Kitabı oku: «Величие. Книга 1», sayfa 4
Хлопая ладонями по шерстяному плащу, чтобы согреться, Аурелий ходил кругами по площадке. Он ловил себя на том, что ему одновременно и хочется, и страшно узнать правду. Что-то исподволь подсказывало ему: она будет тяжела – должно быть, сказывалась пронизывающая всё его детство паутина недомолвок между родителями. Почему-то Аурелий при отце остерегался даже упоминать матушку. Чувствовал, что так надо, иначе быть беде. А потом привык. Но тоска по материнской любви, сейчас он понимал, всегда теплилась в нём. Просто она вросла под кожу, и он стал считать её частью себя.
Скрипнула лестничная дверь, и к нему поднялась Сепиру, одетая в кожаный охотничий костюм.
– Ты звал меня?
– Да. Скажи честно: я вас сегодня разочаровал? – Аурелий прямо взглянул на Сепиру, чтобы у неё не было возможности солгать.
Баронесса вздохнула.
– Всё в порядке. Пьерше не обиделся. Он сказал, что мы должны тебя больше поддерживать.
– Мне очень стыдно, что я на него сорвался, – грустно признался молодой император.
– Помнишь, с каким участием ты однажды отнёсся к нам с Пьерше и Кэрелом? – Сепиру подошла к нему, становясь плечом к плечу. – У каждого из нас свои тайные печали. Но тогда ты согрел нас своим теплом. Показал, как мы важны тебе. И теперь мы хотим отплатить тем же. Мы всегда будем на твоей стороне.
– Спасибо. – Слабая улыбка тронула губы Аурелия.
– Ты тот, кто собрал нас всех вместе. Предназначение Табриесса – смотреть вперёд и предугадывать будущее, хранить и защищать свой народ, вести его вперёд мудрой и обуздывающей рукой.
– Это избитые строчки из учебника.
– Но разве история не подтверждает их?
Аурелий вздохнул. Чем он был лучше других? К мысли, что его персона незаменима, Аурелий привык давно – но внутри он никогда не чувствовал себя особенным. Ему часто казалось, что напористый Пьерше или деятельная Сепиру, да даже непроницаемый Кэрел подошли бы гораздо лучше на роль императора, чем он сам. Кто решает, что и кому делать в этом мире? Статус. Достижения. Талант. Они ничего не говорят о том, что чувствует их обладатель. О том, с чем ему приходится жить каждый день.
– Знаешь, зачем я тебя позвал на самом деле? – Император повернулся к баронессе, заглядывая в её льдистые, светло-голубые глаза.
– Зачем?
– Не хочешь выйти за меня замуж? – Аурелий через силу улыбнулся, чтобы предложение руки и сердца не напоминало из его уст похоронный обет.
– Ты серьёзно?
Она не выглядела удивлённой. Сепиру вообще редко удивлялась, предпочитая эмоциям действие. И сейчас она всего лишь задала вопрос, уточняя его мысль, а не подвергая её сомнению.
– Тебя я хотя бы знаю. Пусть мы и не влюблены, я думаю, нам было бы легко создать семью… и понимать друг друга. Мы могли бы обо всём договориться и не требовать друг от друга слишком многого.
– Аурелий, ты… – Сепиру вздохнула, без тени кокетства поковыряв ногтем отполированный ветрами камень стен. – Пойми, ты всегда мне нравился. Как друг. Не знаю откуда, но ты обладаешь удивительно чутким сердцем, какого я не встречала ни у кого. Нет, Кэрел тоже сострадателен, но он всё же судит только со своей точки зрения…
– Кэрел просто очень осторожен.
– В отличие от меня, – рассмеялась баронесса. – Возможно. В любом случае я бы, не раздумывая, вышла за тебя… если бы хотела стать императрицей. Но ты же знаешь, к чему я стремилась всё это время. У императрицы тоже есть власть, но это не то, что мне нужно.
– Ясно. Что ж, наверное, так действительно лучше. Было наивно предлагать тебе что-то подобное, – кивнул, на этот раз искренне улыбнувшись, Аурелий. – Но спасибо, что выслушала.
Переливающиеся буквы проступили на дрожащей бумаге, складываясь в несколько фраз. Аурелий подошёл, с трудом разбирая слова в тусклом сером свете. Это, без сомнения, был отцовский почерк, он узнал его спокойную и твёрдую руку.
– Ох. – Увидев проявленный лунным светом текст, Сепиру тактично отвернулась. – Если не хочешь, можешь не рассказывать, что там написано.
– Да, это… это личное. Отец пишет ещё об одном тайнике на территории дворца. Я потом отыщу его, – зачем-то солгал император.
Ведь на самом деле в записке были координаты небольшого озерца в северных императорских угодьях, и Аурелий сразу решил, что отправится туда один. Друзья наверняка навяжут ему какое-либо сопровождение, учитывая зловещую обстановку. Но между пропажей дяди и отца прошло целых десять лет, и он почему-то был уверен, что к убийству членов их семьи надо готовиться очень тщательно. А значит, в ближайшее время ему мало что грозит.
Глава 4. Болезнь
Северо-восточный лес был не столько тёмным, сколько задумчивым. Ели здесь стояли высокие, с серыми стволами, и только сверху свисали тонкие голубоватые лапы. Густо росли осина и орешник. Аурелий продирался сквозь заросли, то и дело оскальзываясь на влажных ветках. Приметив в указанном направлении от озерца полянку, он материализовался неподалёку, чтобы на всякий случай не оставлять следов магии. И потому не сразу увидел сторожку, которая сливалась с приглушёнными полутонами леса. Что она делала в такой непроходимой чаще?
Выбравшись на открытое место, Аурелий обнаружил, что это настоящий домик – двухэтажное прямоугольное здание с бревенчатыми стенами, треугольной крышей и высоким каменным крыльцом, к которому со всех сторон подступала молодая еловая поросль. Приглядевшись, Аурелий различил несколько тропок, прокладывающих путь между высокими, оперившимися первой мать-и-мачехой, кочками. Дом казался неживым – только тихий, пронизанный весенним солнцем лесок да утопающие в молодой зелени окна, в которых белели занавеси. Аурелий ощутил, как у него пересыхает в горле от близости тайны, которая обрела плоть и кровь.
– Эй, есть кто-нибудь? – Его собственный голос, показавшийся неестественно громким среди выжидающей тишины, остался без ответа.
Некоторое время ему мерещилось, что вот-вот мелькнёт лицо или хлопнут ставни, но, вопреки натянутым до предела нервам, дом хранил единство с безучастностью леса. Тогда Аурелий осторожно подошёл и постучал – сперва неуверенно, затем громче, затем подёргал за тусклую медную ручку и обнаружил, что дверь заперта. Тяжело выдохнув, он опустился на засыпанное хвоей крыльцо. Должно быть, это было тайное убежище отца, где он прятал все важные бумаги. Аурелий провёл ладонью по нагретым, пористым ступеням, проследил за гудением первого проснувшегося шмеля.
Сразу проникать в дом не хотелось. Император прислонился к перилам, подставляя лицо выглянувшему из-за облаков солнцу. На открытой поляне слабый ветерок приятно обдувал виски, принося сладковатые, чистые весенние запахи. Здесь, в глуши, из Аурелия будто вытекал некий яд. Он слушал мягкий шелест леса, распадаясь на мириады мельчайших частиц, встраиваясь в монотонный вечный хор, в котором нет различий между умирающей сосной и рождающейся личинкой муравья. Всё едино, бесконечно и не имеет значения друг без друга. Всё умирает и возрождается, не испытывая разницы между этими двумя состояниями.
Что-то кольнуло, разрушая волшебство леса, – это вернулась тоска. Аурелий встряхнулся, моргая из-за слишком яркого солнца. Цвета притупились, резко падая до серого, затем снова вернулись к оптимуму. Поляна не изменилась: тот же шмель, та же мать-и-мачеха…
Император вздрогнул и выпрямился: в глубине зарослей мелькнул силуэт. На поляну вышла нордианка лет тридцати с иссиня-чёрными, коротко подрезанными волосами и одетая в такие же тёмные, под бурый цвет земли, рубаху и штаны – простые, но из добротной ткани. В руке у неё был убитый фазан. Двигалась она бесшумно и проворно, что свидетельствовало о прекрасном знании местности. Заметив Аурелия, она не выказала никаких эмоций, и её безмолвие заворожило его, вновь наполняя тревогой.
– Добро пожаловать, Ваше Величество. – Стоило нордианке приблизиться к крыльцу, как она поклонилась в пояс одним слитным движением. – Я прошу прощения за то, что вам пришлось ждать.
Она выдержала паузу, давая Аурелию возможность что-либо ответить, и, оценив его удивление, спокойно кивнула.
– Прошу за мной.
Она достала ключи и повернула их в замочной скважине. Замок щёлкнул, и дверь мягко отошла.
– Вам нет нужды ждать меня снаружи. – Голос незнакомки был безэмоциональный и какой-то шелестящий, будто доносящийся издалека. – Вы могли бы материализоваться прямо внутри.
Она была невысокого роста, с мускулистой, объёмной фигурой, и все её движения, включая то, которым она закинула фазана на разделочный стол в углу кухни-гостиной, отличались отточенной размеренностью.
Внутри обстановка была очень простой, даже грубой: жёсткие половики, мелкая пыль и сор, серые оштукатуренные стены, стол, пара стульев, место для приготовления пищи, полки с кухонной утварью. Всё было на своих местах, скупо и непритязательно, практично и… как-то неуютно.
– Следует ли мне вам что-нибудь предложить с дороги? – Больше всего Аурелия сбивал с толку её будничный тон. Или, быть может, то была пугающая бесстрастность.
– Чай, если есть.
– Как прикажете. Прошу подождать меня здесь. – Женщина исчезла за дверью, ведущей на второй этаж, и вскоре вернулась с конвертом из плотной бумаги, который протянула Аурелию. – Это для вас.
– Мой отец?
Нордианка кивнула.
– Что там?
– Мне неизвестно. Мне лишь было сказано хранить послание до тех пор, пока вы не явитесь сюда. – Она достала чайную посуду и, склонившись над бочкой в дальней стороне, там же, где лежал фазан, зачерпнула чайником воды.
Поскольку она больше ничего не произносила, Аурелий, набравшись терпения, опустился на один из стульев. Ему следовало распечатать письмо, но, слишком изумлённый происходящим, он продолжал наблюдать за незнакомкой. В её больших тёмных глазах он не видел ничего, кроме собственного отражения, – ни единой эмоции, свойственной разумному существу. Хоть и живая, она напоминала скорее мертвеца или одушевлённую куклу. Он смотрел и не мог постичь, что она такое.
Женщина обернулась, расставляя на столе чайник, чашку и поднос с сушёными ягодами. Аурелий наконец опустил глаза на конверт – тонкий, из плотной тяжёлой бумаги, надёжно защищающей от влаги и механических повреждений. Не было видно ни вензелей, ни каких-либо надписей, и даже сургуч, склеивающий края, не имел печати. В самом конверте оказался листок точно такой же бумаги, исписанный мелким отцовским почерком, который Аурелий узнал, даже не вглядываясь в строки. Он попробовал прочесть, но не смог. Руки слишком дрожали. Он столько дней мучился от неизвестности, что теперь, на пороге правды, его даже слегка замутило. Ему нужно было время, чтобы собраться с духом.
Аурелий вскинул голову: налив гостю напиток, нордианка застыла на расстоянии и наблюдала за ним.
– Я не зациклен на этикете.
– Благодарю вас. – Она села, прямая и недвижимая, но чашку себе брать не стала.
На всякий случай отодвинув подальше чай, Аурелий заставил себя вернуться к письму, и строчки замелькали перед ним, звуча в голове голосом императора Келсия:
«Милый мой сын, если ты читаешь это, значит, меня уже нет в живых. Мне очень жаль, что я не поговорил с тобой лично, но происходящее настолько туманно, что даже здесь я боюсь обронить лишнее слово. Однако опасность надо мной тяготеет несомненно. Те, кто был ко мне ближе всего – Брунгервильссы, – предали нас.
Сын, не расстраивайся слишком сильно. Ты уже взрослый, и срок мой всё равно подходит. Я знаю, ты будешь злиться. Однако я решил, щадя твою впечатлительную натуру, что так будет лучше. Не пытайся узнать прошлое, живи настоящим.
Тебе нужно править, ведя страну заботливой и твёрдой рукой. Укрепи Белую империю плодами своего светлого сердца и ясного рассудка. Мы оба знаем, что она нуждается в переменах: аристократия наша стремительно беднеет, теряя своё истинное значение. Всё больший вес приобретает элита коммерсантов, и напряжение в обществе растёт. Уже немало стран за последний век прошли через схожие потрясения. Скоро настанет и черёд Белой империи.
Ты должен придумать, как провести государство к краеугольным реформам наиболее спокойным путём. Как умерить спесь дворян и создать новую систему отношений между слоями нашего общества. Будь твёрд в своих намерениях. Поначалу всегда бывает трудно, но время закалит тебя, и я верю, что ты найдёшь в себе тот стержень, который поможет двигаться вперёд.
Выбери невесту, которую полюбишь и которая ответит тебе взаимностью, – какой бы выбор ты ни сделал, у тебя уже есть моё благословление, ибо я сам тут не имею права ни осуждать, ни советовать.
Что гораздо более важно, нордианка, которая передала тебе это письмо, – мой главный козырь в битве. Она младшая дочь рода Брунгервильссов и безупречная убийца, которая помогала мне на протяжении многих лет…»
– Так ты та самая Арэйсу Брунгервильсс? – воскликнул Аурелий, оторвавшись от письма. Женщина кивнула. – Но тогда тебе должно быть не больше девятнадцати лет…
Арэйсу не шелохнулась, уставившись на него немигающим взглядом. И он понял, что лицом она действительно юна, только глаза, как два омута, говорят о тяжёлом невысказанном бремени.
«…Дар Табриессов, который скоро перейдёт к тебе, позволяет управлять лишь теми, кто попадёт в радиус его действия. Ты можешь взять под контроль на время их тело, но не память, подавить их магию, но не волю в будущем. Заклятие же, которое я вживил в плоть и кровь Арэйсу Брунгервильсс, обязует её подчиняться каждому моему слову в любой момент времени, когда бы оно ни было произнесено и где бы она ни находилась. Облачённая в пожизненные оковы, она выполняет поставленные задачи лучше любого фамильяра. Что делать с ней дальше – в твоих руках, ибо вернуть ей свободу более нет возможности.
Пусть не смущает тебя жестокость этой меры, потому что в войне победитель может быть только один. Заполучив в своё подчинение представительницу Брунгервильссов, я обрёл невероятный козырь. А потому, помня и эту жертву, правь, Аурелий, на троне, который я сохранил для тебя ценой жизни».
Без сомнения, это было письмо отца: тёплые, бережные родительские чувства, в которых читалась искренняя любовь к сыну, неизбежно оттеснялись скопом сторонних задач и обязанностей. Так было всегда: Келсий напоминал солнце, которое греет, но издалека. Сейчас, когда уже нельзя было ничего изменить, Аурелий ощутил этот контраст особенно остро. Как бы ему хотелось, чтобы в прощальном письме отец рассказал в первую очередь не о делах, а о том, что думает о прожитой жизни, о взаимоотношениях в их семье, как если бы это не было чем-то не заслуживающим внимания! Но императорский долг оказался превыше всего даже здесь.
Аурелий ещё несколько раз перечитал содержимое, и от строк на него повеяло воспоминаниями тёмной ночной безнадёжности. Он почувствовал усталость и прежнее оцепенение. Ещё тяжелее было переварить информацию о той, что находилась сейчас перед ним. Аккуратно сложив письмо, Аурелий взглянул на нордианку уже по-другому, с осторожной, пробуждающейся жалостью. Он не имел никакого представления о том, какую жизнь она вела здесь многие годы, и мог только догадываться. Однако ни капли не сомневался, что такой она была не всегда.
– Это письмо о тебе.
Арэйсу молча склонила голову, показывая, что приняла информацию к сведению.
– Это правда… Мой отец… – Аурелий запнулся, ощущая потребность быть максимально аккуратным в выражениях. Хотя бы из милосердия. И в то же время так много хотелось узнать, что было трудно выбрать точку отсчёта. В конце концов он решил сконцентрироваться на другом. – Расскажи мне всё, что знаешь. Чем ты занималась?
– Как пожелаете. – Корпус Арэйсу колыхнулся, напоминая поклон, и, несмотря на одежду, лишённую каких-либо изысков, в этом движении угадывалась вышколенная, почти врождённая грация, которую всем девушкам высокого рода прививают прежде, чем они учатся ходить. – Однако я очень сожалею, что император не посвящал меня в свои планы. Я только выполняла приказы. Тем не менее я служила Его Величеству Келсию два года, не считая времени, потраченного на моё обучение. Прежде всего, я много следила за особняками Брунгервильссов и Шайратов. И за императрицей.
– И за матушкой? И что же? – не удержался Аурелий.
– Её Величество Юйсинь вела довольно-таки затворнический образ жизни. Но всё же основной моей целью были другие два поместья. Похоже, что ваш отец хотел получить какие-то доказательства их связи… Но, как вы сами знаете, это не так-то просто. Род Брунгервильссов, как и род Табриессов, – одни из немногих, кто владеет магией телепортации, и те, кто ею пользуются, вызывают подозрение. Мне действительно удалось выяснить, что Брунгервильссы изредка, тайком навещали усадьбу Шайратов, которая вне черты столицы.
Арэйсу сделала паузу, словно устала, но затем продолжила:
– Семь дней назад Его Величество Келсий появился у меня ночью. Таким я его ещё никогда не видела. Он точно… обезумел. И приказал мне напасть на Шайратов. Выполнив задание, я вернулась сюда и продолжила, как обычно, ждать. Затем пришли вы.
Аурелий помолчал, шокированно осмысляя наконец-то приоткрывающуюся ему правду.
– То есть это ты их убила?
– Да.
– Всех?
– Да.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Это произошло ночью, они не ждали нападения. Сперва я убила прислугу, а затем догнала семью, пытающуюся сбежать по подземному ходу…
– Всё, хватит! Я больше не могу об этом слушать, – оборвал её Аурелий.
Он залпом проглотил чай, даже не почувствовав его вкуса.
– Я понимаю, вам непривычно. Но это то, что приказал ваш отец. Я не могу его ослушаться, вы знаете. Теперь подчиняюсь вам.
Холодный разум в мёртвых глазах. Неестественно прямая, безжизненно правильная посадка. Он не понимал, как Арэйсу могла настолько напоминать пустую оболочку, и чувствовал необходимость собраться с мыслями, чтобы решить, как теперь с ней обходиться. К такому «подарку» Аурелий был не готов. Арэйсу и затерянный в лесу дом теперь представлялись ему склепом чудовищного, всё ещё непонятого преступления. Отец всегда был прав. Его смелость позволяла принимать жестокие, но действенные решения. Если он так поступил, вполне возможно, иного пути не было. И именно поэтому сердце сдавливала тисками печаль.
– Кстати. – Арэйсу вернула в реальность Аурелия, рассеянно вертящего в руках чашку. – Его Величество обронил в последний раз записку, которую я тоже на всякий случай сохранила.
Она положила на стол небольшой прямоугольник розоватой бумаги, всё ещё пахнущий сладковатой отдушкой. Явно для изящных дамских записочек. Но вот почерк был корявый, принадлежащий кому-то из слуг: «На нас напали. Императрица отбивается». Буквы прыгали и разлезались, как от сильной спешки.
– Матушка, – дрогнувшим голосом пробормотал император, заново вспомнив ужасные разрушения особняка.
Значит, Юйсинь тянула время, как могла… И всё же, хоть примерная картина уже более-менее складывалась, Аурелия по-прежнему преследовало ощущение, что он наблюдает лишь небольшой, самый незначительный кусочек головоломки.
Он резко встал под непроницаемым, точно сама тьма, взглядом Арэйсу.
– Я приду через пару дней, в это же время. Тебе надо что-нибудь принести?..
* * *
Когда император скрылся из виду, Арэйсу медленно поднялась по узкой поскрипывающей лестнице в комнату, где у неё располагалась не то спальня, не то оружейная. На стенах висели разного рода короткие клинки, на отдельной стойке находился полуторный меч без каких-либо знаков отличия; в сундуках хранились бережно обёрнутые в тряпки доспехи и повседневная одежда. Из предметов роскоши были только магический светильник, которым ей разрешалось пользоваться лишь в экстренных случаях, и оставленная на кровати книга.
Арэйсу давно привыкла к подобной обстановке, насколько бы дикой и убогой она ей раньше ни казалась. Открыв бесшумную дверь, она задумчивым взглядом окинула грубо отёсанные стены и узкое зашторенное окно, в скудном свете которого играла пыль. Ей хотелось отдохнуть после охоты, и она легла, не раздеваясь, поверх одеяла. Медленно, набрав полную грудь воздуха, выдохнула, уставившись в тёмный высокий потолок. Тут было над чем подумать.
Она боялась своего нового хозяина так сильно, что не позволила вырваться наружу и капле личных эмоций, опасаясь подать повод для недовольства. Ведь эмоция – это ещё неосознанное желание, которые Арэйсу иметь не следовало. Меньше желаний – меньше горя. Быть совершенным инструментом, не знающим ни промаха, ни ошибки, – вот её предназначение. Так говорил Его Величество Келсий. И она накрепко запомнила эти слова, выжигая их болью в своём сердце. Они были выжжены в её памяти точно так же, как холод подземелья и тусклый, мерцающий свет гигантского магического круга. Высокие стены, теряющиеся в густом мраке, и всепоглощающий ужас, начинающий отсчёт её нового существования.
Характер Аурелия был ей неизвестен, а потому надлежало принять все меры предосторожности. Прежде всего Арэйсу намеревалась изучить его манеру поведения. Он не выглядел жестоким, как отец, и она довольно легко читала его эмоции. Даже удивительно, что у Келсия оказался такой мягкий и простодушный сынок. Видать, даже у тиранов есть слабые места: холят и лелеют своих деточек, а тем потом ой как непросто приходится! Впрочем, её это не касается. Всё, что её интересует, – это настоящий момент. Приказы и их наиболее эффективное выполнение. Меньше боли – больше спокойствия. Но с таким хозяином она, возможно, сумеет на некоторое время перевести дух.
«Впрочем, – одёрнула себя Арэйсу, подбирая книгу, – не стоит предаваться радужным надеждам. Скоро он осознает, какую власть имеет надо мной, а ничто не портит характер так, как вседозволенность». Она продолжила читать с того места, где остановилась утром. Это было единственном послаблением, которое Келсий позволял ей, – приносил литературу, чтобы Арэйсу не лишилась рассудка от одиночества. На этот раз ей досталась энциклопедия о древних эпохах, и неизвестный автор рассказывал незамысловатом языком:
«…Давным-давно, на заре времён, никто не знал о существовании магии, хотя она всегда присутствовала в нашем мире. Суть её – чистая энергия. Сейчас мы научились черпать её из Трещин Бездны при помощи сложных механизмов, но когда-то в распоряжении существ была только энергия, растворённая в их собственной крови. Кроме того, расы отличаются друг от друга разным магическим строением. Кто-то, как эльфы, предрасположен к плетению чар, но это требует больших объёмов времени и сноровки. Кто-то, как люди, способен взывать к самой Бездне и сквозь её око видеть будущее, но плата за это – телесные увечья и в конце концов жизнь. Всё это приводило к тому, что в древности редко кто сознательно прибегал к колдовству. Самой распространённой практикой был шаманизм – особое состояние, в которое погружался маг, чтобы проникнуть в мир духов или, оставаясь в нашем, сконцентрировать собственные эмоции, доводя их до абсолютного пика. Эмоции – особая часть души, позволяющая иным способом преобразовывать энергию в её конечную форму. Этот процесс универсален, поскольку не требует основ плетения чар и не ограничивает шамана в сложности и масштабе заклинания. Можно сказать, что шаман приводит энергию в движение одной силой мысли, но мощь её настолько велика, что маг впадает в исступление и утрачивает на время свою личность, подчиняя её лишь одному-единственному желанию. Тот, кто владеет этим приёмом, способен совершать невероятное. Лучше всего эмоциональной магией владели наги, но теперь это искусство почти утрачено…»
…строки ускользали от внимания Арэйсу, не оставляя после себя никакой памяти. Встреча с молодым императором взволновала её, наполняя тревогами о дальнейшей судьбе и воспоминаниями о прошлом. Всё повторялось. После всего, что она уже выполнила, наступая себе на горло, – будет ли ей дарован покой? Или она продолжит влачить своё жалкое существование, мечтая, чтобы нашёлся противник, который сумеет одолеть её? Арэйсу отбросила книгу и усилием воли поднялась.
Пока она ощипывала птицу и готовила ужин, солнце начало садиться, и, поев, нордианка легла спать. И тогда ей приснился сон. Как правило, она никогда не могла их запомнить, но на этот раз всё было иначе. Арэйсу вновь неслась сквозь ту кошмарную ночь, когда ей пришлось пролить детскую кровь… Слёзы и мольбы невинных жертв преследовали её, сердце дрожало, пропуская удары. Невозможно, невозможно было вспоминать то, что она делала, но запахи и звуки пропитали картины прошлого насквозь.
Арэйсу вскочила, крича от ужаса. Всё ещё не до конца понимая, где находится, лихорадочно обвела взглядом окно и силуэты скудной мебели. Светало. Одеяло лежало серой тенью на полу, и свежий предутренний воздух холодил вспотевшую спину… Арэйсу с глухим стоном откинулась обратно на простыни. Некоторое время она лежала неподвижно, пока тело не онемело от холода. Незаметно для неё самой на глаза навернулись скупые слёзы и, быстро скатившись, растаяли где-то в войлоке подушки. Наконец Арэйсу медленно потянулась, подняла одеяло и закуталась в него с головой.
– Как я хочу умереть…
* * *
– Арэйсу… – позвал во время одного из визитов Аурелий, пока она в молчании варила кофе. – Ты знаешь, твоя семья ведь тоже была убита. Никого не осталось. Извини, что я сразу не сказал.
Дом Арэйсу превратился для него в место, где прошлое ещё не успело стать таковым. Скорбь требовала уединения и самоотдачи. Но Арэйсу и сама была осколком минувшего и никогда не заводила разговоры о посторонних вещах, лишь бы «отвлечь Его Величество от тягостных мыслей». В этой стылой, неприветливой сторожке время замирало, и вместе с ним Аурелий возвращался в прошлое, погружаясь в его леденящие, неживые волны. Беседовал с его воображаемыми призраками. Никем не тревожимый, задавал вопросы и сам же пытался дать на них ответ.
– Ах, вот как… – задумчиво пробормотала Арэйсу, услышав новости.
Её глаза лишь на секунду удивлённо расширились и затем вновь стали непроницаемыми. Она держала в руках скомканное полотенце, которым только что протирала стол. Не спеша стряхнув его, подошла к окну, рядом с которым был вбит потёртый медный крючок. Яркое солнце, пробиваясь сквозь занавески, заливало помещение ровным белым светом, в котором танцевала пыль. Металл кухонной утвари тускло мерцал. Было чуть слышно, как стучит дятел: негромкий, монотонный звук. Арэйсу смотрела в даль бесконечных деревьев, напоминая бесплотную тень, органично сливающуюся с полупустой комнатой.
Закипел кофе, разливая будничный, привычный аромат, и она потянулась за чашками. Аурелий мог разглядеть объёмные формы её тела, проступающие сквозь грубоватую одежду, – женственность Арэйсу была столь явной, что поневоле приковывала к себе внимание. Однако сама она как будто стеснялась своей фигуры и, приближаясь к императору, всегда старательно опускала глаза.
– Скучаешь по семье? – Он всё пытался разговорить её, найти какой-то контакт.
Арэйсу ничем не интересовалась и не выражала никакого мнения. В этот раз она тоже не поняла или проигнорировала мягкую попытку сблизиться, её голос остался равно бесцветным:
– Его Величество Келсий был против того, чтобы я вспоминала о своём происхождении.
– Расскажи, каким он был. Нет, не уходи, пожалуйста. Мне неприятно, когда ты всё время стоишь ко мне спиной.
– Прошу прощения, Ваше Величество.
Не прерывая начатого движения и по-прежнему избегая зрительного контакта, Арэйсу грациозно опустилась на стул. Обхватила ладонями чашку из тонкого фарфора, смотревшуюся столь неуместно в дикой глуши. Задумалась. Аурелию было приятно само ожидание ответа. Он испытывал облегчение, разговаривая об отце с кем-то, кто тоже знал его с личной стороны. Казалось, солнце за окном никогда не сядет.
– Хм-м-м… Каким он был? Властным. Довольно спокойным. Не терпел возражений. Хорошо формулировал свои требования.
– Да, это похоже на него, – кивнул Аурелий, перед мысленным взором которого тут же встал образ отца: улыбчивого, уверенного, привыкшего, что всё идёт так, как он хочет. Он всегда чувствовал эту немую угрозу, несмотря на всеобъемлющую любовь.
Арэйсу не ответила. Аурелий тяжело вздохнул: ему так и не удалось проникнуть в её душу, а они до сих пор не поговорили о самом главном. Не могут же они встречаться так до старости лет!
– Арэйсу, послушай. Я не хочу держать тебя в зависимости от меня.
– Это не вам и не мне решать. Такова была воля вашего отца, – монотонно, как учитель, ответила она. – Я связана нерушимым заклятием. Вы не можете избавить меня от него.
– Но я могу просто отпустить тебя…
– Это будет лишь иллюзией свободы. Вы в любой момент можете передумать, приказав мне вернуться, и я не смогу ослушаться, – вкрадчиво заметила Арэйсу.
– Это тоже колдовство, или тебе правда всё равно?
– Нет никакого колдовства. Я просто предпочитаю смотреть правде в глаза. Тогда она становится менее болезненной. То, о чём вы сейчас переживаете, случилось давным-давно и больше не имеет значения. Для меня существует только настоящее.
Арэйсу наконец подняла голову, и Аурелий вздрогнул: она улыбалась. Уголки рта приподнимались чуть высокомерно, в больших тёмных глазах притаилась печаль. Улыбка старухи в юном теле. Ей было всего девятнадцать, но Аурелию казалось, что она старше его раза в два. Зато теперь Арэйсу стала гораздо больше напоминать благородную деву: в её осанке появилось нечто горделивое, самодостаточное.
– Я вижу, вы пытаетесь быть деликатным, Ваше Величество. Вы гораздо приятнее, чем ваш отец. Тот всё время указывал на моё место.
– Так ты всё-таки можешь испытывать эмоции. – Слова против воли прозвучали с упрёком. Даже она обманывает его!
– Ваш отец был сторонником делового подхода. Давайте не будем лицемерными, Ваше Величество: перед вашим гневом я беззащитна. – Арэйсу горько усмехнулась. – Вы даже не представляете, какую власть имеете надо мной. Но очень скоро поймёте.
Несмотря на невидимые цепи, сковывающие её волю и желания, чувство собственного достоинства было в ней ещё живо. Аурелий вдруг ощутил в Арэйсу нечто родственное – оба пленники своей судьбы, не в силах её изменить. Какое утешение может даровать один обречённый другому?
– Мне очень жаль, – тихо произнёс Аурелий.
– Ваше Величество, как думаете, за что мне было послано такое наказание? Может, моя душа и в самом деле черна, как око Бездны?
Арэйсу засмеялась, запрокидывая голову, – громко, неестественно, и Аурелий наконец понял, что, бесконечно пребывая в одиночестве, она успела переступить черту безумия. Было бы глупо полагать, что Арэйсу может вернуться и как ни в чём не бывало влиться в светскую жизнь. И вместе с тем ему захотелось ей помочь. Потому что… потому что… да она ведь была его двоюродной сестрой! Его единственная выжившая родственница, его семья. Эта мысль согрела императора. Быть может, ему постепенно удастся убедить её в искренности своих намерений.
