаешь, эдак сесть в тенёчке
среди тех, кто сраму не имеет,
чтобы эдак ягодкою кислой
закусить того, кем закусилось
пополам с каким-то серым хреном
под холодным небом Вустерлица.
 

Линор Горалик. «Удобряй свой мартиролог, мальчик…» ⁸² ;

 
Часторастущий, тыщий, трущий глаз
прохожему осенний лес, —
вот клёкот на его сквозной каркас
летит с небес,
вот некий профиль в нём полудивясь
полуисчез.
 

Владимир Гандельсман. «В полях инстинкта, искренних, как щит…» ⁸³ ;

 
Все кошки кошие, все кошки хорошие,
а это мёртвая кошка, эта вот кошка мёртвая,
она говорит спасибо, лежит красиво.
 

Екатерина Боярских. «Мёртвая кошка» ⁸⁴ ;

 
 Жираф-гумилефф из Африки заглянет в лицо лазурное,
 в ночные зрачки подвижные, в двоящийся трепет век,
 и скажет «привет» приветливо, с во рту полуголой веткою,
 пятнистый, как все жирафые, улыбчивый человек.
 

Надя Делаланд. «Взлохмаченную и сонную, прошедшую мимо зеркала…» ⁸⁵ ;

 
Это ряское рябое,
почти болотца,
стало мне дорогое
воды лицо.
 

Ирина Машинская. «Заводь» ⁸⁶ ;

 
Когда мы были как привив…
Мы были как прививки оспы
И кожиц наших некрасив
пейзаж шероховат и рыхл
как апельсин в презерватив
свалилось солнце в мглую осень.
Испуг погас, застыв как гипс.
Мы стали то ли писком, то ли
терпеньем. Неминуем смысл.
 

Алина Витухновская. «Скрипит костями черный город…» ⁸⁷.

В игровом тексте Ольги Арефьевой прилагательные из существительных получаются при обмене слов слогами:

 
Собачка колбасатая,
Вернее, полосатая,
А с ней пятниска кисая
(ну вот – наоборот!)
 
 
Обедали мясисками,
Вернее, колбасисками,
И невозможно высказать,
Как было вкусно им!
 
 
Кормил их дедый седушка
(опять я что-то путаю!),
Зелёнка травенелася,
И пахло чесноком.
 
 
На лизыке растаяли
Куски собачьей радости…
Но тут мясиски кончились —
И сказочке конец!
 

Ольга Арефьева. «Сказка про мясиски» ⁸⁸.

Окончание прилагательного добавляется даже к неопределенному местоимению нечто, к архаическому союзному слову иже:

 
Вечером нечего,
Речка нейдёт в ведро.
Вечево во облацех,
нечтое вечеро.
 

Олег Вулф. «Путник» ⁸⁹ ;

 
Не белые и не рыжие,
в крепких ладошках, ижие,
сжимающие апачики
так, что белеют пальчики.
апачики раздающие,
бьющие, хоть не бьющие,
коляны, колоны, клоуны,
на досочках намалеваны,
линялые распальцовщики,
несбывшиеся дрессировщики.
 

Игорь Булатовский. «Афиша» ⁹⁰.

Следующий пример буквально воспроизводит механизм образования полного прилагательного (причастия), хотя окончание -я здесь не артиклевого происхождения, как в древности, а сначала является результатом ритмического акцентирования слова, а затем то же звучание дублируется личным местоимением:

 
Карамелизированный мир!
Тайные конфеты-карамели.
Мой пресладкий-сладкий-сладкий пир
В радостной конфетной карусели!
 
 
Карамелизированна-я – Я! —
Сладкая-пресладкая конфета —
Я – в обёртке – золотиста-я – Я,
Как в лучах полуденного света!
 
 
И возможно, я – уже не я…
Исчезаю с карамельным стоном…
Там, в Конфетной вазе Бытия,
Я откликнусь карамельным звоном!
 

Людмила Осокина. «Карамелизированный мир…» ⁹¹.

Авторские формы сравнительной и превосходной степени, образованные от разных частей речи

Именной синкретизм проявляется и в том, что сравнительная степень образуется от существительных. А. А. Потебня приводил примеры образования компаративов непосредственно от существительных: бережее (от берег), скотее (от скот), зверее (от зверь) и объяснял это тем, что в древнерусском языке «существительное, будучи названием определенной субстанции, было в то же время качественнее, чем ныне» (Потебня 1968: 37).

У современных поэтов подобных примеров очень много:

 
Колю дрова
напротив бензоколонки.
Меня смущает столь откровенное сопоставление
полена, поставленного на попа,
и «кола» в «колонке».
Я пытаюсь вогнать между ними клин,
я весь горю,
размахиваюсь,
химичу:
– Дровоколонка! —
Но с каждым ударом меня сносит влево,
и я становлюсь все дровее и дровее.
 

Александр Еременко. «Колю дрова…» ⁹² ;

 
время уйдет само,
осень нигде зимой,
осень в зиме гниет
листьями, пнями, йод
пахнет, покуда снег
скажет ему: Бог с ней,
с осенью, так – весней…
 

Надя Делаланд. «Город совсем другой…» ⁹³ ;

 
А последний сойдёт покров
тёплых ледников,
ещё утренних снов весней,
свет-Никита за ним, за ней.
 

Ирина Машинская. «К полюсу» ⁹⁴ ;

 
лезут подгоревшие сумерки
 
 
   ещё морей
   ещё ветрей
   ещё горей
            куда уж
 

Наталия Азарова. «перед судом непогодово…» ⁹⁵ ;

 
Вот скульптор ваяет большого солдата
Который как вылепится – победит
Чего ему скульптору больше-то надо
А он уже в будущее глядит
 
 
И там представляет другого солдата
Поменьше, но и со звездой на груди
Еще там такая же женщина рядом
Что глиняного им дитятю родит
 
 
И так заживут они не сиротее
До вечности предполагая дожить
А глядь – у творца уж другая затея
И в глиняной яме их прах уж лежит
 

Дмитрий Александрович Пригов. «Вот скульптор ваяет большого солдата…» ⁹⁶ ;

 
Под Москвой,
Под землей Москвы,
Тоже домы, водоемы, остановочки и рвы.
<…>
Над метро
Есть еще метрей —
Много выше и устроено значительно хитрей —
С поездами многоконными, со стеклянными вагонами.
 

Мария Степанова. «Что помяни…» ⁹⁷ ;

 
Москва! Исчадие азарта!
Арбат монмартрее Монмартра!
Кому портрет за 10 рэ?
Кому —
поэт на фонаре?
 

Евгений Бунимович. «Москва! Исчадие азарта!..» ⁹⁸ ;

 
Запустение тихих садов
В позднем солнце еще золотее,
Аромат неотцветших цветов
Майского сентябрее.
 

Дарья Суховей. «еду я в никуда из нигде…» ⁹⁹ ;

 
Непотребная тварь, я молчу, опуская глаза,
опуская слова, от которых глаза опускают,
отпуская тебя – это отпуск, каникулы, зал
аплодирует мне, я сегодня играю, как в сказке,
и чем дальше, тем волче, волчее, зубее, глазей
опускаю глаза, потому что в них отсветы пляшут
этой яростной лжи, разрывающей собственный зев,
потому что здесь страшно, как в сказке про красненьких пашек.
 

Надя Делаланд. «Непотребная тварь, я молчу, опуская глаза…» ¹⁰⁰ ;

 
Если бы все так думали, то было бы у нас царство мёртвых.
Чем мертвее мы, тем церквее земля.
Царствие Небесное – покойникам;
нам – внутри нас.
 

Евгений Хорват. «Если ты умрёшь, – песня поёт…» ¹⁰¹.

Согласно исследованию, выполненному Е. О. Борзенко, в современном русском языке начиная с 90‐х годов ХХ века подобные компаративы очень активны в интернет-коммуникации, в художественной литературе, публицистике, разговорном языке, детской речи (Борзенко 2012; Борзенко 2018)¹⁰². Причем нередко встречается сравнительная степень не только существительных, но и местоимений, числительных, причастий, даже глаголов и служебных частей речи (Борзенко 2018)¹⁰³.

Примеры нестандартной сравнительной степени от разных частей речи, уподобленных существительным или прилагательным, из современной поэзии:

 
А там – что же там… там одно никогда —
такая пустая идея!
Вертятся колёса, струится вода —
и мельница жизни поёт никогда, —
куда же ещё никогдее?
 

Евгений Клюев. «А там – что же там… там одно никогда…» ¹⁰⁴ ;

 
и вот я дерзкая резидентка
сижу посередине
никудее некуда
здесь меня жгут солнцем
земля обетованна но пока не найдена
написанное мною в области интоксикации Богом
 

Наталия Азарова. «и вот я дерзкая резидентка…» ¹⁰⁵ ;

 
о чем еще ó о ней о нéй
о дорогой дражайшей
дорожке тéней и тенéй
о другую чуть дребезжащей
когда иней на ней всё инéй
об узкой узенькой ужайшей
обузкой узенькой сужающей
себя до самых легких дней
 

Игорь Булатовский. «Причастие» ¹⁰⁶ ;

 
Две жили мышки, но одна – с печаткой.
Две жили мышки, но одна – одней.
Пристрастный воздух был ее перчаткой.
 

Мария Степанова. «Заснеженный, с вороной на носу…» / «20 сонетов к М» ¹⁰⁷ ;

 
Вот старушка – церковная соня —
Собирает огарки свечей,
А между тем она – храм Соломонов,
Весь позолоченный
И ничей.
 
 
Вот одинокая колокольня —
Ни у кого нет от ней ключей,
А между тем она – храм Соломонов
Или прекраснее,
И ничей.
 
 
Вот на вершине сидит ворона,
Ежась под войском зимних ночей,
А между тем она – храм Соломонов,
Еще прекраснее
И ничей.
 

Елена Шварц. «Девятисвечник колыбельная» ¹⁰⁸ ;

 
ЯЗУНДОКТА… ты одна мне осталась.
Сколько снега утекло, пока до тебя я добрался,
<…>
Яее тебя нет самого меня.
Явность твоя теперешняя – тайна выцветания этих чувств.
Твоим восклицательным именем нареку я дочь моих сублимаций.
Яко верною осталася в иерархии, где кто
сказал Агапит, должен сказать и Борис.
Ты яйцом в конце лежала, а теперь оно разбито, —
знать, не зря моя бежала мышь по краю алфавита.
 

Евгений Хорват. «ЯЗУНДОКТА… ты одна мне осталась…» ¹⁰⁹.

 
Мне тут нечего делать.
Я есть инвалид Четырёх Мировых Великих.
Свое существование мне оправдать не удаётся
без оправдания не удаётся существовать,
а без существования не оправдаться.
Я скоро займусь вплотнее моей смертью!
 

Евгений Хорват. «Записка охотника» / «Из зимней истерии 1984‐го года» ¹¹⁰.

 
Огры делают бобо,
так бобо, как нам слабо,
но бобее во сто крат,
если огры говорят
и ярмо их и клеймо
превращаются в бонмо,
а клеймёные слова
подвизаются в ать-два.
 

Игорь Булатовский. «ИЗ У. Х. ОДЕНА» ¹¹¹.

В современной поэзии встречается и суперлатив (превосходная степень) существительного:

 
что было дальше
дальше была бóльшая боль
дальшая даль
ночшая ночь
сквозь сквозную сквозь
тучнейших туч
многотóчней точь-в-точь
скрозь коррозий скрозь
лучший луч
не в бровь
 
 
но не врозь
 

Гали-Дана Зингер. «Старая сказочница» ¹¹² ;

 
Любезный брат и друг духовных выгод,
когда я вижу мост, я мыслью выгнут,
а сердцем серебрюсь, как под мостом
течение малейшим лепестком.
 
 
Великотрепетный мой друг светлейший
(немедля назовем ветлу ветлейшей,
а то ещё бесследно расхотим),
приветствую тебя, ты мне родим!
 

Владимир Гандельсман. «Любезный брат и друг духовных выгод…» ¹¹³.

Многочисленность поэтических неологизмов типа птицая, веснее, ветлейшей впечатляет и заставляет задуматься о том, почему же поэты, пишущие в разных стилях, принадлежащие к разным поколениям, живущие в разных городах и странах, так настойчиво образуют авторские прилагательные от существительных, компаративы существительных и экспрессивные тавтологические конструкции с разными частями речи на месте прилагательных или наречий? Может быть, причина в том, что поэтам (а значит, поэзии, а следовательно, и языку) нужна именно эта ощутимая связь между предметами, признаками, обстоятельствами, действиями?

Если волей поэтов появляются такие полные прилагательные, как птицая, куклая, поэтый, клюквых, гондолых, бутылое, калеких, тыщий, кошие и мн. др., то сама система языка диктует, что слова птица, кукла, поэт, клюква, гондола, калека, тыща, коша можно воспринимать как краткие прилагательные. В таком случае почти любое непроизводное существительное (т. е. не осложненное суффиксами) является потенциальным прилагательным, следовательно, сохраняет в себе способность быть синкретическим именем.

Кроме того, поэзия показывает, что любое предметное существительное имеет тенденцию стать признаковым¹¹⁴, так как в процессе функционирования языка оно получает разнообразные коннотации. Например, слово весна может употребляться в сравнительной степени потому, что в сознании человека это не только один из сезонов года, но и время потепления, оживления природы и чувств; слово метро – это не только вид городского транспорта, но и пространство подземной архитектуры. В строке Е. Хорвата Чем мертвее мы, тем церквее земля форма церквее мотивирована тем, что на земле каждая могила с крестом подобна церкви и по внешнему виду, и потому, что это место общения с потусторонним миром. Коннотации появляются не только у существительных, но и у других частей речи. Компаратив местоимения я в строке Хорвата Яее тебя нет самого меня может быть понят примерно так: ‘ты в большей степени я, чем я сам’; формы никогдее у Е. Клюева и никудее у Н. Азаровой вызваны тем, что отрицанию как явлению логики сопутствует эмоция безнадежности.