Kitabı oku: «Слепая бабочка», sayfa 8

Сейчас руки и ноги, превратившись в гибкий опасный хлыст, очерчивали вокруг своей хозяйки пространство, шагнуть в которое, приблизиться к ней, не смог бы никто.

Кто-то, правда, попытался. Пятка с разворота врезалась в лохматый мех. В шапке гад. Это немного испортило дело, но противник всё равно взвыл и с треском влепился в ближайший куст.

– Сзади, сзади хватай!

Вопили пронзительно, с душой, но воплощать этот смелый план никто не торопился.

Кнут хорош тем, что видеть противника вовсе не надо. Знай, верти его по кругу. Чем быстрее вертишь, тем безопасней. Но хорош он на широкой деревенской улице, на трактирном дворе или на площади. Здесь же Арлетта всё время боялась споткнуться или наткнуться на что-нибудь. Дыхание начало сбиваться, но Бенедикт до сих пор не явился, чтобы расшвырять нападавших, как это бывало раньше. Лишь Фиделио рычал и лаял на пределе злобы, до хрипоты.

Кто чего боится, то с тем и случится. Под ноги подвернулась сухая сосновая ветка. Арлетта сбилась с такта и с размаху, лицом и грудью ударилась о дерево. На ногах, конечно, не устояла, и тут кто-то прыгнул сверху. Канатная плясунья сейчас же попыталась вцепиться ему в физиономию. Пальцы запутались в жёсткой густой шерсти. По запястью скользнуло что-то острое. Страшный изогнутый клык.

Волк! Оборотень! Вот тут она не выдержала, завизжала. Оборотень в ответ зарычал с глухим утробным стоном. До горла добирается! Ой, мама!

– Р-р-р. Гав!

Налетевший Фиделио без долгих разговоров вцепился в нападавшего. Тот взвыл по-волчьи, выругался вполне по-человечески и выпустил Арлетту. Она вскочила, на ощупь отыскивая хоть какую-нибудь палку, но тут её снова схватили. Сразу двое. Первому она сейчас же врезала пяткой по голени, но второй ухитрился, вывернул руку так, что она снова завизжала. Совсем рядом Фиделио, рыча, отчаянно рвал кого-то, но помочь Арлетте ничем не мог.

Дрогнула земля, прямо над головой раздалось короткое злобное ржание. Противник заорал, и канатная плясунья снова вырвалась на свободу. Фердинанд, не встававший на дыбы уже лет десять, с облегчением уронил на землю передние копыта, явно надеясь кого-нибудь растоптать. Получилось это у него или нет, Арлетта не знала. Недолго думая, ухватилась за гриву и в один мир очутилась на широкой безопасной спине. Мудрый Фердинанд точно знал, как встать, чтоб хозяйке было удобно. Позабыв о солидном возрасте, он грозно заржал и рванул вперёд, не разбирая дороги. Девочка-неудача уткнулась лицом в гриву, прижалась к горячей шее. Со всех сторон, сверху, снизу, с боков, с треском нёсся невидимый лес, наполненный высоким злобным воем. Ветки то и дело хлестали по спине, по ногам, стиснувшим конские бока. Фердинанд старался, делал всё, что мог. Даже прыгнул пару раз, одолевая поваленные деревья. Где-то рядом, задыхаясь, взлаивал Фиделио. Молодец. Хватило ума сбежать. Злобный вой слышался сбоку, быстро удаляясь, пока не умолк совсем. Дикий треск и грохот, постепенно утихая, стали хрустом и шелестом. Вместе со страхом у Фердинанда пропал и кураж. Задыхаясь, он перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился.

Арлетта, жалея его, сползла на землю. Погладила потный, ходящий ходуном бок. Подбежал пыхтящий Фиделио. Привычно ткнулся мордой в коленку.

– Где мы?

Этого пёс не знал. Вопросительно тявкнул, глядя на Фердинанда. Озадаченный конь фыркнул и помотал головой. Он и при свете-то видел неважно, а в темноте, хоть и негустой, летней, и вовсе полагался только на чутьё.

Вокруг трава по брюхо. Дурная трава. Дудка, молочай, таволга да крапива. Вроде еды полно, а пожевать нечего. Где-то в траве ручей. Журчит приятно, но пахнет скверно. Уважающий себя конь такое пить не станет. Вокруг лес стеной. Тёмный, буреломный, с глухим, путаным подлеском. Сверху – небо с холодными звёздами. Но звёздами Фердинанд не интересовался. Дохнул хозяйке в лицо и принялся рыться мордой в траве, отыскивая что-нибудь съедобное. Арлетта, у которой подкашивались ноги, ощупью свила себе из примятого бурьяна что-то вроде гнезда и уселась, обняв Фиделио. Пёс дрожал мелкой дрожью. Лохматое ухо было влажным и липким. Ранили. Или укусили? Что будет, если пса укусит оборотень? Этого Арлетта не знала. Поспешно ощупала любимую собачку. Нашла ещё порез на боку. Этот явно от ножа, но неглубокий. Хорошо, что у Фиделио шкура толстая и лохматая. Пёс заскулил, вывернулся и стал зализывать рану. Раз лижет, значит, сам справится. Канатная плясунья с тайным страхом принялась изучать собственные раны. Ушибы и ссадины не в счёт. Заживут не хуже, чем на Фиделио. На руке царапина кровоточит. Глубокая. Это от того клыка. Укусили. Что бывает с людьми, которых покусал оборотень, всем известно. По сравнению с этим располосованная каким-то некстати подвернувшимся сучком нога – пустяк. Трико только жалко. Опять зашивать придётся. Да и кровь плохо отстирывается. Кровь ещё сочилась, и Арлетта подсунула свою рану Фиделио. Пусть полижет. Собачий язык – лучший пластырь. Прислушалась к себе – не превращается ли уже в волка. Ничего особенного не почувствовала. Только руки дрожат, и сердце бьётся как сумасшедшее. Может, всё обойдётся? Может, это не укус, а просто царапина? А вот ещё говорят, если девицу оборотень покусает, то эта девица в того оборотня и влюбится. Арлетта фыркнула. Влюбляться в этих лохматых и вонючих тоже пока не хотелось.

Пришёл Фердинанд, потоптался и шумно плюхнулся рядом. Конь городской, широко образованный, леса он не любил и не понимал. Арлетта прислушалась. Звон ручья, комариный звон, тяжело дышит Фердинанд, поскуливая, сопит Фиделио.

Старый конь дёргал шкурой. Донимали комары. Девчонку почему-то почти не трогали, а на коня набросились плотной стаей. Арлетта то и дело проводила рукой по умной лошадиной морде, по мокрой от росы и пота спине, давя целые комариные полки, но пользы от этого было мало. Понемногу сердце успокоилось. Фиделио перестал вылизываться, с тяжёлым вздохом обрушил голову на колени, мохнатый и тёплый, как хорошее одеяло. Плясунья прижалась щекой к конскому боку. Сон накрыл её сразу, как обморок, странный сон, в котором не было ничего, кроме темноты и тонкого противного воя.

Глава 11

Что-то сухое, гладкое, холодное медленно скользило по голой щиколотке. Арлетта отдёрнула ногу и вскочила, спихнув недовольно взлаявшего Фиделио. Завизжала бы, да дыхание захватило. Змей она боялась смертельно. Бесшумные твари и не пахнут ничем. Узнаешь, только когда наступишь. Фердинанд, боявшийся её потревожить, тяжело поднялся и, деликатно отойдя в сторону, принялся валяться, сдирая с зудящих боков и спины присосавшихся тварей.

– Надо выбираться отсюда, – сказала канатная плясунья. Теперь ей казалось, что вся трава вокруг кишит змеями. Шевелятся, свиваются в клубки, тихо шипят. В траве змеи, в воздухе комары, в лесу оборотни. И тут она будто очнулась. Оборотни! Но там же Бенедикт! И этот… колдун безногий. Надо на дорогу! На помощь звать! Да только где её взять, помощь-то, в этих проклятых лесах? И где дорога?

– Где Бенедикт?!

Фиделио вопросительно тявкнул. Бенедиктом поблизости не пахло, едой и костром – тоже. Да и на что он нужен, Бенедикт? Хозяйка здесь, чего ещё надо. Для виду он побегал по высокой траве туда и сюда, понюхал, отфыркиваясь от комаров, легко отыскал свой след и след Фердинанда, но снова тащиться по нему, лезть в эту страшную чащу… Фиделио даже заскулил от ужаса.

– Тьфу, – Арлетта, забыв про змей, топнула ногой, – никакой от тебя пользы. Фердинанд, надо ехать. Где Бенедикт?

Фердинанд недовольно фыркнул. У края леса он нашёл хорошую траву и теперь вдумчиво её жевал. Ехать, конечно, надо. Вот только куда? Короткая летняя ночь кончалась. Пропали звёзды. Поляна заполнилась светлым туманом. Но близкий рассвет ничего не прояснил. Где находится Бенедикт, старый конь не знал. Должно быть, где-то в лесу. А в лес Фердинанду не хотелось. Приличные лошади по таким местам не ходят.

– Мор тебя забери! – крикнула Арлетта. Она чуть не плакала. Бенедикт, растерзанный, истекающий кровью, лежит где-то там, в лесу, а она торчит здесь и ничем, ничем не может ему помочь.

В отчаянии она снова уселась на траву и попыталась что-то придумать. В голове звенело, будто туда набились все местные комары.

– Арлетта…

Она вскинула голову.

– Арлетта… Арлетта…

– Кто здесь?

Никого. Фиделио молчит. Фердинанд не беспокоится.

– Арлетта…

Голос шёл со всех сторон. Казалось, это шепчет трава вокруг, вызванивает ручей, шелестит лес. Что страшнее? Голоса в голове или неведомая нечисть в кустах?

– Арлетта…

Канатная плясунья не выдержала. Закричала, свернулась клубочком, зажала уши.

– Фердинанд!

Фердинанд послушался, подошёл, остановился рядом. Арлетта торопливо вскарабкалась ему на спину.

– Пошёл! Куда хочешь, только быстрее.

И Фердинанд пошёл. Не спеша, лениво, осторожно обходя упавшие деревья, кочковатые сырые прогалины и буреломные плохие места. Туманный рассветный сумрак, в котором он медленно пробирался, для Арлетты был полной тьмой.

И вдруг глаза заломило. Однажды, в далёком детстве она проснулась от холода, выглянула из повозки и увидела зарево, перечёркнутое чёрной сетью веток.

– Пожар, – сказала она со знанием дела. Зарево – значит, где-то горит деревня, значит, снова их догнала война, от которой они бежали, сколько она себя помнила. Снова все будут кричать, ругаться, нахлёстывать лошадей.

– Нет, – засмеялась тогда мама Катерина, – не пожар. Рассвет.

Огромные перья белого золота вздымались над чёрным лесом, озаряли весь горизонт. Дуги, сотканные из прозрачного света, лёгкие, безупречно прекрасные. Фердинанд тихо шёл к ним, но они не становились ближе. Нельзя дойти до рассвета.

Замечтавшись, Арлетта не сразу поняла, что случилось. Фердинанд шёл ровно. Копыта уверенно стучали по твёрдой дороге. Чудное видение погасло, сменилось привычной темнотой.

– Выбрались, – ахнула Арлетта и тут же, не давая себе задуматься, та это дорога или какая другая, отчаянно закричала: – Бенедикт!

– Ну что ты орёшь? – хрипло донеслось из темноты.

Фердинанд встал как вкопанный. Застучали, заскрипели по дороге самодельные костыли. Ночной брат. Живой и здоровый, только дышит тяжело, будто давно идёт. Подскрипел, похлопал коня по шее.

– Глупая курица. Фердинанд и то умнее.

– Я знаю, – покорно согласилась Арлетта, и тут же всполошилась: – А где Бенедикт?

– Там, – хмуро отозвался ночной брат.

– Он жив?!

– Да. А ну-ка, держи.

Вручил Арлетте костыли и без церемоний уселся позади неё, обнял за талию, крепко прижал к себе. На этот раз пахло от него правильно, как от настоящего делового, потом и кровью.

Фердинанд закряхтел, но покорно двинулся дальше. Догнавший их Фиделио приветствовал ночного брата радостным лаем. Арлетта чуть не плакала. Бенедикт жив. Все живы.

– А его не покусали? – поспешно спросила она, желая окончательно успокоиться.

– Нет. Порезали.

– Ох!

– Ерунда. Заживёт.

– Тебе легко говорить!

Арлетта не удержалась, всё-таки всхлипнула.

– Угу. А про меня спросить не хочешь?

– Так ты ж ночной брат. Чего тебе сделается-то. Шрамом больше, шрамом меньше.

– Это верно.

Непонятно так сказал, вроде с обидой. Или с угрозой. А может… Ну да, конечно. Его укусили. Всё, сейчас набросится. Прямо сзади, в шею вцепится.

– Оборотень! – вскрикнула она и попыталась ткнуть его локтем в живот, спихнуть с лошади.

– Да, – рыкнул на ухо ночной брат, – ты не видишь, а я весь в крови. И волчья шерсть на носу. И клыки. У-а-у-у.

Завыл он очень натурально, но Арлетте вдруг стало смешно.

– Дурак, – сказала она, пристраивая длинные неудобные костыли поперёк холки Фердинанда. – Как вы отбились?

– Кое-как, с грехом пополам. Беру свои слова назад. Драться ты умеешь.

– Это не драка была. Это танец.

– Угу. У одного грудная кость треснула, у второго челюсть на сторону. Кто научил? Бенедикт?

– Нет, – снизошла до рассказа польщённая Арлетта. – В Иберии, ну, где море тёплое, с нами ездили сёстры Фламелла, Розабелла и Изабелла. Иза была в Бенедикта влюблена. Или Роза? Я их всегда путала. Близнецы. Они даже пахли одинаково. А работали они так. Сперва вдвоём плясали. Поединок понарошку. Бенедикт говорил: «Манифик!» Красиво очень. А потом вызывали на настоящий поединок кого-нибудь из публики. Обещались поцеловать, если кто их побьёт. Поцелуй против денег. Только до поцелуя дело ни разу не дошло. Хоть Роза, хоть Иза в одиночку могли побить кого угодно. Не только деревенских увальней, но и хороших бойцов. Солдат там бывших или телохранителей. Это называется баллата. Баллата-спада, баллата-скольде, баллата-морте. Танец-меч, танец-щит, танец-смерть. Я так не могу. Всё-таки надо видеть, куда у тебя руки-ноги летят. Они для меня нарочно придумали баллата-

фуэте. Танец-кнут.

– Мощный кнут. Одна против шестерых стояла. Сама-то как?

– Ой, – опомнилась Арлетта, – это же… меня же… Меня укусили, – с трудом выговорила она, чуть не выронив костыли. Отчего-то враз ослабели руки. Её укусили. А ещё суетилась, выбиралась из леса. Ночного брата пугалась, дурочка! Теперь ей в лесу самое место. Сидеть в буреломе и выть на луну.

– Ты… – неуверенно сказала она, – ты ж к таким делам привычный.

– К каким?

– Ну, убить кого-то. Ты убей меня, если я превращаться начну. Чтоб Бенедикт не видел.

– Хорошо, – серьёзно пообещал ночной брат, наклонился, прошептал в самое ухо глухим загробным голосом: – Как начнёшь превращаться – сразу зарежу. Нож только заговорить надо. Сама понимаешь, обычный нож оборотня не берёт.

Приятно иметь дело с решительным человеком. Арлетта немножко приободрилась.

– И вот чего… Не знаешь, чего будет, если оборотень собаку покусает? Фиделио меня защищал, так его тоже…

– В человека превратится, – предположил ночной брат, – а что… из него хороший парень получится. Симпатичный, хоть и с придурью. Всё. Слезай, приехали.

Арлетта бросила костыли, махом слетела с коня, метнулась куда-то, сама не зная куда.

– Бенедикт!

Подскочил Фиделио, потянул её за изорванный в клочья подол. Арлетта послушалась, побежала за ним и тут же наткнулась на Бенедикта. Тот полулежал, прислонившись к колесу повозки.

– О, Бенедикт! Was ist с тобой pasado?

От волнения сама не поняла, что сказала. Получилось на всех языках сразу. Но Бенедикт понял.

– Не ори, – проворчал он, – я ещё не умирать.

Арлетта торопливо ощупала его, руки наткнулись на тугую повязку.

– Ты ранен!

– По рьёбрам полоснул…

– Зубами? – ахнула Арлетта.

– Ножом. Повезло. Чуть ниже, и адьос. Сальто-мортале.

– А это? Плечо, щека, висок… – пальцы Арлетты завязли в липкой мази, – не зубами, нет?

– Это пройдёт. Ты как? Работать смочь?

– Смогу, – отмахнулась Арлетта, – а где оборотни?

– Да там валяются, – сообщил подобравшийся сзади ночной брат.

– Вы их всех… Ну да, конечно, не на тех напали. На Бенедикта с ножом. Додумались…

– Он тоже есть герой, – великодушно признал Бенедикт, – прьекрасно владеет костылём. Однако это есть пьятно на чести. Ты ж из благородных. Дубина да палка – это для мужиков.

– Прости. Фамильную шпагу дома забыл, – огрызнулся ночной брат.

– Я одного не пойму, как это мы их одольеть, – задумчиво протянул Бенедикт, – то как зверь набрасываться, то вдруг все полегли.

– Да ты сам в обморок грохнулся, как красна девица. А перед тем старшего порезал, – поведал ночной брат, – ну и я там, кого костылём по башке, кому подножку. Хорошо, не убили никого.

– Хорошо? – переспросила Арлетта.

– Пойдём, – предложил ночной брат, – покажу кой-чего.

– Э… – встревожился Бенедикт, – куда ты её тащишь? Ты их крепко свьязать?

– Крепко. Идём.

Арлетта неохотно оторвалась от Бенедикта. Ночной брат твёрдой рукой повлёк её туда, где звонко, торжествующе лаял Фиделио.

– Здесь.

Арлетту потянули вниз. Она осторожно села. Ночной брат тяжело плюхнулся рядом и взял её за руку.

– Вот, потрогай.

Пальцы коснулись жёсткой шерсти. Арлетта взвизгнула, попыталась отдёрнуть руку, но ночной брат не выпустил. Провёл её рукой по косматой волчьей башке, заставил сжать пальцы на торчащем холодном ухе и резко дёрнул вверх. Башка поддалась и повисла в руке. Арлетта снова взвизгнула.

– Брось эту гадость, – приказал ночной брат. Плясунья в полном ужасе подчинилась, разжала пальцы, и её освободившуюся руку снова потянули вперёд.

– Теперь потрогай, не бойся.

– Пусти меня!

– Потрогай, тогда отпущу.

Осторожно вытянутый палец нащупал что-то мягкое, тёплое, приятно гладкое. Лицо. Человеческое. Маленькое худое личико. Нос пуговкой. Целая копна грязных кудрявых волос.

– Что это?!!

– Это вот Марфутка. Восемь лет. Осторожно. Она и вправду кусается.

– Холера! – тонким голосом сказала Марфутка

– И ругается, как ватажник. А это вот, рядышком, как я понимаю, братец её, Матюха, на вид лет одиннадцать. Это вот Митька и Минька, эти постарше будут, годков тринадцать-четырнадцать уже стукнуло. Это Митьке ты грудину сломала.

– Митьке?

– Слышь, Митяй, я понял, почему она ничего не боится, – невнятно, но для Арлетты вполне разборчиво зашептал кто-то, – она того, слепая, вишь, он её за руку водит. Не видала она нас.

– Угу, – согласился тоже всё слышавший ночной брат, – повезло ей, что она вас не видала.

– Это что, дети? – в полной растерянности прошептала Арлетта.

– М-да, вроде того. Вон тому, самому старшему, видать, шестнадцать сравнялось. Это в него Бенедикт нож всадил.

– О…

– Ничего, выживет. Перевязал я его. Нам покойники по пути не требуются. Ты, что ли, у них главный?

– Не, – слабым голосом отрёкся раненый, – неча на меня всех собак вешать. Петюня главный.

– Дети-оборотни? – дрожащим голосом спросила Арлетта.

– Да нет, какие они оборотни. Просто дети. Или уже не дети. Вешать-то за разбой их, как взрослых, будут, на возраст не поглядят. Так кто у нас тут Петюня? Ты, что ли?

– Ну, – нехотя сознался некто голосом хриплым, но ещё вполне детским.

– И кто же это, Петюнчик, тебя надоумил на большую дорогу выйти? Кто там у вас, в Волчьих Водах, чужими руками жар загребает?

– Никто, – отрезал Петюня, – сам придумал.

– И шкуры козьи, волчьи, медвежьи на голову и воем народ пугать?

– Петюня у нас умный, – уважительно сказал кто-то.

– Угу. Оно и видно. Давно на дорогах грабите?

– А чё? – с вызовом заявил Петюня. – С голоду подыхать? Это вы там, в городах, зажрались, как сыр в масле катаетесь. А у нас…

– После войны земля не родит.

– Да она бы родила, да пахать нечем.

– Лошадей всех ещё когда забрали.

– И мужиков.

– Отцов ни у кого нету.

– Мамка плакала. Нас пять ртов, а есть нечего.

– Угу, – снова сказал ночной брат. – Много народу убили?

– Да они почти всегда сами убегали.

– Это Петюня здорово придумал. Мы малые ещё, с мужиками не совладали бы. А так все нас боялись.

– Не все. Иные отбивались, – с вызовом заявил Петюня, – зимой Сёмку зарубили.

– А весной Влада. Из арбалета.

– Что ж, нас убивают, а мы глядеть должны?!

– Значит, убивали, – подвёл черту ночной брат, – и работаете эдак уже больше года. А поймать вас никто не может, потому что оборотней боятся. Здешние леса вы хорошо знаете. И грабили далеко от дома, на нижней дороге.

– А по верхней никто не ездит.

– Вот только вас принесло, – буркнул Петюня.

– Товар кому сбывали?

– Да никому. Чего там сбывать. Мы еду брали. Крупу, муку, зерно. Зимой птицу, рыбу мороженую. Другого ничего не трогали. Там же на дороге груз потрошили и на себе уносили, сколько могли.

– На саночках увозили, – тонким голосом добавила Марфутка.

– А от нас чего хотели?

– У нас из еды полфунта пшена да краюха хлеба, – пробормотала Арлетта.

– Деньги, – не стал отпираться Петюня, – я в городе был, видел, вам много бросали.

– Тоже с голоду?

– Так вы ж скоморохи, дурная порода. Вас и ограбить не грех.

– А Митяю ваша девка больно понравилась.

– Дурак, – простонал Митяй.

– На что вам наша? – ехидно поинтересовался ночной брат. – Увас, вон, своя есть. Зачем малую с собой таскали?

– Да она сама напросилась, – мрачно отозвался Петюня.

– Воет она очень страшно, – добавили его соратники, – если не знать – прямо мороз по коже.

– Ну и что мне с вами делать, тринадцать разбойников? А четырнадцатый вон там, в кустах, лежит, всё не может придумать, то ли за помощью бежать, то ли самому на меня броситься.

– Павлуха, он такой, – хмыкнул Минька, – отчаянный.

– За помощью бежать некуда, – сказал Петюня, – в деревне одни старухи да девчонки. Взрослых баб всего три. Из нас половина нездешние. Минька вот сирота, в прошлом году прибился. И Гринька приблудный, и Павлуха.

– Вылезай, Павлуха, присоединяйся к компании, – настойчиво предложил ночной брат. В кустах затрещало, но никто не вылез. Треск и шуршание быстро удалялись в сторону оврага.

– Так что мне с вами делать? – спросил ночной брат. Арлетта чувствовала, что он очень устал.

– Отпустите, дяденька скоморох.

– Отпустить? Вы же зарезать нас хотели из-за тех денег. Всерьёз хотели, без всякой жалости, а я, такой добрый, прощу и отпущу?

– Мы больше не будем.

– Ну ясно, не будете. До следующего обоза. Нижнюю дорогу затопило. Люди теперь через Волчьи Воды поедут, а тут… Здрасьте вам, оборотни во главе с умным Петюней. Волки из Волчьих Вод. Волчья шкура так к душе приросла – не отдерёшь.

– С голодухи всё.

– Сытый голодного не разумеет.

– Законы для сытых писаны.

– Вы там, в городе, в три горла жрёте, а мы…

– А вы влипли. Выбирайте. Могу сам вас прямо тут на деревьях развесить, могу страже сдать.

Кар! Квир! Квир!

Так кричит не глупая серая ворона, а чёрный страшный ворон, из тех, что любят слетаться на падаль. Каркнул ещё раз, захлопал крыльями, устраиваясь где-то на верхушке дерева.

– Не надо, – сказала Арлетта. – Ты не голодал, не знаешь…

– Представь, знаю. Как живот скручивает – не разогнуться, как ноги опухают. Как на тебя глядят голодными глазами, надеются, что накормишь, а взять негде и сил уже нет…

– Так ты в ночные братья потому пошёл…

– Нет. То давно было. В ночные братья я потом угодил.

Кар! Кар! Да сколько ж их тут? Целая стая, что ли? Птицы орали, хлопали крыльями, рассаживались на ветках вокруг поляны.

– С чего это? – подозрительно спросил умный Петюня.

– Поживу чуют, – усмехнулся ночной брат.

Каркнуло совсем близко. Какая-то птица зацепила Арлетту крылом по лицу. Пахло от неё далеко не розами. Арлетта отшатнулась. Убежать бы.

– Да ты, никак, колдун, – протянул Митька.

– Есть немного, – согласился ночной брат.

«Так я и знала», – подумала Арлетта.

– Сдавать вас страже не хочу. Отродясь никого не выдавал и теперь не стану. Перевешать или заколоть как свиней – лень. Много вас. Оставлю я вас здесь. Сами развяжетесь, или ваш Павлуха вернётся, развяжет. Хм. Если успеете до того, как настоящие волки придут. А чтобы вы за нами гоняться не вздумали, вот вам моё проклятие. Птички эти… красивые, правда?

– Карр! Квирр! Карр!

В отличие от птичек, разбойники подавленно молчали.

– Что, не нравится? Жаль. Теперь всегда с вами будут. Хоть днём, хоть ночью. Хоть в лесу, хоть в деревне. Чуть у вас ручки к ножу, топору или дубинке потянутся, пеняйте на себя. Глаза особенно берегите.

– Карр!

– Да. Камнями-палками в них не кидайте. Про лук, арбалет и пращу я уж и не говорю. Оружие вам и вашей родне теперь трогать нельзя. Ни-ни. А то все будете, как наша Арлетта. Придётся снова идти на дорогу, только уже не грабить, а милостыню просить. Имей в виду, Петюнчик, про рукавицы ты зря подумал. Этим проклятие не обойдёшь. Хоть голой рукой за нож возьмёшься, хоть в латной перчатке – без разницы.

– Карр!

– Вот. Значит, правда. Арлетта, зови Фердинанда. Запрягай, поедем. А то сейчас Павлуха баб с серпами и вилами приведёт.

– Коли так, – решительно, с глубокой ненавистью к зажравшимся городским сказал Петюня, – Марфутку хоть пожалейте.

– Это как?

– С собой возьмите. Нам теперь всё равно с голоду пропадать. А она у вас разные штуки переймёт. Вам польза, и она сыта будет.

– Не-е-е-ет, – сейчас же заголосилаМарфутка.

– Да, – вскинулась Арлетта, – поедем с нами, тебе понравится.

– Не вздумай, – рявкнул Бенедикт, – самим есть нечего. Ну что за глупый дитя. То кошку возьми, то собачку, то больного-покалеченного. Всех мизерабль не подберёшь. Хватит с тебя.

Ночной брат ничего говорить не стал, только молча подтолкнул Арлетту к повозке. Арлетта послушалась. Ночных братьев злить нельзя. А то сделает, как сказал. Сам всех повесит. Марфутку первую.