Kitabı oku: «Замуж за миллионера», sayfa 14
Я продираюсь сквозь плотные людские ряды, оцарапав локти чьими-то агрессивными стразами и облившись липким коктейлем. Клуб выплевывает меня наружу босую, заляпанную, с набухшими от слез красными глазами. Войско жаждущих попасть в эпицентр веселья за час сильно расплодилось. Обильно накрашенные девушки, чей макияж уже успел слегка поплыть на жаре, взирают на меня с нескрываемой завистью. Я плетусь по ступенькам наверх на террасу Библоса. Адрес виллы американцев я естественно не помню. Сидеть и ждать, пока у них сядет батарейка, и они соизволят выкатиться из клуба тоже не вариант. Высокомерный клерк на ресепшене черезвычайно напоминающий разъевшегося гуся при виде меня морщит клюв, но узрев мою безлимитную кредитку сразу добреет и каким-то чудом обнаруживает для меня пустующий люкс. А прошу доставить мне пластинку Долипрана, баночку Лекзомила, туалетные пренадлежности и приличную сменку на утро. Я надеюсь, что две дольки снотворного в комплекте с таблеткой обезболиевающего избавят меня от мытарств по потерянной любви. Химия оправдывает мои ожидания.
Глава 23
Рецедив
Запоздалое утро начинается с дополнительной порции Долипрана и щедрого слоя крема Ла Прери, которую мне любезно (за двойную цену) доставил служащий отеля. Кривая морщина под левым глазом обзавелась сестрой близняшкой. Винить в ее появлении кроме собственной глупости некого. Давно пора завязывать с этими саморазрушительными загулами. Надо взять в руки свое размякшее от надуманных эмоций тело, встряхнуть его как следует, выскрести из головы всю ненужную шелуху, развестись с Франсуа и заняться, наконец, каким-нибудь полезным делом. В отсутствии брачного контракта мне полагается при разводе половина его состояния. 75 000 000 евро это сумма, которая способна быстро и эффективно залечить любые сердечные травмы.
Я спускаюсь на завтрак, мечтая о кровавом стейке и маринованных огурцах. Вместо стейка мне в коридоре попадается объект моих душевных терзаний. Похоже, что судьба-злодейка специально выплевывает на моем пути этот габаритный булыжник, стоит мне выбрать правильный путь и сделать пару первых неуверенных шажков.
– Привет, – демонстрирует ряд белых зубов вчерашний заядлый танцор.
На сей раз он один, без свиты блондинок, которые наверно еще дрыхнут в номере, утомленные разнообразными телодвижениями.
– Привет, – бормочу я, не определившись до конца с линией поведения.
Он делает шаг вперед и оказывается недозволительно близко. Недозволительно для чужого, уже ненужного и неинтересного мне мужчины, с которым меня ничего не связывает, кроме предстоящего дележа имущества. Куда ты несешься, бестолковое сердце? Остановись сейчас же, вернись и встань в строй! От Франсуа доносится легкий запах табака, смешанный с каким-то новым, неизвестным мне парфюмом. Его губы стремительно приближаются к моим. Эта свинья заслуживает звонкой пощечины, а не поцелуя. Сейчас я как врежу ему! А потом выскажу все, что думаю о его беспардонном поведении и фамильярных поползновениях на мою… Его сильное тело прижимается к моему, мгновенно предательски затрепетавшему и застонавшему подобно голодной собаке в предвкушении сытного обеда. Наши языки переплетаются, радостно узнав друг друга. Мои веки опускаются, уронив занавес над реальностью происходящего. Я не помню, как мы оказываемся в моем номере, ни как моя тонкая туника, взмахнув шелковыми рукавами приземляется на пол, потянув за собой кружевные трусики и лифчик. Моя воля полностью подавлена, я опять ощущаю себя рабыней, отданной во власть жестокого хозяина. И я не в состоянии сопротивляться его властному напору.
– Ты ведь этого хочешь, да? – вопрошает он, припечатывая меня к спинке кресла, -Громче! Я не слышу!
– Да, – мычу я, взбудораженная своей унизительной покорностью, – Хочу…
Где-то в другом измерении темноволосая наставница, облачившись в монашескую рясу, грозит мне кулаком. «Уважающая себя дама не должна позволять обзывать себя шлюхой и шлепать по попе! Ведешь себя как дешевая девка из подворотни!» «Ничего ты не понимаешь, зануда» закатывает глаза в ответ блондинка в латексном наряде. «Ее как раз это и заводит».
– Вот так тебе нравится, да? Отвечай! – настаивает мучитель, распяв мое покорное туловище на просторной кровати и закинув мои ноги себе на шею, – Смотри на меня! Не закрывай глаза!
– Да, да, еще, сильнее.., – бессвязно бормочу я под его грозным обжигающим взглядом.
Он нарочно причиняет мне боль, но сквозь пелену этой навязанной муки первые позывы приближающейся лавины блаженства вопринимаются еще острее. Я пытаюсь оттянуть заветную секунду на столько, на сколько возможно, чтобы насладиться в полной мере болезненно-сладостным ожиданием и глубоким единением наших тел. Но балансировать на краю мне удается не долго, очередной властный окрик, и бескомпромисный приказ, ослушаться которого я не смею, заставляют меня пересечь тонкий рубеж и рассыпаться по комнате фейерверком крошечных счастливых молекул. Франсуа, тяжело дыша, опускается на простыню рядом с оставшимися от меня после этого масштабного катаклизма руинами. Я жду, что он по обыкновению протянет руку, чтобы коснуться моего лица, укутает меня в благодарную нежность, согреет заслуженной безоговорочным послушанием лаской. Но ничего подобного не происходит. Переведя дыхание, мой супруг молча покидает ложе любви и отправляется в душ, даже не глянув в мою сторону. Как будто я и в правду одна из тех недорогих примитивных путан, что наводняют по вечерам Promenade des Anglais. Как будто он уже раскаевается в этом, малозначительном секс-турнире, на котором вопреки воле хозяина настояло разыгравшееся либидо, и спешит смыть с себя липкий запах чужой кожи. В том заветном уголке моего организма, где только что весело справлял победу оргазм, прорастает колючий росток теперь уже не приятной, а обычной мерзкой и горькой боли. Он стремительно взбирается вверх, раня длинными шипами все попадающиеся на пути внутренности и, добравшись до горла, застревает когтистой веткой, перекрыв доступ кислороду. Я медленно сползаю с постели, заворачиваю свой осверненный корпус в белый халат. Не смотря на полученное всего несколько минут назад яркое и пронзительное удовольствие, я ощущаю себя оплеванной и почти изнасилованной. Франсуа выходит из ванны, на ходу натягивая джинсы и майку.
– Тебе не кажется, что нам надо поговорить? – сдавленно шелестит за меня колючка.
– Прости, дорогая, у меня нет времени, – безразлично бросает в ответ изощренный изверг. «Дорогая» звучит так презрительно, что я предпочла бы, чтобы бы он заменил его вульгарным ругательством.
Громкий хлопок двери заставляет кактусиную лапу внутри меня подпрыгнуть, оцарапав не задетые до этого органы. Никогда еще ни одному мужчине не удавалось так сильно меня унизить. Что в сравнении с сегодняшним эпизодом жалкие ухмылки Забельского, постное обвинение Маркуса в моей холодности, малодушное дезертирство мосье Сешо или длинная вереница безликих Саймонов, Томасов и Стефанов, которые спешили от меня к своим заморским женам? Все эти суровые ветра трепали странички моей биографии, но ни один из них не смог вырвать листик вот так вот резко, грубо и с корнем. Я подпустила Франсуа слишком близко, открыла ему самые сокровенные секреты своего тела, позволила то, что никогда никому не разрешала. И я даже поверила, что могу любить его. «Дура!» печально вздыхает брюнетка.
Я забираю свою машину, бросаю в багажник чемодан, объясняю Полине, что мне надо срочно уехать, и покидаю прожорливое нутро одного из самых дорогих и пафосных европейских курортов.
Глава 24
«Развод» и девичья фамилия
Следующая неделя проползает шершавым пузом по ребристой поверхности будней, медленно и осторожно как боец по минному полю. Я налагаю строгое эмбарго на любые мысли и воспоминания, носящие имя подлеца Франсуа. Если такие все же прорывают заслон охраны и пробиваются в запретную черепушку, я безжалостно луплю по ним молотком. Время-эскулап обещает по средствам целительных минут и часов вытравить из моего организма ядовитый недуг.
Однажды, туманным июльским утром мой нерасторопный завтрак на терассе Карлтона тревожит судорожная пляска айфона. На экране красуется номер, который не смотря на все установленные запреты, так и не стерся окончательно из моей памяти. «Прости, дорогой, у меня нет времени» мысленно отвечаю я звонящему, отправляя в рот кусочек свежего круассана. Но абонент не унимается. Я отвечаю на шестой по счету вызов.
– Лиза! – орет мобильник дребежжащим от волнения голосом, – Слава Богу ты ответила! Лиза, Леа пропала!
– Куда пропала? Что ты вообще на меня орешь? – морщусь я, немного разочарованная причиной этого неожиданного звонка.
– Ее украли, понимаешь? Какие-то уроды! Мне только что звонили! Они требуют за нее деньги. ВСЕ деньги! 150 миллионов!
– Это что шутка такая неудачная?
– Если бы шутка. Ты где сейчас?
– В Карлтоне, – нехотя признаюсь я, отказываясь верить в реальность этой заявки.
– Буду через пять минут!
Он появляется на террасе взмыленный, растрепанный, наряженный в какие-то подозрительные шмотки, отдаленно напоминающие его прежнее обмундирование неудачника. Сегодняшний Франсуа совершенно не похож на того высокомерного франта, который кривлялся за столиком ВИП в окружении глянцевых блондинок. Рухнув напротив меня, он первым делом выбивает из пачки сигарету и жадно затягивается. Я терпеливо жду, пока он заправится никотином и объяснит мне, наконец, что это за несуразный фарс он упомянул по телефону.
– Веро покупала продукты в супермаркете, – начинает он, запив табак вероломно позаимствованным у меня апельсиновым соком, – Отошла на пару метров за какой-то вещью, оставила Леа в тележке. Оглянулась, а ее нет. Закричала, побежала искать. Нигде никто ничего не видел. Была девочка и испарилась.
– В супермаркетах обычно камеры наблюдения стоят, – замечаю я отстранненно, упорно отказываясь верить в этот примитивный сценарий голливудского боевика.
Брюнетка шепчет мне на ухо, что вполне возможно, что таким хитрым способом супруг пытается избежать раздела имущества при предстоящем разводе. Отдали все 150 миллионов псевдо-похитителям, и все, больше он мне ничего не должен, сам, бедняга, полный банкрот.
– Обычно стоят. Но в том отделе как раз почему-то не работала. Это вообще крошечное Casino рядом с домом. Через кассу девочку никто не проносил, наверно через подсобку прошли.
– Наверно, – безразлично пожимаю плечами я.
– Ты что мне не веришь? – с опозданием доходит до убитого горем папаши.
Я бросаю ему презрительный взгляд, который следует истолковать как «тебе так просто меня не провести, мальчик мой».
Франсуа протягивает мне свой айфон.
– Вот, посмотри.
В ячейке сообщений нечеткое ММС с размытым изображением спящего детского лица, а ниже текст «t’as deux jour pour tranfere 150 millions sur ce n de compte, sinon je te la revoie en peti morceaux[4]». Оба письма посланы с бесплатного интернетного номера. По идее Франсуа запросто мог бы отправить сам себе вот таки примитивные, испещренные орфографическими ошибками угрозы. И для пущего устрашения сводить ребенка в парикмахерскую и представить мне клок волос в виде весточки от грозных похитителей. А жерва злодеев сейчас спокойно небось пускает кораблики в надувном бассейне на вилле родителей Вероник.
– Обратись в полицию, пусть ищут, – холодно советую я, собираясь подняться из-за стола.
– Лиза, подожди! У тебя что сердца нет !? – хватает меня за локоть начинающий лицедей, – Мы с Веро первым делом вызвали полицию. Еще до того, как мне это сообщение пришло. Они обещали искать ! Но я не могу так рисковать ! Это моя дочь, как ты не понимашь ? Неужели эти деньги важнее ее жизни ??! – его голос переполняет до краев вполне искреннее отчаяние.
Похоже, Франсуа пора менять недавно преобретенное амплуа плейбоя на актерскую карьеру.
– Мне нужно, чтобы ты подписала согласие на перевод денег. У нас же общий счет. И еще надо срочно найти недостающую сумму. Это где-то 600 000.
– Ты хочешь не просто лишить меня полагающейся мне по закону половины, но еще и заграбастать весть тот небольшой капитал, что накопился у меня до этой поганой свадьбы ? – закипаю я, пораженная его нахальством.
Франсуа на минуту замолкает, в его голове идет серьезная церебральная работа, по окончанию которой его взгляд озаряет догадка.
– Ты думаешь, что я это все придумал, чтобы не делиться с тобой? – озвучивает он ее, вытаращив глаза.
– А что разве не логично? Судя по твоему поведению, этот брак тебе больше не нужен. Контракт ты по глупости не подписал. Какой смысл теперь отдавать половину капиталов ненужной женщине, которая к тому же тебя обманула? Правильно я улавливаю ход твоих мыслей? Вероник с радостью согласилась подыграть. Ей тоже все это на руку, любимому дитятке больше миллионов отвалится. Парочку полицейских при желании тоже можно нанять для большей убедительности. С твоими-то возможностями. Я тупо подпишу бумажки, проникнувшись глубоким сочувствием к судьбе несчастной малютки. Ты переведешь все состояние на свой же швейцарский счет, и все, всем спасибо, все свободны. Зрители радостно апплодируют хитрости и находчивости умного Франсуа и забрасывают тухлыми помидорами беспринцыпную охотницу за деньгами, которой в этой пьесе досталось по заслугам. Но ты упустил из виду одну маленькую деталь. До тебя я прошла уже серьезную школу жизни, где учителя были горазно строже и придирчивее тебя. Так что вот так просто на первом примитивном экзамене я не завалюсь. Никакие твои бумаги я подписывать не буду. Хочешь разводится, будем разводиться честно. Мне по праву полагается материальная компенсация за твою последнюю выходку в Сан Тропе.
– Господи, Лиза – Франсуа болезненно морщится, как будто мое имя вызывает у него острую зубную боль, – Что ты такое напридумывала! Я не собираюсь с тобой разводиться. Да, твоя ложь меня сильно обидела. Я избегал встреч с тобой, мне нужно было время переварить все это и определиться, смогу ли я жить с этим дальше. Сан Тропе… это была маленькая месть за твое вранье. И в то же время, я хотел удостовериться, что все еще нужен тебе.
– Удостоверился? – хмыкаю я, отказываясь вспоминать это позорное буйство плоти.
– Если я тебе скажу, что я все равно тебя люблю и хочу быть с тобой, ты опять интерпретируешь этот жест как попытку разжалобить тебя и выманить подпись. Господи, какого черта я вообще выйграл эти поганые миллионы! Моя жизнь была так проста и понятна!
Гамлет отдыхает, положив под голову Йорика. Мне начинает надоедать этот пусть очень талантливый, но сильно затянувшийся спектакль. И еще в глубинах моего существа просыпается страх. Страх, что лицемерным словам Франсуа удасться пробиться сквозь едва сформировавшуюся коросту и резануть по едва затянувшейся ране.
– Но в ней не было Мазератти и силиконовых блондинок, – язвительно отмечаю я.
– Да, на какой х… мне эти Мазератти! – взрывается мой принципиальный супруг, – Мы с тобой были гораздо счастливее до свадьбы. И во время медового месяца. А потом все кончилось. Неужели ты не заметила? Эти деньги сожрали все живое и настоящее, что было между нами! Они заставили нас плясать под дудку этого бездушного потребительского общества, превратили нас в пустых марионеток в яркой блестящей одежке.
Франсуа зажигает новую сигарету. Его пальцы заметно дрожат.
– Ты видно совсем не знаешь меня, Лиза, – цедит он с горечью, – если считаешь, что я способен на такую подлость. Может, я, конечно, не самый лучший в мире отец, но я бы ни за что не стал вмешивать своего ребенка в подобные дрязги. Эти поганые деньги еще не совсем лишили меня возможности соображать. Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы ты мне поверила. Скажи, я сделаю. Хочешь чтобы валялся у тебя в ногах? Буду валяться. Ты не можешь себе представить, что это – знать, что твоей дочери грозит опасность и быть не в состоянии ей помочь. Ты ведь не хочешь детей. Ты тогда не ответила прямо, но это читалось на твоем лице. Не хочешь ответственности. Не хочешь потерять свою замечательную фигуру. Не хочешь проявить слабость и полюбить кого-то по-настоящему.
– За подобные слабости, как показывает опыт, приходится дорого расплачиваться, – не сдерживаюсь я.
– А ты хочешь прожить жизнь и не проронить ни одной слезинки? Хочешь с утра до вечера нежиться на солнышке и хлебать шампанское? Это цель твоего существования? Скажи мне честно, ты когда-нибудь испытывала ко мне какие-нибудь чувства? Или все-таки это был от начала до конца мастерский расчет?
– Дурак ты, Франсуа Дюбуа. Давай сюда свои бумажки.
Брюнетка рвет и мечет, пораженная моей беспролазной глупостью. Блондинка своевременно падает в обморок, чтобы избежать участья в этой патетичной сцене. Я ставлю размашистую подпись, едва мазнув взглядом плотные ряды строчек. Глаза Франсуа увлажняет благодарность.
– Спасибо тебе, – мямлит он, не глядя на меня, то ли из страха разрыдаться от признательности, то ли опасаясь что из-под скорбной маски выскочит ухмыляющаяся клоунская рожа.
Я уже жалею о своем поступке. Поддавшись минутному порыву, я одним взмахом ручки перечеркнула свое светлое будущее.
– Ты будешь сегодня после обеда дома? – спрашивает, поднявшись из-за стола, Франсуа, – Придет оценщик. Я буду продавать квартиру. Так быстро, конечно, не удастся. Но, может, выйдет получить аванс.
– А где мы будем жить? – тупо хлопаю ресницами я.
– Не знаю. Пока меня интересует только жизнь Леа. Прости. Мне пора.
Я допиваю остывший кофе и прикуриваю сигарету. Вот так вот неожиданно некто невидимый скомкал сильной рукой яркую картинку моей красивой богатой жизни и пренебрежительно кинул в мусорную корзину. Еще вчера я терзалась душевными муками и горевала по потери Франсуа, не замечая мягких теплых стен уютного кокона блогосостояния. А теперь эти стены, которые я так тщательно и самоотверженно возводила, толкая миллионера под венец, в одночасье рухнули, оставив мне гору платьев, сумочек и туфель. Мой мозг отказывается заглатывать такую горькую пилюлю.
Во второй половине дня Франсуа заявляется, как и обещал, в сопровождении румяного толстяка, который протиснувшись в нашу коморку, принимается шарить по углам, презрительно сморщив нос-картошку. «Цены на недвижимость сейчас сильно упали» скрепит по ходу дела колобок. Мой муж, успевший за те несколько часов, что я его не видела, состариться на два-три года, безучастно следит за его передвижениями.
– Деньги за машину завтра переведут, – сообщает он мне, когда кусок сала, швырнув нам какие-то бумажки, укатывается восвояси, – За часы даже половины стоимости не дали. 80 000 не хватает. Лиза, что мне делать, а?
Он поднимает на меня переливающийся через край отчаянием взгляд, и я, не сдержавшись, устремляюсь к нему на встречу и заключаю в объятия этого потерянного, испуганного мальчугана.
– Я так боюсь. Если с ней что-то случится, я никогда себе этого не прощу. Я вообще не смогу жить дальше. При чем тут вообще она, а? Ну, скажи? В чем она провинилась? Ей еще трех лет нет. Лучше бы меня мучили, пытали, пусть бы убили даже за эти чертовы миллионы. Только бы ее не трогали.
Теперь у меня не остается сомнений в искренности Франсуа. Так притворяться невозможно. Он цепляется за меня, зарывается влажным от слез лицом в мою футболку. Я глажу его непокорные волосы.
– Все будет хорошо. С ней ничего не случится.
Я ощущаю в себе странную неведомую до этого необходимость защитить мужчину, согреть своим теплом, сделать все что угодно, лишь бы он был счастлив.
– Нужно 80 000? Подожди, посиди здесь. Выпей виски со льдом. Встряхнись немного. Тебе надо быть в форме, – бормочу я, отстранясь, – Вот, на, давай все опрокинь залпом, сразу полегчает.
Оставив его на кухне, я на автопилоте устремляюсь в спальню и вытряхиваю на пол все содержимое одеждного шкафа. Сгребаю в большой картонный пакет все самое ценное – сумки, украшения, ненадеванные платья и обувь. Комиссионных под названием dépôt vente de luxe в Каннах немало. Я устремляюсь в знакомый мне по старым сделкам магазинчик. Выгоднее всего удается расстаться с моими двумя почти новыми Биркин и тремя Шанелями (хозяйка выдает мне 50% изначальной стоимости, а продавать эти сокровища будет в последствии почти по цене бутика), остальные вещи уходят практически за бесценок. Следующая остановка – ювелирная лавка, где я прощаюсь с подарком мосье Сешо – Ролексом Дайтона, часами Картье, колье Ван Клиф, браслетом Тиффани, несколькими прелестными колечками, преобретенными в Милане серьгами и прочими ювелирными накоплениями, которые я собирала годами, прыгая из одной койки в другую. Я отрываю от себя с мясом этих преданных друзей, что служили мне верой и правдой, демонстрируя своим благородным блеском потенциальному спонсору объем предстоящих инвестиций. Они были моей визитной карточкой, изящным индикатором моей успешности, моим пропуском в прекрасный мир богатых и знаменитых, штрихкодом, по которому считывалась моя цена. И даже немного моими милыми беспроблемными детишками. На обратном пути я связываюсь со знакомым владельцем автосалона, который соглашается завтра утром принять в свою команду мою красную подругу.
Я бреду по Круазетт, давясь слезами и табаком. « Дура ты, Лиза » шипит брюнетка, «На кой ты все отдала? За чужого ребенка? Мужчине, который тебя бросил? Что за идиотский мазохизм?» Она подхватывает элегантный чемодан Виттон и, махнув мне рукой, растворяется в вечерних сумерках. Блондинка, всхлипывая, и размазывая по щекам тушь, исчезает следом. Я остаюсь одна. У меня больше никого и чего нет. Кроме стайки морщин и болезненно сжимающегося комочка воспоминаний.
Глава 25
Чужая тетя
Франсуа возвращается поздно вечером. Я молча протягиваю ему собранные купюры. Он прижимает меня к себе крепко-крепко, и эти сильные пропахшие сигаретным дымом объятия красноречивее любых слов. Я впитываю в себя каждую секунду этой ускользающей близости, цепляюсь за нее как за последний шаткий аргумент, доказывающий обоснованность моей жертвы.
– Побудь со мной, пожалуйста, – робко просит он, – Мне кажется, что если я засну, случится непоправимое.
Мы сидим на диване, слившись в единый тревожный клубок, и, вцепившись невидящим взглядом в пестреющий каким-то бессмысленным фильмом экран, терпеливо ждем окончания этой бесконечно длинной ночи. Около четырех утра, когда мне становится совсем тяжело бороться с обвалакивающей сетью дремоты, тишину гостиной разрывает протяжный сигнал телефона. Бывшая теща Франсуа сообщает, что Вероник увезли в больницу с нервным срывом, и его присутствие может оказаться полезным. Он безоговорочно собирается и, коснувшись губами моего виска, убегает. Я сомнамбулически доползаю до кровати и пообещав себе, что завтра весь этот кошмар закончится, растворяюсь в тонкой беспокойной пелене сна.
Однако, данное самой себе обещание не желает осуществляться. Утро не приносит облегчения, растолкав меня ранним рассветом, и не замедлив напомнить обо всех вчерашних злоключениях. Мобильный Франсуа безразлично уведомляет меня, что интересующий меня абонент находится вне зоны доступа. А конкретнее? Где это вне зоны? Все еще в больнице у постели депрессивной супруги? В полицейском участке? В банке? На встрече с похитителями? Мой зависимый организм требует срочной кофейно-сигаретной встряски. Франсуа прорезается знакомым номером на экране айфона только в районе обеда, когда количество пожирающих мои легкие никотиновых порций переваливает за десяток.
– Я перевел всю сумму, – сообщает он сходу, не поинтересовавшись моим самочувствием, – Ждем ответа.
«Ждем» режет мое ухо своим множественным числом. Из-за этого короткого глагола выглядывает пара, не наша с Франсуа супружеская ячейка, а его нерушимый союз с матерью его ребенка. Я чувствую, как плотная тень Вероник оттесняет меня в сторону. Следующие часы ползут медленно и мучительно как раненый дождевой червяк. Франсуа появляется без предупреждения около десяти вечера. Судя по его осунувшейся небритой физиономии и тревожно вспыхивающим красным от усталости глазам этот гость пожаловал с плохими новостями.
– Они не отвечают, Лиза, – бормочет он, продираясь мимо меня в квартиру, – Шесть часов прошло. Я иду в полицию. Сейчас возьму документы.
Он безвекторно шатается по квартире, как едва вывалившийся из долгой спячки медведь.
– Хочешь, я пойду с тобой?
Мне было бы гораздо проще сделаться активным участником этой драмы, чем сидеть в стороне, ожидая новостей как подачки.
– Нет, не стоит, меня Веро ждет в машине.
Конечно, Франсуа сейчас не в том состоянии, чтобы заботиться о моих чувствах, которые эта краткая фраза ранит острым лезвием.
Он исчезает, не попрощавшись, громко хлопнув входной дверью. «Интересно, заботливая мать Вероник, не доглядевшая за дитем, тоже вложила копейечку в общий котел, лишив себя машины или квартиры? Или щедрых пожертвований чужой тетки хватило?» скрежещу зубами я, наливая себе порцию успокаительного Джек Дэниелса. От тягостных расмышлений на тему «как жить дальше и стоит ли», меня отрывает корткий, но внятный «дзинь» поступившей смски. Однако физиономия моего мобильного друга темна и безэмоциональна. Я решаю уже, что мне показалось, когда мой взгляд падает на оставленный невнимательным хозяином на тумбочке в коридоре айфон. Не задумываясь над правильностью своих действий, я нажимаю на кнопку.
«Av du Campon deuxième station service a droite dns demi heure vien seul[5]». Назначенная похитителем встреча должна состояться через полчаса. Отсутствие номера отправителя отметает возможность переговоров. Я не могу послать безликому шантажисту милую реплику вроде «Извини, братан, Франсуа занят, перезвони завтра». Что делать? Бежать за Франсуа? Куда? Он поехал в полицейский участок. Какой именно? Объезжать их все? Искать номер Вероник? Но если они в комиссариате, то скорее всего ее телефон будет выключен. Ждать, что безголовый папаша вспомнит, что забыл жизненно важный объект и вернется за ним? Все эти суетливые мысли порхают встревоженной стайкой в моей голове, пока я поспешно натягиваю джинсы и заглатываю щедрую дозу виски прямо из горла, и мгновенно разлетаются, отогнанные быстро созревшим решением. Я хватаю ключи от машины и бегу по ступенькам вниз. Оставшихся двадцати-пяти минут мне должно хватить, чтобы добраться по указанному адресу. Будем надеяться, GPS не подведет. Я завожу мотор. Мои пальцы впиваются в руль, по внутренностям разливается холодное терпкое спокойствие. Я буду бояться потом, когда весь этот кошмар закончится. Я непременно дам волю слезам, свернусь в маленький дрожащий клубочек и пожалею от души себя несчастную. Сейчас на эмоции нет времени. Мне необходимо успеть. Минька, почувствовав мое настроение, рьяно срывается с места, готовая к подвигам. Мы несемся по ночному бульвару Круазетт на лимите допустимой скорости. 15 минут. Мы петляем по лабиринту узких улочек на выезде из города. Я пропитываюсь ярой ненавистью к каждому встречному светофору. Мне хочется извести их всех до одного, чтобы эти красноглазые чудовища перестали саботировать мою благородную миссию. 10 минут. Нам удалось таки выбраться за пределы Канн. Указаный в сообщении адрес относится к району Каннэ, это индустриальная зона, кишащая сетевыми магазинами вроде Декатлона и Киаби и супермаркетами. 5 минут. GPS уведомляет нас, что желанная цель находится прямо по курсу. 2 минуты. Осталось найти второй поворот на бензоколонку. Господи, ну где же он? Минька, быстрее! Ледяное спокойствие разбивают острые испуганные удары сердца. Вот она, заброшенная заправка с унылой безлюдной стоянкой. Я резко сворачиваю направо. Никаких других транспортных средств поблизости невидно. Я надеюсь, что полученное телефоном Франсуа послание не было чей-то неудачной шуткой. Сегодня вроде не 1 апреля. У французов традиция апрельских розыгрышей называется poisson d’avril в честь примитивной шутки с наклеиванием на спину ничего не подозревающему приятеляю бумажной рыбы. Господи, какая ерунда в голову лезет. Наверно это мозг таким образом защищается, чтобы ненароком не съехать куда-нибудь на бок от подобной встряски. Похититель опаздывает на встречу уже на 10 минут. Мало того что вытягивает деньги из честных граждан таким подлым способом, так еще и пунктуальностью не отличается. По окончанию его земного пути, черти здорово подпекут пятки этому паразиту. Хорошо бы, это произошло поскорее. 15 минут. Я закуриваю сигарету, представляя себе многочислинные способы убиения похитителя-обманщика, которые непременно надо будет замаскировать под самоубийство. В фильмах всегда делают именно так. Но чтобы этот варвар обязательно помучился перед тем, как испустить дух и загреметь в объятия рогатых собратьев.
– Eh, toi![6]
Я так глубоко погрязла в своих продуктивных размышлениях, что не заметила прорезавшуюся за стеклом темную фигуру. В опускаю окно, обнаружив за ним носатого паренька с популярной у выходцев из Магреба прической «островок» (весь череп сбривается, только на макушке остается ровный кружок растительности), слегка прикрытой серым капюшоном.
– Qu’est-ce que tu foues la ?[7] – неслишком вежливо обращается детя переферии ко мне.
– Je suis venue chercher ma fille[8], – отвечаю я с непоколебимым вызовом.
– Attends ici[9].
Капюшон исчезает. Я провожаю взглядом его худую понурую спину. Гонец останавливается у припаркованной невдалеке раздолбанной БМВ. До меня доносится его хриплый голос.
– C’est une meuf, elle dit sa mère. Ok[10].
Получив инструкции, шестерка возвращается ко мне.
– Viens le chercher ton paquet [11].
Я послушно отстегиваю ремень, вылезаю из машины и следую за ним. На заднем сидении БМВ темнеет какой-то кулек, в котором я, присмотревшись, распознаю спящую девочку. Ее крошечная ручка отдает ледяным холодом. У меня внутри все сжимается.
– Qu’est ce vous lui avez fait ? Pourquoi elle est comme ca?[12]– обращаюсь я дрожащим голосом к впереди сидящим черным затылкам.
– Tu la prends et tu dégages, compris, connasse ?[13] – проявляет отсутствие элементарных манер шофер.
Я сгребаю безжизненное тельце и тяну его наружу.
– Elle est bonne cette meuf, hein ?[14] – комментирует тем временем пассажир, мазнув по мне затуманенным взглядом, – Je me la taperais bien. Ah, maman, tu veux qu’on s’amuse un peu tous les deux ?
К моему горлу подкатывает рвотный комок. Сейчас я не выдержу и заору что есть мочи. Выплесну из себя накопившиеся страх, отвращение и боль. И пусть у этих упырей барабанные перепонки полопаются.
– Laisse la, on a pas le temps[15], – благородно решает мою участь более вменяемый, – Alle, casse toi !
