Kitabı oku: «Замуж за миллионера», sayfa 13
– Нет! – вырывается у меня помимо воли.
Этот загорелый мужчина в белом махровом халате, которого еще несколько минут назад, я была готова задушить в объятиях, вызывает у меня ужас и отвращение.
– Нет? – хмурится он, – Ты не хочешь, чтобы у нас был ребенок?
– Послушай, Франсуа, у тебя ведь уже есть Леа. А я… а у меня..
Надо срочно придумать что-нибудь вразумительное, желательно трогательное, какую-нибудь понятную, слезлявую отговорку.
– Понимаешь, я боюсь, – выдаю я, отводя взгляд, – Я боюсь, что у нас все произойдет по такому же сценарию, как было у вас с Вероник. Я не хочу этого.
– Нет, ни в коем случае. Тогда я был не готов. Я не понимал многих вещей. И потом у нас не было таких средств, какими я располагаю сейчас. У тебя будет все, что ты захочешь. Две няни, три, четыре… сколько понадобится. И я буду всегда рядом. Вот увидишь, мы будем очень, очень счастливы втроем.
Нет, не увижу! Потому что никогда в жизни не соглашусь на это безумие. Мне хочется вскочить из-за стола и бросится прочь. Как можно дальше от нависшей надо мной тени огромного жирного карапуза со складками как у шарпея. «Ма-ма Маааа-мааа!» плаксиво орет тень, «Куда же ты, ма-ма? Ма-ма, дай сисю!»
– Мы же так недавно поженились, – блею я, едва узнавая свой дрожащий голос, – Не пожили толком для себя.
– Любимая моя, с появлением ребенка наша жизнь не закончится.
Твоя-то, может, и нет. Будешь по-прежнему подстреливать глазками грудастых красоток на вечеринках. А я, дряхлая кенругу, кому буду нужна?
– Все будет, как сейчас. Даже лучше. Я тебе обещаю. Просто, понимаешь, тебе уже 35.., – при виде моей стремительно сползающей вниз физиономии, Франсуа вносит в свою оскорбительную речь некоторые поправки, – Извини за «уже». Это я просто к тому, что с возрастом шансы родить здорового ребенка уменьшаются. Все так говорят…
Я уже не просто не люблю этого мужчину, я уже, кажется, его ненавижу. «Ма-ма, ма-ма, а что ты такая старая? Меня в школе дразнят, что меня бабушка родила!» надрывается иллюзорный спиногрыз.
– Давай вернемся к этому разговору в другой раз, – болезненно морщусь я, мысленно прибавив «лет этак через десять!»
По дороге домой в Канны мы молчим, погрузившись каждый в свои думы. Мне очень хочется отмотать пленку назад и стереть этот неудачный эпизод. Какого черта, стоит мне только обрадоваться и начать получать удовольствие от жизни, Всевышний при пособничестве Франсуа выпотрашивает мне на голову помойное ведро тухлых сюрпризов? Что теперь прикажете делать с этой дебильной идеей превратить меня в курицу-несушку? Повиснуть на шее у мужа-изувера с лицемерным «я согласна на это добровольное самоуничтожение, любимый!» и продолжать тем временем втихоря глотать противозачаточные? И каждый месяц вздыхать со скорбной рожей «Опять не получилось… Видимо, возраст…» Или до победного отстаивать заслуженный суверинитет своего тела? Пожалуй, я больше склоняюсь к первому варианту. Таким образом, едва избавившись от одной лжи (теперь мои признания в любви сделались искренними), я по уши погрязну в новой. Брависсимо, беллиссима!
Разместить мои новые бестолковые покупки в нашей малогабаритной клетухе оказывается негде. Франсуа, вооружившись планшетом, отправляется обзванивать агенства. Вилла в Супер Каннах, которая ему понравилась, уже нашла себе хозяина. «Разбирают как горячие пирожки» дивится мой муж, «А еще говорят, кризис!» Волшебный мир богатства и роскоши, величественный и жестокий, не знаком с этим словом. Его придумали для бедняков, чтобы оправдать их еще более глубокое и беспросветное обнищание. А по Круазетт по-прежнему разъезжают оранжевые Ламборгини. И брильянты Гарри Уинстон не залеживаются на витринах.
Я размышляю, куда бы отправиться ужинать. За окошком яркое, не по-июньски жаркое солнышко. Пожалуй, пляж будет наилучшим вариантом. Протяжный звонок в дверь (как же меня раздражает эта противная дребезжащая трель!) выводит меня из задумчивости. На пороге покачивается Жанна. Жанна ли? Скорее неудачная карикатура бездарного художника на мою богатую холеную подругу. Темные волосы взъерошены, губы опухли, под черными разводами туши набухает лиловый синяк, покрасневшие глаза переливаются слезами.
– О, Господи, Нана, что случилось?!
Жанна выпускает громкий всхлип и неожиданно разражается истеричным хохотом.
– Все случилось. Все и ничего. Конец этой бездарной комедии под названием жизнь! Все! Финал!
– Ничего не понимаю. Да, заходи уже, не топчись на пороге.
Я тяну подругу за собой в квартиру. Мои ноздри наполняет резкий запах коньяка, какой концентрированный, что, вдохнув его, можно запросто запьянеть.
– Нанка, ты пьяная что ли? – констатирую я.
– А что такого? – бормочет она, неуклюже развалившись на стуле, – Что я не могу отпраздновать свою свободу? Свобода, равенсто и братство! Вот так-то! Закончилась эта тирания. Все!
– Ты ушла от Омара? – догадываюсь я.
– Ушла, – горько ухмыляется Жанна, затянувшись сигаретой, – Выгнал он меня, Ляля, пинком под зад. Как собаку. Сказал «мне бесплодная жена не нужна». Вот так вот! И не дал ни копейки. Вот все мои вещи.
Она водружает на стол потертую Прада.
– Пара трусов и зубная щетка.
– Подожди, но он не имеет права! Вы же официально женаты!
– И что? По контракту, каждый остается при своем. Он при своих миллионах, я при своей зубной щетке.
Последнее слово вызывает у Жанны очередной взрыв нетрезвого смеха.
– Боже мой, Нанка… Ну, может, и к лучшему? Черт с ним, с этим садистом? Он тебя ударил, да? Можно вообще на него в полицию заявить, не отвертится.
– Ага, заявить… Умная нашлась. Слушай, у тебя выпить есть? – испещренные красными прожилками глаза подруги жадно рыскают по моей убогой кухне.
– Так ты вроде выпила уже, – сомневаюсь в благорозумии этой идеи я, – Знаешь, Нануль, забей ты на него. Урод он моральный и физический! Вообще не следовало выходить замуж за его деньги.
Не сорвись с моих неосторожных губ последняя непродуманная реплика, вся моя последующая жизнь могла бы сложиться по-другому. Но это я осознаю некоторое время спустя, а сейчас невидимый суфлер уже прошептал мне на ухо отравленные слова, и я послушно озвучиваю их в неумелой попытке успокоить страдающую душу.
– Не следовало? – Жанины зрачки угрожающе сужаются, – Это ты мне говоришь? А сама за что замуж вышла? За прекрасную душу? За большую и чистую любовь?
– Послушай…
– Что тут происходит? – в дверном проеме некстати возникает высокая фигура Франсуа.
– Вот ты сама вышла бы за него, не выйграй он эти большие деньжищи? Вышла бы, да? – не унимается Нана.
– Жанна, успокойся! Это тут вообще не при чем! – делаю я вялую попытку остановить этот вредоносный напор.
– Не при чем! Ну, да конечно. Потому что ты не такая! У тебя все по-другому, по-настоящему, да? А чего же ты тогда не скажешь своему любимому, дорогому мужу, что знала с самого начала о его выйгрыше?
– Лиза, в чем дело? – проявляет неуместное любопытство упомянутый муж.
– Что слабо? А вот мне не слабо! – Жанна переходит на французский, – Ты в курсе, милый Франсуа, что на момент, когда произошло ваше «случайное» знакомство в поезде, твоя будущая благоверная прекрасно знала, что у тебя за пазухой лежит чек на 150 миллионов евро? Судя по твоей вытянувшейся физиономии вижу, что нет. Забыла она такую мелочь упомянуть? Ничего, со всеми бывает. Но разве это что-то меняет? Вы же все равно любите друг друга. Нежно и бескорыстно. Не то, что продажные твари вроде меня!
– Лиза, это правда? – с осунувшегося лица Франсуа сходит загар.
– Убирайся отсюда! – запоздало кричу я бывшей подруге, сжимая до боли кулаки, – Сейчас же убирайся!
– Что, правда глаза колет? Нечего на меня так смотреть! Ухожу я. Адье, голубки!
Я слышу, как в прихожей хлопает дверь. Если бы она задержалась еще на мгновение, я бы не совладала с собой и съездила бы ей по расквашенной заплаканой физиономии. Подруга! Господи, как же можно так ошибаться в людях!
– Это правда, то, что она сказала? – голос Франсуа звучит непривычно холодно и монотонно.
Находясь в легком шоке от Жанниной выходки, я теряю те решающие секунды, в которые можно органично втиснуть правдоподобную ложь. Невинно выпучив по-коровьи глупые и честные глаза воскликнуть «Как ты мог такое подумать?» Эта отсрочка сама по себе и служит ответом на брошенный мне вопрос.
– Значит, правда, – делает безрадостный вывод супруг, – И как ты узнала? Вроде по TF1 о моем выйгрыше не передавали. И сам я не носился по Круазетт с радостными воплями.
– Случайно. Так получилось. Послушай, Франсуа…
– Нет, ты меня послушай. Хотя… не знаю, что тебе теперь и сказать. Наверно я сам виноват, должен был догадаться, что ты не спроста прилипла ко мне тогда в поезде. Выдумала эту дурацкую историю с работой… Господи, сколько же лжи… Надо отдать тебе должное, ты замечательно справилась со своей ролью. Так правдоподобно признавалась в любви, изображала бурный восторг в постели…
– Я не изображала…
Кстати о постели, неплохо было бы каким-то хитрым образом затащить туда разгневанного мужа. Это, пожалуй, единственный действенный способ погасить конфликт такого масштаба.
– А я, дурак, еще мучился угрызениями совести, что позволил себе немного увлечься этой девушкой в гостях у Патрика. Думал, моя-то Лиза бескорыстная, любит меня, а не мои деньги…
– Любит тебя. Действительно любит, – перебиваю я, задетая упоминанием рыжей соперницы, – Но любит таким, какой ты стал теперь. А не того лохматого бирюка из поезда. За что было любить того? За ответы сквозь зубы? За неуверенность в себе? За напускное безразличие? Чем ты мог безоговорочно покорить уверенную в себе не уродливую женщину, которая привыкла к определенному образу жизни?
– Конечно, ничем. Кроме счета в банке. Я думаю, Лиза, нам больше не о чем говорить.
Коронная фраза в моей слегка резкой тираде была «действительно любит», но Франсуа, похоже, заглотил только завершающий отдающий горечью обиды выпад. Он копошится в спальне, нарочито громко хлопая дверцами шкафов. Должно быть, собирает вещи. Куда мне девать свое несуразное непоследовательное существо? Бросить в ноги этому принципиальному упрямцу? Унижаться, вымаливая прощения за давний обман? Уверять, обливаясь слезами, в искренности своих теперяшних чувств? Наверно именно так поступила бы нормальная женщина. А я медленно дрожащими пальцами закуриваю сигарету и тупо наблюдаю как в серой дымке растворяется неровный силуэт нерожденного младенца. Франсуа останавливается в проеме, сжимая в руке пузатый чемодан Гояр. В его глазах купаются, сцепившись вместе как парочка влюбленных обида и разочарование. А за ними на глубине едва заметные очертания надежды. Он ждет, что я поступлю именно так, как полагается провинившейся, но все-таки влюбленной супруге. Знает, что не смотря на мои стенания все равно сейчас уйдет, но уйдет с гордо поднятой головой, оставляя за собой утешительную возможность вернуться. Я страстно хочу вцепиться в него ногтями, прижаться всем телом, срастись в одно целое, и никуда не отпустить. Но мои мышцы как будто отрофировались, я не в состоянии сдвинуться с места. Резкий словно выстрел хлопок входной двери застявляет меня выйти из транса и, разбив внутренние барьеры, выпускает наружу едкие слезы. Пузатый карапуз истерично хохочет, хлопая жирными ладошками.
Глава 22
Do you, do you Saint Tropez ?
Исконно русское средство от любых бед это длительный запой. Туда я и собираюсь отправиться, запасясь билетом в один конец. Компанию в этом своеобразном путешествии мне вызывается составить последний верный воин Ариша. У нее тоже имеется талончик в первый класс под названием «повод». Мы устраиваемся на белом диване на пляже Баоли и просим стильного официанта обеспечить нас топливом в виде бутылки Джек Дэниэлса. Не успеваю я открыть рот, чтобы выпустить наружу разъедающую внутренности обиду на Жанну, как Арина окатывает меня с ног до головы ушатом свои проблем. Не смотря на высказанный во время нашей прошлой встречи оптимизм по поводу финансовых возможностей харизматичного профессора, их любовная лодка натолкнулась-таки на скалу быта и, не сумев преодолеть острые рифы Ришиных требований, разбилась вдребезги. Пострадавшая в этом караблекрушении подруга выглядит, как и положено жертве катастрофы, жалкой, побитой и обездоленной.
– Я люблю его, понимаешь? Все еще люблю, – всхлипывает она, опрокидывая в рот серьезную порцию виски, – Ничего не могу с собой поделать. Все внутри болит.
– Очень хорошо понимаю, – вздыхаю я, следуя ее примеру.
– Ну вот скажи, что такого я сделала, а? Попросила Порш, это что большая проблема? У меня же день рождение скоро в конце концов! А он мне говорит «знаешь, дорогая, я понял, что не могу себе тебя позволить».
– Ариш, ну если любишь, может, черт с ним с этим Поршем, а? У тебя вон Бентли есть уже.
– Как это черт с ним с Поршем? – хлопает она расширившимися от удивления глазищами, – А подарок на день рождения? Я и так от поездки на Санторин отказалась, потому что мы в Марбелье много потратили.
Я понимаю, что никакие мои аргументы вроде примитивного «деньги не главное» не смогут пробиться сквозь твердый слой Аринкиных убеждений. Она типичный продукт Лазурного Берега – материальная девушка, про которую пела Мадонна в своей «Material Girl». Сияние брильянтов всегда будет для нее ярче восторженного блеска глаз любимого человека. Она никогда не сможет опуститься на ступеньку ниже и пожертвовать горсткой комфорта ради чувств, которые так бурно оплакивает. А я? Я смогла бы? Влюбиться в неограненного Франсуа? Жить с ним в трущебе? Забыть о шелках и бархате, о трюфелях и черной икре ради того пронзительного упоительного восторга, который я испытываю в его объятиях? Именно такого добровольно отречения он ждал от меня. Способна ли я на него? Или все клеточки моего тела уже пропитал тот же горький яд, что отравил Арину?
Я закуриваю очередную сигарету и, перебив бесконечные излияния подруги, посвещаю ее в Жаннин выкрутас. Ариша долго не верит, что наша «боевая сестра» оказалась способна на подобную подлость. Потом порывается позвонить предательнице и «разобраться» с ней. Я пресекаю эту, во многом протиктованную приятелем Джеком, попытку. Допив бутылку, мы пускаем скупую (щедрая растопит макияж) слезу, сетуя о свой принесенной на алтарь деньгам любви.
– Никуда твой Франсуа не денется, – шепчет мне на прощание Арина, – Выжди недельку, пока он остынет, а потом поговорите нормально. Скажи, что любишь на самом деле.
– Может, тебе тоже с профессором поговорить? Какой-нибудь другой подарок на день рождение попросить?
– Нет. У меня уже все потеряно. Ничего не вернуть. Он не хочет меня видеть, и на мои звонки не отвечает.
Я смотрю вслед ее сгорбленному, удаляющемуся нетвердой походкой силуэту. А ведь ей в этом году исполняется 40. За спиной груды неудачных романов, хилая карьера (я даже не знаю, живо ли ее агенство недвижимости), нездоровый ребенок и море шмоток, сумок и украшений. Хочется ли мне последовать примеру старшей подруги, которая во многом была моим гуру? Нет, не хочется. Может, к черту эту внешность, которая все равно через десять лет поменяет свежесть и гладкость на неестественную натянутость? Пожертвовать ей, помучаться, родить Франсуа этого окоянного ребенка, доказав таким образом свою любовь и преданность? Загладить этим суицидальным поступком трещину первоначального обмана? Пойдет он на такой компромисс?
Неловко карабкаясь по ступенькам на неудобных каблуках, я молю Бога, чтобы мой муж был сейчас дома, и у меня появился шанс выложить ему это неблагоразумное предложение до того, как мой мозг не протрезвел и не ужаснулся. Но Всевышний, посчитав, что и так меня сильно разбаловал, не желает слушать эту скромную просьбу. Я засыпаю ближе к утру, прилипнув щекой к мокрой от слез подушке.
Следующие дни проходят в плотном тумане сожалений, ожиданий и мучительного томления неизвестностью. Я пару раз набираю номер Франсуа, но безразличный скрип автоответчика, сменяющий тягомотную трель гудков, уведомляет меня о нежелании абонента общаться с обманувшей его женщиной. В своей малогабаритной холупе принципиальный миллионер тоже больше не появляется. Место прибывания его спортивного загорелого тела и упрямой головы остается для меня загадкой. Устав от этой унизительной подвешенности, я принимаю предложение давней приятельницы Полины загулять на выходных в Сан Тропе.
В свое время, когда я еще только начинала неуверенными шагами бороздить просторы Лазурки, Полина уже умело и беспринципно извлекала толк из своей внешности и молодости. Она была эскортом класса люкс (хотя при первой встрече представлялась всегда агентом недвижимости), одной из этих глянцевых Барби, коими так любят окружать себя состоятельные отдыхающие мужского пола. Ее общество оценивалось в 20 000 евро в месяц, либо 2500 за сутки плюс премиальные в виде неограниченного шоппинга. Полина проводила лето на пляжах, яхтах и в клубах Сан Тропе, Порто Черво и Ибицы, а зимой отправлялась следом за богатыми покровителями на Сан Барт и в Маями. Такая жизнь ее более чем устраивала. И судя по собственным высказываниям никакие угрызения совести за свою «продажность» девушку никогда не мучили. Она открыто потешалась над моими смешными на ее взгляд достижениями в виде подаренной сумки Биркин или браслета Картье. «Строишь из себя девственницу, а в душе ты точно такая как я. Как мы все. Просто у тебя не хватает духа наклеить себе на лоб ценник» комментировала мою жизненную позицию Полина. «Ну, у меня зато есть право выбора. Если мужчина мне не понравился, я с ним больше не встречусь. А у тебя все проплачено вперед, деваться некуда» защищалась я. «Чему там нравиться или не нравиться?» искренне удивлялась она, хлопая длинными густыми ресницами, какие бывают только в рекламе туши, «Они все абсолютно одинаковые». Однако из массы «одинаковых» миллонеров Полине все-таки удалось выковорить редкий ограненный брильянт в лице владельца какого-то крупного холдинга, пожелавшего продлить месячный контракт на пару десятков лет. Они поженились на каком-то экзотическом острове, название которого я запамятовала, и вот уже пять лет как бывшая путана изображала оргазм только перед одним благодарным зрителем. Мы не встречалисьуже наверно года два, хотя о перемещениях Полины мне регулярно докладывал фейсбук, брызжа в глаза яркими селфи с лучшых курортов мира. И вот вдруг ни с того ни с сего на меня обрушивается столь заманчивое предложение: «выходные на вилле, все включено». Вряд ли Полина соскучилась по моей физиономии и задушевным беседам, скорее всего в собравшейся на упомянутой вилле компании обнаружился недосчет грудей и ягодиц на мужскую единицу. Раньше я всегда радовалась подобным сценариям, позволявшим не только отдохнуть и повеселиться на халяву, но и легко разжиться перспективным спонсором. Теперь же в спонсорской помощи нужды не было, и дорогостоящую эскападу в Сан Тропе я запросто могла позволить себе сама. Но, расценив это предожение как возможность сменить обстановку и прекратить мариноваться в коконе самобичевания, я согласилась.
– Ты что на машине притащилась? – встречает меня сильно помолодевшая и похорошевшая за то время, что мы не виделись, Полина, – Через эти вечные пробки в Сан Максиме? На вертолете же гораздо быстрее.
– О, правда! Как это я не подумала, – улыбаюсь я.
– Иди скорее я тебе покажу виллу. Взяли на этот раз получше, чем в прошлом году. Два бассейна, кинотеатр, спортзал, восемь спален. Я вчера заблудилась, полчаса блуждала, – весело щебечет хозяйка, и без перехода добавляет – Ты что все еще грудь себе не сделала? Ждешь, пока до колена отвиснет?
Я, подавив в себе первую волну паники, озираюсь по сторонам в поисках какой-нибудь отражающей изображение поверхности, подтвердившей бы мне безосновательность подобного заявления. Полина всегда была такой, как говорится – без затей – что пришло в голову, то моментально через рот и выскочило. В подобных заявлениях не было присущей другим моим знакомым скрытой зависти и желания унизить собеседницу. Она могла так же открыто поделиться какой-нибудь очень интимной проблемой или рассказать о своем недостатке.
Особняк действительно производит должное впечатление. Просторные светлые залы, разработанный талантливым дизайнером интерьер, узнаваемая мебель, потрясающий ухоженный парк, с гладкой лужайкой, ровными початками кипарисов, зарослями олеандра и ершистыми холмиками пальм, огромный бассейн с джакузи… и девушки. На лежаках у воды вытянулся целый батальон ровных ягодиц разной степени прожаренности. На терассе за большим столом из балийского дерева лениво потягивает пиво прямо из бутылок небольшая компания разнокалиберных мужчин, слегка разбавленная полу-обнаженной женской плотью. Полина, собственническим жестом обхватив за плечи немолодого дядечку, напоминающего жареный стручок фасоли, представляет меня собравшимся. Стручок, он же американец с итальянскими корнями Бруно, он же законный супруг экс-эскорта, бросает в мою сторону «Heeey. Cool !» с наигранно радостной интонацией многодетного бедняка, чья жена произвела на свет дополнительных двойняшек. При этом его левая ладонь не считает нужным покинуть медовую коленку пышногрудой соседки.
– Тебя не смущают все эти девицы? – любопытствую я, когда Полина показывает отведенную мне спальню.
– Какие? Лола что ли? Нет, мы иногда развлекаемся все втроем. Она ничего девчонка, зажигает в постели только так. Если хочешь попробовать, могу с ней поговорить.
– Нет, спасибо.
– Ой, Лялька, какая была зашуганная, такая и осталась. Ничему тебя жизнь не учит! – сокрушительно вздыхает благодетельница, – Мужика себе постоянного так и не нашла? Слушай, может тебя с Марком познакомить? Он правда би, но женщины ему в принципе тоже нравятся. Недавно яхту себе купил, в порто Черво оставил.
– Спасибо, Полин, я как-нибудь сама, – рассказывать про свои перепетии с Франсуа мне ей как-то не хочется.
– Ага, сама, – обреченно машет рукой Полина, – Ладно, отдыхай. Ужинаем в отель де Пари, потом в Кав как обычно.
– Yes, m’am !
Я скидываю с себя одежду и загружаюсь в душ. Вот наверно было бы здорово, будь я подобно беззаботному мотыльку Полине лишена всяких ненужных заморочек. Переспал мой муж с другой – ерунда! А если при мне, то так даже и спокойнее. Можно, по крайней мере, этот процесс контролировать. Но от одной размытой картинки, изображающей ласкающего чужое тело Франсуа, все мои внутренности возмущенно сжимаются в твердый комок отторжения. Должно быть, это внедренная родителями «нормальность» свербит, не давая мне покоя. Вообще следует запретить себе думать о пропавшем без вести супруге. Хотя бы на эти выходные. А то не отдых получится, а траур по разбитой любви. «Если бы это было так просто» вздыхает блондика. Брюнетка ограничивает презрительной ухмылкой.
Спустившись вечером по зову Полины в холл в кружевном платье Блумарин, я обнаруживаю весьма занимательную делегацию, состоящую из четырех невысоких мужичков в белых джинсах, кроссовках и надетых на майку объемных рубашках, и многочисленного стада длинноногих грудастых девиц в униформе «Сан Тропе» – разноцветных платьях Эрве Леже и туфлях Лубутан на километровой шпильке. Сейчас я встану в строй, Бруно скомандует «шагом, марш!» и мы ровной колонной двинемся вперед, дружно скандируя «Катюшу». Мне уже случалось быть одним из одуванчиков-однодневок в подобном пестром цветнике, и собственная принадлежность к однородной массе взаимозаменяемых барышень не вызывала у меня стыда или обиды. Но сегодня мне почему-то противно. Хочется вылезти из разряженного тела, стянуть с себя маску с аккуратным макияжем, скинуть на землю светлый кудрявый парик, и маленькой невзрачной мышкой броситься наутек. Нестись по темной дороге, не разбирая пути, не замечая веток и канав, бежать, пока не сотру пятки в кровь, туда, куда зовет меня мое глупое наивное сердце.
Полина выделяет мне место в черном фургоне Мерседес (подобных которому по Сан Тропе всегда шныряет целая стая, развозя именитых гостей по разным точкам) вместе с тройкой Эрве-Лежистых и американцем, в котором я по розово-голубым полоскам на вялой рубашке и черезчур пухлым, чтобы быть естественными, губам распознаю перспективного биссексуала Марка. Две девушки, явно лелеящие наивные надежды сделаться последовательницами героини Джулии Робертс, вступают в активную борьбу за внимание мужской особи. Третья, постарше, судя по всему, давно распрощавшаяся с подобными утопичными заявками, безразлично упирается взглядом в окно. Я разглядываю свой не совсем идеальный маникюр, пытаясь выгнять из головы навязчивые мысли о Франсуа. Эти хитрицы делают вид, что слиняли, а сами, стоит мне едва расслабиться, вновь протискиваются в дверную щель и принимаются монотонно гудеть.
Ужин в недавно открывшемся отеле де Пари, являющимся одним из новомодных местечек фэшенебельной деревни, проходит в целом неплохо. Близость самоотверженного диджея, который, фанатея сам от себя, не перестает снимать видео-селфи, лишает необходимости вести какую-либо беседу. Я молча жую свежие маки, запивая ледяным Дом Периньон Розэ, безразлично наблюдая за оживленной возней захмелевших дамочек и против желания абсорбируя отрывки скучного трепета американских спонсоров. «… рынки акций достаточно волатильны. У моих аналитиков слишком много длинных позиций, после 5 лет бычьего рынка все становятся оптимистами. Клиенты начинают волноваться. – Да это всегда как в игре с музыкальными стульями, угадать момент когда музыка перестает играть. Я сократил свои личные инвестиции в акции, думаю инвестировать в венчурный капитал и недвижимость». Когда веселый официант приносит четырехзначный счет, я не делаю попытки оплатить свою пайку, понимая, чтобы подобная инициатива будет воспринята меценатами как неуместное нарушение правил игры. Раз уж я назвалась груздем, придется теперь в этом коробе барахтаться до окончания сегодняшней вакханалии. Будем надеяться, что мой стареющий анфас и демонстративный аутизм предотвратят попытку какого-нибудь из инвесторов в венчурный капитал посягнуть на мою волатильную честь. Набив животы и разбавив серые клетки веселящими пузырьками, вся честная компания под фейерверк лицемерных благодарностей персонала, покидает пятизвездочный отель, чтобы перекочевать в отреставрированный Maison Blanche (сменивший вместе с обликом и название на более пафосное White House). Девушки некоторое время кривляются там под хиты этого лета, пытаясь перещеголять друг друга в хореографии. Мужчины наблюдают за их телодвижениями с ленивой пересыщенностью, с какой созерцает потрясающий закат коренной житель Мальдивов. Я курю в сторонке, потеряв счет сигаретам, и глотаю сладкий Джек Дэниелс как лекарство от не желающей затягиваться душевной раны. Витающий вокруг веселый водоворот праздника оставляет меня безучастной. В черепной коробке колышется, перебивая Фаррелла Уильямса старая мелодия из «Служебного романа» «Со мною нет кого-то, мне грустно от чего-то…» Полина пытается вытащить меня танцевать, губастый Марк, заинтригованный моей хмурой непохожестью на развеселившихся девиц, задает какие-то неважные, на половину размазанные громкой музыкой вопросы. Я протискиваюсь сквозь толпу в туалет и, устало плюхнувшись на унитаз, набираю номер Франсуа. «Ответь мне, черт бы тебя побрал! Принципиальный садист!» Как же я ненавижу его! Как ненавижу эти спокойные бесконечно длинные гудки, отдающие безразличием! Сегодня ровно неделя с того отвратительного дня, когда этот олух, пораженный в самое сердце снарядом Жаниных откровений, ушел, собрав свои нехитрые монатки. А я тупо смотрела ему вслед, уверенная, что этот обиженный выкрутас не заняется больше, чем на сутки.
Я возвращаюсь на белый диван и, отхлебнув щедрую порцию виски, выбиваю из пачки очередную сигарету. Вот и развеялась, называется! Наша тусовка медленно переползает из Белого Дома на Плас де Лис, а оттуда по ступенькам в Кав Дю Руа. В этот час (на моих Картье полтретьего ночи) пробраться в клуб для обычного смертного миссия практически невыполнимая. Не будучи близким другом (а лучше родственником) охранника и не раскошелившись на ВИП столик (от 900 евро), вы никогда не пересечете заветный барьер, будь на вас надеты хоть слитки золота. Говорят, что однажды в какой-то особо жирный сезон разборчивый секьюрити посчитал коротышку Тома Круза недостойным билетика в прекрасный мир ночной жизни Сан Тропе. Нашей компании везет больше, чем голливудскому герою, громила на входе узнает в обутых в белые кроссовки туристах заядлых транжир, обоготивших заведение уже не на одну сотню тысячь евро, и с угрюмой ухмылкой гремлина пропускает нас вовнутрь. Разноцветные селедки загружаются за предусмотрительно зарезервированные столики и жадно хлопают толстыми рыбьми губищами в ожидании дополнительной порции игристого топлива. Мне не хочется больше пить, алкоголь булькает уже где-то совсем высоко в горле, предвещая скорое извержение. Поддавшись на общий азарт, я, сбросив с ног 15-сантиметровые босоножки Диор, неуверенно забираюсь на диван и начинаю раскачиваться в унисон с захмелевшими куклами. «Are you reeeeeaaaady? » вопит во все горло темнокожий диджей. Пьяная толпа разражается в ответ одобрительным рыком. Я готова к очередному летнему хиту, который, вырвавшись из колонок, вот-вот обрушится на беззаботные головы отдыхающих. А вот к картине, транслируемой моему затуманенному взору яркой вспышкой рампы, явно нет. В пяти метрах от меня из темноты выныривает танцующий мужской силуэт, подозрительно напоминающий мне пропавшего супруга. Под первые звуки « I am addicted to you» зал окутывает розово-лиловый туман. Передо мной возникает пурпурное лицо Франсуа с крошечными капельками пота на лбу и широченной улыбкой абсолютно счастливого человека. Наши глаза встречаются, пробравшись сквозь лабиринт вскинутых вверх в экстазе рук. Вопреки моим ожиданиям, гулящий муж не перестает лыбиться, а наоборот растягивает рот еще щире, почти достав уголками до ушей. Потом он, не отводя взгляда, сгребает в объятия вихляющуюся рядом блондинку и сливается с ней в проникновенном поцелуе. Приглядевшись, я обнаруживаю, что их за столиком четверо – мой беглый суженный и три светловолосые конфетки (точная копия тех, что выплясывают справа от меня), которые льнут к нему всеми своими выдающимися частями тела, подобно медведю, чешещему зудящую спину о ствол сосны. Франсуа пышет гордостью, как будто он сам сколотил из обломков раскуроженного вышеупомянутым медведем дерева эту звездную тройку Буратин. Что же, его поведение вполне логично. Если все одинаково продажны, то какой смысл ограничивать себя одной среднестатестической блондинкой Бальзаковского возраста, когда финансы позволяют тебе обзавестись целой гроздью свежачков. По той же логике мне следует сейчас радостно присоединиться к честной компании, расцеловать прожигателя жизни и его зажигалок, и предложить разделить с ними ложе. Полина поступила бы именно так.
