Kitabı oku: «Тихая ложь», sayfa 2

Гадалка

Здание, в которое вошла Сиван, было раньше Яффским дворцом, а теперь оказалось поделено на квартиры. Табличка на двери призывала посетителей не звонить, а сразу проходить в комнату ожидания, где стояли два продавленных дивана, на спинке одного из которых чудом держалась накренившаяся пепельница, полная окурков. Сиван поставила ее на пол и погрузилась в сиденье. Этот визит к гадалке на кофейной гуще Зейнаб был подарен ей сотрудницами ко дню рождения еще в июле, но абонемент можно было использовать в течение полугода. И вот теперь, когда наступила зима и срок действия подарка подходил к концу, Сиван решила воспользоваться им, главным образом для того, чтобы не обижать девушек.

В папке, лежащей у нее на коленях, чтобы не помялась, находилась фотография Лайлы. Женщина, с которой она созвонилась, сказала, что можно показать фотографию и на экране телефона, но она предпочитает бумагу. На ней и правда и цвета лучше, и изображение четче, и Лайла просто светится безмятежной радостью молодости: широкая улыбка подчеркивает полные розовые губы и ровные белые зубы; гладкие щеки и нос, покрытый веснушками; голубые глаза сощурены в щелочки из-за яркого солнца. Снимок сделан профессиональным фотографом на горнолыжном курорте во Франции, где Лайла проработала всю зиму перед тем, как поступить в колледж, в качестве сопровождающей групп туристов из Израиля.

Сиван не верила в мистику. В молодости они с Бамби пошли к астрологу в Хайфе, сообщили заранее даты, место и время рождения, и, когда приехали, их уже ждали заранее составленные звездные карты.

– Ты – принцесса, – сказала астрологиня Бамби. – Твой парень – принц, и сын твой тоже будет принцем.

Однако Сиван ждала совсем другая история.

– Ты выйдешь замуж поздно, – сказала она. – Не раньше, чем в сорок. А до этого у тебя уже будет двое детей.

– То есть как это? – спросила Сиван. – От кого?

– Он будет чужаком, – продолжала астрологиня, пропустив вопрос Сиван мимо ушей.

– Кто будет чужаком?

– Твой муж.

– Что значит «чужаком»?

– Не из привычного тебе мира.

– Тогда откуда? – спросила Бамби. – Из Австралии, Аргентины или, может, из Африки? А может, просто бедуин с Синая?

– Чужаком и все! – отрезала женщина. – И он будет намного старше ее. По меньшей мере лет на двадцать.

На этом астрологиня покончила с Сиван и полностью переключилась на Бамби.

– Но моя сестра не встречается с теми, кто старшее нее, – продолжала протестовать Бамби. – То, что вы говорите, не имеет смысла.

– Так говорят звезды. А с ними не имеет смысла спорить!

– Да забудь ты о ней, – сказала Бамби, когда визит окончился. – Эта женщина абсолютно сумасшедшая. Я не верю ей ни на грош.

В другой раз, когда Сиван пошла с подругой из университета к прорицательнице из Нетании, которая тоже предсказывала судьбу по кофейной гуще, картам Таро и псалмам, она услышала о сложных и даже жестоких отношениях между ней и ее отцом.

– У вас очень сложные отношения, и в них много плохого, – заявила прорицательница. – Он очень агрессивен по отношению к тебе.

– Неправда, – изумилась Сиван. – Мой отец очень порядочный и тихий человек. И у меня было счастливое детство.

– Тогда, наверное, – скорректировала свой вердикт прорицательница, учтя полученную информацию, – он обижал тебя в предыдущем воплощении, а в этом он пытается это скомпенсировать и исправить ошибки, допущенные в прошлой жизни.

Вдруг, сидя на запятнанном диване в тусклой комнате ожидания с облезлыми стенами, Сиван испытала непреодолимое желание закурить и огляделась, надеясь увидеть забытую кем-нибудь пачку сигарет. Лайла начала курить, когда пошла в армию. Она покупала табак в пачках, папиросную бумагу и фильтры и делала сигареты сама, и когда они с подругами сидели в саду, Сиван иногда прихватывала у нее сигаретку-другую и сама чувствовала себя как девчонка. Однако когда Лайле исполнилось двадцать два, она заявила, что с нее хватит, и с тех пор они курили только во время особенно волнительных бесед.

Дверь, ведущая в комнату Зейнаб, распахнулась, и мимо Сиван прошла предыдущая посетительница, мельком взглянув на нее, но не встретившись с ней взглядом.

У Зейнаб были длинные угольно-черные волосы и густые брови над темными глазами. Глубокое декольте подчеркивало большую грудь. Вся комната, казалось, была наполнена ее присутствием. На столе перед ней лежали горками минералы, кристаллы, ракушки, и стояли миски с бусинами, кусочками бумаги и ткани, среди которых затесалась почерневшая от времени серебряная мезуза и связка головок чеснока. Пародия на мир мистики и колдовства.

Зейнаб выглядела усталой и даже не попыталась улыбнуться, когда Сиван уселась напротив нее, положив папку на колени.

В комнату вошла пожилая женщина с подносом и поставила перед ней две чашки черного кофе.

Сиван достала из папки ваучер – лист, украшенный рождественскими картинками и надписями от руки на арабском, сделанными синими чернилами.

– Вот, получила в подарок от своих сотрудниц, – попыталась она установить с гадалкой приятельские отношения. – Они были у вас и остались очень довольны. Сказали, что вы поведали им замечательные вещи.

Губы Зейнаб скривились, вероятно, в попытке ответить улыбкой на услышанную лесть.

– Выпей.

Сиван поднесла чашку ко рту.

– Что ты хочешь узнать?

– Ничего особенного. Простое любопытство.

– У тебя есть сестра-близнец?

– Н-н-нет, – по телу Сиван пробежали мурашки.

– Тогда почему я вижу двоих, похожих на тебя, а не одну?

Четырехлетняя Сиван обнимает за плечи стоящую рядом трехлетнюю Бамби движением, в котором видна защита, любовь и забота.

Девятилетняя Сиван и восьмилетняя Бамби едут по берегу моря в тележке, влекомой осликом. Сиван сидит на доске, служащей сиденьем, а Бамби стоит рядом, уперев руки в бока. Они еще совсем маленькие, но в них уже различимы бутоны будущей красоты. Обе загорелые, с длинными волосами и поджатыми ярко-красными губами. Взгляд Бамби вызывающ, плечи Сиван слегка опущены. Айя, их мать, босиком и в летнем платье, идет рядом с тележкой.

Праздник Шавуот. Восьмиклассница Сиван и семиклассница Бамби в белых платьях, с венками на головах и плетеными корзинками в руках стоят на фоне стогов сена. Позади них выстроились мальчишки из старших классов. Яаль с распущенными волосами в длинных коричневых брюках и расшитой по воротнику рубахе, натянутой на его широкой груди, смотрит в их сторону. Уже тогда Сиван обратила на него внимание, однако пропасть между восьмым и одиннадцатым классом была широка как океан. В восьмом классе отдельные девочки только начинали интересоваться мальчиками, к концу десятого некоторые уже спали с ними, а к концу одиннадцатого таких было большинство. Так тогда было принято говорить: «спали». Не «трахались» или там «занимались любовью», а просто «спали». До десятого класса Сиван, как старшая сестра, во всем опережала Бамби, но когда той исполнилось пятнадцать, все резко изменилось. За какой-то год она превратилась из младшей сестры в хозяйку положения. У Сиван были друзья. Одноклассники любили ее, и она любила их, и хотя ей не хватало слов, она пользовалась у них успехом. Но Бамби сразу же стала звездой! Все бегали за ней, ухаживали, предлагали дружбу, а она наслаждалась своим превосходством.

Еще одна картинка: Сиван восемнадцать с половиной. Они с Яалем на берегу моря. Он наклоняется к ней и прислоняет к ее уху раковину, чтобы лучше слышать шум волн, а его грудь трется о ее кожу, мокрую от морской воды. Сиван, которая еще ни с кем не спала, единственная во всей школе не имеющая никакого опыта в общении с парнями далеко отстала от Бамби, которая в отличие от нее быстренько накопила сексуальный опыт и с самого начала испытывала острое сексуальное влечение.

И последняя картинка перед тем, как она откроет глаза и вернется к Зейнаб: Сиван и Яаль на берегу моря, а Бамби с камерой в руках кружит вокруг них.

– У меня было две сестры. Одна из них умерла много лет назад.

– Смерть это конец, но в то же время и начало чего-то нового, – Зейнаб, которая теперь выглядела гораздо более настороженной, внимательно посмотрела на Сиван. – Теперь я вижу кое-что другое. Особенное. Ты окружена какой-то жидкостью, возможно водой, и все, что было до того, уже не будет прежним. Внутри тебя прорастает новая жизнь, а та, вторая, твоя сестра-близнец, про которую ты говоришь, что ее не было, стоит у тебя за плечом и улыбается доброй такой, сияющей улыбкой. И вы словно не два человека, а один.

Бум! Сиван словно получила удар кулаком в живот. Нет, не в живот, а в грудь, и дышать сразу стало невозможно.

– Итак, тебя окружает вода, – продолжила Зейнаб, полностью завладев ситуацией. – Вода лжи и вода правды. Эти воды омывают тебя и отступают, омывают и отступают. Ложь и правда. Правда и ложь. Они все время уравновешивают друг друга.

– Это хорошо или плохо?

– Баланс – это сила, вода, в которой ты находишься – тоже сила, так что у тебя есть большой источник силы. Постой… С тобой сливается не та женщина, что похожа на тебя, а какая-то другая.

– Кто же? – спросила Сиван, хотя и так знала ответ.

– Твоя дочь.

Вот это да, подумала Сиван. Круто.

– У тебя есть ее фото?

– По правде говоря, да. Я принесла его с собой.

Зейнаб долго разглядывала фотографию Лайлы, а потом тревожно нахмурилась.

– Красивая девушка. Умная. Очень умная. Однако ее путь закрыт. Она никогда не выйдет замуж.

– Не выйдет замуж? Да вы спятили! Всякий, кто видит ее, влюбляется в нее с первого взгляда.

– Тогда почему я вижу, что она грустит? Что на сердце у нее тоска?

– Это из-за парня, который у нее был. Они были вместе много лет с очень юного возраста, – Сиван почувствовала, что краснеет и говорит октавой выше обычного и слишком быстро, но не смогла с собой справиться. – А потом он влюбился в другую. Для нее словно солнце погасло, но через некоторое время, ну, вы знаете, как это бывает, она взяла себя в руки. Сейчас она одна, до сих пор не нашла никого, кто заменил бы ей прежнего парня. Но почему вы говорите, что она не выйдет замуж? Она же еще такая молодая, ей нет и двадцати четырех.

– Есть люди, которые не забывают свою первую любовь. Хоть это случается не часто, но бывает и так, что первая любовь становится последней, а после нее нет уже ничего.

Сиван отмела в сторону мысли о Яале и Бамби. Их история трагична и совершенно не похожа на историю Лайлы и Лиора.

– Нехорошо так говорить, – возмутилась она. – Лайла не из тех, кто скорбит вечно. У нее есть жажда жизни и желание любить и быть любимой.

– Если все обстоит именно так, то какая тебе разница, что говорю я? – вызывающе спросила Зейнаб.

– Дело в том, как вы это говорите. Вот это меня и пугает.

– Я желаю тебе только добра, но я вижу, что она уже делает ошибку. Она сравнивает их всех с тем, первым.

– Вы преувеличиваете, – продолжала настаивать Сиван. – Она живет в полную силу. Она не из тех, кто откажет себе в возможности полюбить снова.

Не то, что ее глупая мать, подумала Сиван.

– Вот что я тебе скажу. Я дам ей свое благословение. И я не возьму с тебя за это денег, это подарок. Я открою ей путь. Сейчас я прочту твою судьбу, и одновременно подумаю о решении для твоей дочери.

Зейнаб внимательно изучила чашку, поворачивая ее перед собой, и снова поставила ее на керамическую подставку.

– А вот тебя, как раз, ожидает большая любовь, большая страсть.

– Что вы говорите? – воскликнула Сиван. – Мне кажется, вы совсем запутались. Вы спутали меня с Лайлой.

– Когда ты в последний раз была с мужчиной? Я имею в виду, когда ты была с кем-то по-настоящему, получая удовольствие, а не просто сходила на свидание.

– Я вообще не хожу на свидания, а удовольствия не получала уже лет шесть-семь, и даже тогда это не было такое уж большое удовольствие. По крайней мере не такое, о котором пишут в романах, и которое показывают в фильмах.

– Почему ты себе в этом отказываешь?

– Не знаю, просто никогда не случалось, – раз Зейнаб не узнала о Яале с помощью своих магических сил, Сиван решила не рассказывать ей о нем.

Зейнаб посмотрела на Сиван проницательным взглядом.

– Ну хорошо. Все понятно. Твое время истекло.

– А вы подумали о благословении для моей дочери?

– Я думала кое о чем.

– И что же?

– Только ты можешь открыть ей путь к любви.

– Я? Как?

– Ты сдерживаешь ее. Откройся, и она тоже откроется, полюби, и она тоже полюбит, поддайся страсти, и она тоже впитает ее. Вы должны объединить вашу энергию в один поток.

– Я живу своей жизнью, а она своей. Мы не единое целое. И потом, невозможно посвятить своего ребенка во все свои дела.

– Пока ты не откроешь ей всю правду, она так и останется на месте.

– Какую правду? – голос Сиван задрожал.

– Не мне тебе говорить, – промолвила Зейнаб и откинулась назад с видом победителя.

– Мы с Лайлой связаны очень тесно. Мы все всегда друг другу рассказываем.

– Все, кроме самого главного, – продолжала Зейнаб. – По-видимому, есть что-то, что не входит в это «все», и это что-то и есть самое важное. Если ты сможешь набраться храбрости, чтобы справиться с тем, что случилось, она тоже сможет набраться храбрости, чтобы полюбить.

– Ты говоришь непонятные вещи, – соврала, не моргнув глазом, Сиван. Она не была лгуньей, но при необходимости могла и соврать. – Ты говоришь загадками.

– Такова моя работа. Я как психолог. Я не могу расставить все по местам одним взмахом волшебной палочки. Я могу только попытаться помочь тебе помочь себе самой. Если человек смотрит на запад, ожидая увидеть восход, я должна повернуть его так, чтобы он смотрел в нужную сторону.

Здесь счастливо проживают…

Эта зима выдалась особенно холодной. В начале недели прошли проливные дожди, но сейчас на бульваре было сухо, и сияло яркое солнце. Сиван устроилась на скамейке возле дома номер 36 и приготовилась ждать Яаля и подрядчика, который должен был заниматься ремонтом. На другой скамейке напротив продуктовой лавки Карло сидели, погруженные в распитие водки, трое «русских» алкашей, один из которых не переставая давился сиплым кашлем, разрывающим его прокуренные легкие. Тротуар рядом с ними был усеян окурками, полиэтиленовыми пакетами, бумажными стаканчиками и пивными банками, и Сиван никак не могла понять, начали они пить с утра пораньше, или продолжали сидеть там со вчерашнего вечера. Ей хотелось, чтобы алкаши ушли. Они были несчастными людьми, заслуживающими скорее сострадания, чем осуждения, но при них она чувствовала себя неуютно. Попробовала бы эта троица усесться в парке возле ее дома! Их бы выкинули оттуда через секунду. Однако здешние прохожие не обращали на троицу никакого внимания, и Сиван чувствовала, что в этом бардаке есть своя особенная прелесть.

Вдоль бульвара медленно проехал мотоциклист. Сиван не смогла определить модель его мотоцикла, но заметила, что он был очень старым и тщательно отремонтированным каким-то любителем своего дела. Несмотря на то, что лицо мотоциклиста было закрыто непрозрачным шлемом, Сиван сразу узнала его по джинсам и свитеру. Это был тот самый мужчина, который в прошлый раз прошел мимо нее по лестнице. Он остановился напротив залитого черной краской рисунка девушки, подошел к синей двери, открыл тяжелый замок и вошел внутрь, даже не оглянувшись.

Рядом с Сиван остановился пикап, из которого вышли Яаль и незнакомый мужчина, представившийся подрядчиком Филипом.

– А это Сиван, хозяйка квартиры, – представил ее Яаль. – Через несколько дней я возвращаюсь в Эйлат, а вы будете управляться сами. Я только плачу и помогаю, если что-то потребуется.

– Лады, – согласился Филип.

– Вы француз? – Сиван показалось, что она услышала специфический акцент.

– Я араб из поселка Бартаа, – ответил изумленный Филип. – Вообще-то меня зовут Махмуд Фелиб Кабха. Но это у себя дома я Махмуд, а для всех остальных – Филип, так удобнее.

– Мы с Филипом работаем вместе не первый год, – добавил Яаль. – Я знаком с ним очень давно, он прекрасно знает свое дело.

Филип кивнул и стеснительно улыбнулся. Потом достал из кармана мобильник и подошел к дому, чтобы сфотографировать балкон.

– Наш балкон там, – указал Яаль рукой на крайний правый балкон на втором этаже. – Посмотри, в каком он ужасном состоянии. Надо постараться, чтобы он не упал кому-нибудь на голову.

– Кто вы такая? – вдруг услышала Сиван низкий голос, больше похожий на рычание. Обернувшись, она увидела стоящую позади нее высокую женщину в фиолетовом тренировочном костюме с непропорционально длинными конечностями и коротко подстриженными выцветшими волосами. Над грустными карими глазами нависали косматые брови, а во рту не хватало нескольких зубов. И все же в ее лице с мясистыми губами и опухшими щеками было что-такое, что хотя ее вид и был довольно враждебным, Сиван не ощутила беспокойства.

– Что вы здесь делаете? – повелительным тоном спросила женщина.

– У нас тут квартира. Вон та, – Сиван указала на балкон на втором этаже. – Мы собираемся ее ремонтировать. Ремонтом будет заниматься вон тот мужчина.

– Покажите мне ваше удостоверение личности, – потребовала женщина.

– С чего это вдруг я должна вам его показывать? – удивилась Сиван.

– Потому что я здесь живу! – указала женщина на балкон с пластмассовыми ставнями. – Я должна знать, что вы именно та, за кого себя выдаете.

– Окей, вот, – Сиван поднесла удостоверение личности к глазам соседки. У нее явно был какой-то комплекс, но в ее словах была определенная логика.

Прежде чем вернуть его Сиван, женщина внимательно изучила удостоверение.

– А как вас зовут? – поинтересовалась Сиван.

– Михаль. Должна вас предупредить, что кто-то из соседей ворует почту.

– Я уже видела, что прихожая находится не в лучшем состоянии. Мне кажется, надо установить новые почтовые ящики.

– А за чей счет? – выпалила Михаль. – Вы что, барон Ротшильд?

Они уставились друг на друга, и вдруг, словно услышав какую-то очень смешную шутку, весело расхохотались. Когда Михаль засмеялась, ее крупное лицо совершенно преобразилось – засияло внутренним светом и даже стало казаться изящным.

– Это будет мой подарок всем жильцам. На счастье, – продолжала улыбаться Сиван, а сама подумала, что женщина явно не страдает от недостатка денег, да и говорит она, несмотря на свой затрапезный вид, как человек образованный.

– Тогда почините заодно и лестницу, – дала указание Михаль, – а то сейчас это не лестница, а сплошное недоразумение. Что, если я споткнусь и поломаю ногу?

– Боже упаси! Давайте надеяться, что этого не случится, а я тем временем подумаю, что я могу сделать.

Это обещание, казалось, вполне удовлетворило Михаль, и, не попрощавшись, она повернулась к Сиван сгорбленной спиной и исчезла в глубине узкого и длинного коридора.

Поднимаясь с Яалем и Филипом в свою квартиру, Сиван заметила, что за время, прошедшее с ее первого посещения, на стене холла появилась сделанная спреем надпись «Наверху живет педофил». На пол-этажа выше в лестничном пролете красовалась еще одна надпись: «Сукин сын». А ведь она собиралась предложить Лайле жить в этой квартире! Не долго думая, Сиван тут же решила заняться заодно и установкой новой входной двери, даже если бы ей пришлось оплачивать эту работу из своего кармана.

– Ремонт займет два-три месяца, – объявил Филип, осмотрев квартиру. – Мне нужно, чтобы все бумаги были приведены в порядок.

– Как ты думаешь, Долев нам поможет? – спросил Яаль.

– Она приедет на следующей неделе и произведет все замеры.

– Я сделал тебе ключи, – кивнул Яаль. – Сейчас я поеду в кибуц, а завтра вечером вернусь в Эйлат. Я приезжал, чтобы начать оформлять документы, касающиеся передачи квартиры в твою собственность. Хорошо, что у тебя есть адвокатская контора. Мы сможем сэкономить.

– По сравнению с подарком, который я получила, – ухмыльнулась Сиван, – расходами на адвоката можно пренебречь.

Яаль пристально посмотрел на нее, и выражение его лица изменилось – взгляд его смягчился и в нем появилась какая-то тоска. Сиван почувствовала, что краснеет и прикрыла щеки ладонями. Он что, собирался ее поцеловать?

– Ты так похожа на Бамби, – мягко произнес он. – Я знаю, что вы совершенно разные, но ваши лица… Иногда я забываю, что ее больше нет, и что ты – не она.

Он никак не может перестать говорить о Бамби, подумала Сиван.

– Я побуду тут еще немного, – сказала она. – Хочу впитать в себя все ощущения.

И как она могла подумать, что он испытывает к ней влечение?

Когда Яаль ушел, Сиван подошла к окну кухни и посмотрела на заваленный мусором узкий прямоугольный дворик, окруженный стеной, отделяющей его от соседнего дома. Так, еще одно дело, которым предстоит заняться, вздохнула она. Закрыв квартиру на ключ и уже собираясь уходить, Сиван вдруг решила постучать в соседнюю дверь, на которой висела табличка «Здесь счастливо живут Мааян и Ран Шва». За дверью грохотала ритмичная музыка. Когда на стук никто не отозвался, Сиван нажала кнопку звонка. Дверь открыла женщина лет тридцати, грудь которой вздымалась и опадала от затрудненного дыхания.

Нет ничего удивительного в том, что ей так тяжело, подумала Сиван. Женщина была очень полной, просто огромной. Ее лицо, которое могло бы быть привлекательным, если бы не двойной подбородок и тонущая в толстых плечах шея, было темно-красным, почти бордовым. Со лба по щекам скатывались крупные капли пота.

– Привет. Я не хотела вам мешать, – извинилась Сиван. – Я ваша новая соседка.

Женщина была одета в спортивную одежду, которая ей совершенно не шла: поношенные короткие мужские штаны и рубашку с отрезанными кое-как рукавами.

– Привет, – произнесла она, широко улыбнувшись. – Не обращайте внимания. Я делаю свои ежедневные упражнения. Вы вселились вместо Маргариты?

– Да. Но я не была с ней знакома, только слышала о ней.

– Она пережила Холокост, и ей было девяносто шесть лет. А еще у нее было двадцать кошек. Собаки – это еще куда ни шло, но кошек я не переношу, поэтому мне было как-то не по себе. А кроме того у нее было прогрессирующее старческое слабоумие, и она ни с кем не общалась, кроме своей сиделки.

– Довольно грустная история.

– Если бы мне сказали, что таким образом закончится моя жизнь, я бы лучше удавилась.

– Боже упаси! – второй раз за день Сиван пришлось использовать это выражение в разговорах со своими новыми соседями. – Вы не знаете, кто возглавляет домовой комитет и отвечает за все, что связано с ремонтом?

– Сол. Он живет на первом этаже, – женщина махнула рукой вниз, – прямо подо мной. Он собирает взносы и раз в неделю прибирает холл и лестничную клетку. Мы живем тут уже восемь месяцев, и я еще ни разу не слышала от него ни единого слова, кроме требования заплатить сорок шекелей раз в месяц.

– Это ваша квартира, или вы ее снимаете?

– Наша. Родители Рана купили ее в качестве вложения, а потом решили подарить ее нам.

– Мы собираемся в скором времени начать ремонт, – сказала Сиван. – Я повешу объявление. Заранее извиняюсь за возможные неудобства. Мы постараемся никому не мешать, не сорить, не шуметь, и закончить как можно скорее.

– Желаю удачи. Если вам понадобится помощь, скажите. Зайдите как-нибудь на чашечку кофе. Мы много работаем и почти не бываем дома. Вам повезло – сегодня у меня свободный день. Запишите мой телефон и звоните, если что-то будет нужно, а я запишу ваш.

Попрощавшись с Мааян, Сиван спустилась на первый этаж и постучалась в квартиру Сола. Дверь открыл высокий худой мужчина с бородой в черных роговых очках, придающих его глазам странное выражение. Взгляд его был рассеянным и озадаченным. Комната за его спиной была заполнена множеством различных предметов: высокими стопками книг, кучами одежды, стульями, табуретками, пластмассовыми куклами и плюшевыми игрушками, а все стены и даже часть потолка увешаны картинами, изображающими идиллические пейзажи или, напротив, нечто совершенно фантастическое. Проходы между вещами были такими узкими, что Сиван не понимала, как этот мужчина вообще передвигается по своей квартире. А ведь он еще и отвечал за чистоту в доме!

– Здравствуйте, – уверенно начала она. – Я ваша новая соседка со второго этажа. Мне сказали, что вы возглавляете домовой комитет и я хотела бы узнать, какие у нас тут порядки. Например, какова величина взноса и кто отвечает за уборку и вывоз мусора. Я увидела из окна, что весь двор завален мусором. Как вообще можно туда попасть? Я не увидела ни ворот, ни калитки.

Сол был явно ошеломлен этим потоком речи. С каждым мгновением взгляд его становился все более изумленным и одновременно сердитым.

– Я вас не понимаю, – медленно произнес он с явным английским акцентом. – Вы говорите слишком быстро. Говорите медленнее.

– Простите, – извинилась Сиван. Еще один странный сосед. Просто фильм Феллини какой-то. Она постаралась успокоиться и медленно повторила свой вопрос.

– Я только собираю взносы и прибираю. Я не понимаю того, о чем вы говорите. Так принято у нас в доме. Мне здесь нравится. Я живу здесь уже тридцать лет и не хотел бы жить ни в каком другом месте. Но если вы хотите, можете поговорить с Пелегом с третьего этажа. Он чинит все, что нуждается в починке, и все ему платят. За меня платит Шери.

– Кто такая Шери?

– Хозяйка квартиры. Раньше ей принадлежал весь дом, который она унаследовала от отца, но со временем она продала все квартиры, кроме этой. Теперь она вынуждена ждать, пока я не умру.

– Боже упаси! – произнесла Сиван в третий раз за день. – Вас ждет еще очень долгая жизнь.

– Я тоже на это надеюсь.

Так, значит у этого странного Сола, так же как и у не менее странной Михаль, тоже было чувство юмора.

– Можно мне взять номер вашего телефона и оставить вам свой? Просто так, на всякий случай.

– Конечно, конечно. Хорошая идея.

На третьем этаже было только две двери. Третья дверь на западной стене оказалась заложена. Дверь слева под номером 11 была безымянной, а на той, что справа, висела аккуратная табличка «Здесь счастливо проживают Карни и Пелег». Когда закончится ремонт и придет время вешать такую же табличку и на их дверь, надо быть более оригинальной, подумала Сиван. В квартире никого не оказалось. Ну что ж, придется попробовать еще раз на следующей неделе.

Спустившись, Сиван заметила, что старый мотоцикл исчез, а синяя дверь снова закрыта на висячий замок. Мысли ее вернулись к табличке на двери. Можно написать просто «Сиван и Лайла», а можно «Здесь счастливо живут Сиван, Яаль и Лайла». Если бы решение принимал Яаль, он бы написал «Ваня и Яаль», потому что с тех пор, как они познакомились, ее имя в его устах постоянно трансформировалось: Сиван – Сивания – Ваня – Яни. Может быть «Яаль, Яни и Лайла»? Глупо. Тогда лучше всего «Это дом Сиван, Яаля и Лайлы». Полная семья, как и всякая другая.