Kitabı oku: «Монолог Сперматозоида», sayfa 9
Глобальное потепление или глобальное недопонимание?
Начиная с 2-й половины XX века многие ведущие ученые мира (климатологи, метеорологи, океанографы, геофизики и др.) начали тревожиться: климат Земли стал проявлять стойкую тенденцию к потеплению (в большинстве научных публикаций используются не словосочетание "глобальное потепление", а выражение “Climate change” – "Изменение климата"). Причиной этого многие ученые считают увеличение содержания в атмосфере так называемых "парниковых газов" – к таким газам отнесли углекислый газ (CO2), метан (CH4), пары воды (Н2О). Суть их "парникового эффекта" заключается в том, что эти газы препятствуют рассеиванию в космос “лишнего” (инфракрасного диапазона) тепла Земли, получаемого, главным образом, от Солнца. Парниковый эффект атмосферы – благо для человечества, без него температура на Земле была бы в глубоком минусе.
Но в 20–21-м веках углекислого газа в атмосфере стало примерно на 40 % больше, чем в доиндустриальный период (а еще ведь часть СО2 поглощает Мировой океан), а метана – вдвое больше, что привело к «излишнему» парниковому эффекту. Увеличение содержания СО2 в атмосфере не удивительно, если учесть, что сегодня в мире сжигается за год 10 миллиардов тонн всех видов топлива, при этом только углекислого газа выбрасывается в атмосферу около 20 миллиардов тонн/год, не говоря о прочих токсичных гадостях, да еще и потребляются миллиарды тонн кислорода. Для метана, основными источниками его эмиссии являются: добыча нефти и газа (особенно на шельфе), а также угля; животноводство; свалки бытового мусора. Парниковый эффект молекулы метана в 20 раз выше СО2, но его доля в атмосфере (а значит и совокупное влияние на парниковый эффект) по сравнению с СО2 раз в 5 меньше. Поэтому главным “виновником” глобального потепления назначен углекислый газ (см. рис. 1).
Чем нам угрожает дополнительный "парниковый эффект? К сожалению, многими факторами. Прежде всего, по прогнозам ученых, до 2100 г. средняя температура на Полюсах Земли вырастет на 4–5 °С. Это может привести (и уже частично приводит):
а) к сдвигу климатических поясов, изменению сельскохозяйственной специфики регионов, а также к исчезновению на Земле до 40 % биологических видов;
б) к нагреву Мирового океана за счет поглощения «лишнего» тепла из атмосферы (нагревается, в основном, его верхний слой 500 м, содержание кислорода в такой воде падает, а сами воды становятся всё более кислотными из-за растворения в них дополнительного углекислого газа, из-за чего гибнут тысячи тонн рыбы и планктона);
в) к значительному таянию северных льдов (так, в начале н. э. площадь льдов в Арктике была ок. 8,5 млн. км2, а в 2011 году сократилась вдвое – до 4,2 млн. км2);
г) к затоплению больших территорий, расположенных ниже уровня Мирового океана (по оценкам, в 22-м веке уровень Мирового океана поднимется на 1 м или более, что может потребовать переселения до 100 млн. людей по всему миру);
д) к резкому росту частоты природных катастроф (см. рис. 2).
Рис. 1. Изменение средней температуры поверхности Земли (красная линия), концентрации СО2 в атмосфере (синяя линия) и солнечной активности (желтая линия) за 1860–2020 гг. (данные Всемирной метеорологической организации)
Рис. 2. Рост количества природных и техногенных катастроф
(данные Swiss Re Group)
Экологические катастрофы – вполне реальные явления, но все они, в отличие от разговоров о ГЛОБАЛЬНОМ потеплении, абсолютно ЛОКАЛЬНЫЕ. Только в течение 2017–2018 годов ужасные ураганы на Атлантическом побережье США и лесные пожары в Калифорнии уничтожили около 100.000 домов, убили более 100 человек, уничтожили территорию площадью более 2500 км2. С августа 2020 года десятки лесных пожаров вновь охватили почти 4 миллиона гектаров в штатах Калифорния, Орегон и Вашингтон, опустошив несколько небольших городов, разрушив около 8.500 жилых домов и других построек и погубив не менее 40 человек. В Австралии в 2019 году в результате лесных пожаров погибло не менее 27 человек и более миллиарда животных. Сгорело не менее 10 миллионов гектаров леса, более 7 тысяч жилых и офисных построек. Шлейф от австралийских пожаров преодолел почти 2000 км и достиг территории Новой Зеландии. В 2020 г. пожары, ураганы и наводнения по всей планете нанесли общий прямой ущерб около 500 миллиардов долларов. Т. е., как видно из рис. 3, в 2014 г. ущерб от стихийных бедствий составил 200 млрд долларов, а в 2020 г. он уже достиг $500 миллиардов – за 6 лет ущерб возрос в 2,5 раза!
Отзываясь на угрозу глобального потепления, мировая научная элита, экологические общественные движения и, наконец, политики “взялись за работу”. На Всемирном экологическом форуме в 1997 г. в японском Киото был подписан так наз. "Киотский Протокол", по которому каждому государству был разрешен лишь ограниченный объем выбросов CO2, а до 2012 г. наиболее промышленно развитые страны должны были сократить выбросы СО2 в атмосферу на 4–8 %. В Дурбане (ЮАР), где в ноябре 2011 г. на саммите ООН по климату собрались представители 200 стран, в итоговом резюме была подтверждена опасность глобального потепления. Наконец, в декабре 2017 г. в Париже, вместо Киотского Протокола было подписано Парижское Соглашение, которое рекомендовало "приложить усилия для ограничения роста глобальной температуры на величину не более 1,5 °C".
Однако, объективности ради, следует отметить, что, кроме неопровержимого "человеческого (антропогенного) фактора" здесь действует еще ряд глобальных факторов, влияние которых изучено недостаточно. Более того, ряд ученых утверждает, что науки под названием "глобальное потепление" не существует вовсе, а есть раздел науки под названием "Физика климата"; ну а ФИЗИКА – хоть атома, хоть климата – требует ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ЗНАНИЙ.
И вот тут как раз есть ряд фундаментальных научных вопросов, требующих более глубокого изучения в свете теории изменения климата. Главное, что нужно здесь понимать:
1) Климатические модели и обобщения корректны только на масштабах времени во многие сотни и даже тысячи лет;
2) Мы не имеем длительных и надежных («приборных») наблюдений за изменением климата на Земле (ну, 200 лет максимум, это мизер); и пока их не станет достаточно, чтобы применить к их обработке, например, преобразование Фурье – мы не можем никакие выводы климатологов считать долгосрочно-достоверными.
3) Мы недостаточно понимаем роль Мирового океана в «климатической турбулентности». С одной стороны, Мировой океан поглощает более 90 % излишков тепла и примерно треть антропогенного углекислого газа (это около 7 млрд тонн/год). За все время наблюдений (1955–2020 гг.) тепловая энергия, запасенная в водах Мирового океана, увеличилась на 380 зеттаджоулей (зетта – 1021), причем около 100 зеттаджоулей из них (ок. 25 %) сконцентрировано в верхних слоях Мирового океана (500 м). Поглощая избыточное тепло, Мировой океан тормозит изменение климата, однако это негативно влияет на водные экосистемы. С другой стороны, при поглощении океаном излишков тепла, растворимость в нем СО2 падает, и этот СО2 выбрасывается назад в атмосферу (растворимость СО2 в чистой воде при 10 °С – 2,3 г/л, а при 30 °С – лишь 1,4 г/л).
4) Самым важным (и самым тревожным!) выводом для ученых стал не сам факт «глобального потепления», а то, что климат Земли способен меняться куда быстрее и радикальнее, чем мы думали раньше, и человечество может не успеть за этими изменениями климата ни технологически, ни тем более эволюционно.
Современная геологическая эпоха, начавшаяся примерно 12 тысяч лет назад и продолжающаяся по настоящее время, носит название «Голоцен». Голоценовая эра, или человеческая эра, – это календарная эра, летоисчисление по которой начинается примерно в 10000 году до н. э. Наш 2020 год нашей эры соответствует 12020 го́ду голоценовой эры (10.000 до н. э. + 2020 н. э. = 12200). Голоцен характеризуется сменой периодов потепление-похолодание длительностью в среднем 20 тысяч лет. Последнее похолодание имело место примерно 18 тыс. лет назад. В этот период температура в каждом регионе планеты была на 4–7 °C ниже, чем в настоящее время. Уровень Мирового океана в то время был в среднем на 1 метр ниже современного (из-за того, что часть Мирового океана «хранилась» в виде льда в ледниковых покровах толщиной 3–4 км). Ледники занимали 8 % поверхности Земли и 25 % площади суши (в настоящее время соответственно 3,1 % и 10,7 %). Эти периоды получили название «циклы Мила́нковича» (в честь сербского астрофизика Милутина Миланковича). Эти циклы обусловлены:
– Прецессией земной оси (это как вращение волчка): поворот земной оси с периодом около 26.000 лет, в результате которого меняется сезонная амплитуда интенсивности солнечного потока на северном и южном полушариях Земли;
– Колебаниями угла наклона земной оси к плоскости её орбиты (нутация) с периодом около 41.000 лет, вызванные возмущающим действием других планет;
– Колебаниями эксцентриситета орбиты Земли с периодом около 93.000 лет (земная орбита постепенно меняется от круга до эллипса и обратно);
– Перемещением перигелия (это ближайшая к Солнцу точка орбиты Земли) орбиты Земли с периодом 10 тысяч лет.
С циклами Миланковича согласовываеся и теория "минимумов Маундера" (Edward Maunder): первый минимум – период длительного уменьшения количеству «пятен» на Солнце приблизительно с 1645 по 1715 годы, который совпал с так наз. "малым ледниковым периодом”. (Также, на Земле имеют место короткопериодичные и менее резкие колебания климата периодом 50–60 лет.)
Т. е. развитие человеческой цивилизации, человеческого общества, человеческой хозяйственной деятельности, похоже, укладывается в последние 10 тысяч относительно «теплых» лет. Да, человечество хорошо приспособилось к относительно теплым условиям «позднего Голоцена», именно это мы считаем нормой, и мы лишь беспокоимся, как бы не стало еще теплее…
Т.к. последний ледниковый максимум был примерно 18 тысяч лет назад, то, если верить теории, мы уже должны были пройти пик «теплого двадцатитысячелетия», и сейчас Земля должна начать постепенно и медленно остывать (следующие примерно 8.000–10.000 лет). Но более детальное моделирование (с учетом не только нагревания твердой поверхности Земли, но и тепла, которое накапливается в верхнем слое Мирового океана) показывает: происходящие сейчас процессы не укладываются в циклы Миланковича – промышленная революция конца XIX века все же переломила природную тенденцию.
Но надо бы хорошенько разобраться вот в чем: если Земля сейчас должна находиться в фазе остывания, но продолжает нагреваться из-за «лишнего» углекислого газа в атмосфере – то может ли так случиться, что в не таком далеком будущем остывание Земли «переломит» утепляющее парниковое влияние «лишнего» СО2? И тогда, лет через 200, не потребуется ли человечеству «лишний процентик» СО2 в атмосфере, чтобы слегка согреться?…
* * *
Тем не менее, я полагаю, что воспринимать изменение климата нужно без всякой истерики (в которую – в обе крайности! – любят впадать общественные деятели и политики, но отнюдь не ученые). Рецептом решения всех прежних проблем человечества были переходы на более высокую технологическую стадию: от сыроедения до разведения огня, от сбора ягод и орехов до оседлого земледелия, от каменного века до железного, от коня до «Форда». Проблемы изменения климата будут решаться именно этим путем. Например, не надо так сильно «колотиться» по поводу сокращения выбросов СО2 – рынок довольно скоро сделает это сам: так, по многим прогнозам, к 2030 г. 1 «зеленый кВт*ч» энергии будет стоить меньше, чем 1 «угольный или нефтяной кВт*ч», а к 2040 г. 90 % всех вновь проданных в мире легковых автомобилей будут электрическими, и т. д. И разумеется, в нынешней фазе климата, необходимо быть готовым к увеличению числа и масштабов катастрофических ураганов, наводнений, “диких” лесных пожаров, засух и, как следствие, к взрывному росту расходов из госбюджета на ликвидацию последствий “климатических катастроф”. Например, одним странам, которым грозят затопления из-за поднятия уровня Мирового океана (а также частые ураганы), нужно уже сейчас начать проектирование и строительство плотин, углубление русла рек, и др. гидротехнические работы; в других странах, которым грозит засуха, селекционеры уже сейчас должны начать выводить растения (как сельскохозяйственные, так и декоративные), которые способны расти и давать высокие урожаи в новых условиях. И т. д. Сегодня выживание человечества в условиях изменения климата в ближайшие, по крайней мере, 100 лет не кажется непосильной задачей.
Итак, что же из всего вышеизложенного следует? Ответ на этот вопрос уже дал замечательный поэт Юрий Левитанский в своем известном стихотворении, положенным на музыку С. Никитиным и прозвучавшим в оскароносном фильме «Москва слезам не верит»:
«– Что же из этого следует? – Следует жить…»
Экология и христианская мораль
Для большинства ученых, а также политических и общественных деятелей планеты уже нет сомнения в том, что глобальный экологический кризис не только угрожает природными катастрофами и ухудшением качества жизни для миллиардов людей на Земле, но также поднимает проблему духовной деградации человечества.
Если обратиться к Библии («Бытие», 2–15), то мы прочитаем там: «И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Эдемском, чтобы возделывать его и хранить его». Разве не есть это Божий завет беречь природу?! Таким образом, сберегая природу, мы сохраняем Божье творение, бесценное уже хотя бы в силу того только факта, что оно – Божье.
Одними из первых в мире «экологических заповедников» были христианские храмы. Так, одним из прославленных православных монастырей стал Троице-Сергиевский, в 1744 году получивший статус лавры. Монастырь расположился в заповедном лесу, на невысоком холме Маковец, омываемом с трех сторон лесной речкой и ее притоками. Здесь люди и природа жили в согласии, следуя примеру основателя монастыря, святого подвижника, преподобного Сергия Радонежского (1319–1392). Именно он дал мощный импульс движению ухода монахов в заповедные природные анклавы («лесные пу́стыни»). Именно с тех пор христианские церкви строились в особо красивых местах, они органически вписывались в окружающую природу, а монастыри строились преимущественно в лесах, где «каждая травка и древо славили Господа». Всё это позволило христианскому литератору Луи Вейо написать (1841 г.): «Религия учит нас ничего не портить бесцельно, и этот преизбыток нежности, которой она обогащает сердца, является чувством, которое можно оправдать весьма законными и весьма мудрыми причинами. Даже если речь идет о насекомом, стебельке травы, искорке или капле воды. Легко понять, почему ни один святой не был разорителем природы».
Нет ничего удивительного в том, что многие священнослужители прошлого и настоящего упоминали Природу в контексте богоискательства. Еще епископ Киевской Руси Кирилл Туровский (1150 г.) записывал: «…прекрасны солнце и месяц, звезды, озера и реки, источники, все горы и холмы, ветры и снеги, дожди, скоты и звери, и птицы, и гады, и всякое древо земное». Киевский князь Владимир Мономах в своем «Поучении» (XII в.) восклицал: «Кто не похваляет, не прославляет силы Твоея и Твоих великих чудес и доброт, устроенных на сем свете: како небо устроено, како ли солнце, како ли луна, како ли звезды, и там и свет, и земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом! Зверье разноличнии, и птица, и рыбы украшено Твоим промыслом, Господи!». Афонский монах XIV века Исаак Сирин писал: «Чу́дно, поистине, то, что до того еще, как я появился на свет, Ты сотворил для меня мир, для жизни моей, для того, чтобы я мог видеть Тебя в нем, знать, испытывать высшую духовную радость от созданных Тобою вещей. Ты сотворил мир такого величия красоты и славы, такой силы, такой творческой премудрости, мир, обильно украшенный столь разнообразными древами и тварями, без которых я не мог бы прожить и часу. Именно благодаря им, созерцая их в душе, я сознаю и в восхищении обозреваю океан Твоего провидения и Твоей любви». И наконец – современный священнослужитель, игумен Иоанн (в миру Экономцев, профессор богословия) сказал: «…Экология – это не столько отношение между созданной человеком техногенной средой и природой, но прежде всего, это проблема отношения человека к Богу, создавшему и продолжающему творить сей мир, включая и человека».
Высшее образование в США
«Образование – это то, что остаётся, когда забывается всё, чему учили».
А. Эйнштейн
Небольшое предисловие. Как-то, в Донецком техуниверситете, где я работал лет 15 назад профессором кафедры промэкологии, студентка-заочница сдавала мне экзамен по экологической безопасности, однако ни на один даже простейший вопрос ответить так и не смогла. «Возьмём металлургический завод, – говорю я, – какие у него факторы загрязнения природной среды?» – Долгое молчание. – «Ну что у метзавода из дымовой трубы выбрасывается?» – с надеждой подсказал я. – «Чугун!» – радостно выпалила студентка. Клянусь, это не студенческая хохма, увы, это суровая вузовская реальность! Возможно, сейчас вам её ответ показался смешным, но тогда я не засмеялся – я… испугался… сам не знаю чего – то ли её жутковатой дремучести («Я у мамы дурочка, моя подружка – курочка»), то ли той самой чугунной болванки, которая почему-то вылетела из заводской дымовой трубы и вот-вот шмякнет меня по башке, и тогда я уже не смогу работать профессором (но доцентом, пожалуй, еще смогу…).
Еще одно замечание. Английский для учебы в университете нужно учить, как говорил Жванецкий, «тщательне́е». Если, к примеру, вы, немного выучив английский, придете в больницу и скажете там: «Ай хэв пэйн ин спайн» (I have pain in spine – У меня боль в позвоночнике) – вас направят в нейрохирургию. Если же вы учили произношение спустя рукава, перепутали звучания слов и заявите в больнице «Ай хэв пайн ин спэйн» (I have pine in Spain – У меня сосна в Испании) – вас направят к психиатру…
* * *
Университеты и колледжи США делятся на два типа: частные и «штатские» – т. е. финансируемые из бюджетов отдельных штатов (федеральных «госвузов» в США нет, потому что исторически сложилось так, что образование не упоминается в Конституции США – в 1787 г. Отцам-основателям США, видимо, было не до того). Все университеты в США – платные, бесплатного послешкольного образования в США нет вообще.
Послешкольное образование в США многоступенчатое, учиться нужно будет долго, тяжело и дорого. Но игра стоит свеч. После средней школы (high-school) американские дети обычно идут в community college (ну а кто побогаче – в частный, более престижный). Такой колледж эквивалентен первым двум (общим) курсам университета. После колледжа следует университет (точнее, «Undergraduate School» внутри университета), и через два года учебы вы получаете степень бакалавра (bachelor). Следующие 2 года учебы в Graduate School (но, как правило, в каком-нибудь другом университете, рейтингом повыше) – и вы получаете мастера (Master's degree). Проучивчись после мастера еще 2–3 года – можно получить ученую степень PhD. (Но надо понимать, что защита диссертации в США не приводит ни к какому автоматическому продвижению по службе или к повышению зарплаты – это всего лишь хорошая запись в резюме, не более; в США платят исключительно за результат вашего труда, а не за красивые бумажки с печатями, которыми вы обклеились в три слоя). После бакалавра можно также поступить на 2–3 года в специализированную «высшую школу» – “Law School” или “Business School” – желательно, уже при каком-нибудь знаменитом университете «из первой мировой десятки». Но не так всё просто: для того, чтобы только быть допущенным до конкурса, надо сдать (и успешно, внутри топ-5%!) специальный огромный и сложнейший тест – GMAT в бизнес-школу или LSAT в лоерскую школу. (Есть еще Medical School – но это «отдельная песня»).
Вот после обучения в одной из таких суперпрестижных «School» вам почти гарантирована работа в престижном месте за хорошую зарплату (для начала $75.000/год). Но безбедной жизнью вы будете жить не скоро – ведь, допустим, 2 года учебы в Harvard, Stanford или Yale University потребует от вас $50.000×2=$100.000, плюс $180.000 за Business School, итого $280.000, которые вы, скорее всего, возьмете в банке в кредит и будете лет 10 отдавать с процентами. Но потом, к 40 годам, когда вы вернёте кредит, а ваша зарплата подскочит до $250–350 тыс./год (если будете работать по 10–12 часов в сутки, включая выходные – но это не всякий выдерживает, т. к. может наступить так наз. «синдром выгорания»), вы станете зажиточным американцем; можно будет и дом купить (опять в кредит, но теперь уже не тяжкий), и детей завести (раньше – никак!). Если же вы закончите «штатский» (т. е. не частный престижный) университет – это будет намного дешевле – $20–25 тыс./год, но и работа после него у вас будет «пожиже», да и найти ее будет посложнее. Зато, если вы из небогатой семьи и хорошо учитесь – в таком университете вам дадут ежегодный безвозмездный грант в несколько тысяч долларов и возможность работать внутри университета (так наз. «work-study» – 3–4 часа в день за $8/час).
Я еще раз хочу подчеркнуть исключительную важность того, чтобы учиться в США в «правильном» университете, т. е. в университете из «первой мировой десятки»: это некоторые университеты из так наз. «Лиги плюща» (Ivy League) – Гарвард (Harvard), Принстон (Princeton), Йель (Yale), Колумбия (Columbia); три Калифорнийских университета Тихоокеанского побережья – Stanford, CalTech, Berkeley и University of Chicago.
Почему? Вот представьте, вы заканчиваете учебу в американском университете, и за полгода до финиша начинаете искать работу (например, вы получаете бакалавра/мастера экономики или финансов). Конечно, вы стремитесь попасть в «хорошее место»: крупный известный банк (Bank of America Merrill Lynch, Goldman Sachs, Morgan Stanley и др.), крупную консалтинговую компанию (PricewaterhouseCoopers, BlackRock и др.) ну и т. д., для чего составляете резюме и рассылаете его по вышеперечисленным корпорациям (разумеется, предварительно нужно зайти на сайт каждой из них и тщательно изучить все открытые вакансии на предмет соответствия им вашего резюме!). Далее (внимание!) ваше резюме попадает в руки (т. е. в компьютер) агента из «отдела кадров» (Human Resources) одной из этих суперкорпораций. Что сделает этот агент с вашим резюме? – Он первым делом глядит: а какой университет вы закончили? И если это не «первая десятка», увы, дальше он, как правило, ваше резюме не читает – и никакого ответа на свое резюме вы не получаете. Более того, в вышеперечисленных «крутых» университетах каждую весну прямо в университетских холлах представители этих самых вожделенных «суперкорпораций» устраивают «базар»: сидят там за столиками, и каждый студент (с высоким баллом, разумеется) может напрямую подойти к любому из них со своим резюме, а не посылать его «вслепую». Так что, если уж тратить семейные денежки на американское образование – то только в университетах «первой мировой десятки»…
Интересно, что именно из этих университетов вышли почти все американские президенты и Нобелевские лауреаты; также, около 20 % Китайского правительства получили там образование – не отсюда ли отчасти «растут» выдающиеся экономические успехи Китая?
При поступлении в университеты США любая коррупция полностью исключена. Вот как, например, в США поступают в университет: вы захо́дите на его веб-сайт и заполняете анкету (можно и в 10 разных университетов – это стоит $60 «за штуку»); кроме ФИО и проч., туда вводятся ваши оценки в колледже (при этом ваш средний балл умножается на коэффициент, отражающий место вашего колледжа в международном рейтинге – если это престижный колледж – тогда это единица, а если не очень – то от 0,95 до 0,85), ваши победы на конкурсах, ваша общественная активность (очень ценится поволонтёрить где-нибудь в приюте для бездомных) и т. д. Т. е., на этом сайте у вас появляется своё «абитуриентское окно». Если захотят что-либо проверить – там появляется запрос на копию какого-либо документа (отсканировать и прикрепить). Никаких вступительных экзаменов, никаких личных контактов ни с кем! Через некоторое время в вашем «окне» появляется письмо, которое начинается со слова «Congratulate» (поздравляем) или «Sorry» (сожалеем); на «sorry» можно подать апелляцию, но обычно из 10 университетов минимум 2–3 вас примут. А вот взятку давать попросту НЕКОМУ!
Списывать из интернета студентам нельзя – в любом университете есть специальная программа «Plagiary», которая сразу вас «заложит» (все домашние задания делаются в электронном виде и «вешаются» на сайт преподавателя, и он тут же пропускает их через «Plagiary»). Сквозь эту же «инквизиционную» программу прогоняются и все диссертации – попробуй только что-нибудь «слямзить»! Кстати, если студент попался на плагиате – ему конец: выгоняют с «волчьим университетским билетом». Если же на плагиате попался диссертант – конец не только ему; это конец репутации его руководителя вместе с его научной школой.
Коррупция исключена и на экзаменах, которые проводятся по принципу «multiple choice»: вам выдается лист, например, с тридцатью вопросами, на каждый вопрос предлагаются 4 ответа (все весьма правдоподобные, но правильный – только один!). Времени – 1 час, т. е. по 2 минуты на вопрос (вы затушевываете кружок против выбранного ответа); еще 5–6 таких же вопросов-ответов связаны с вычислениями, на них – по 5 минут (это еще 30 мин). Далее преподаватель сканирует ваш листок в свой компьютер, который, используя простенькую программу, выдает вашу оценку (обычно, за 90 % и более правильных ответов – «А», 80 % – «В», 70 % – «С», ниже 70 % – «D» – т. е. «неуд»!). Ох, суровы требования – а ведь чтобы попасть в престижный университет, еще и нужно учиться не ниже «эй-майнус» (А-)! И это при том, что домашние задания просто безразмерны: за неделю по всем курсам набирается прочесть и выучить пару-тройку сотен страниц, студенты спят по 4–5 часов максимум.
Еще полезая «штучка»: на первом занятии студентам выдается так наз. «green-sheet» (листочек зеленого цвета), где расписана методика подсчета финальной оценки (например, для химии: финальный экзамен – 40 %, промежуточный экзамен в середине семестра – 20 %, средняя оценка по 7–8-ми «лабораторкам» – 25 %, домашние задания – 15 %). Т. е. плохая оценка на итоговом экзамене – это еще не приговор.
Основа популярности американских университетов – их наивысшие международные рейтинги. Вузы оцениваются международными рейтинговыми агентствами, например, наиболее авторитетным «QS World University Rankings» (головной офис – в Лондоне). В 2017-м году в его опросах приняло участие 16 тыс. крупнейших работодателей и 32 тыс. ведущих представителей академического сообщества по нескольким критериям: количество лауреатов Нобелевской и др. престижных международных премий, популярность учебного заведения среди международного академического сообщества и в интернете (частота запросов в поисковиках), размер частных инвестиций, цитируемость их профессуры в международной научной прессе, популярность выпускников среди престижных работодателей, процент иностранных профессоров и студентов (например, в 2012-м учебном году в американские вузы поступило около 700 тыс. абитуриентов из других стран, половина из них – китайцы), соотношение числа студентов и преподавателей, и др. В соответствие с «QS World University Rankings-2017», в десятку лучших вузов мира вошли «американцы»: два технологических вуза – MIT и CalTech, а также Harvard, Stanford, Yale, Berkeley, а также три «англичанина» – Cambridge, Oxford и Imperial College; рядом – Princeton и Chicago. Лучший российский вуз – МГУ – 108-й, украинские вузы в списке «Топ-200» отсутствуют. Достоверность такого рейтинга подтверждается и суммарным распределением Нобелевских премий (по всем номинациям за все годы): «чемпион» здесь США – 276 лауреатов, следом идет Великобритания – 102 лауреата.
Чтобы лучше понимать, что́ означает «один из лучших университетов мира», сообщаю: «чистый» годовой бюджет, например, Гарварда – около $4 миллиардов, a общий объём его специального фонда (Endowment) составляет 35 миллиардов долларов.
Важно отметить, что профессура первой полусотни мировых университетов имеет индекс цитирования (Science Citation Index – SCI) в сотни, а то и тысячи единиц. Это значит, что эти профессора не только публикуют свои статьи в престижных международных журналах, но сотни и тысячи других профессоров такой же высокой квалификации читают научные статьи коллег и ссылаются на них в своих статьях, публикуемых в этих или других журналах аналогичного уровня – и это не потому, что у этих цитируемых профессоров полная пазуха купленных за взятки всяческих дипломов, и не потому, что все они родственники и кореша американского президента или местных губернаторов, а исключительно потому, что результаты публикуемых ими исследований в скором будущем повлияют на всю мировую технологическую и экономическую политику, а то и на образ жизни десятков миллионов людей.
Многие ли нынешние вузы имеют «кафедру генного редактирования», «кафедру квантовых компьютеров», «кафедру наноматериалов», «кафедру 3D-принтинга», «кафедру бестопливных двигателей», «кафедру биомяса и биомолока» и т. д.?
Бурные волны технологических революций на наших глазах революционным образом меняют не просто «перечень специальностей», а саму природу труда. Природные ресурсы, труд и капитал в XXI веке постепенно теряют свою ценность и значимость, а ценностью «номер один» становятся ЗНАНИЯ и ИНТЕЛЛЕКТ. То, чему и как сегодня учат наших детей в школах и в большинстве ВУЗов, завтра приведет к тому, что они вообще не найдут работу или быстро ее потеряют. Мы должны обучать наших детей быть инновационными и творческими. Вместо того, чтобы субсидировать ПРОШЛОЕ, нужно инвестировать в БУДУЩЕЕ! Потому что те страны, которые не успеют или вовсе не смогут адаптироваться к Пятой технологической революции – рискуют остаться на задворках цивилизации…
