Kitabı oku: «Геворг Марзпетуни», sayfa 14
Представив востикану двух армян-предателей, военачальник попросил Нсыра вознаградить их.
И Нсыр по достоинству оценил услуги презренных.
– Наградой вам будет то, что получают все предатели. Раз вы изменили своей родине и единоверцам, вы измените и нам. – И Нсыр приказал палачам немедленно отрубить им головы.
5. Решение героя
Прошло несколько дней, как Геворг Марзпетуни и сепух Ваграм вернулись в Гарни. Их миссия, как нам известно, кончилась безрезультатно. Ни царский брат Абас, ни спарапет Ашот, ни Гагик Арцруни не захотели вступить в союз с царем. Агдзинские и могские владетели, следуя их примеру, тоже отказались от союза.
Что было делать дальше?
Князь Марзпетуни размышлял об этом, когда пришла весть, что Бешир взял Бюракан и истребил всех жителей.
Это известие подействовало на князя удручающе.
«Итак, разорение страны уже началось, и мы ничем не можем помочь».
Грустный и задумчивый, ходил он по одной из отдаленных комнат замка. Он думал о своих трудах и неустанных стараниях объединить вокруг престола все силы для освобождения родины от чужеземного ига… Вспомнил перенесенные неудачи, и отчаяние овладело им…
До сих пор это чувство было незнакомо князю. Он всегда верил словам Христа, который говорил: «Просите, и дано будет вам… стучите, и отворят вам», хотя все время просил и ничего не получил, стучал во все двери, и никто не открывал ему…
«Сам бог, наверно, хочет, чтобы наш народ погиб и память о нем стерлась с лица земли. Вот причина, почему он ожесточил сердца князей, ввел в заблуждение царя и довел до отчаяния царицу… Так умоем руки и предоставим все воле судьбы, забьемся в угол и будем смотреть, как бог наказывает наш несчастный и многострадальный народ…»
Князь был занят этими мыслями, когда вошедший сепух доложил ему:
– Воин из Сюника привез нам грустное известие.
– Было бы удивительно, если бы он привез радостную весть, – ответил князь, грустно улыбаясь. – Что же говорит воин?
– Государь из Какаваберда переехал на Севан.
– На Севан? – удивился князь.
– Да, на Севан, и решил оттуда больше не выезжать.
– А царица?
– Она с государем.
Князь молча ходил по комнате. Лицо его выражало волнение и беспокойство. Неожиданно остановившись посреди комнаты и пристально посмотрев на сепуха, он спросил:
– Ваграм, что ты намерен делать?
Сепух только пожал плечами.
– Что ты намерен делать? Отвечай, – повторил князь.
– Если бы мы имели войско и могли рассчитывать на поддержку князей…
– Войска у нас нет, и князья к нам не присоединятся. Это уже известно. Что ты еще скажешь?
– Что же мне сказать? Мы одиноки. Одна рука не может хлопать в ладоши, один цветок не делает весны.
Князь положил руку на меч и, выпрямившись, посмотрел на сепуха.
– Больше тебе нечего добавить? – спросил он.
– Нет, – ответил сепух.
– А я скажу, что на этот раз одна рука захлопает в ладоши и один цветок принесет весну.
Сепух улыбнулся.
– Это невозможно, князь.
– Нет ничего невозможного, если есть твердая воля и самоотверженность.
– Мы сделали все и, однако, ничего не добились.
– Вдвоем, да, мы сделали все. Но я, князь Марзпетуни, сделал еще не все. Мне еще надо выполнить свой последний долг.
– Что ты хочешь сделать?
– Об этом я завтра объявлю всенародно, перед крепостными войсками и знатью Гарни.
Сепух, зная характер князя, не стал допытываться и с нетерпением ждал следующего дня.
Наутро, по приказу князя, перед дворцом Трдата собралось все находившееся в Гарни войско со своими начальниками. Собралось и все население Гарни во главе с духовенством. Пришли также и разместились на террасе дворца все знатные женщины и юноши.
Князь Геворг Марзпетуни был одет празднично и вооружен с головы до ног. На нем был стальной шлем, украшенный белыми перьями и нахарарским гербом. Он был облачен в стальную кольчугу, медные латы, такие же налокотники, железные плетеные набедренники; на ногах была подбитая железом обувь. Тяжелый, украшенный золотом меч, висевший сбоку, дополнял военные доспехи князя. В этом одеянии, высокий, статный, с красивым внушительным лицом, умным проницательным взглядом, гордой и благородной осанкой он выглядел особенно представительно.
Когда все разместились, князь прошел вперед и, поднявшись на самую верхнюю ступень лестницы, громким и решительным голосом заговорил:
– Благородные князья, княгини, дорогие воины и народ! Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как государь покинул столицу. Он уехал, чтобы подавить восстание и усмирить мятежных князей, но, потерпев неудачу, уединился в Какаваберде. Он ждал помощи. Но никто не отозвался, никто не вспомнил о своем государе. Мне казалось, что если кто-нибудь из нас возьмет на себя роль посредника и уговорит князей объединиться, они соберутся вокруг государя. Эту миссию приняли на себя я и благородный сепух Ваграм. Мы долго путешествовали – объехали весь Ширак, Агдзник, страну Могскую и Васпуракан. Мы посетили всех князей, прося их, убеждая объединиться и стать на защиту родины и престола. Но никто не послушался, никого не тронули наши просьбы. Князья со своими войсками засели в неприступных крепостях, каждый из них заботится только о себе. А то, что народ в нашей стране остается беззащитным, что престол пустует, а царь превратился в странника, об этом никто не думает. Даже католикос, спасая собственную особу, переезжает из одной крепости в другую. А тем временем востикан занимает столицу, Бешир разрушает и разоряет Айриванк, Бюракан, убивает мирное население, истребляет духовенство. С каждым днем он все больше расширяет свои завоевания. Видя все это и придя в отчаяние, государь из Какаваберда переехал на Севан. Этот бесстрашный богатырь, который когда-то был грозой и ужасом для врагов, которого не могла сломить никакая сила, сейчас ищет пристанища в кельях духовных отцов, потому что не надеется на своих соратников. Позор нам, о армяне! Позор нам, о воины!..
– Что нам делать? Что же мы можем сделать? – послышалось со всех сторон.
– Что вы можете сделать? Это правильный вопрос. Я отвечу вам на него. Родина, народ, престолы царский и патриарший в опасности, вы это знаете. Известно вам и то, что от имени всех вас, от всего армянского народа я обращался к князьям, прося, моля их о помощи, но никто не послушался меня, никто ко мне не присоединился. Осуждаете вы этих людей или нет?
– Да, да, осуждаем!.. – раздалось отовсюду.
– Прекрасно. Теперь я обращаюсь к вам, о воинство и народ Гарни! Обращаюсь к вам с той же просьбой и предложением, которое наши князья отвергли. Это последний долг, который я выполняю. Слушайте же! Гарни силен и неприступен. Враг захватить его не может, если только не найдутся у нас предатели и хватит запасов. Предателей здесь я не знаю, а запасов у нас много. Оставим в Гарни только сто воинов, их достаточно для защиты крепости. А остальным воинам и начальникам я предлагаю завтра же присоединиться ко мне и спуститься в долину. Разобьемся на отряды, назначим начальников. Бешир готовит разбойничьи шайки для разорения армянских областей. Мы будем их истреблять. Не пройдет и месяца, как наша армия увеличится. За первой победой последует вторая, третья, и тысячи воинов соберутся под нашими знаменами. Наши удачи вселят надежду в государя. Он снова вернется на престол, снова встанет во главе войск, и князья присоединятся к нему… Какую славу, о гарнийцы, мы можем стяжать!
Князь замолчал и посмотрел вокруг, желая увидеть, какое впечатление произвела его речь. Но все как один молчали. Только два человека следили за князем горящим взором и, возмущенные молчанием окружающих, готовы были броситься к нему. Один из них был Гор, стоявший с воинами, другая – Шаандухт.
Но не от них ждал отклика князь Геворг. Он хотел услышать голоса старых воинов и военачальников. Заметив, что многие избегают его взгляда, он спокойно продолжал:
– Не ожидал я, что и здесь, в Гарни, встречу робких. Значит, нет среди вас и ста человек, которые могут доказать, что они сыновья храбрецов?
– Сиятельный князь! Что может сделать сотня! Пусть хоть тысяча воинов выйдет на поле битвы, и мы присоединимся к ним! – крикнул молодой сотник.
– Тот, кто ищет силы многих, бессилен сам! – воскликнул Марзпетуни. – Воин, если он действительно воин, не должен ждать товарища, когда родина в опасности. Тот, кто может сразить врага, направить стрелу в его грудь, но вместо этого предпочитает прятаться за спину другого и трястись за свою жизнь, – тот предатель! Вы хотите жить? Хотите пользоваться благами жизни? Прекрасно. Для чего же вы носите оружие? Зачем позорите свой меч? Киньте его, возьмите в руки посох и стойте у дверей эмиров. Быть может, они окажут вам честь, сделав вас своими рабами…
Войско и начальники были поражены. Даже князья не верили своим ушам. Никого ни разу Марзпетуни не обижал грубым словом, никому не наносил оскорбления. Что с ним случилось? Почему он так разгневан? Многие стали переглядываться. Некоторые даже попробовали пройти вперед, чтобы выразить свое недовольство, но огненный взгляд князя пригвоздил всех к месту. На мгновение он замолчал, обвел глазами войско и, обращаясь к сепуху Ваграму, воскликнул:
– Господин сепух! Ты вчера говорил, что одна рука не может хлопать в ладоши и один цветок не делает весны. Твои слова повторяют и эти монахи, по ошибке считающие себя воинами. Я хочу доказать, что вы все ошибаетесь!
Сказав это, князь обнажил меч и, сделав шаг вперед, громовым голосом воскликнул:
– Вот я один иду на арабов! Где тот храбрец, что присоединится ко мне? Пусть выйдет вперед!
– Я, отец мой! – громко крикнул Гор и, обнажив меч, выступил вперед.
– Мой герой… – прошептал князь и, обняв сына, лицо которого вспыхнуло от волнения, горячо поцеловал его.
– И я, князь Марзпетуни! – сказал сепух Ваграм, подойдя к князю.
– Благородный сепух стоит полка, – ответил князь, протягивая ему руку.
– И я, господин мой, – подошел Езник.
– И мы, – сказали четыре телохранителя сепуха.
– И я… и мы… – с этими словами друг за другом направились к князю гарнийские, басенские и двинские воины.
Количество добровольцев дошло до девятнадцати. Наконец приблизился к князю начальник крепости Мушег и, обнажив голову, сказал:
– Я ждал, сиятельный князь, чтобы подали голос более достойные. Теперь я вижу, что число храбрецов увеличилось. Прими же и меня как последнего слугу в свой самоотверженный и храбрый отряд, который будет воевать под твоим знаменем.
– Подойди ко мне, мой дорогой и верный Мушег. Подойди и дай руку. Ты поседел в боях, и поэтому твоя помощь мне очень дорога. Бог поможет нам победить врагов родины, если такие праведники, как ты, будут с нами.
Так набралось двадцать воинов.
– С вами я разобью тысячи! – воскликнул князь Геворг и, обращаясь к сепуху Ваграму, сказал:
– Пойдем принесем теперь присягу.
– Куда же вы? Церковь ведь в этой стороне, – заметил сепух.
– Нет, наш алтарь клятвы здесь, – сказал князь, подойдя к могиле католикоса Маштоца, которая находилась в восточном углу дворцового двора.
– Дорогие соратники, – обратился князь к своему отряду, когда воины окружили могилу. – С нас должен был взять клятву и благословить армянский католикос. Он изменил своему званию. Он не уподобился храброму и самоотверженному пастырю. Поэтому мы не можем быть его паствой. Здесь покоятся останки самого добродетельного и самоотверженного патриарха. Возложите мечи на его священную могилу и поклянитесь в верности своему обету. Клянитесь во имя спасения родины быть самоотверженными воинами. Пусть ваши мечи благословит святой Маштоц, а останки его будут свидетелями вашего обета.
Воины обнажили мечи и, возложив их на могилу католикоса, поклялись в верности родине, царю и князю.
Когда были произнесены слова клятвы, князь Геворг выступил вперед и громко сказал:
– Дорогие соратники! Я выслушал вашу клятву. Выслушайте и вы мою. Клянусь перед вами, клянусь именем предвечного, клянусь жизнью моей родины и этой святой могилой, что я не вернусь в лоно своей семьи и не войду под кров, пока не изгоню из родного края последнего араба. Пусть уничтожит меня господь, пусть христианин назовет меня Иудой и армянин Васаком, если я нарушу свой обет и свою клятву. Я докажу, что мощь страны заключается не в крепостях и могуществе князей, а в самоотверженности ее сыновей. Я докажу, что двадцать самоотверженных героев стоят больше, чем войско, состоящее из двадцати тысяч воинов. Итак, вперед! Бог армян – наш оплот! Крест армянский – наша опора!
Не успел князь произнести последние слова, как княжна Шаандухт, отделившись от группы княгинь, сошла со ступеней дворцовой террасы и, подойдя к могиле святого Маштоца, звонким голосом воскликнула:
– Сиятельный князь! Прости мою смелость, женщинам не разрешается вмешиваться в дела мужчин и участвовать в войнах… Но никто не запрещает им умирать за родину. Прими меня, умоляю, в число своих воинов. Я могу разить врага и метать стрелы. А если окажусь не пригодна как воин, могу быть полезна для ухода за страждущими, буду перевязывать раны твоих воинов, когда они вернутся с битвы…
Княжна, зардевшись от волнения, походила в эту минуту на прекрасную богиню, сошедшую на землю, чтоб спасти возлюбленного.
Этот неожиданный порыв так взволновал князя, что по его суровому лицу потекли слезы. Он раскрыл объятия и, прижав красавицу к груди, поцеловал ее в лоб.
– О мое мужественное дитя! – воскликнул он. – Ты увенчала наш обет и сделала непобедимым наш меч… Если на земле армянской растут такие цветы, как ты, эти храбрецы не позволят, чтобы враг попирал ее. Я не могу принять тебя в свой отряд, любимая дочь, так как твое нежное сердце, которое так загорелось от моих слов и от любви к родине, не сможет вынести ужасов войны. Но я тебе поручу службу, которая так же трудна, как и боевая. Ты достойна ее.
Сказав это, князь взял княжну за руку, и, пока все восторженно смотрели на героиню, возвел ее на лестницу, и, обращаясь к пароду, громко объявил:
– Воины и народ Гарни! Эта юная княжна искупила ваши грехи. Для спасения родины она предлагает в жертву свою жизнь. Конечно, вы, как и я, не захотите принять эту жертву, но для поощрения ее сестер мы должны вознаградить ее. Она доказала, что она достойная наследница сюнийских героических нахараров. Докажем и мы, что умеем ценить самоотверженность отпрыска айказских нахараров. По приказу царя я являюсь владетелем Гарни и начальником крепости. В мое отсутствие я поручил эту службу Мушегу, но Мушег вступил в отряд. Поэтому начальником крепости отныне будет сюнийская княжна Шаандухт. Шаандухт – невеста моего Гора и, следовательно, наследница моего дома. Тот воин или житель Гарни, который ослушается ее приказа, ответит перед этим мечом!
И князь, согнув дугой меч, поднял его над головой княжны.
– …И перед нашими мечами! – громко крикнули воины, и мечи их засверкали в воздухе.
– Да здравствует сюнийская княжна! – воскликнул народ. К голосу его присоединились и воины, которые были пристыжены словами князя и княжны. Когда князь приказал всем удалиться, группа молодых воинов подошла к нему и попросила принять в отряд. Князь отказал им, сказав:
– Вы последовали не моему примеру, а примеру княжны. Оставайтесь в крепости и верно служите своей начальнице. В будущем, если она попросит за вас, я приму вас под свое знамя.
Когда по приказу князя народ и остающиеся в крепости войска разошлись, воины княжеского отряда направились во дворец. Здесь князья и княгини окружили их и стали осыпать похвалами. Княгини Гоар и Мариам обняли и расцеловали Гора и Шаандухт, выражая свой восторг перед их бесстрашием.
А юный Гор, вдохновленный героическим поступком своей невесты, подошел к отцу и, волнуясь, сказал ему:
– Любимый отец! Ты перед всей крепостью торжественно заявил, что Шаандухт моя невеста и твоя наследница, и оказал ей высокое доверие. Моя благодарность тебе за это безгранична. Ты сделал меня самым счастливым и самым сильным человеком в мире… А теперь разреши мне вручить ей обручальный подарок как залог союза, который ты должен благословить.
– Хорошо, мой дорогой. Подари своей невесте то, что тебе хочется, – ответил князь ласковым голосом.
Гор прошел вперед и, отстегнув от пояса небольшой меч в золотых ножнах, подарок отца, опоясал им стан княжны.
– Пусть этот меч служит нам залогом обручения и защитит мою невесту от тайных врагов, – сказал он.
– Женщины мечей не носят, Гор, но я буду носить этот подарок в память твоей любви и отдам его тебе, когда ты вернешься после войны со славой победителя, – ответила Шаандухт, улыбаясь и краснея.
Князь Геворг, княгини и все воины отряда благословили молодых и принесли им свои поздравления. А сепух Ваграм, радующийся счастью каждого армянина, так был растроган, что обнял своими сильными руками обоих и воскликнул:
– Одного желания видеть вас счастливыми мне достаточно, чтобы сокрушить врага. Если в нашей стране много таких сердец, как ваши, пусть все они будут счастливы. Сепух Ваграм не умрет до тех пор, пока не поднимет над вашей головой крест во время святого венчания. А сделаю я это, изгнав последнего араба из пределов нашей родины.
– Да будет так! – воскликнули воины.
Радость и воодушевление охватили всех.
Когда княгини Мариам и Гоар благословили своих детей, князь Геворг вложил меч в ножны и, обращаясь к своим соратникам, сказал:
– Дорогие друзья! Нам остается выполнить еще один долг. Перед тем как выйти навстречу врагу, поедем к нашему государю, получим от него разрешение и благословение для начала нашего похода. В каком бы он ни был состоянии, где бы ни обретался, он – наш царь, его воля и его слово должны управлять нашими мечами.
– Да здравствует царь! – воскликнули в один голос воины.
В тот же вечер вооруженный отряд выехал из крепости Гарни, направляясь к Севану. Прекрасная начальница крепости на сюнийском коне, с отрядом вооруженной охраны, проводила воинов обета до ближайшей стоянки, где в уединении, обняв своего жениха, подарила ему свой первый поцелуй и со слезами на глазах благословила в дорогу.
6. Тягчайшая из печалей
Багровый диск луны, показавшись из-за Айцемнасара, осветил темное Гегамское озеро. Восточная часть озера загорелась буро-красным светом, словно тысячи лунных дисков погрузились в мелкую рябь воды. На Севане было тихо, огни погасли. Монахи, усталые после долгих церковных служб, заперлись в сырых кельях и погрузились в сон. Часовни и церкви, казалось, тоже дремали, и прибрежные волны своим плеском убаюкивали их.
Около храма святого Воскресения, возвышавшегося на восточной стороне острова, мимо разбросанных и покрытых мхом надгробных памятников, молча прохаживался взад и вперед человек высокого роста. На нем было широкополое одеяние, похожее на схиму, какую носят монахи, голова покрыта простой скуфьей. Только осанка и величественная походка говорили о том, что он не привык к монашескому облачению. Он присел на краю обрыва, где, подымаясь из озера, громоздились друг на друга скалы, образуя мощные преграды. Прикрывая остров с востока и с юга, они делали его недоступным не только для плотов и лодок, но и для пловцов.
Луна медленно поднималась по небесному своду. Темно-красный цвет озера переходил в серебристый, разливаясь по водной глади к далеким берегам, окруженным с одной стороны высокими горами и холмами, с другой – полями и плоскогорьями. Луна проливала спокойный свет. Сидевший на камнях человек наблюдал за прекрасной и мирной картиной природы. Ему казалось, что именно в такие минуты, когда мир покоится в объятиях сна, выходят из бездны злые духи или спускаются ангелы добра и предрешают судьбы смертных, даруя одним счастье, а другим – горе и страдание… Казалось, что именно в такой час были предрешены его печали и несчастья. Грустные мысли овладели им. Воображение рисовало картины прошлого, то прекрасные, то суровые и мучительные.
– Как я дошел до такого унижения?! – воскликнул он вдруг и поднес руку ко лбу, будто хотел отогнать печальные мысли, которые, как черные тучи, собрались над ним. Мучительные образы не исчезали. Серебристое озеро, горы с величественными вершинами, луна своим кротким светом и даже нежный ветерок, который колебал водную гладь и ласкал прибрежные травы и цветы, не приносили успокоения. Он не слышал даже шума волн у подножья скал. Душа его витала где-то далеко…
Но вот послышался легкий шорох. Он вздрогнул и, повернув голову, увидел, что к нему приближается закутанная в покрывало женщина.
– Кто это? – окликнул он, но, сейчас же узнав, поднялся с места. – Царица, это ты? – спросил он мягким голосом.
– Да, мой любимый государь… – ответила она почти шепотом.
– Здесь? Одна, в такую позднюю пору?
– Разве я одна? Ведь со мной царь Ашот…
– Где же твои прислужницы?
– Я пришла сюда без них, хотела непременно видеть тебя. Привратники сказали, что ты каждую ночь подолгу гуляешь тут… Я этого не знала.
– Да, ночью здесь очень хорошо… Но зачем ты хотела непременно меня видеть? Надо сообщить какое-нибудь известие?
– Известие? Нет.
– А что же?
– Хотела поговорить с тобой несколько минут.
– Не понимаю. Днем ты видишь меня каждую минуту, можешь всегда со мной поговорить. Зачем ночью лишать себя покоя?
– Покоя?.. Разве у меня есть покой? Разве я могу иметь его?
– Царица…
– Часы покоя навсегда утеряны для меня.
– В нашей стране теперь ни у кого не спокойно на душе.
– Сейчас да. Но когда изгонят врага, все обретут покой.
– А с ними и ты.
– Я? О, если б это было так…
– Неужели ты страшишься будущих нападений? Даже сегодня никакая опасность не угрожает тебе. Севан – неприступная крепость.
– Мою крепость и мои твердыни враг разрушил уже давно. Мой мир и покой утеряны навсегда…
– О чем ты говоришь? Ты опять намекаешь на старые обиды?
– О, позволь поговорить с тобой хоть раз, позволь раскрыть свое сердце. Разреши поплакать пред тобою…
– Царица, ты взволнована, тебе надо успокоиться.
– Не гони, умоляю. Оставь мне волнения и страдания. Я нахожу свой покой только в них…
– Но что случилось? Кто-нибудь нанес тебе оскорбление?
– Нет. Старая рана, старая печаль изнуряет и терзает мое сердце. Увы, нет руки, чтоб наложить на нее бальзам и повязку. Я покинута, я одинока, совершенно одинока… О, ты не знаешь, как тяжело быть одинокой!..
При этих словах царица разрыдалась.
– Царица, ты плачешь? Ты не дитя… Что скажут, если услышат? Пойдем, я провожу тебя до твоих покоев. Тебе надо отдохнуть.
– Позволь мне остаться здесь, и ты, мой любимый царь, не покидай меня. Подари твоей царице, твоей несчастной супруге, хотя бы час. Она хочет говорить с тобой. Не отказывай ей в этой ничтожной просьбе.
– Милая Саануйш…
– «Милая Саануйш»?.. Боже мой, неужели ты меня назвал этим именем, не ослышалась ли я? «Милая», сказал ты… О, как я радуюсь этому ничтожному, жалкому слову, этому осколку любви… Зачем господь создал нас такими слабыми? Ты жалеешь меня? Говори, не скрывай… Жалеешь, как нищую. Если бы ты знал, как это тяжело, как невыносимо!
– Но ты не хочешь успокоиться, все волнуешься… Уйдем, уйдем отсюда.
– О нет. Я больше не уйду отсюда, я не уйду от моего любимого Ашота… О, прости меня, позволь мне называть тебя так… Ведь я уже спокойна, могу говорить. Я больше не буду волноваться, только дай мне твою руку и обещай, что выслушаешь меня терпеливо.
Царь молча протянул ей руку, царица взяла ее, сжала в своих трепещущих руках и продолжала:
– Благодарю тебя… Видишь, какой ничтожной милостью я довольствуюсь. Потеряв любовь и сердце моего несравненного витязя, радуюсь, когда мне разрешают пожать его холодную, безразличную руку. И мне не стыдно говорить об этом? Гордая Саакануйш признается в этом своему государю? О, как я унижена…
Царица снова разрыдалась и, не в силах сдержать себя, дрожащими руками обняла царя и прильнула к нему.
– Саануйш, милая Саануйш… – прошептал царь и прижал ее к своей груди.
– Молись, чтобы я умерла сейчас… Хочу умереть в твоих объятиях… Это мое единственное желание… – прошептала царица, и голос ее прервался от слез.
Рыдания и слезы супруги взволновали царя. Он растерялся и, не зная, как ее успокоить, стал еще нежнее прижимать к своей груди.
После долгого молчания царь сказал:
– Почему, моя дорогая, ты так разволновалась?
Эти слова, произнесенные нежно и почти шепотом, показались царице грубыми. Она приподняла голову.
– Почему? Как ты можешь об этом спрашивать? Неужели тебе неизвестно, отчего страдают несчастные сердца? Неужели мои слезы ничего не сказали тебе?
Царь молчал. Он боялся снова смутить царицу. Он отошел, уселся на камнях и стал смотреть на озеро.
– Ты не хочешь больше меня слушать? – упавшим голосом спросила царица.
– Говори, дорогая, все, что тебе хочется, но не напоминай о прошлом.
– Хорошо, – поспешно сказала царица и села рядом с ним на скале.
– Вот уже несколько месяцев, как я с тобою, дорогой государь, – начала она, – но мне никак не удается поговорить о самом главном, о том, из-за чего я приехала к тебе. Теперь я осмелела и могу говорить. Только не мешай мне, даже если мой рассказ будет тебе неприятен.
– Говори, я слушаю.
– В Гарни мне казалось, что я свыклась со своей судьбой. Я решила забыть о себе и посвятить свою жизнь служению народному благу. Единственным путем к этой цели был приезд к тебе. Я хотела исцелить твои печали, успокоить твое сердце и заставить тебя вернуться в столицу, к престолу и двору. Народ и войска ждали твоего возвращения. Ты мог бы этим воспользоваться. Воодушевленная этой мыслью, я приехала в Какаваберд. Но ты очень холодно принял меня. Тебе казалось, что я приехала насмехаться над твоим поражением. Одного этого подозрения было достаточно, чтобы перевернуть мне сердце. И чем сильнее я чувствовала твое безразличие, тем больше загорался во мне ад ревности… Тогда я, желая сделать тебе больно, сказала, что вся страна знает о твоей преступной любви, что войско и народ раздражены против тебя, что все княжеские дома отвернулись от нас, что духовенство осуждает твое поведение… Увы, мне казалось, что этими словами я отрезвлю тебя, но я жестоко ошиблась. Каюсь, я поступила, как слабая любящая женщина. Я не могла вынести твоего безразличия и, забыв о своем обете, стала жертвой ревности, безжалостно терзавшей мое несчастное сердце. Все это кончилось тем, что ты впал в отчаяние и не только не вернулся в столицу, но переехал на Севан, чтобы жить здесь с монахами. Я поняла свою ошибку, увидела последствия своего необдуманного поступка и жестоко раскаялась, но было уже поздно. Сколько, сколько раз я хотела подойти к тебе и попросить прощения… Но ты избегал меня, не хотел встречаться наедине, слышать мой голос и видеть мои слезы. О, если бы ты знал, как я страдала!..
Так прошли месяцы, и я не могла найти удобной минуты, чтобы поговорить с тобой. Но когда прибыл гонец и сообщил о взятии Бюракана и об истреблении бюраканцев арабами, я пришла в ужас. Это поразило меня, как небесный гром. Я вспомнила свой обет и решение, вспомнила о преступлении, совершенном мной… «Если бы ревность не овладела мной, Ашот вернулся бы на престол, князья присоединились бы к нему и войско двинулось бы уже на врага…» – подумала я. От отчаяния я чуть не бросилась в озеро… Но опомнилась и решила во что бы то ни стало поговорить с тобой наедине. Вот ради чего я нарушила твою уединенную прогулку. Может быть, это неприятно тебе, но другого выхода у меня нет. Опасность близка, и дольше медлить невозможно.
– Чего ты просишь у меня? – спросил царь.
– Чтобы ты вернулся в столицу, взошел на престол, объединил вокруг себя армянских князей, собрал войска, изгнал чужеземцев и избавил страну от бедствий.
– Ты хочешь, чтобы Ашот Железный царствовал?
– Да, царствовал, как прежде.
– Желание твое доброе, но выполнить его я не могу.
– Почему?
– Причин к тому много.
– Познакомь меня с этими причинами, если тебе кажется, что я их не знаю.
Царь не ответил. Отвернув лицо к озеру, он молчал.
– Неужели эти причины сильнее, чем воля Ашота Железного? – заговорила царица, желая задеть его самолюбие.
– Воля Ашота Железного? Ашот Железный сейчас слабее, чем тростник в долине, который колеблется даже от дуновения легкого ветерка.
– Зачем ты приводишь меня в отчаяние, повелитель мой и царь? – прошептала царица.
– Я не хочу приводить тебя в отчаяние. Я говорю правду.
– Но ты был когда-то силен, как лев пустыни…
– Чье рычание наводило дрожь на других зверей, – прервал царь.
– Да.
– Однако и лев болеет и умирает.
– Конечно, но с годами, когда наступает старость.
– Или когда охотник поражает и разбивает его сердце!
– Кто же этот непобедимый охотник, который так сразил тебя? – подозрительно спросила царица.
Царь грустно улыбнулся и ничего не ответил.
– Ты не хочешь говорить?
– Я не хочу огорчать тебя, – ответил царь, продолжая смотреть на озеро.
– Боже мой! – воскликнула Саакануйш. – Ты боишься причинить мне огорчение! Мой любимый, я теряю рассудок.
– Есть истины, которые может выслушать только мужчина.
– Ну, так испытай мою силу.
– Хорошо, выслушай меня. Ты меня спросила, кто тот охотник, который поразил сердце льва? Я скажу тебе. (Царица напрягла слух.) Это – женщина…
– Женщина? – прервала его царица.
– Вот видишь, ты уже потеряла хладнокровие.
– Продолжай, я не буду больше мешать, – сказала Саакануйш и опустила голову.
– Милый друг, мы жалкие игрушки в руках могущественной природы, – продолжал царь. – Напрасно люди придумывают законы и правила для управления тем, чем должна управлять только природа и над чем она является самодержавным властелином… Я говорю о людских сердцах. Ты меня любишь, не так ли?
– Зачем ты спрашиваешь?
– Отвечай, любишь или нет?
– Люблю безграничной любовью.
– Хорошо. Скажи тогда, что может сделать против этого закон, учрежденный людьми? Может приказать, чтобы ты перестала любить?
– Наоборот, закон освящает мою любовь, потому что я люблю своего законного супруга.
– А если бы ты полюбила другого?
– Христианская добродетель, которой я всегда следовала, не разрешила бы мне думать о незаконной любви. А когда человек не думает о незаконных делах, он никогда их не совершает.
– Любовь не знает границ. Как быть человеку, который полюбил того, кого не имел права любить?
– Это все равно что сказать: что делать ворам и разбойникам, если им хочется похитить чужое имущество? Можешь ли ты оправдать разбойника, когда твой подчиненный приведет его к тебе на суд?
Эти слова уязвили царя. Удар был направлен в самую рану… Он помолчал несколько минут.
– Больше тебе нечего сказать? – мягко спросила царица.
– Нет, я хочу говорить. Слушай. Каким должен быть судья, пристрастным или беспристрастным?
– Конечно, беспристрастным.
– Разбойника надо наказать или вознаградить?
