Kitabı oku: «Всякая Всячина I», sayfa 2
Оказалось, что был. Вдалеке он заметил одного мужчину (еще непонятно каких лет), идущего прямо в его сторону, прикрывшись капюшоном. Вместе с мужчиной, приближавшись все ближе к Рудольфу – также усиливался дождь; под конец уже начал идти непроглядный ливень, скрывший от Рудольфа очертания черного человека, но не надолго.
– Здравствуй… – пробурчал мужчина и достал из внутреннего кармана куртки полиэтиленовый пакет зип лок с табаком внутри.
Со стороны сцена выглядела абсолютно очевидна: молодой человек покупает наркотики вечером, в безлюдном месте. Но оказалось это был простой табак. Рудольф начал курить еще с ранних классов и, что самое удивительное, ему достаточно было одного затяга для зависимости; он не был одним из тех курильщиков, которым пока вообще не понравилось, но все же впоследствии они привыкли. Страшно было представить в каком состоянии находились его легкие, куря еще с раннего возраста и при том вполне себе много, однако не всегда. Была бы возможность он курил бы намного больше, но из-за финансового положения приходится всегда либо стрелять сигареты, гуляя по улицам – что он в основном и делал – либо просто воздерживаться, терпеть…
Табак этот он заказал через компьютер, сидя в интернет-кафе. Никакой электроники с доступом к интернету у него дома не было. Передача товара хоть и выглядела странновато, подозрительно, но опасности или риска, конечно же, в себе не таила. Рудольф быстро попрощался и направился к себе домой.
В квартире жили только он и старая мать, которая давно перестала уделять ему должного внимания, хотя иногда в ней неожиданно просыпались чувства заботы и переживания, но быстро угасали – потому что появлялись они в ней первоначально только из-за минутных угрызений совести. Конечно, дело здесь обстояло не без наличия психоактивных веществ в ее жизни – история стандартная, ничем не отличающаяся от остальных подобных случаев. Самое интересное, Рудольф никогда не питал интереса к наркотикам, хотя казалось бы… Район, где он проживает, далеко нельзя назвать благополучным, что ожидаемо – соответственно и окружение не отстает от среды. Знакомые, одноклассники, товарищи часто предлагали абсолютно разного рода вещества, но всегда получали холодный и безразличный отказ. Рудольф, скорее всего, никогда не задумывался об этом и нормально не понимал, что же за собой это все несет – а отказывался он только из-за внутреннего, непоколебимого ощущения того, что все это должно быть ему чуждо.
С мамой разговаривал он редко, но при этом был всегда открыт и ничего от нее не скрывал. Сама мать не очень-то и любила той глубокой материнской любовью своего сына, но все равно была сильно к нему привязана, так как только он и остался в ее жизни из близких людей, которым можно доверять несмотря ни на что.
Мама была уже пенсионеркой, соответственно единственным доходом в семье была ее пенсия, на которую они жили. Конечно этого было недостаточно, но до голода, к счастью, практически не доходило, хотя могло, потому что мать от своего пристрастия к наркотикам никак не старалась избавиться, но благодаря знакомым, которые доставали все бесплатно – не приходилось тратить на эту зависимость деньги. Рудольф видел все пагубное положение мамы, но не уделял должного внимания этой проблеме, что было выгодно им обоим. Нужно тоже сказать, что и у Рудольфа отсутствовала та теплая, нежная любовь к своей матери – пожалуй, благодаря такому отношению друг к другу они были очень близки и семейные скрепы были крепки. Да, ни о какой любви речь идти не могла, но было взаимопонимание невероятного уровня. Довольны ли они были? Да.
Проходя мимо уже закрытых ларьков и местных магазинов, в какой-то момент он остановился посреди улицы, достал из кармана пакетик и рассмотрел его с разных ракурсов, также и под светом от ионовой вывески бара. Что он пытался выискать – непонятно, вполне возможно ничего, потому что на такую „мини-проверку“ у него ушло не более пяти секунд, после чего он сразу продолжил свой путь тем же равномерным шагом. Взгляд был опушен, сутулость, как всегда, присутствовала… Вокруг не было ни одной души, казалось весь город вымер на ближайшие часы, но Рудольфу было только лучше: страха он не ощущал, а большое количество людей наоборот ставило его в некий дискомфорт. Был только он да царившая темнота.
Дойдя до самого конца улицы и свернув влево, Рудольф повернулся и встал напротив входа в подъезд, куда можно было свободно войти, так как дверь отсутствовала, ну и была не к чему – что можно выкрасть из квартиры, расположенной в таком районе?
Он решил пока покурить, прежде чем подняться к себе домой. Мать знала о сигаретах и Рудольф этого никогда не скрывал, но старался избегать тех ситуаций, когда придется курить перед ней. Достав недавно купленный табак и бумагу, он скрутил одну сигарету, резко провел головкой спички по боковой стороне коробка и подвел огонь к сигарете. Выпустив пару дымков и не докурив, он бросил ее на пол и поднялся по лестнице наверх, к своей квартире. Открыв незапертую на ключ дверь, он вошел в пустую комнату, с оголенными стенами и прилег на изодранный диван. Квартира состояла из этой самой комнаты, которая встречала гостя при входе, и из небольшой кухни, где на тот момент что-то готовила мама. Рудольф лежал и смотрел на потолок, не думая ни о чем. Когда мать вышла из кухни, она не ожидала его увидеть, но никак этого не показала, так как эмоции у нее были уже слишком затуплены.
– Где ты был? – спросила она безразлично, делая это только ради общепринятого приличия.
Рудольф просто пожал плечами и ничего не ответил – он и сам понимал, что ей на самом деле не очень-то интересно. Она присела рядом с ним, опрокинув устало голову назад и положив руку внешней стороной на лоб. Усталость проявлялась на ее лице, но не из-за тяжелого, как это могло показаться сначала дня – здесь это чувство достигло уже глобальных размеров; ощущала она себя усталой всегда, несмотря ни на что… Ее ежедневно, с самого утра, изнуряет судьба, которая никак не хочет оставить ее в покое. Сквозь сомкнувшиеся губы она лепетала одни и те же слова: Господи, Господи, Господи… хотя назвать ее набожной нельзя – она никогда в жизни не молилась и соответственно не знает ни одной молитвы; в церковь ходит изредка – только когда начинают изъедать внутри нее разные чувства, которые проявляются в основном после неприятных, тяжелых ситуаций. В местной церквушке о ней знали все и часто поглядывали на нее недоброжелательным взглядом, что мать Рудольфа естественно замечала, но этот факт только ее раззадорил – она порой специально ходила, чтобы в очередной раз ощутить на себе эти укоряющие лица.
Один раз ей пришла идея в голову пойти исповедаться, чем она сразу зажглась, вышла в своем тряпье и направилась по привычной тропинке к церкви. Идя маленькими шажочками по протоптанной траве, она с улыбкой на лице представляла у себя в воображении как пройдет вся эта церемония и что стоит ожидать от этих неблагожелательных хозяев:
« Ха-ха! Уже знаю как эти ненормальные на меня набросятся, когда я подойду к батюшке. Бить, конечно, вряд ли будут, но отдернут меня от него. А если нет, то можно будет еще дальше пойти, раскрыв ему все свои „сокровенные тайны“… Ха! »
Размышляла она весь путь, пока в конечном итоге не встала у главных ворот. В тот момент она поняла, что забыла взять платочек. Подумав с минуту, она пришла к решению, что смешно будет оторвать от, и так уже истрепанного платья, кусок ткани и наложить его на головку, как-то завязав его под подбородком. Вышло, конечно, ужасно – естественно о приличности здесь и говорить не о чем было: разорванные, длинные нитки свисали с платка и нежно порхали перед ее сморщенным, усталым, но при этом смешным лицом; ткань налегала на голову совершенно не так, как должна была – это было похоже больше на остроконечную, плоскую в виде ромба шляпу. Но добиться желаемого результата у нее получилось – все взоры были направлены к ее персоне; кто-то шептался, кто-то прямо укорял ее взглядом, не скрывая своего негодования.
– Здравствуй, Серафима. – поздоровалась с матерью Рудольфа одна старая женщина, которая фенотипически напоминала собой очень набожную, но при этом не фанатичную религиозную женщину.
Маму на самом деле не звали Серафима, но ей показалась смешно, если она представиться людям этим именем (и так мы ее будем называть в нашем рассказе). Но знакома она пока была только с этой старой женщиной.
– Привет, привет! – иронично и энергично поприветствовалась с ней и даже, ради идиотской шутки, протянула руку, что совсем было не к месту.
Женщина пока удивилась такому жесту, но заметив, что Серафима не шутит, легко пожала руку, однако Серафиме было это недостаточно и она сжала ее сильнее, раскачивая вверх и вниз. Женщину это смутило, но никак, кроме как взгляда, она этого не выказала.
– Ну, что, дорогая моя, началось небось это все?..
– Что? – спросила она в ответ, искренне не понимая о чем идет речь.
– Ха! Ну что ты не поняла, подружка – я про это… ну… – Серафима здесь нарочно запнулась, желая, чтобы собеседница сама докончила ее мысль, но осознав, что это не произойдет, она сказала, – Ах, да! Причастие, когда начинается? Сегодня же?
– Вообще-то нет, завтра.
– Ах, черт возьми! – наигранно вскликнула она. – А так хотелось сегодня исповедаться…
– Вы и сегодня можете это сделать, но…
– Вот и отлично! – не дала договорить Серафима своему товарищу.
– Но, – все же настояла женщина, легонько прихватив руку Серафимы и развернув ее. – вы держали пост?
– Какой это пост? Я не дежурный, ха-ха! – продолжала она играть ту же самую дурочку; но она и вправду не постилась.
– Ну, да ладно вам…
– Хорошо, хорошо. – перебила Серафима опять тоном капризного ребенка. – Пошутила и хватит. Конечно держала, а что вы думали? – соврала она и с фальшивым осуждением в глазах взглянула на женщину.
– Так нет, ничего, упаси Господи. Просто поинтересовалась, не более. – поддалась она этому наглому ходу со стороны Серафимы. – Вы не подумайте, что я как-то усомнилась в вас, ни в коем случае.
– Ну ладно, хорошо. – произнесла она в ответ с глупо-подозрительным взором, сощурив глаза, и направилась в церковь.
Перед тем как поставить ногу на первую ступень, ведущую внутрь, она остановилась, медленно подняла свою голову и тупо посмотрела на крест, вмонтированный в стену над главным входом. Стоя вот так у паперти, ее знакомая предположила, что Серафима готовится перекреститься, однако правая рука у нее так и не поднималась. Женщине стало интересно и она обошла Серафиму, чтобы взглянуть на эту картину полностью, но сделать ей этого не дали – Серафима, как только почувствовала легкое прикосновение верхней одежды старушки, сразу вернулась будто б из небытия и пришла в себя. Продолжая подъем, старушка прямо перед входом остановила Серафиму и без слов показала жестом, что она забыла перекреститься. Серафима прекрасно все поняла, но опять выстроила из себя дурочку:
– Что-то не так?
– Перед тем как зайти в церковь, каждый человек должен перекреститься.
– Ах, точно, совсем уж забыла! – сказала она и перекрестилась настолько небрежно, насколько это было возможно. – Что-то в последнее время не так со мной: то перекреститься забуду, то вообще одежду чужую надену… Не жизнь, а цирк шапито, ха-ха!
Старушка ничего не сказала и молча вошла вместе с ней внутрь, надеясь, что ничего страшного ее спутница не сотворит.
А вот Серафима была, как можно догадаться, другого мнения, хотя и ее тоже, что сейчас происходило не устраивало, так как это были пока детские игры – ей хотелось идти дальше, задействовать большую публику, а не только бедную пенсионерку. Пока у нее в голове ясного плана действий не было, но задатки на что-то грандиозное были.
Зачем вообще она этим занималась? Никто не знал. Ей было скучно, но рассеять это чувство можно было бы и по-другому, что Серафима прекрасно понимала. У нее было неосознанное желание разыграть перед этой невинной публикой странную, непонятную, бредовую сцену. Желание сопоставимо с желанием некоторых людей в аристократической среде выругаться нецензурной бранью либо рассказать о слишком пошлых вещах – кто-то это делает ради некоего удовлетворения, а кто-то руководствуясь некоторыми высшими или нет идеями.
Зайдя внутрь храма, слева стоял прилавок, где можно было купить свечки и разную церковную утварь, книжки и другое. У Серафимы не было ни копейки в кармане, поэтому она повернулась к старушке и без стыда попросила купить для нее две свечки:
– Одну за упокоенных, другую святой Матрене. – сказала она удивительным образом сменив тон на жалостливо-слезный. – Эх… Всегда, когда захожу, вспоминаю бедного дедушку… Господи…
Выглядело это ужасно мерзко, но Серафиму, конечно же, это не останавливало, а наоборот подбадривало; однако, жаль рядом с ней не было никого, кто мог бы ей открыть глаза и сказать всю правду об ее ужасном актерском мастерстве. Старушка, несмотря на подозрительность всех этих действий, все же поверила Серафиме, поддавшись той искренней, чистой вере, царившей внутри нее уже многие годы.
Пенсионерка протянула ей вместо двух, четыре свечки. Серафима взяла их, не сказав даже спасибо, резко повернулась и вместо того, чтобы подойти к месту, куда ставят свечки в песочек за упокой души, она пошла прямо в центральную залу, где уже шла процессия. Старуха глубоко вздохнула и пошла вслед за ней.
Серафима проходила мимо разных канделябров, высоких подставок для свечей и рассматривала всю эту утварь с не наигранным любопытством – ее вправду все это заинтересовало. Каждую икону она тщательно обводила взглядом; когда появился священник в светящейся рясе с кадилом, она не отводила глаз от его плавных движений рукой. Старуха смотрела на нее и теперь точно была запутанна и обескураженна: «Ничего не понимаю…» – подумала она в ту секунду.
Все остальные присутствующие в зале пока не обращали сильно внимания на Серафиму, но кто-то уже начинал поглядывать на эту странную женщину.
Уже подойдя близко, насколько это было возможно, к иконостасу, Серафима опомнилась и огляделась вокруг себя, дабы оценить ситуацию… Батюшка, читающий молитву монотонным голосом, все же не выдержал и на секунду поднял свой взор на нее, но много времени на это не ушло и он сразу вернулся к книге. Также женщины, стоявшие у аналоя, во время коротких пауз все-таки поддавались любопытству и посматривали на Серафиму. Поначалу она не ощущала на себе взглядов, но затем, хорошенько осмотрев все пространство вокруг себя, ей все стало понятно – все шло так, как она надеялась.
« Хи-хи! Не знаю почему, но мне нравится. »
Старушке стало стыдно и она уже сожалела о том, что решила с ней связаться – ей пришло в голову просто взять и сразу уйти, но не решившись резко на такой ход, ее уже застала сама Серафима, которая положив грубо свою руку на ее плечо, таким полушепотом, спросила:
– Слушай, а как зовут вот того старичка, который читает сейчас молитву, не знаешь?
– Отец Сергий. А зачем тебе? – поинтересовалась женщина. – Ему исповедоваться ты не сможешь сегодня.
– Да нет, я так, для себя хотела узнать. – после этих слов она отошла в очередной раз от спутницы и направилась в сторону большого распятия.
Слишком долго она вглядывалась в лицо Мученика и продолжила бы это делать, если бы не одна маленькая девочка, лет пяти, подошедшая к ней и дернувшая ее за разорванный подол платья. Серафима опустила взгляд – перед ней предстало милейшее создание с маленьким платочком на голове, которое растрогало бы каждого, но не Серафиму. Детей она не любила и здесь, практически, отсутствовали какие-либо „но“. Конечно, она с ней ничего не сделала, но встретила девочку с холодным выражением лица.
– А-та-та! – подошла мать девочки. – Я же говорила, не уходи далеко от меня. Извините, ради бога.
На это Серафима просто отвернулась, ничего не сказав в ответ. Женщину это немного смутило, но она ничего не добавила после этого и просто отошла к прежнему месту.
Странная волна неожиданного гнева наплыла на нее: глаза зажглись, руки сжались крепко в кулаки… Если бы не старушка, взор которой смог утихомирить Серафиму, могло случиться что-то нехорошее.
Спустя время в центр зала вышли два батюшки и встали пропорционально друг другу, знаком показывая людям, что можно начинать. Серафима быстро выступила вперед, немного растолкнув нескольких человек, чем вызвало негодование, но ее это никак не волновало. Она думала о предстоящем разговоре, который сильно ее привлекал.
« Главное, слишком не наглеть и с первых самых слов не отпугнуть его. Здесь нужно быть максимально аккуратной. Ха-ха! Прямо наполеоновский план выходит. »
Батюшка с длинной, седой бородой наклонился ухом к ней и показал всем видом, что готов ее выслушать. Серафима исповедалась в первый раз и сначала она правда понятия не имела о чем стоит говорить и как начать. Но ей достаточно было нескольких секунд, чтобы прийти в общем с мыслями и осознать, что ее неподготовленность и незнание только сыграет ей на руку.
– Знайте, – громко начала она, но после успокаивающего жеста батюшка продолжила, понизив свой голос, однако и этого не было достаточно для полной убежденности в конфиденциальности всего процесса; батюшка решил более не прерывать ее и забыл про это, все внимание уделив Серафиме. – вот недавно, например, я украла из магазина три хлеба. Вы не переживайте, – сказала она как только увидела его реакцию. – сделала я это не из-за себя, так что все хорошо. Понимаете, я многодетная мать. В одной каморке мы вшестером живем уже несколько лет и естественно еды тоже не хватает, поэтому иногда приходится опускаться до этой мерзости. Не переживайте, меня точно в тюрьму не посадят, так как я давно дала на лапу местному менту. Вы скорее всего зададите справедливый вопрос: а откуда деньги-то на это взялись, раз тебе приходится аж хлеб воровать? А я вам честно отвечу: подкупать можно также без денег. Вы же понимаете о чем я, да?
Серафима хитро посмотрела на лицо батюшки и подмигнула ему. Он стоял ошеломленный, смотрел на нее с ужасом и глубоко дышал, не говоря ни одного слова. Она, убедившись что все идет так, как она и рассчитывала, продолжала, но уже совсем-совсем шепотом:
– Что-то вы изменились в лице. Ну, да ладно. Я, с вашего позволения, продолжу. – тогда батюшка уже хотел было встрять в ее рассказ, но она своей настырностью и наглостью не позволила ему этого сделать. – Так, вы, пожалуйста, дайте мне нормально высказаться и излить душу перед вами – а точнее, конечно, перед богом – так что я продолжу свое покаяние.
