Kitabı oku: «Нежное укрощение ярости», sayfa 2
Глава 4. Дом летающих кинжалов
Когда урок подходил к середине, сегодня мы делали коллаж, в студию вошла Люба.
– Марго, вот новый мальчик в твою группу, – из-за её спины появился мальчишка. Раскосые глаза, смуглая кожа, модный костюм.
Он не смотрел на меня, не смотрел вообще ни на кого.
– Проходи присаживайся, – я подошла и хотела взять его за руку, чтобы отвести на его место.
Он дёрнулся и посмотрел на меня, как мне показалось, слишком зло для шестилетнего ребёнка.
– Ну, что ж, как хочешь. Выбери любое место, какое понравится, – улыбнулась я ему.
Весь оставшийся урок, Марат – так звали мальчика, просидел над коллажем, но не сделал ровным счётом ничего. Когда я подходила, чтобы ему помочь или подсказать, он только насупливался, складывал ручонки на груди и всем видом показывал, что в помощи не нуждается.
На перерыве я подошла к Любе и спросила:
– Нелюдимый какой парень этот Марат. Посмотри контакты родителей на всякий случай.
Люба вздохнула, заклацала алыми ногтями по клавиатуре.
После перерыва я все же решилась присесть рядом с Маратом и показать, как вырезать фигуры из цветной бумаги для коллажа. Он внимательно смотрел, но, когда взял в руки ножницы и попробовал сам, у него ничего не получилось.
– Давай попробуем ещё раз, все получится, – попыталась я его приободрить.
Он вызывал во мне смутное чувство беспокойства. Откуда же взялся этот ребёнок, что такое с ним было, что он вёл себя настолько не по-человечески.
Он глянул на меня исподлобья, как волчонок, и бросил мне в лицо ножницы. Я едва успела увернуться, но все-таки вскользь лезвие чиркануло меня по щеке.
Марат смотрел на меня испуганным взглядом, словно только сейчас понял, что сделал. Я не сказала ни слова. Молча встала и вышла из студии в холл. На сегодня с меня хватит.
– Что это? – Люба показала на моё лицо.
Я потрогала скулу. На пальцах осталась кровь. Я пошла в туалет, посмотрела на себя в зеркало. Совсем небольшой порез на скуле. Заживёт, даже шрама не останется.
«Этот чудесный день продолжается», – подумала я. Ко всему уже случившемуся, конечно, не хватало, чтобы мне порезали лицо. Хорошо в глаз не попал. Снова нахлынули воспоминания. Я опять вернулась мыслями в адское утро.
Теперь это уже была не одна сцена целиком, а только картинки и самые болючие подписи к ним. Чтобы поняла, какой нужно быть! Улетевшая! Ты же безалаберная! Прилети на землю! Ты нелепая! И самоё жестокое – мне бывает стыдно идти с тобой по улице!
Как он так мог? Говорил же, что любит. Мне казалось, я никогда не видела по глазам Игоря, что он врёт. Или я никогда по-настоящему ничего и не пыталась разглядеть в его глазах? Может, и не любил он меня никогда. Как он там сказал: «Секс, Марго, секс хорош».
То есть в постели я его устраивала, но вот вылезать из постели и как-то жить эту жизнь, по его мнению, мне не стоило. Сразу все уроню, разобью, да и сама уронюсь и разобьюсь. Он даже оказался прав в чем-то. Я и правда чуть не попала под машину и растянулась на полу, когда вошла в студию. Мне вспомнились заботливые руки мужчины из авто, его раскосые внимательные глаза, будто он понял мое состояние.
Слезы покатились по щекам. Я не хотела плакать. Предательские слезы текли сами собой. Мне стало так жалко себя. Но я уже решила, что это последний раз, когда я себя жалею. Нужно решить, куда я отправлюсь сегодня после работы. Не возвращаться же домой. Я не перенесу ещё одного подобного разговора с Игорем. День я как-нибудь проведу, но вот вечером.
Возвращаться в нашу с Игорем квартиру, мы вместе её снимаем, я даже не думала. Но где-то мне нужно обосноваться. Может, попроситься к Любе переночевать? Я тут же разозлилась на неё. За то, что она очень похожа на тех девиц, что так нравятся Игорю. Все как по лекалу. Вылизанная, гладкая, отштукатуренная, в нужных местах подкаченная.
Любовь. Такая она эта любовь. Я всегда думала, что любовь не может пройти быстро, а уж тем более мгновенно. Но сейчас, когда стояла в туалете и смотрела на свое заплаканное лицо с порезом на скуле, была почти уверена, что может. Все зависит от глубины нанесённой раны.
Что этот порез от ножниц по сравнению с тем, что сделал Игорь? Он воткнул мне в грудь топор, разрубил сердце пополам, вытащил одну половину и растоптал ногами.
Но получилось так, что именно в этой половине и была вся моя любовь к нему. А в той окровавленной половине, что осталась в груди и сражается за мою жизнь, уже никакой любви нет. Надеюсь, я не занимаюсь самообманом в очередной раз.
Я вытерла слезы. Промокнула кровь от пореза салфеткой и вернулась на ресепшен.
– Нашла контакты родителей Марата? – спросила я у Любы.
– Нашла, скину тебе в мессенджер. И не только контакты, – она как-то странно улыбнулась и слегка прикусила нижнюю губу.
Я не поняла, что она имела в виду, да и разбираться не хотела. Я открыла сообщение.
– Только телефон отца? Телефона матери нет? – спросила я.
– Сама же видишь, – раздражённо ответила Люба, словно я отвлекаю её от чего-то важного или интересного.
Странно, почему оставили телефон отца, а не матери, это все-таки было бы более уместно.
На звонок ответили после первого же гудка:
– Слушаю, – раздалось в ответ.
Голос прозвучал так низко, что меня охватил необъяснимый страх, я минуту не могла собраться с мыслями и объяснить причину своего звонка.
– Говорите же, что с сыном? – потребовал голос так властно, что я почувствовала себя так, словно это я нашкодила, а не Марат.
– Он плохо себя ведёт и срывает занятие, его нужно забрать.
В трубке помолчали и отбили звонок. Я стояла с телефоном в руке, не зная, что делать, набрать ли его заново или подождать, когда кто-то придёт за Маратом. Я боялась обладателя низкого голоса, непонятно почему, но мне уже расхотелось, чтобы он приезжал за сыном.
Через пятнадцать минут он появился. Я ждала на ресепшене. Открылась дверь, и когда вошёл отец Марата, в холле как-то сразу стало мало места. Я пошла к нему навстречу, споткнулась о коврик и полетела вперёд. Я почти рухнула перед ним на колени, но он успел подхватить меня подмышки и легко, словно я пушинка, поставил на ноги.
Я услышала, как позади хихикнула Люба. Да уж. Я в своём амплуа, что тут скажешь.
Я глянула на него снизу вверх. И невольно закрыла глаза, вдохнув полной грудью пьянящий запах сильного – могучего мужского тела. Это был он, тот мужчина из авто, тот самый с раскосыми темными глазами.
Глава 5. День, когда сошлись все звёзды
Девушка с медовыми волосами, рухнувшая на капот его машины, не выходила из головы Яра. Никогда бы не подумал он, что жизнь настолько странно устроена. Всего лишь мгновение – глаза в глаза, смутное ощущение чужой души – так может врезаться в сознание, что многолетние воспоминания могут внезапно отступить.
Что это? Сколько должно всего сложиться в одно мгновение, что бы такое произошло? Должен быть именно такой день – серый и дождливый, именно утро и привычный маршрут? Именно такие мысли должны быть в голове и такое вот настроение, прежде всего, размышлял Яр.
Мысли, которые не дают ему покоя последние два года, но которые отступили в последнее время. Отступили настолько, что временами Яр даже переставал себя винить. Правда, как только он ловил себя на том, что прожил целый день и ни разу не почувствовал себя виноватым, ему становилось стыдно.
Стыдно за то, что он может себе позволить просто жить, не сгорая ежедневно в аду своих воспоминаний.
И ещё вот это внезапное голубоглазое и какое-то слишком чистое и наивное создание, которое он чуть не отправил в морг. Если бы ещё и она добавилась ко всему прочему, если бы ещё и за её смерть вина легла на него, что тогда вообще осталось бы от его жизни и от него самого?
Что ещё нужно было добавить к такому дню, чтобы чудесное, как теперь он считал, мгновение, так врезалось в память? Может, впервые за два года отменённый визит к психиатру? Впервые за два года не принятое с утра лекарство? Но это было как раз после того, как девушка с медовыми волосами оказалась на капоте. Это из-за неё он отменил визит, это из-за неё он не стал пить лекарство.
Яр сидел за своим столом в офисе и крутил в руках блистер с таблетками. «Что, если ярость вернётся, когда перестану их пить?», – спрашивал себя Яр, и утреннюю картинку с девушкой и её медовыми волосами заслоняла другая.
Морг. Искалеченное тело жены Полины и её последние слова перед тем, как машина влетела в стоящий на обочине грузовик. «Ненавижу тебя! За то, что так люблю тебя, сволочь – ненавижу!».
И свои последние слова ей в ответ: «Почему ты всегда доводишь меня до такого состояния, что мне хочется тебя прибить? Зачем ты это делаешь? Зачем провоцируешь?».
А дальше крик Полины, скрежет металла и короткие гудки в телефоне.
Теперь Яр знал, зачем она это делала. Зачем провоцировала его на злость и ярость. Такая она была – его Поля. Такой была его суть.
Всегда на грани. Никаких половинчатых эмоций. Всё на пределе, и сама всегда на пределе. Если секс, так секс, больше похожий на войну. Если ругань, то такая, после которой не должно остаться камня на камне. А после, на этих руинах, конечно, тот самый секс, который как война.
Если любовь, то такая любовь, которая после себя не оставляет ничего, только пустоту, которую больше ничем нельзя заполнить.
«Если бы я тогда сдержался, – думал Яр, – если бы не дал себя спровоцировать, всё было бы иначе. Я же знал, что она делает специально, я же слишком хорошо знал Полю. Нужно было только молчать, дать ей выговориться, но я дал волю гневу. Я стал орать на неё, хоть и понимал, что это бесполезно. Такую как Поля не запугать, не переорать. Потому она и не смотрела на дорогу, потому и вдавила педаль газа в пол. Это я её убил. Своим гневом. Своей яростью. Убил мою Полю».
Яр скомкал блистер с таблетками и бросил на пол. На столе забренчал смартфон. Яр глянул на экран, высвечивался номер творческой студии, куда записала Марата его последняя няня номер четырнадцать.
Шевельнулось нехорошее предчувствие, что с сыном что-то случилось.
– Слушаю, – сказал он в трубку.
На том конце молчали.
– Говорите же, что с сыном?
– Он плохо себя ведёт и срывает занятие, его нужно забрать, – сподобился, наконец, собеседник.
Девушка. Нежный смущенный голос, Яру даже показалось, что он слышит, как в трубку нервно дышит, волнуясь, обладательница этого голоса.
Яр слушал и молчал, он боролся с желанием выяснить подробности и с нежеланием грубить этому волнующемуся голосу. Поэтому он просто отбил звонок и с облегчением выдохнул. Его не удивило, что Марат успел что-то учудить. Удивительным было бы другое, если бы за целый день Марат ничего не учудил.
После гибели Полины Яр разговаривал со специалистами. Все как один утверждали, что сознание Марата, на глазах которого погибла мать, блокировало шок и ушло в глухую защиту. Ему не отрезало память, он не забыл, что у него была мама, но получилось так, что он как будто не испытывал по этому поводу никаких чувств.
Он никогда не говорил с тех пор о матери, никогда ничего не спрашивал, словно её не было, но это уже был не тот ласковый и добрый мальчик, каким он всегда был. Словно всё, что было в Марате от матери, а от её, как казалось Яру, было в нем больше всего, вдруг исчезло. Зато осталось только то, что он взял от отца.
Марат стал жесте и мрачнее. Он не давал спуска своим няням, и они при нём не держались. Его сложно стало вывести на разговор. Яр не видел, чтобы он хоть раз улыбнулся после смерти матери. Марат будто махом повзрослел лет на десять, но при этом остался в теле шестилетнего ребёнка, что ему точно не нравилось.
И, конечно, в нём проснулся тот же гнев и та же ярость, как и в его отце. Яр и подумать не мог, что такое может передаться ребёнку. Неужели существует такой ген, который может подобное передать от родителя к ребёнку?
Теперь Марат был уменьшенной копией своего отца. Окружающие Яра люди так и говорили: «Мини Яр».
Отношения с сыном и раньше были так себе. Если точнее, никаких толком отношений между отцом и сыном и не было. Маратом занималась исключительно Полина. Но после гибели жены в Яре что-то совсем сломалось.
Он не просто забыл про сына, он никак не мог избавиться от ощущения, что Марат – это вечное живое напоминание не только о Полине, но и о неискупаемой вине Яра.
Сын был так похож на мать. От Яра ему достались только немного раскосые, хоть и не узкие глаза и смуглая кожа. Всё остальное от матери. И это только усугубляло желание Яра держать сына подальше от себя.
Но сегодня тот самый день, когда легло одно на другое. Когда многое легло на многое. И всё девушка с медовыми волосами, распластавшая на капоте машины Яра. Эти большие светлые глаза. Этот напуганный взгляд. Да, всего лишь случай, один из – в целом ряду. Но этот случай послужил катализатором.
И вот уже не принятые с утра таблетки отпускают сознание Яра. Он снова чувствует, что в любой момент может взорваться и вместе с тем, чувствует, как к нему возвращается сила.
Он научился держать себя под контролем. Он сможет справиться с собой и не дать ярости вырваться наружу. А эта вернувшаяся вдруг сила пробуждает в нём давно забытое желание – желание действовать, а не оставаться наблюдателем и смотреть, как проходит его жизнь.
Яр вышел из офисного здания и сел за руль машины. Он завёл двигатель и впервые за два года с наслаждением прислушался к благородному рыку мощного мотора.
«Ты тоже слишком долго спал», – сказал Яр полушёпотом и вдавил педаль газа. Зверь под капотом ожил и зарычал в полную силу.
Яр воткнул передачу и поблагодарил себя за то, что не сменил машину на другую – с автоматической коробкой передач. Хотя, все время подумывал это сделать после смерти Полины.
Он рванул машину с места так, что задымились покрышки.
Яр вылетел на Кутузовский проспект и утопил педаль газа в пол. Смартфон пиликнул подключаясь к магнитоле.
– Сири, включи Radiohead, – сказал Яр.
При первых же аккордах любимой группы Яр, завидев скапливающуюся на проспекте пробку, вырулил, не сбавляя скорости, на выделенную полосу, заставил мотор выдать всё, на что тот способен.
Машина летела с бешеной скоростью. Яр все держал под контролем. И ему нравился этот контроль. Нравилась скорость и рёв мотора. Нравилось, что в колонках звучит его любимая песня. Яр летел по Кутузовскому проспекту, и всё в его голове раскладывалось по полочкам.
Он пока ещё не мог осмыслить все принятые за эту бешеную гонку решения, но уже точно знал – первое, что нужно сделать, если это чудо с голубыми глазами свалилось ему на капот, чтобы разбудить – вернуть сыну отца.
Глава 6. Зверюга и его волчонок
Ростом он был под метр девяносто не меньше. Широкие плечи, мощная, но благородная шея. Он держал в руке смартфон, и тот казался совсем игрушечным, хотя мне такого размера смартфон было бы трудно держать одной рукой.
Смуглый, аккуратная ухоженная смоляная-чёрная борода с редкими серебряными нитями. Черные джинсы, светлая рубашка с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами. На груди видна растительность.
От него пахло чем-то восточным: мускус, сандал и какие-то специи. Специфический, но завораживающий аромат. У меня слегка закружилась голова. От него буквально исходила сила. Её можно было впитывать. Словно силы этой в нем так много, что даже этого могучего тела мало, чтобы всю её вместить.
Но больше всего меня вновь поразили глаза. Раскосые, но не узкие. Тёмная практически чёрная радужка, на фоне которой не различить зрачков. Я запомнила его взгляд заботливым, но сейчас мне казалось, что я ошиблась, он был опасен, и эта опасность затаенная, темная плескалась в глубине его глаз.
Сердце пропустило один удар. Было такое ощущение, что к нам в холл вошёл какой-то древний восточный завоеватель, скиф, чтобы объявить – теперь мы под его властью и все дружно будем платить ему дань.
Я глянула на Любу. Та уже готова была не только платить дань в будущем, но и отдать какую-то часть уже сейчас – натурой.
– Что с сыном? – спросил он с порога.
Снова этот голос. Вживую он был ещё глубже, ниже. Мне хотелось вжать голову в плечи. Кажется, я так и сделала. Он смотрел мне в глаза, не мигая. Этот взгляд лишал воли. Я все никак не могла собраться. К тому же он никак не показал, что узнал меня. Наверное, он даже не запомнил: какая-то мокрая девица, причем не в купальнике и не намазанная маслом, а в безразмерной толстовке, полулежала на его капоте. Ну да, а чего я ждала? Бесит собственная наивность. Но меня охватило смятение, будто в тот момент встречи что-то случилось с нами, что-то особенное. Нет, нет, надо прекратить это думать, особенно сейчас, когда он стоит и выжидающе смотрит.
Люба вышла из-за ресепшена, видимо, решила показать себя во всей красе и в полный рост.
– Здравствуйте, я – администратор…
Завоеватель даже не посмотрел на неё. Впервые я видела мужчину, который не только не глянул на Любу, но вообще сделал вид, что той не существует. Он по-прежнему пристально смотрел мне в глаза.
– Я слушаю, – оборвал он Любу, видимо, уже раздражаясь, что я никак не могу начать разговор.
Я пошла ему навстречу и зацепилась за коврик носком кроссовка. Как-то нелепо взмахнула руками и полетела, словно подраненная птица. Он быстро сделал шаг и успел меня подхватить до того, как я рухнула на пол.
Завоеватель приподнял и поставил меня на ноги, как сломанную куклу. Я смотрела на него снизу вверх, затаив дыхание. Он продолжал держать меня за руки и смотреть прямо в глаза, будто что-то высматривая во мне. И снова! Снова это нечто промелькнуло между нами, как тогда под дождем. Будто мне не безразличен этот чужой, грозный мужчина, будто ему не безразлична я. Наконец я вздохнула. Как же от него приятно пахнет. Как же ему идёт этот аромат. Боже, кажется, у меня закружилась голова. Сейчас я точно свалюсь. Я чувствовала его мощные руки и не могла отвести взгляда, словно он загипнотизировал меня.
Я сбросила с себя наваждение и наконец нашлась:
– Марат не хочет заниматься, если честно, я его немного опасаюсь.
И этими обыденными словами разрушила невидимую связь. Он отпустил меня, я отошла на два шага назад. Сразу все стало просто, нормально. Он – отец мальчика, я – учительница мальчика. Я рассердилась на саму себя за фантазии. Он, по-моему, тоже.
– Разве это не ваша работа – находить общий язык с детьми? – сказал он, хмурясь.
Мне захотелось зажмуриться. Неужели этот опасный зверь, по-другому и не назвать, собирается ещё и напасть на меня? От чего-то захотелось заплакать. От наивных фантазий, от сегодняшнего дня, от того, что тот, кто на секунду показался опорой, защитой, всего лишь тот, кто указывает тебе что делать.
Я неожиданно для себя выпустила когти:
– Может, надо заниматься воспитанием ребёнка, а не пытаться скинуть его на преподавателей и нянек, тогда он не будет вести себя так странно? – выпалила я.
Зверюга поднял бровь, видимо, не ожидая от меня такой прыти. Я прямо видела себя его глазами, какая-то серая мышь мелкая выскочила перед тигром и пищит. Я и сама от себя такого не ожидала.
Со мной сегодня что-то творится. В итоге я замолкла и, кажется, покраснела. Мне почему-то стало стыдно перед ним за свой выпад, хоть я и считала, что сказала всё по делу.
– Даже так? Ну что ж, – даже пропищавший комар произвёл бы на него больше впечатление, чем мой спич.
В это время появился Марат, наверное, услышал голос отца. Он вышел из студии и подошёл к нему.
– Что случилось, Марат?
Яр присел на корточки перед сыном. Тот молчал.
– Он кинул ножницы мне в лицо, – сказала я, но не для того, чтобы пожаловаться, а для того, чтобы родитель помог адаптироваться ребенку в новых условиях.
Марат угрюмо глянул на меня, все также исподлобья. Я тут же пожалела, что сдала его. Кто знает, что может сделать с ним этот громадный завоеватель. Кто знает, что вообще происходит в их семье, откуда появился этот хмурый мальчишка-волчонок под стать своему опасному папаше. Они оба производили тревожное впечатление.
– Собирайся и дуй в машину, – сказал отец сыну.
Яр поднялся. Внимательно посмотрел на моё лицо и сделал такое, отчего у меня тут же задрожали коленки, по спине и затылку пробежали мурашки, внизу живота что-то вспыхнуло и это тепло быстро охватило все тело.
Он медленно большим пальцем провёл по порезу и вытер кровь, которая, наверное, снова немного проступила. Внимательно посмотрел на палец и сказал:
– Да, такое недопустимо. Я поговорю с Маратом. Что я могу сделать для вас, чтобы загладить вину?
– Я думаю… – снова активизировалась Люба.
Отец Марата и в этот раз не дал ей договорить и не посмотрел на неё, словно Любы вовсе не существует.
– Ничего не нужно, – прошептала я. – Не ругайте Марата, я уверена, он не хотел этого специально. Просто так получилось. Я хотела, чтобы вы обратили внимание на ребенка, что-то происходит с ним, если случаются такие выпады. Мы найдём общий язык.
Он посмотрел на меня потемневшими от гнева глазами.
Я отступила на шаг.
На его щеках играли желваки. Он так злился, будто я врезала ему под дых.
Что я такого сказала? Что мне за это будет?
Когда он вышел, я наконец вдохнула полной грудью. Верхняя пуговица на Любиной блузке все-таки отскочила. Почему-то сейчас я подумала, что он ни разу не посмотрел ниже моего подбородка. Даже несмотря на то, что я была в этой дурацкой обтягивающей блузке, в которой было на что взглянуть. Всегда в глаза. Я уж не говорю о Любе. Та вообще всегда была магнитом для мужских взглядов.
Ещё под впечатлением от этой встречи я спросила у Любы:
– Слушай, такое дело, можно у тебя переночевать?
– Случилось что-то? – спросила в ответ Люба.
– Ага, не хотелось бы мне сегодня домой возвращаться.
Я знала, что Люба живёт одна. Знала, что и места у неё предостаточно, но она недовольно сморщилась. По глазам было видно, что она пытается найти причину мне отказать.
– Знаешь… – начала она.
– А хотя, не заморачивайся. Вспомнила, у меня же есть вариант, – не дала я ей договорить.
Уж точно не собираюсь я никого упрашивать. Сама справлюсь.
– Можешь поискать контакты матери Марата? С этим, – я показала на дверь, за которой скрылся зверюга, – каши, кажется, не сваришь.
– Поискала уже. Нет у него матери, – ответила Люба. – И зря ты отцу его нагрубила. Может и прилететь.
– Как это нет? Что может прилететь?
– Знаешь, кто это был? – спросила с каким-то странным вызовом Люба, словно обвиняя меня в том, что я вообще осмелилась разговаривать со зверюгой.
– Откуда мне знать? – удивилась я.
– Действительно, – многозначительно заметила Люба. – Яр Волков.
«Зверюга и есть. Лютоволк какой-то», – подумала я, но спросила другое:
– Яр – это Ярослав?
– Нет. Яр и все. Так везде написано, – Люба раздражалась все больше, ей явно хотелось, чтобы я от неё отстала. – Да, везде написано, посмотри в интернете. У него крупнейшая строительная кампания. И ещё много всякого. Очень влиятельный человек. Говорю же, зря нагрубила. Пальцем пошевелит, и закроют нашу студию. Или чего похуже.
Я склонилась над Любиным столом – там лежала раскрытая анкета Марата, и я поняла, что так внимательно рассматривала Люба, когда я попросила контакты родителей Марата. И ясно, отчего она там губу закусывала.
В анкете было фото Яра. Будто студийное. Черно-белое. Он смотрел с фотографии прямо, жёстко, неумолимо. И снова это чувство – тревоги, страха, опасности – он подавлял даже через фото. Понятно, почему Люба разволновалась. И все же я улавливала то, что было между нами в те мимолетные секунды: внимательность, словно ему было важно, что в моих глазах, что в моей душе…
Я себя тормознула: «Да хватит уже, ну сколько можно, ты совершенно наивная дурочка, уже ведь пострадала от этого и продолжаешь дальше строить воздушные замки на фундаменте разных подонков».
– Так, что это значит, нет у него матери? – не отставала я от Любы.
– Погибла. Два года назад. В автокатастрофе. Марат с матерью был, но не пострадал. Даже удивительно, как так получилось. Кстати, Яр так и не женился второй раз, – зачем-то добавила Люба.
Я уже её не слушала. Мне стало не просто стыдно. Я хотела провалиться под землю. Сразу стало понятно, почему Марат такой нелюдимый и агрессивный. Получается ему четыре года было, когда погибла мать. Ещё и с ней был. Может, сейчас в шесть лет он и не помнит деталей. Но то, что это страшная травма для ребёнка, и она не могла зажить бесследно, не оставляло сомнений.
А Яр? Как он меня вообще в порошок не стер, когда я ему о воспитании заявила?
Хотя, он почти стер. Или хотел.
Черт! Кто тянул меня за язык?
Мне захотелось как-то исправить ситуацию. Не то чтобы я действительно боялась, что меня накажут. Скорее я хотела каким-то образом извиниться за свой несправедливый выпад.
Теперь я думала о зверюге как о раненом. Конечно, по нему не скажешь, да и вообще сложно представить, что может такой человек показать свою рану. Да, может, и нет её уже. Только шрам.
Таких, как Яр, раны и шрамы делают только сильнее и могущественнее.
Я никогда не западала на мужчин без оглядки. Не встречала таких. Этот меня пугал. Но вместе с тем что-то ещё разбудил во мне своим суровым взглядом. И запах. Ох, этот запах. Видимо нос внезапно оказался одной из моих эрогенных зон.
Неважно. Нужно найти способ извиниться. Не для него даже. Для себя. Противно чувствовать себя стервозной там, где это не к месту. Тем более стервой я никогда не была.
К тому же…
Мне не хотелось себе признаваться, но мне бы увидеть его еще раз, чтобы уже окончательно разрушить свои воздушные замки и все эти внезапные прозрения.
