Kitabı oku: «Поход в неизвестность», sayfa 3
Глава 4
НА БОЛЬШУЮ ЗЕМЛЮ
На следующий день группа из пяти человек, наскоро позавтракав, вышла по намеченному маршруту. Это были:
Боцман Ордынцев Илья Ерофеевич,
старший матрос Веретяйло Остап Акимович,
матросы:
Душков Виниамин,
Рузинцев Макар Андреевич,
Никифоров (имя в источниках не значится)
Все, кроме боцмана, достаточно молоды, самому старшему из матросов еще не выше тридцати. Снаряжение для похода только самое необходимое. Четыре собаки, – лайки, две палатки, лодка, на случай полынь и разводов, багор, кирки, топор, примусы, керосин, питание, две винтовки, патроны и прочее мелкое имущество из судна, выписанное аккуратной рукой кока. Опись о получении под росписью старшего группы легла в сейф капитана.
Каждый из уходящих рассчитывал на благополучный исход, понимая, что выжить можно только благодаря общим усилиям. Все также понимали, что на большой земле лучше и спокойнее, когда под ногами твердь, а не легкое, слабое против ледяных нагромождений судно. Путь, казавшийся на первый взгляд вполне выполнимым, впоследствии оказался чрезвычайно трудным. Еще долго за спинами уходящих вырисовывался силуэт «Екатерины Великой», еще долго оттуда люди с надеждой провожали оставляющих шхуну, уходящих к берегу своих друзей, пока белоснежная пустыня не поглотила их без остатка.
Глава 5
К БЕРЕГУ
Пробираться группе становилось довольно сложно. С трудом давался каждый метр. Огромные наметы, торчащие из- под снежных сугробов, куски льда мешали собакам тащить упряжку, которая иногда переворачивалась. Путались между собой поводья. Казалось, конца не будет этому пути. Когда же наступила ночь, люди уже не могли ничего видеть. В двух палатках это была первая ночевка за пределами теплых кают. На следующий день, разогрев кипяток и перебившись припасами, люди двинулись дальше. Некоторые торосы оказались довольно высоки и чтобы преодолеть их, надо было сначала взобраться по ним наверх, подтянуть на веревках провиант, собак, опустить все виз и далее продолжать путь до очередного препятствия. Время как – будто остановилось или пошло в обратную сторону. Еще пришлось ночевать одну ночь и только на третий день перед наступлением сумерек появились неприветливые холодные скалы береговой черты.
Скалы чужие невзрачные голые. Скалы, занесенные снегом. Здесь боцман Илья Ордынцев поделил группу на две части. Назначено время встречи через двое суток после обхода окрестностей в надежде найти следы человека или уютный угол для разбивки лагеря. Матросы, – Рузинцев, Никифоров и Веретяйло должны были уйти вглубь материка, боцман и Матрос Душков исследовать береговую черту и подготовить временно место под базирование людей. Уже довольно скоро оказалось, что местность эта безлюдная и голая. Кроме камней и занесенной снегом тундры, из-под снега которой порой торчали небольшие деревья и кустарники, тут ничего не было. Поход оказался больше неудавшимся. Люди мерзли, так как стояла довольно низкая температура и, не смотря на то, что каждый покрывал против обморожения щеки медвежьим жиром, даже и это не помогало. Уже скоро один из матросов, в группе старшего Веретяйло, получил серьезный перелом левой ноги. Если по льду можно использовать лыжи, то здесь, в сильно пересеченной местности, на каменистом берегу, далеко не всегда удавалось это сделать. Рузинцев Макар, отправившись в первый раз в такой сложный переход получил травму не имея достаточного опыта на лыжах при спусках и подъемах. Из подручных средств были сооружены носилки и больного вынесли в первоначально выбранное место. Привал организовали в углублении скалы. Макара обложили в палатке теплой одеждой, оставили ему продуктов, примус, позаботились и о хворосте, в округе которого находилось не так и много.
Высокий рост больного немного превышал саму палатку по длине и чтобы ноги не оказались за ее пределами,
ему приходилось постоянно терпеть неудобства в положении полулежа. Потеряв не мало времени, Веретяйло с Никифоровым тронулись вновь по предписанному им маршруту.
Темнело быстро. В назначенное время они возвратились, но время было упущено, работа не выполнена. Добытые сведения минимальны. Встретить им кого-то поблизости из местных жителей так и не удалось. Поодаль от берегового нагромождения застывшей ледяной массы у самых скал раскинулась к югу сплошная пустыня с замершими озерами. Скоро послышалось тявканье собак. Возвращался боцман с Душковым.
– Ну, что друзья, – проговорил он, – места дикие и непригодные для жилья. Если углубляться дальше, то вполне возможно, мы и встретим признаки жизни, встретим местное население. На крайний случай и здесь можно остановиться на более длительный срок, завезя из корабля необходимый провиант. После же постепенно углубляться на юг. Но это решать капитану. Наша задача при сложившихся обстоятельствах доложить ему о своих наблюдениях своевременно.
–Там на судне уютнее и теплее, – заметил Веретяйло. По мне лучше пережидать там. К чему эти напрасные переходы.
– Я против! – выпалил матрос Никифоров, самый молодой из всей группы. Хотя выглядел достаточно крепче и старше некоторых, – здесь мы замерзнем! А туда, назад, нет. Лично я не пойду и никому не советую. Нужно искать спасения, уходя на юг. Мы молоды. Далась нам эта шхуна с капитаном и его барышней!
– Придержите язык Никифоров. На судне Вы вели себя иначе. Первый мороз ухватили и уже паникуете. Вы здесь не сами и будете выполнять мои команды, – проговорил строго и спокойно боцман.
– Надоело! Пошли вы все со своими походами! Я сам теперь по себе! Не хочу больше моря, ненавижу всех!
– Вы не имеете права так высказываться! Это же чистое предательство. Наконец, как же Рузинцев с поломанной ногой, ему нужна помощь, – прервал его Веретяйло.
– Я ему ногу не ломал! Он не жилец. Если сам захочет, можно помочь, чтоб не мучился, потому, как это будет для нас обуза и мы с ним пропадем! Итак, я ухожу, кто со мной?
Боцман рванул его за плечо.
– Веретяйло прав! Это предательство. Ты пойдешь назад к шхуне, а если не пойдешь, приведем под конвоем. Капитан примет решение, что с тобой делать.
– Глупо! Глупо самим себя убивать! Я хочу жить! И плевать хотел боцман, на то, что ты говоришь. Я хочу жить! – при этом Никифоров развернулся и, упираясь в камни руками и ногами, прихватив свой рюкзак и лыжи, быстро полез по пологому склону горы.
– Назад! – крикнул боцман, – матрос Никифоров, назад! Прозвучал выстрел из карабина в воздух. Но, уходивший стал, что есть силы скорее забираться наверх и когда осталось совсем немного до выступа, за которым ему можно было бы укрыться, его нога вдруг соскочила в сторону, на скользкие камни, и, непослушное туловище повлекло вбок. Скользя вниз по крутому спуску на льду, голова Никифорова с размаху ударилась об острую каменную глыбу. Глаза его оставались открытыми и неподвижными, и в них таился холодок зла, ненависти.., ненависти и бесстрашия. Его же рука застыла над ним навечно с полусогнутыми окоченевшими пальцами.
– Как все глупо. Но теперь, мне кажется, все стало на свои места. Оттащите тело саженей на сто в сторону от палатки, – проговорил глухо боцман. Нам пора выдвигаться в обратный путь.
Через минуту он подошел к раненому:
–Что же с тобой делать? Повезем на упряжке обратно?
– Я так считаю, – заговорил Веретяйло. – Туда, потом обратно. Для него будет очень тяжело, да и нам не легче. Нужно искать помощи тут, на месте. Желательно оставить матроса.
– Наверняка мы скоро будем здесь, – согласился боцман.
– Благодарю, мне тут будет и спокойнее и лучше, – отозвался Рузинцев.
– Ладно. Нам пора выдвигаться к шхуне. С раненым останется Веретяйло.
Старшему матросу еще не исполнилось и двадцати шести лет. За спиной плавания в северных широтах. Был некий опыт. Приземистый рост помогал ему в узких проходах кораблей и шхун. Лицо его круглое с острым носом, густо покрытое, почему-то, веснушками. Ответственный. Гибко и исправно выполнял указания командования. На службе его любили. Любили и уважали.
– До нашего прибытия будете обеспечивать больного всем нужным. Мы оставляем вам все необходимое, кроме собак. Вам будет достаточно провизии на десять, двенадцать дней. Задача ясна?
–Так точно господин боцман, ясна! – подтвердил Веретяйло.
И скоро два человека из оставшихся четырех тронулись к северу в обратный такой не легкий и непредсказуемый путь в сторону бесконечной белой пустыни. Туда, где уже гуляла среди торосов пронизывающая холодная метель. Она жаждала отыскать вокруг все живое, чтобы потом, встретив, наконец, насладиться над ним своим невиданным ужасным коварством.
ДРЕЙФ
Глава 6
В это время на «Екатерине Великой» команда готовилась к высадке, необходимый груз был вынесен заблаговременно и уложен в проходах на палубе, другой же спущен на поверхность льда. Капитан отдавал четкие указания. Был составлен график дежурства людей. Необходимо было следить за тем, чтобы лед не успевал нарастать вокруг судна, иначе посудину могло бы просто раздавить. Рубать его стало довольно сложно из-за низких температур. Все ждали с нетерпением возвращения группы от берега, чтобы сразу тронуться в путь. Не зная, что их ждет там, на берегу, люди были в приподнятом настроении. День сменялся другим, наступала долгая полярная ночь, вслед за уходящими сумерками капитаном отмечались на календаре прожитые дни красным жирным крестом, а известий от берега все не было. Как-то неожиданно к нему в дверь громко постучали.
– Прошу! Открыто. Входите.
– Господин капитан! – прозвучал сухой раздраженный голос Аркчеева. – У меня нехорошая новость!
– Что может быть хуже того, что с нами здесь происходит, – сухо улыбнулся Рубинов, не придавая большой серьезности словам штурмана и думая о чем-то, смотря на линию горизонта.
Евгения Александровна, сидевшая рядом отнеслась к сказанному Григорием Исаковиечем сдержанно и довольно осторожно.
–Новость моя довольна не приятна, крайне неприятна и я хотел бы с Вами поговорить лично.
– Я выйду на палубу, – проговорила Женя.
– Да, конечно, если это действительно так нужно, – согласился капитан.
Здесь, наверху, воздух морозил ей лицо и руки, ветер поднимал полы одежд, вынуждая от него отворачиваться.
Она не знала, о чем начнет говорить Аркчеев, но чувствовала непонятную тревогу. А там, в каюте, шел напряженный разговор между Петром Григорьевичем и штурманом.
–Нус? Так я готов слушать! Что же Вы мне изволите сказать?
– Я выполнял необходимые штурманские измерения и, согласно моим хронометрическим расчетам, наше судно дрейфует вместе со льдинами на север. Мы отклонились от прежней точки севернее немногим менее, чем на градус по широте.
– Этого не может быть! Вы возможно что-то путаете! Ранее от Вас не было данных о такой подвижке льдов в этом квадрате.
– Я сверил все несколько раз по своим приборам, согласуя с небесными светилами, которые появились в ночи после непогоды только сегодня. Ошибка, господин капитан, исключена. Мы сейчас медленно двигаемся и уходим все дальше от материка на север, как я уже сказал.
–Бред! Почему Вы об этом только говорите! Ведь это же дикое отклонение! Своими запоздалыми данными Вы подвергаете нас всех дополнительному риску.
– Мне сложно было предугадать и я могу только подтвердить Ваши же слова, что у нас до сих пор не было сведений, что в этих районах, так недалеко от берега дрейфует лед. Будем надеяться, что все обойдется и нас после провидение возвратит на место. Таковое может иметь, все – таки, место в последующем и у нас остается только возможность надеяться все же на благоприятный исход.
– Вы свободны. Каждые шесть часов докладывайте о нашем местонахождении.
–Слушаю капитан.
После его ухода Петру Григорьевичу стало немного не по себе. Было душно, жарко. Он ходил из стороны в сторону по каюте. До сих пор он просто не мог представить такой развязки событий. Мысли кружились в голове. Хотелось тут же отдать указания к выгрузке и к пешему походу по льду к большой земле. Но отнесло их уже достаточно далеко. К тому же льдина продолжала дрейфовать, удаляясь от берега и оставить шхуну в данный момент могло означать и погибель всей команды, так как скорость движения по торосам людей могла быть равной, или еще хуже, меньше, чем скорость движения самой льдины. Тем более, на глазах погода начинала ухудшаться и за каютой уже творилось что-то невообразимо страшное. Задувал порывами южный ветер и повсюду сыпали сухие кусочки льдинки. Снега же намело столько, что он местами доставал края палубы.
– Благоразумие, еще раз благоразумие, – твердил капитан.
Потом он медленно опустился на колени и начал долго и усердно молиться. Он беспрестанно совершал поклоны, шептал, просил у господа пути к спасению, а ветер за окном напевал свои жуткие песни со страшной силой и стучал, стучал и стучал, словно просясь ворваться вовнутрь, чтобы потом, забравшись навсегда, заморозить своим смертным дыханием все живое, сразившись с людьми в неравном жестоком поединке.
– Ох, если бы я был один, господи, я бы не задумываясь, отправился к берегу, чего бы мне это не стоило. И я бы дошел, обязательно дошел. Но, как же Женя? Она не сможет идти с нами. Этот поход опасен и для остальных. И я могу быть виновен в их гибели. Нет. Надо ждать…
– Петр Григорьевич, – послышался нежный женский голос, – Вы позволите войти?
– Да, конечно да, Женечка! Вы замерзли? У Вас такие холодные руки.
– Ничего. Это даже полезно.
– Что полезно?.. – переспросил капитан.
– Моя прогулка на свежем воздухе. Там, на берегу, не будет такого пейзажа, к которому я начала привыкать. После прихода Аркчеева Вы изменились на лице. Что он Вам сказал?
– Женя. Вы должны отнестись спокойно к сказанному мной.
– Я Вас слушаю. Я спокойна.
– Дело в том, – Петр Григорьевич сделал паузу, кашлянул, немного опять помолчал, готовясь сказать самое важное.
– Наша шхуна движется вместе со льдом, который находится вокруг нее…
– Куда движется? – недоуменно посмотрела на него Женя. Не по нашему ли маршруту, – пошутила она.
– Я Вам все это говорю безо всякой на то иронии. Вы, неверное, толкуете по своему мои слова и придаете им не совсем серьезную направленность.
– Постойте! Постойте еще раз. Поясните пожалуйста, что значит движется со льдом?
–Это значит Евгения Александровна, что наше судно, увлекаемое льдом, этой вокруг нее ледяной громадой, движется все дальше от берега к северу!
Женя опустилась в кресло. На ее лице навернулись слезы.
– Неужели ничего нельзя предпринять? Далеко ли мы ушли? Что Вы считаете нужно делать в этот судьбоносный ответственный момент для всей команды?
– Мое мнение таково. Погода сейчас против нас и выйти к берегу небезопасно.
– Но потом это может стать совсем невозможно.
– Послушайте! Лед на месте не стоит, мы будем идти к берегу, а нас будет относить все дальше. У нас не будет с собой громоздких штурманских приборов и мы не сможем в этой пурге, натыкаясь в слепую на торосы при шквальном сильном ветре, при его диких порывах правильно ориентироваться. Конечно! Чего проще идти на юг, идти к мнимому спасению. Но что нас ждет в пути? Кто мне может сказать? Кто?! А мне нужны гарантии!
Капитан говорил в повышенном возбужденном тоне. Ему было трудно от волнения совладать с собой. Теперь послышался тихий, но твердый голос Жени:
– В этой ледяной пустыне Вы их не найдете! Мы в ответе за них, а потом за себя!
– Я не хочу принимать не обдуманных решений. Нужно поставить в известность команду и послушать мнение каждого.
– Это верно. Так будет лучше и сделать это нужно сейчас.
Через несколько минут уже звенел гонг и в кают компании стали собираться довольно заспанные люди. Шел уже довольно поздний час.
При тусклом освещении нескольких свечей по углам начал свою речь капитан.
– Господа и матросы! Я собрал вас, чтобы вместе решать возникшие препятствия. Наше судно уходит на север вместе со льдом, другими словами дрейфует все дальше от большой земли. Я желаю вам только добра и в ответе за каждого из вас. Но мне нужна помощь, ваша помощь. При принятии мной любого решения, то ли решения уйти к берегу или остаться и надеяться на свершение внезапного чуда, могут произойти непредвиденные обстоятельства и, как следствие их, ухудшение нашего положения.
Не стану исключать и возможную гибель людей, из-за определенной степени риска в сложившейся ситуации,
который существует однозначно как там, так и здесь. Никто из нас ничего не может предвидеть заранее. Но мы должны к решению в создавшейся обстановке подойти благоразумно… Правильно. В моем понимании, – это взвешенно и обдуманно. Хочу узнать Ваше мнение! К чему более склонно большинство?
С минуту, другую стоял сплошной гул, каждый говорил невпопад, перебивая находящихся рядом.
– Идти надо, – сдохнем тут и никто и не узнает, – послышался голос одного из матросов их дальнего угла.
– Здесь сдыхать или идти окоченеть! – вторил другой.
– Подтверждаю отклонение корабля на север. Дальше результат может быть хуже. Я за выход к берегу, это есть возможность сохранить себе жизнь. – высказался штурман.
– Значит бросить судно! Оно само потом к нам не приплывет. Вы господин штурман здесь человек временный, а я на этой шхуне начинал почти мальчишкой службу нести. И что? Все в прах! Шкуру спасать. А за бортом кстати носа не высунешь. Собак ничего считай, или Вам прикажете последних отдать, – с ноткой злости высказывался гарпунщик своим грубым голосом.
Вмешался капитан.
– Нужно помнить о дисциплине. Без нее, без порядка, у нас не будет согласия.
Встал матрос Вешанский, проходив на шхуне не более двух лет. Разговаривать особо не любил, но тут решил высказать свои соображения.
– Тут можно еще пожить. Может ведь и обратно отнести. А, пойди, – только высуни нос. Так и обморозишь сразу! Вон как воет. Неладное что-то творится. По крайней мере дождаться погоды. Нам в любую сторону пусть несет, лишь бы не на север. Вот если сменится ветер…, тогда и в путь сразу. Пущай успокоится. А лед, он ведь одинаковый, что здесь, что на берегу. А на нем, господа, нас никто и не ждет ни там, ни здесь. Я так понимаю. А штурман уйдет, так нас его наукам не учили. Его конечно на цепях никто сюда не тащил! Но теперь он тут почти первый в ответе и ему следить надо за кораблем за нашим. Куда его дальше тащить будет.
–Слюнтяй зеленоротый! – выругался Аркчеев с места.
– Мне нужны были бы реальные доводы, а не просто рассуждения, но я этого ни от кого сейчас не услышал. А в такую метель разрешить выйти на дальнее расстояние понятно, никому не дозволю. Держаться нужно всем вместе. Ступили на борт, знали куда судно идет, нужно довершать начатое. За нас это никто не доделает, – закончил капитан, как бы все подытоживая.. В каюте закурили, кок разлил по кружкам чай и раздал присутствующим. Кто-то попросил к чаю хлеба, после чего появились алюминиевые глубокие чашки, на которых были его порезанные куски.
Вот, – это по- нашему. В тепле еду жуем! – слышались голоса.
– Что мы собаки, что ли, на мороз! Ждать нужно.
– Здесь остаемся, капитан, – выкрикнул из дальнего уголка кают компании Обухов. Как утащило, так и назад притянет. Лед, он, как человек, ищет, где лучше, поблукает, да и назад прибьет.
– Леду жрать хлеба не надо, а ты, я смотрю мастак глотать щи! – кричал Яков Струганов.
Петр Григорьевич прервал остальных.
– Часть людей мы уже отправили на берег и до сих пор не знаем, что с ними, живые или нет. Трудно представить, что будет, если они решились в такую погоду к нам выйти, или, чего хуже, если она их застала в пути. Как найдут? Как доберутся к нам? – после сказанных капитаном слов все замолчали.
– Если я и приму решение в скором времени, – продолжил Петр Григорьевич, то только так, чтобы мы были одним целым звеном. Разбиваться на группы не дам. И оставив судно, я ни кому не поручусь, что все будет хорошо и благополучно. Мы слишком далеко от берега. Кроме того, нас там ждет неизвестность и попадем мы сюда обратно или нет знает один господь бог. Ваше мнение разное. Это понятно, потому что внутри мы тоже все разные, хотя цель у нас одна. Обеспечить себе безопасность. Совершив один безрассудный поступок нас будет ждать другой. Нужно время, чтобы все взвесить и расставить на свои места.
Расходились по темным холодным каютам из согретого дыханием помещения нехотя и при каждом выходе дверь жалобно скрипела, подпевая вьюге.
Когда капитан вошел с Женей в каюту, та, после непродолжительного молчания заговорила первой:
– Петр Григорьевич! – она положила руку на плечо капитана. – Идти действительно губительно в такую погоду и нужно ее только дождаться. И тогда мы все тронемся в путь.
– Вы знаете, есть некоторые обстоятельства, которые не позволяют принимать мне опрометчивых решений.
– Поделитесь, и если захотите, я выскажу после Ваших слов свое мнение.
– Первое это Вы. Поход к берегу в первую очередь не безопасен для Вас самих. Что нас там ждет? Вы женщина и эта дорога Вас может уничтожить. Мы сейчас слишком далеко от берега, чтобы испытывать судьбу. Вы не представляете, насколько опасен для Вас может быть этот переход. Весной, по моим расчетам все станет на свои места, все оживет, произойдет подтайка ледяного покрова, разрывы воды и мы продолжим свой путь на полных парусах. … И … Еще…
– Что еще?
– Я отвечаю за вверенное мне имущество. Оставив однажды судно, я его потеряю, и возможно навсегда. Тем самым замараю честь и достоинство офицера.
– Петр Григорьевич. Когда начинает идти речь о жизни и о смерти всей команды, вы не можете ни меня, ни имущество судна ставить на первые места.
– Это уже исходит из моих уст, как дополнительное оправдание нашего дальнейшего здесь нахождения.
– А что будет с группой Ордынцева?
– Хорошо если они остались там, на суше. Будем ждать. Время все расставит на свои места. Но если это не так?
При дальнейшем ухудшении нашего положения я теперь могу Вам сказать, что буду вынужден отказаться от продолжительных поисков их на далеком от шхуны расстоянии. Здесь велик риск потерять и остальных, ушедших на эти самые поиски. Сейчас нельзя поступать ни в коей мере неразумно, выдавая свои действия за ложный героизм.
–Извините Петр Григорьевич, мне нужно тоже, как и Вам, все взвесить, все обдумать.
ПО ТУНДРЕ К СПАСЕНИЮ
Глава 7
Настала еще одна полярная ночь этих людей, попавших в ледовый плен случайно или по злой воле судьбы. Верное решение не было найдено ни сразу, ни уже потом, когда погода стала улучшаться. Штурман не давал повода к утешению согласно своим наблюдениям и почти все теперь невольно завидовали своим друзьям, тем, кто ушел на берег ранее. Но что же стало с ними?
Над каждым из них нависла темная туча, которая опускалась все ниже и ниже, чтобы поглотить их навсегда, на огромный промежуток времени, называющимся вечность.
Непогода началась одновременно и там, где дрейфовало судно и там, где люди уже вышли к нему обратно, и там, где остались под скалой. И хотя место на берегу было немного уютнее, чем на открытом пространстве, защищено больше от ветра, злой рок догонял каждую свою жертву отдельно и прежде, чем с ней расправиться, еще долго ее мучил, медленно отмораживая конечности, то останавливая биение сердца, то вновь его каким то зловещим образом запуская, то перехватывая дыхание, а то затуманивая разум.
О «Екатерина Великая»! Если бы твою участь мог предвидеть хотя бы даже приблизительно ее конструктор, ее владелец, ее команда вместе с капитаном, то она бы не начала строиться и никто не ступил бы на нее ногой. Но пока у всех этих людей оставались только опасения о предстоящих сложностях их начавшегося плавания. Ответ скрывался за сплошной пеленой снега, уходящей к горизонту к за не имеющими конца мрачными нависшими тучами. А ветер все, колючий, промозглый, внезапный, словно затравленный пес, без конца набрасывался на людей, желая быстрее отделить от них душу, отделить ее от тела, и унести в гущу черных облаков и там разбросать их по разным звездам. Сделать то же, что он совершал со многими первопроходцами как до шхуны «Екатерина Великая», так и после нее.
Прошло несколько дней, как Рузинцев, околевая без движения в палатке, отдавал себя господу. Его товарищ, старший матрос, ничем ему помочь не мог, хотя прилагал к этому все усилия. Продукты были уже на исходе и разделенный паек уходил неравномерно. Больной в последнее время отказывался от пищи, бредил. От его ноги шел сильный запах гнилого мяса. Перелом оказался открытым сразу в двух местах. Началась гангрена и нужных лекарств, которые могли облегчить его участь, – не было. Имея винтовку, уже позже, Веретяйло, отойдя несколько миль от берега на юг в тундру, удалось подстрелить двух куропаток, но Рузинцев от приема пищи по-прежнему отказывался. От сильной метели они были укрыты между двух скал, но не от мороза, который стал еще крепче. Когда же больной, обессиленный от болевых ощущений, наконец засыпал, Веретяйло отходил ближе к берегу и подолгу вглядывался в бесконечную мерзлую гряду на север, но движения людей, долгожданной от них помощи так и не последовало. Те не большие пруты веток, безжизненно торчавшие из-под снега, не давали возможности, при их использовании на огонь, хорошо обогреться или приготовить пищу. У Рузинцева стыли ноги, руки, обморозилось лицо. А еще через несколько дней он не приходя в сознание умер. Тело его Остап обложил камнями, чтобы песцы не могли над ним глумиться и ступая по рыхлому глубокому снегу ушел не в сторону шхуны. До нее он знал, что уже не дойдет, – слишком далеко. Время возвращения команды истекло. С обмороженными руками и ногами он не мог уже принести там реальной пользы и исправно выполнять свои обязанности, а мог быть уже только обузой. Теперь он оставлял за собой следы, считая пройденные метры, путался сбиваясь, и начинал считать заново. В глубь материка его вело присутствие самосохранения. Что-то чувствовала душа, не тянуло ее в северные необозримые просторы застекленевшей глади, видел он уже в ней приближение конца своих дней, наступления темноты вечной и ранней в свои даже еще не полные тридцать лет.
Тащили ноги его подальше от того берега, от скал и ждал он помощь, любую помощь от людей. И если не успеют они ему уже помочь, то хотя бы другим, тем, кто над глыбами соленой воды и толщей льда со слабой надеждой верит в свое спасение. По дороге неожиданно сломалась лыжа и несколько дней до прихода метели отчетливо просматривался на рыхлом снегу одинокий след от его унтов. В дороге питался сырым мясом подстреленной птицы и шоколадом, разделенным предварительно на равные дольки, оставшемуся от пайка. Закрывая от изнеможения глаза, он передвигал свои отяжелевшие ноги с каждым разом намечая определенную точку, после которой думал, что больше уже никуда не пойдет, но дойдя до нее, до этого самого места, постояв немного, продолжал двигаться. Садиться не хотел, боялся заснуть и не проснуться. Потом снова считал пройденные шаги; десять, двадцать, сто, вот уже двести, двести пятьдесят. Теперь он открывал глаза, от белизны все расплывалось, но определялся вновь по направлению и снова шел. На ночевку раскапывал в снегу углубление и спал, спал пока инстинкт к выживанию не заставлял его двигаться дальше, не дожидаясь утра. Счет наступающим дням и приходящим сумеркам матрос терял. Время от времени перебирал в памяти то, что с ним было и, радуясь новой прожитой минуте в своей жизни, невольно от холода приходил в себя и уже не с безразличием думал о том, что умрет. Но время это еще не настало, раз он, хоть и понемногу, мог переставлять свои окаменевшие ноги. Через несколько дней позади его увязалось мохнатое черное животное, похожее на северную собаку. Всмотревшись в него воспаленными усталыми глазами, Веретяйло понял, – это росомаха. Зверь, который дожидается своей жертвы, и к моменту, когда она обессилит, совершает нападение.
– Значит я слишком слаб, – думал матрос, раз она за мной увязалась.
Пробовал отогнать ее выстрелом. Не помогло. А попасть в нее уже не мог. Продолжали слезиться от снега глаза, в руках слабость.
–
Если бы не перелом у Рузинцева. Остался бы жив. Уже бы добрались к шхуне! – так он думал.
Это только спустя несколько дней он поменяет свое мнение. И еще долго будет звенеть, свистеть в его ушах морозный ветер и под ногами хрустеть этот рыхлый вязкий снег, лежащий повсюду толстым слоем и зовущий его с каждым шагом все настойчивее в свои крепкие объятия.
– А-А-А-А-А! – и ветер эхом разносит его глухой одинокий крик. В изнеможении, он, наконец, взбирается на холм и садится. Сил больше нет, их не осталось. Все. Он больше никуда не пойдет. Останутся его белые кости лежать по теплу на бархатном покрывале моха, освободив его от белого одеяла. А потом их снова занесет и потемнеют они от времени. И будет его родитель вспоминать из русского города, из Твери, со слезою на глазах. И уйдет и того поколение в небытие. Уйдет и другое. Будут новые неудачники и новые герои. И среди них земля тоже укроет свои тайны, укроет во мглу, скроет в земле, в пучине вод и уже после души их встретятся в поднебесье и будут долго вспоминать ушедшие лета, летая над прожитыми местами, и о своих в них победах и неудачах….
Глава 8
ПОИСК СУДНА
Остап открыл глаза. Долгое время он лежал в бреду и ничего не помнил. Стало отчего-то тепло. Пахло мясом, травами. Вокруг было много шкур и разговор, разговор на не знакомом языке. Это были малые народности севера, но кто, ненцы, юкагиры? Разобрать сложно.
Все пришло в движение, когда Веретяйло стал приподниматься. Пекло во рту, кружилась голова и тошнило, ног не было слышно совсем, только выше колен у паха ужасно болело так, что порой было трудно себя сдерживать, чтобы не закричать. Один из людей в яранге показывал на него, говорил что-то остальным. Вошла молодая, вся в оленьих шкурах женщина. В руках держала настой из трав. Она влила туда расплавленный жир и стала все это втирать старательно в тело Остапу, в ноги и в руки, в почерневшие конечности. Боль стала притупляться. Сейчас он вспомнил за ребят. Им можно было бы помочь. Стал показывать людям знаками, смеялся, плакал.
Пытался изобразить палкой на обратной стороне шкуры свой корабль и берег, умокая ее в чан с оленьей кровью и рисуя. Туземцы сначала не понимали, потом кто-то радостно стал всем объяснять. Старики закивали головами.
После долго промеж собой разговаривали.
Есть Остапу совершенно не хотелось, единственное, что он мог себе позволить, выпить через силу несколько глотков бульона. Ему налили отвар на травах, очень горький. Стало немного легче. На следующий день он с трудом приподнялся, предложили теплые вещи из шкур, помогли одеть, по его настоянию усадили на нарты, запряженные собаками. Через два дня он с двумя аборигенами, с плотно завязанными местным лекарем на его отмороженных руках и ногах какими то повязками в растворах трав, уже искал пологий выход к морю на лед. И скоро это сделать удалось. Через час собаки весело выскочили на зеркальную морскую поверхность, останавливаясь время от времени для преодоления ледовых навалов. А после снова резво бежали по указанному направлению моряком. Погода на этот раз стояла хорошая. Был штиль, хорошая видимость.
