Kitabı oku: «Городской детектив. Тени прошлого», sayfa 5
Глава 4
Утро началось для Глаши с раннего приезда родителей. Она проснулась от шума в прихожей, выползла, сонно хлопая глазами, и увидела встревоженную мать и печального отца на пороге.
– Мыслимо ли? – начала мама вместо приветствия. – Как я должна себя чувствовать, когда звонят соседи и спрашивают, что такое у нас случилось? Глафира, ответь, что происходит? Ты с ума сошла со своей новой работой? Ведь ты должна была быть примерной и приличной, а в результате ты становишься просто невозможной! Костя, скажи ей.
– Глаша, да! – выдохнул отец, собрав всю свою суровость и выплеснув её в одном слове.
Отец Глаши не умел и не любил сердиться, он органически не переваривал склок, скандалов и ссор. Тем более, Глафира была его любимицей, и если в случае с Никитой он догадывался, как воспитывать сына, то читать морали дочери было просто выше его сил.
– Что «Глаша, да»? – воинственно начала мать, но потом посмотрела на них, махнула рукой и отправилась на кухню. – Я готовлю завтрак. Глаша, разбери сумки, там бабушка зелени нарезала, – её голос доносился уже с кухни. – Сегодня Никита приедет с Анфисой и Дениской. Какая‑то новость у них, а на дачу доехать не смогли. Надеюсь, к двадцати вечера ты будешь дома.
Людмила Вячеславовна всегда называла часы именно так, как положено.
Глаша мысленно поблагодарила небеса, что приезд родителей не был связан с ней и нравоучения в сторону дочери были просто утренней разминкой для речевого аппарата. Обозрев яркую россыпь дачной редиски, зелёные хвосты лука и почувствовав терпкий запах пряных трав, девушка с тоской посмотрела на часы. Она уже почти опаздывала на работу, но желудок тяжёлым камнем тянул в сторону стола.
– Мам, я не успею позавтракать, – грустно сказала Глафира.
– Я и это предусмотрела, – мать протянула ей пакет. – Здесь зеленушка и бутерброды на весь твой коллектив.
– Мама, ты золото! – Глаша чмокнула мать в щеку и полетела навстречу своему дню, который приготовил ей массу тяжёлой работы и неприятного общения.
***
Глафира пришла ровно к началу рабочего дня, но за дверьми уже гремел голос Визгликова. Он распекал кого‑то, причём в самых крепких выражениях. Глаша помялась несколько секунд в коридоре, но поняла, что рано или поздно ей придётся взойти на этот эшафот, а то ещё может влететь и за опоздание. Она робко вошла в дверь, глянула на понуро сидевших Лопатина и Погорелова и улыбнулась.
– А‑а‑а, – злорадно закричал Визгликов, – Глафира Константиновна решила всё‑таки явиться на рабочее место. А что так? Может быть, вы бы проветрили где‑то вашу девичью голову, – он стукнул по столу, – потому что мне здесь нужен следователь, а не баба с кошёлкой. Что в пакете? – нахмурив брови, спросил он.
– Еда для всех, – тихо проговорила Глафира, мечтая превратиться в маленькую незаметную точку. – Мама собрала, – вырвалось предательское добавление.
– Давай сюда! И чайник ставь. Раз уж ты опоздала, – рявкнул Визгликов.
– Офигенная причина, – прошептала девушка. – И я не опоздала.
Ворча, Глаша направилась за водой к секретарю Скорякова, но на самом выходе из кабинета её чуть не сшиб Латунин. Он тяжело дышал и, отодвинув Глашу, прошёл внутрь.
– По коням! Там жопа! – сказал он, шумно глотая воду из графина.
– Информативно, – спокойно воззрился на него Визгликов. – Где конкретно и насколько большая?
– Да гигантская! – Рома поводил по воздуху руками. – Короче, Нефёдову вашу, тьфу ты, нашу, это… того… Убили её!
Глаша услышала звон разбитого стекла и даже не сразу поняла, что это у неё из рук выпал чайник. Она буквально вчера обещала этой женщине, что всё будет хорошо. Слова, сказанные Латуниным, в прямом смысле пригвоздили её к месту. Она просто не могла поверить в произошедшее.
– Н‑да, немаленькая, – постучал по столу карандашом Визгликов. – Чё сидим? – он оглядел коллектив. – Криминалистов вызывайте.
Стас бочком прошёл мимо разбитого стекла, цыкнул и скептически взглянул на Глашу.
– Наша служба и опасна, и трудна. Ну, собери хоть осколки и беги в машину. Так уж и быть, тебя подождём, – он покачал головой. – Ну и новый чайник с тебя.
Глаша трясущимися руками собрала стёкла, мучительно долго вспоминала, где взять швабру, наконец, догадалась сходить к секретарю. Уничтожив все последствия микрокризиса, девушка подхватила сумку и побежала догонять остальных. Хотя где‑то глубоко в душе ей хотелось сейчас очутиться в своей комнате, лечь на кровать и накрыть голову подушкой.
Подъехав к больнице, вся команда направилась на этаж, где лежала Нефёдова. Ещё издалека было видно, как охранник отгоняет любопытных от палаты. Но чем ближе они подходили, тем суровее становилось лицо Стаса.
– Вы вызывали? – спросил он.
– Да‑да. Ваша же здесь под охраной лежала? Вот придушили родимую ночью, – охранник замахнулся на дедка, который настойчиво пытался проползти в охраняемое крыло. – Дед, уйди, который раз говорю.
– Милок, мне ж в палату свою, она дальше, – взмолился старик.
– Иди, дедушка, – Стас придержал охранника. – А какого беса вы её в другую палату перевели?
– Как в другую? Вот же написано, – он потыкал в журнал. – Нефёдова, номер двадцать четыре.
Визгликов прошёл на две двери дальше, открыл палату и поздоровался.
– Нефёдова здесь, – как ни в чём не бывало сказал он. – Правда, не вижу охранника на месте. А, вот же вы. Смуту наводите.
– Но её же убили, – даже как‑то расстроился охранник, глядя на тело, накрытое белой простынёй.
– Ну, значит, не Нефёдову. И эта ошибка в журнале спасла ей жизнь. Что, Латунин, пригодится ваша загородная резиденция, – тихо сказал он оперативнику, – но дежурить будем сами. Шли явно за ней. Оставлять потерпевшую здесь нельзя, будем перевозить.
Он выцепил взглядом девушку.
– Глафира Константиновна, иди сюда. Топай к Нефёдовой. Сиди там, пока кто‑нибудь из наших не придёт, никого не впускать. И не вздумай выпускать её оттуда.
– У меня голова кругом, – честно призналась Глаша.
– Ну так останови хаотичное движенье своей бестолковки и выполняй задание! – прикрикнул на неё Визгликов.
Глафира вошла в палату, где Нефёдова сидела почти в том же положении, что и вчера.
– Вы хоть спали? – поинтересовалась Глаша.
Женщина в ответ пожала плечами и снова стала смотреть в окно. В коридоре шумели люди, слышался голос Стаса, была суета, а здесь было спокойно, тихо и прохладно.
– Где она сейчас? Что с ней происходит? – бесцветным голосом сказала Нефёдова. – Я помню, Аня, когда родилась, не кричала совсем. Она тихая очень была в детстве, да и сейчас всё время в себе. Некоторые врачи даже считали, что у неё аутизм развился, но она просто замкнутый ребёнок.
– Э, я что‑то сейчас не совсем поняла, – Глаша аккуратно поинтересовалась. – Вы вчера сказали, что она приёмная.
– Ну да. Так случилось, что я родила ребёнка, а девочка не выжила, – женщина замолчала, и глаза на её бледном лице провалились ещё больше. – А со мной в палате девушка лежала, тоже последние дни дохаживала. Но в её случае не выжила она! И родственников почти никого, только старенькая бабушка, которой младенца не поднять. Я с ней поговорила, и Анечка стала нашей дочкой. Я и кормила‑то её сама, молоко ведь было. Мы даже особо никому и не рассказывали.
– Понятно, – Глаша задумалась. – Скажите, пожалуйста, вы подумали, с кем я могу связаться, чтобы подтвердить, что девушка, которая приходила, не ваша дочь? – Глаша сцепила пальцы и поставила их под подбородок. – Ну, школьная учительница, педиатр. Не знаю, может кто‑то ещё, родственники.
– Родственников у нас нет. Училась Аня на дому, я её один раз в школу отвела, потом решила, что это будет для моего ребёнка невыносимым уровнем шума и общения. Да и врач у нас семейный был, но он умер в прошлом году. Какая‑то ерунда со всех сторон, – женщина прикрыла рот рукой и потрясла головой, – получается, что и подтвердить‑то некому. А муж мой где? Я бы хотела поговорить с ним. Ведь я всё жду, что он придёт один. А что там за шум? – Нефёдова повернула голову к двери.
– В соседней палате женщину убили, – сказала Глафира и осеклась. Затем, пытаясь как‑то разрядить обстановку, добавила контрольным выстрелом. – А муж с этой девушкой съехали с квартиры, которую вы снимали. Адреса не оставили, а квартиру, которую вы купили, мы проверили. Там их тоже нет.
Глаша замолчала, так как поняла, что сморозила две глупости со скоростью одной.
И сейчас самое правильное было просто помолчать, потому что она боялась добавить ещё что‑то весомое, ну чтобы Нефёдова точно дошла до нервного приступа. Девушка задумалась, что ситуация и правда странная и запутанная. И обязательно нужно найти кого‑то, кто сможет подтвердить слова одного или второго родителя, потому что если права Нефёдова, то ребёнок в опасности. И ещё ей было жутко не по себе. Не умела она как‑то мягко подавать плохие вести.
– Где она? – вдруг вывел её из задумчивости резкий голос Визгликова.
– Кто? – Глаша быстро развернулась и уставилась на пустую кровать. – А как это? Она минуту назад здесь сидела. Я смотрела.
– Потому что, Польская, ты жопой смотрела! А надо лицом! – Визгликов хлопнул ладонью по стене. – Вы действительно хотите, чтоб я помер молодым и красивым? Так, быстро беги по камерам и смотри её. Вот лучше б её в дурку, ей‑богу, отвезли.
– Это, наверное, потому что я про убийство сказала, – проговорила Глафира, глядя расширенными от ужаса глазами.
Глаша побежала к двери, выскочила в коридор и буквально подлетела к охраннику.
– Где камеры? Где кабинет с камерами?
– Не положено, – важно сказал охранник, чувствуя себя незаменимой составляющей происходящего следственного действия.
Глафира нервно достала из сумки своё удостоверение.
– Следователь Польская Глафира Константиновна! – проговорила она, раскрывая красную книжицу. – Где?
Мужчина нацепил очки, опустил уголки губ вниз так, будто это мимическое выражение помогало ему читать, и наконец изрёк:
– Направо по коридору, там лифт, вы спуститесь на первый этаж, там за стойкой охраны сразу.
– А куда пошла женщина из той палаты? – она ткнула в направлении места бегства Нефёдовой.
– Почём я знаю? – всплеснул он руками. – Мне здесь сказали никого не пускать. Не видел.
Глаша ринулась к лифту и, пока ждала кабинку, увидела, что дверь на боковую лестницу открыта и там стоят две санитарки.
– А вот и не стало никакого больничного порядка. Не стало! Я тебе ответственно заявляю. Вот только что, как шальная, баба пролетела, – она воткнула швабру в пол. – А это дело?
– Простите. Женщина такая рыженькая была? Волосы вьются слегка? – Глафира подошла к ним.
– Ну вроде как да. Она ж проскочила как чумная. А главное, куда? Все этажи перекрыты, на половине лестницы ремонт, двери только в подсобки да в морг открыты. Вот куда она пошлёпала?
Но Глаша уже не слушала их, а бежала, перепрыгивая через ступеньку. Девушка, хватаясь за перила, летела вниз, несколько раз чуть не наступила в ведро с краской и чудом увернулась от упавшей стремянки. Достигнув первого этажа, она остановилась в некотором смятении, потому что оказалась в неприветливо сером коридоре, где неприятно пахло и на одной двери как‑то зловеще выглядели буквы, составляющие слово, которое она не очень жаловала, а именно: «МОРГ».
Глафира внутренне собралась и толкнула дверь, ведущую в коридор. Здесь было как‑то даже уютно, светили лампочки, стояли цветы, а в кабинете справа сидел мужчина с окладистой бородой и что‑то заполнял.
– Простите, – Глаша постучала по косяку двери. – Здесь женщина не проходила?
Мужчина взглянул на Глашу, спустил к кончику носа очки в роговой оправе и сказал:
– Вы знаете, наши пациенты, по большей части, все лежат. А что случилось?
– Я следователь, – как‑то обречённо сказала Глаша, – мне доверили охранять потерпевшую, а она сбежала.
– Ну что ж! Давайте помогу найти беглянку, – мужчина задумался. – Но, если вы не против, я хотел бы лицезреть ваше удостоверение.
Уткнувшись взглядом в корочки, он старательно водил глазами по строчкам, потом его брови удивлённо взмыли вверх, и мужчина спросил:
– А уж не ваш ли батюшка Польский Константин Иванович?
– Мой! – нетерпеливо сказала девушка. – Можно я к вам со светской беседой попозже загляну?
Мужчина торжественно вернул Глаше удостоверение, придержал его в руках, внимательно вглядываясь в глаза юной особе, и пожал плечами.
– Как изволите! – он перекатился с носка на пятки и сложил скрещенные пальцы на животе. – Что ж, сюда она проникнуть не могла, я за последние полчаса никуда не отлучался. А вот что касается подсобки, сказать не могу. Но, вполне возможно, она там, потому что здесь‑то её нет, – он как‑то разочарованно развёл руками. – Ну, давайте там и глянем.
Глафира с облегчением выдохнула – ей начало казаться, что этот монолог не закончится никогда. Она проворно выскочила за товарищем в белом халате и направилась за ним в соседнее помещение.
Открыв дверь в пыльные недра подсобки, они прошли мимо изломанных остовов медицинских кроватей, пробрались сквозь сваленные в кучу старые рулоны обоев и, наконец, достигли выключателя.
– Кто додумался сделать включение света в другом конце помещения? – спросила Глаша.
– Прежний завхоз. Милейший был человек, знаете ли. Ежедневно вместо кофе стакан портвейна к завтраку, в обед он подкреплялся стаканом водки, а ужин сбрызгивал хорошим ершом. Печень, конечно, уже должна была вываливаться наружу сквозь брюшные стенки, но знаете, когда я его рассматривал изнутри, так сказать, не могу утверждать, что он как‑то сильно её напрягал. Ну поедена, конечно, не без этого, а так всё в пределах приличия, – буднично обсуждал столь щепетильную тему доктор. – И вот как‑то он вызвался проводить проводку за отдельное, так сказать, вознаграждение. И по недосмотру нашего начальства, так сказать, премию ему выдали до завершения работ. Ну и он чрезвычайно творчески подошёл к решению своего проекта электрификации этого места.
Всё это время Глаша ползала по еле освещённым закоулкам странно зонированного помещения. В какой‑то момент, вылезая из‑под стеллажа, под которым она почему‑то планировала найти Нефёдову, девушка заметила, что патологоанатом взглядом упёрся не куда‑то, а конкретно в её пятую точку.
– Ну что вы стоите? Помогли бы уже. Человек, вообще‑то, в беде.
– Позвольте, душечка, от того, что я буду скакать как заяц, она не найдётся. Но несколько секунд назад я услышал странные звуки со стороны ванных помещений. Это я имею в виду туалет. Может, она там. Кстати, оно снабжено окном и там нет решётки, – пространно сказал доктор.
– А что вы раньше‑то молчали? – всплеснула руками Глаша.
– Я же не закончил свою прежнюю историю. А батюшка ваш… – крикнул он вслед проворно пробирающейся по завалам склада Глаше.
– Пожарной инспекции на вас нет, – злобно зашипела Глафира, больно ударившись о валяющийся шкаф.
В эту минуту девушка увидела, что Нефёдова уже почти открыла пищавшую застарелым деревом раму. Женщина рванула створку, с каким‑то диким лицом обернулась на Глафиру, преодолевавшую преграду в виде табуретки, и в одно мгновение перепрыгнула через подоконник.
В этот момент Визгликов стоял на улице и что‑то мрачно долдонил в трубку. Но он даже замер на месте, когда увидел, что из окна, располагавшегося на первом этаже, выпрыгивает их потерпевшая и прямо в халате несётся сквозь свежие посадки цветов, а за ней, оставив кусок своей юбки на торчавшем гвозде, переваливается через окно Глаша. Польская неслась во весь дух за беглянкой, а Нефёдова, не снижая темпа, умудрялась срывать цветы и бросаться ими в Глафиру, при этом что‑то нечленораздельно крича.
– Дурдом какой‑то! – Визгликов пару секунд печально созерцал эту картину, потом обратился к подошедшему Латунину: – Ром, ну ты сбегай, поймай, что ли, эту неугомонную, а то все посадки перетопчут, – Стас пожал плечами. – Жалко же, люди старались, сажали.
Когда Нефёдову утихомирили и водворили в палату, Визгликов взял стул и сел прямо перед ней. Он долго смотрел на растрёпанную и угрюмо глядящую в пол женщину, потом вздохнул и изрёк:
– А бежали‑то вы куда?
– Подальше отсюда. Разве не ясно, что они за мной приходили? – резко с вызовом ответила она.
– Ну, мне положим вообще пока ничего не ясно. А кто они‑то? – Стас раздражённо почесал ладонь. – О, левая чешется, к новым знакомствам, – заметил он походя.
– Вы что, клоун? – женщина впилась в него глазами.
– Нет, а вы? – спокойно спросил Визгликов. – А то у меня такое впечатление, что вы мне цирк здесь устраиваете. Дочь не моя, они за мной пришли, куда бегу не знаю. Либо сейчас всё рассказывайте, либо вас перевозят в психиатрическую клинику. Но если в ваших словах есть хоть капля здравого смысла, то мы теряем драгоценное время.
– Пусть все выйдут!
– Нет! Это моя команда. Мы все уже который день бьёмся над делом, устраиваем вокруг вас танцы с бубнами, а вы дурочку валяете! Вон человека убили, между прочим, заслуженного педагога! А если бы мы что‑то понимали, то могли бы перевезти вас раньше и избежать этой трагедии.
– Да не знаю я ничего, он мне ничего не рассказывал. Просто пришёл в один день и сказал… – женщина вдруг резко побледнела, губы стали синеть и она, закатив глаза, повалилась навзничь.
– Мать честная, – выругался Визгликов. – Чё стоите? Срочно врача!
Спустя полчаса к Визгликову и окружавшим его коллегам вышел доктор.
– Инфаркт. Хорошо, что она уже была в больнице, – он шумно выдохнул. – Сейчас только в реанимацию, там уж решите что‑то с охраной сами.
– Безусловно. Когда её можно допросить? – спросил Визгликов.
– Молодой человек, – сказал доктор, потряхивая белоснежно‑седеющей шевелюрой. – Дайте хоть до утра нам всем дожить, там посмотрим. Я врач, а не Эскулап. Всего доброго.
Визгликов постоял минуту, смотря в спину удаляющемуся мужчине.
– А жаль! Решайте, кто с ней останется, но вообще я бы кого‑то менее занятого вызывал. Но ответственного.
– Визгликов оглядел Глашу, которой сердобольные санитарки выдали медицинский халат, чтобы прикрыть рваную юбку.
– Ну, давай тебя домой забросим, ты что‑нибудь на себя оденешь, а то меня уже тошнит от этой медицинской атрибутики. Не терплю больницы, – Визгликов смешно тряхнул телом и побрёл на выход.
Подъехав со стороны улицы к своему дому, Глафира выскочила из машины и побежала во двор. Стайка бабушек, принимавшая воздушные ванны на скамейке, удивлённо воззрилась на неё.
– Не понравилось в полиции, пошла в медики! – не дожидаясь расспросов, пошутила Глаша.
– Ой, милая, так ты вечерком‑то забеги ко мне, давление смерить, – прошлёпала губами одна из компании.
– Вы что не видите, Лилия Андреевна, она издевается над нами? – надменно спросила Наталья Юрьевна.
– Вы думаете? – нахмурилась Лилия.
– Определённо!
– Ну, всё равно зашла бы. Я белым халатам как‑то больше доверяю, – покачала седой головой старушка.
Взлетев по ступеням, девушка быстро ретировалась в квартиру, на ходу снимая странное облачение. Глафира открыла шкаф и застыла.
– Мама! – раздался чуть ли не рёв на всю квартиру.
– Глаша, что ты так рано? И что ты кричишь, как иерихонская труба? – неслышно появилась мать.
– Где мои костюмы? – подбоченясь, спросила девушка.
– А что с твоей юбкой? – в свою очередь, спросила мать, изумлённо подбирая лоскуты разорванной до бедра ткани.
– Порвала, – быстро ответила Глаша. – Мам, меня люди ждут!
– Костюмы твои в чистке. Но на улице вот‑вот распогодится, поэтому ты можешь надеть жёлтое платье и белый жакет. Очень красиво будет и по‑деловому, – подмигнула женщина.
– Видно, делать нечего. Тогда туфли белые давай, что, я в этих пойду, что ли? – расстроенно сказала Глаша, понимая, какие реплики понесутся от Визгликова.
Когда Глафира подошла к машине, Стас окинул её взглядом и сказал:
– Что, белый халат решила оставить? Хотя если ты к своему гардеробу добавишь зелёную сумку, то будет крутой лук, – хохотнул Визгликов. – Ну я в том смысле, что на яичницу с луком точно была бы похожа, – он громко рассмеялся.
– Очень смешно, – тихо процедила сквозь зубы Глаша, помещаясь рядом с Латуниным, и машина тронулась в сторону управления.
– Про яичницу вспомнил, и жрать что‑то захотелось. С этой беготнёй так и зачерствели твои бутерброды. Стёпа, – обратился он к водителю, – а давай в кафе зарулим.
Через несколько минут они окунулись в радушное гостеприимство небольшого ресторанчика. Визгликов устало полистал меню, потыкал в названия блюд и обвёл взглядом своих подчинённых.
– Значит, так! Давайте всё структурируем. И каждый возьмёт свою зону ответственности. Что она там лепетала? – спросил Стас.
– Что он пришёл и что‑то ей сказал, – Роман уже вовсю орудовал ложкой в супе из набора комплексного обеда.
– Глаша, делай запрос в тот город, откуда они приехали. Кто такие, где работали, глядишь, кто‑нибудь что‑нибудь про них знает, – Визгликов вяло подцепил на вилку кусок зелёного салата. – Говорят, что здоровое питание – основа процветания, а я вот кроме раздражения и опустошения ничего не чувствую.
–Он задумался.
Глафира поболтала трубочкой в ярко‑синей массе смузи и сказала:
– А если они по прописке не жили, как я узнаю, откуда они приехали. Вы же её опрашивали? Что она говорила? – девушка посмотрела на Визгликова.
– Для того чтобы твоя неумная голова впитала хоть какую‑то частичку знаний о следственной работе, ты в материалы дела загляни ради разнообразия. Слушай, а что ты жрёшь такое странное? – Визгликов кивнул на смесь в стакане Глаши.
– Я не жру, а ем! Это смузи с чёрной смородиной, бананом и спирулиной. Очень вкусно. И для мозгов тоже, – покачала головой Глафира.
– Смородину и банан вроде знаю, а третье что? – скривился Стас.
– Интернет вам в помощь, – резко ответила Глаша. – Простите. Но давайте поработаем, а то я не знаю, вам отвечать или про дело думать. Кстати, сбежала она после того, как я нечаянно обмолвилась, что женщину в соседней палате убили.
– Понятное дело, Нефёдова на лыжи встала, – Латунин расправился с супом и наворачивал салат. – А они оба эти, архитекторы, да? И муж и она?
– Да. Ну, исходя из её и его слов, – Визгликов почесал затылок. – Польская, а у тебя телефон дружбана твоего есть?
– Какого дружбана? – теперь Глаше принесли в небольшой глиняной мисочке ярко‑жёлтый суп с каплями белого соуса, плавающими на поверхности.
– Польская, ты просто разноцветную еду любишь, что ли? – Визгликов с подозрением посмотрел на суп. – Чё это?
– Суп тыквенный со сливками, – Глаша пресекла попытку Стаса есть из её тарелки. – У вас вон своя порция есть, там и копайтесь. Кому позвонить надо?
– Осмелела, нахалка! Эмигранту, который родителей забрал, а квартиру этой троице продал.
– Точно! Вы гений! – хлопнула в ладоши Глаша.
– Я знаю, – передразнил её Визгликов.
– Я ему ночью по скайпу звякну. Круто! – сказала обрадованная девушка.
Вслед за её улыбкой из‑за туч выглянуло солнце, прокатило свои лучи по пасмурным улицам Петроградки и разукрасило настроение прохожих. Вскоре, расправившись с обедом, сытые, но до сих пор озабоченные нараставшими проблемами люди вышли на улицу. Визгликов пожал плечами, о чём‑то общаясь с самим собой, и позвал всех в машину. И хотя на улице снова веселилась весна, в отделе было всё так же пасмурно, Лопатин‑младший, как казалось Глаше, не менял своего положения уже дня два. Он сидел ко всем спиной и что‑то вычитывал.
– Мишаня, ну что, есть по мужику из квартиры Нефёдовой инфа? Удалось пробить?
– Да. Был он рецидивистом, но не у нас, пожаловал из Ярославля. В основном промышлял кражами и грабежами, а также сидел за убийство. Его в Питере ещё год назад срисовали, причём совершенно случайно.
– У нас, по‑моему, всё случайно, – вздохнул Визгликов. – Так, а почивший Зарянский? Что там с картой по болячкам?
– Да нормально с ним всё было. Никаких хронов или чего‑то ещё, он за эти годы ни разу в больницу‑то не попадал, – Лопатин‑младший задумался. – А вот про него‑то интересного пока не знаю. Уже все доклады перечитал, не понимаю, как моему другу удалось так быстро всё это собрать, но пока ничего не вижу.
– Мне Витя другую историю своей жизни рассказал, – задумался Стас. – Какую‑то хрень ты мне городишь здесь. Короче, Миша, бери билет и дуй в колонию. Ничего на расстоянии дельного ты всё одно не узнаешь. Вон, можешь для ознакомительной экскурсии прихватить с собой Глафиру Константиновну. Благо не так далеко пилить.
– Есть пилить в колонию, – Миша задумался. – А Глафире Константиновне‑то зачем?
– Я с радостью, – просветлела лицом Глаша. – Это же интересно! Давайте я билетами займусь.
– Вот, все бы так. В тюрьму как на праздник, – язвительно заметил Визгликов. – Глаша, ты его не слушай, он парень стеснительный. Только сначала визит свой согласуйте, чтобы вам там не сидеть кучу времени и не ждать встречи.
– А куда заключённые уйдут‑то? – Глаша пожала плечами.
– Глафира Константиновна, вот наш подопечный Зарянский ещё неделю назад тоже, наверное, не думал, что будет сейчас лежать в прохладе и отдыхать от своей земной грешной жизни.
– Зачем вы так? – грустно сказала Глафира. – Человек всё‑таки умер.
– Учись, Глафира, цинизму, – Визгликов встал из‑за стола. – И вот человеком Витю Зарю я бы не назвал. Воровал он знатно, причём без разбора. Мать‑одиночка, богатый фраер или священник, всё в ход. Ладно, я к начальству.
***
Подойдя к кабинету Скорякова, Стас остановился, выдохнул и взялся за ручку двери. Он любил расставлять все точки i в своей жизни сам, а сейчас казалось, что это делает кто‑то другой.
– Разрешите? – следователь быстро вошёл в просторный кабинет.
Василий Степанович разговаривал по телефону и призывно помахал рукой Стасу, указывая на стул напротив себя. Визгликов рассматривал строгую симметрию графических картин, серые стены, полоску всё ещё синевшего тучами неба.
– Что хотел, Стас? – наконец спросил Скоряков, освободившись от разговора.
– Василий Степанович, мы с вами оба в курсе, что меня мутузить как слепого котёнка бесполезно. Говорите как есть, – с места в карьер начал Визгликов.
Мужчина задумался, потом откинулся на спинку кожаного кресла и ответил:
– Говорю как есть. Нечего тебе штаны просиживать в районном СК, – Скоряков вздохнул. – Стас, следователей много, но таких, как ты, – единицы. Закопать тебя в отчёты – значит, сковать тебе руки кандалами, но без этого руководство отделом дать не могу. А держать тебя на бытовухе не смешно. Откровенно говоря, мне просто жаль твой талант следователя, – Скоряков снова глубоко вздохнул. – Да и время удачное. Морсякина перевели куда‑то на Сахалин.
У Визгликова заходили скулы, кулаки невольно сжались так, что побелели костяшки, он усилием воли сдержал себя, чтобы не выйти из кабинета немедленно. Хотя сразу пришло решение убраться не только отсюда, но и из следствия. Именно Морсякин послал его дочь на то губительное задание, и Морсякину он сломал несколько рёбер, пока его, обезумевшего от горя, не оттащили от окровавленной туши этого человека. И если бы не Скоряков, то Визгликов сейчас вместе с другими заключёнными проводил бы свою жизнь за железной сеткой, с несмываемым клеймом, которое никогда не позволило бы вернуться к любимой работе.
– Стас, не психуй. Он своё получит. У него сильные покровители, я не знаю кто, но пока бодаться бессмысленно. Он тебя не трогает, ты его тоже. Но мы найдём момент. Кстати, там, куда его перевели, мой однокашник в прокуратуре трудится.
– Василь Степанович, пойду я? – Визгликов встал. – Наверное, пора мне со следствием завязывать. Слишком много личного привношу, – с каким‑то нажимом сказал он.
– Сядь! Не для этого просил зайти.
Скоряков взглянул на часы, и в этот же момент раскрылась дверь и в кабинет вошла женщина, которую Визгликов окрестил бы тёткой.
– Здравствуйте, Василь Степанович, – радушно поздоровалась блондинка с неопрятной кичкой на голове, замотанная в серую юбку, которая делала её талию ещё толще. – Хорошо у вас, прохладно. На улице жара.
– Я пошёл? – скривился Визгликов, не ответив на приветствие гостьи.
– Никуда ты не пошёл. Знакомься, Анна Михайловна.
Женщина протянула Визгликову руку, тот привстал, активно покивал, пожал ей руку и снова повернулся к Скорякову.
– Польщён, очарован, растроган! Теперь пойду?
– Из местного драмкружка? – Анна присела напротив и воззрилась на Стаса.
– Это Визгликов Станислав Михайлович. Я про него рассказывал.
Скоряков по селектору попросил секретаршу принести чай.
– Понятно, – Анна Михайловна посмотрела на Стаса. – Меня зовут Лисицына Анна Михайловна, я подполковник, не так давно Василий Степанович предложил мне возглавить специальный отдел, который сформирован под его руководством. Я согласилась на эту должность. Но мне бы хотелось, чтобы между нами не было никаких недомолвок. Василий Степанович считает, что хребтом этого отдела должны стать вы. Ознакомившись с вашим личным делом, я склоняюсь к тому же мнению! Но вот точно скажу одно: я не буду вас уговаривать и осыпать дорогу в отдел лепестками роз. Мне интересно работать с профессионалами, которые ценят себя и своё время, а также уважают работу коллег.
– Лисицына, – нахмурился Визгликов, – это же дело о маньяке, как он бишь себя называл? Рыцарь дороги?
– Тропы, – отозвалась женщина. Глаза её потемнели, и она невольно поправила прядку, которая свисала и прикрывала шрам, пересекающий её лицо от середины скулы до уха.
Визгликов встал и протянул ей свою руку.
– Без балды. Уважаю.
– Это, наверное, лучшая похвала, которую я слышала, – краешками губ улыбнулась она. – Соглашайтесь, Визгликов! Понимаю, под руководством женщины работать, как вам кажется, не здорово, но я тоже не в восторге, что в моём подчинении будут одни мужчины.
– Чё это? У нас Глаша есть, – пожал плечами Визгликов.
– Разве? – Анна перевела взгляд на Скорякова.
– Это моя личная протекция. Я не думаю, что Глафира здесь надолго.
– Смешно, – сказал Визгликов. – Эта точно сама не уйдёт.
– Мы договорились? – твёрдо спросила Лисицына Визгликова.
– Ну, не могу ж я своих ребят вам на растерзание одних оставить, – Стас почему‑то понял, что не может отказаться от предложения, да и эта женщина определённо ему нравилась. Сразу была видна крепкая деловая хватка и рассудительность.
– Тогда я прошу прощения, но мне ещё нужно сегодня доделать несколько дел, – Анна Михайловна встала и, крепко пожав руку Стасу, заглянула ему в глаза. – Я надеюсь, мы сработаемся.
После того как она вышла из кабинета, Скоряков и Стас долго сидели молча. Визгликов первый очнулся, хлопнул в ладоши и спросил:
– А не сбрызнуть ли нам назначение Анны Михайловны?
– Дело говоришь. – Василий достал коньяк и два пузатых бокала.
– Василь Степаныч, я сюда лицо своё просунуть могу, давай по‑простому из рюмок, как привыкли, – Визгликов вздохнул. – Не ходить мне в начальниках. Да, и спасибо тебе за это: не писака я, не бумагомарака. Почто отдел организуем, не бытовуху же по второму кругу разматывать?
