Kitabı oku: «Стан золотой крови – 2», sayfa 11

ГЛАВА 22

– Погодите… Что значит, беременна? Как вы вообще это поняли? – опешила я.

– Ты, что? Совсем дура! – сквозь слезы рявкнула Алтан, – Это же пшеница!

Я подняла брови и пожала плечами, тем самым показывая, что все равно ничего не поняла.

– Тьфу ты! Тебя что, в глухом лесу растили? Не знаешь, как беременность на раннем сроке выявляют?

Я еще раз взглянула на ростки пшеницы и потихоньку начала догадываться. Где-то я уже о подобном слышала… История древнего Египта, что ли? Только там вроде ячмень был.

– Нужно семена пшена полить мочой девушки. И если они прорастут, то беременность есть! – едва сдерживая злость на мою глупость, пояснила Хатун.

Вот это поворот.

Так вот почему они так внезапно сбежали… Из-за ребенка. Но для чего Солонго тогда просила Менгуя жениться на ней? Она что, хотела присвоить отцовство ему?

Выбежав из юрты девушки, я стремглав понеслась к площади. Нужно срочно найти Хана! Беременность Солонго все усложняет, необходимо найти их с Саяном как можно скорее!

Далеко бежать мне не пришлось. У ворот стояло с три дюжины лошадей, с восседающими на них всадниками в начищенных доспехах из кожи и железа. Хан тоже был здесь, только он не седлал коня, а ходил между воинами, проверяя наличие оружия и состояние жеребцов.

Заметив меня, мужчина махнул рукой привратнику, давая ему команду открыть ворота, а сам направился в мою сторону, оставив своего коня в руках одного из стражников.

– Готова? – спросил он, осматривая мой наряд, состоящий из двойного слоя шаровар и плотного теплого дээла, – Ехать придется долго. Ты уверена, что выдержишь дорогу?

– Выдержу. Но сейчас не об этом. Я только что узнала кое-что очень важное.

– Ну, так не тяни, – подтолкнул он.

Досчитав про себя до трех, я выпалила:

– Солонго беременна.

Шлем выпал из его руки, но Хан казалось этого даже и не заметил. Не сводя с меня немигающего взгляда, он тихо спросил:

– Ты точно уверена в этом?

Тут я задумалась…

А насколько вообще верны средневековые тесты на беременность? Может зря я переполошилась? Хотя, если бы у Солонго не было определенных подозрений на этот счет, то вряд ли бы она и проверять стала.

– Так скажем, твоя бабушка уверена в этом, – слегка слукавила я, – Но если это действительно так, то ей точно не следовало отправляться в долгую дорогу в таком положении. Это опасно и для нее самой и для ребенка.

– Не понимаю… Почему она не рассказала никому?

– Я думаю она боялась, что узнав, ты убьешь Саяна, – осторожно предположила я, – И вероятно Солонго стала переживать за судьбу их общего ребенка.

– Именно это я бы и сделал! И ее ребенка воспитал бы сам! – вспылил он.

– Вот видишь… А ведь ситуация зеркальная. Чем мы с тобой отличаемся от них, кроме того, что наши отношения не зашли настолько далеко?

Хан нервным движением отбросил назад длинные пряди волос и с досадой вымолвил:

– Разница в том, что она моя сестра и я несу за нее ответственность! А наши отношения касаются лишь нас с тобой!

– Ты меня не слышишь… – расстроилась я, – Скажи, ты хочешь, чтобы она жила как удобно тебе и улусу, или желаешь видеть ее счастливой?

– Конечно я хочу, чтобы сестра была счастлива!

– Так пойми, что счастлива она будет только с ним! Не рушь ее жизнь! Солонго возненавидит тебя, если ты разлучишь их с Саяном.

Хан упрямо покачал головой.

– Что он даст ей?! Утащит в берлогу на вершине горы и запрет там до конца жизни?! Хороша участь!

– Но это будет ее выбор! – вскрикнула я, уже начиная злиться, – Просто обдумай это. Обещаешь? У нас еще есть время, для того чтобы принять решение. И я надеюсь, что в итоге ты сделаешь правильный выбор! А сейчас нам нужно торопиться. Будем надеяться, что они не успели уехать слишком далеко.

На этом я развернулась и отправилась в юрту за своими вещами, оставив Хана наедине с его мыслями. Нам обоим сейчас стоило остыть.

Забрав в гульку волосы, которые за месяц успели слегка отрасти, я привязала к поясу дээла теплую шаль, и подхватив мешок с одеждой, выскользнула наружу, втайне надеясь на то, что меня не заставят ехать на отдельной лошади самостоятельно. Конный спорт это точно не мое, и оставлять меня наедине с лошадью не лучшая идея.

Хан по прежнему ожидал у открытых ворот, блуждая задумчивым взглядом по темнеющему, вечернему небу. Он выглядел разбитым, но следов прежней ярости на лице уже не было.

– А что, отряд уже ушел? – нейтрально поинтересовалась я, чтобы нечаянно не вывести разговор в прежнее русло.

Забрав у меня из рук мешок, он навьючил его на коня, и ответил:

– Да, но мы успеем их нагнать. Кстати, вам пора познакомиться, – он кивнул на коня, – Это Мунх, самый выносливый и умный конь во всем улусе, и мой верный товарищ. Мунх, это Кара, пожалуйста не кусай ее и не сбрасывай, она нам еще понадобится.

Я с опаской взглянула на черного как смоль жеребца, и после слов Хана он показался мне даже устрашающим.

– Мне не нравится как он на меня смотрит, – хмуро проворчала я.

Хан тихо усмехнулся, заметив как мы с конем переглядываемся.

– Я пошутил, Кара. Мунх смирный жеребец, и к тому же очень сильно любит девушек. Тот еще дамский угодник. Короче, тебя он не тронет, не переживай.

В подтверждение его слов, конь зафыркал и уткнулся мне головой в живот, намекая на почесушки.

Осторожно запустив пальцы в гриву на шее, я послушно выдала Мунху порцию ожидаемой ласки.

– Ну, все. Хватит миловаться.

Хан подхватил коня под уздцы и выведя его за ворота, вскочил в седло и подал руку мне.

Втягивая меня на спину Мунха, он напутствовал:

– В этот раз поедешь позади меня, в долгой дороге тебе будет неудобно спереди. Держись крепко за мою спину, если начнешь засыпать, говори, я тебя пересажу. И да, седло узкое, поэтому я приладил под него кожаный доспех и овечью шкуру, чтобы мы оба поместились. Следи, чтобы не начали соскальзывать, если что, не молчи, поняла?

Неуклюже плюхнувшись пятой точкой на импровизированное седло, я слегка поерзала, выискивая максимально удобное положение, и отчиталась:

– Все поняла. Не спать и не свалиться.

– Умница, – похвалил Хан, и мы наконец сдвинулись с места.

Выезжая за пределы улуса, я вдруг поняла, что покидаю его навсегда. Где-то глубоко внутри поселилось предчувствие того, что мое путешествие подходит к концу.

И надо думать, что я должна радоваться этому чувству, однако вместо эйфории я испытывала лишь страх и горечь предстоящей потери.

Мне не место в его мире, а ему в моем… И вряд ли это можно как-то изменить.

Первые несколько часов дороги прошли вполне сносно. Но когда мы обогнали войско, я начала ловить себя на том, что понемногу начинаю клевать носом. Сказалась бессонная ночь и отсутствие возможности хоть чем-то себя взбодрить.

Тогда я стала потихоньку напевать себе под нос разные песни, от попсы до русских народных, периодически прерываясь на зевание.

Слава духам, вскоре мы остановились на ночлег у узкого ручейка, протекающего вдоль кромки кедрового леса. Когда я наконец очутилась на земле, то ясно поняла, что через несколько дней такой дороги ноги у меня станут колесом, а попа превратится в идеальную плоскость.

Кое-как доковыляв до ручья, я умылась ледяной водой и соблазнившись мягкой сочной травкой, не удержалась и легла прямо на нее, раскинув руки в разные стороны. Пока мужчины сооружали некое подобие лагеря и разводили костер, я решила позволить себе эту маленькую блажь, кое-как удерживая себя на границе сна и яви.

– Я уж было решил, что ты сбежала, – раздался вскоре над моей головой насмешливый голос Хана.

Открыв сонные глаза, я зевнула и перевернувшись на бок, заявила:

– Можешь делать со мной что хочешь, но я остаюсь спать здесь. Просто не доползу обратно, ноги отказали.

– Прямо все что захочу? – лукаво поинтересовался он, и не дожидаясь ответа, завел руки под мои колени и спину, рывком поднимая с земли.

От неожиданности я нелепо взвизгнула и судорожно вцепилась в его шею, потеряв ориентацию в пространстве от резкого перемещения тела.

Когда голова перестала кружиться, я наконец осознала, что практически душу мужчину. Пришлось мгновенно ослабить хватку.

– А ты оказывается сильная. Хоть и мелкая, – хмыкнул Хан, и тут же получил за это кулаком в плечо.

– Я еще и злопамятная, – недовольно предупредила я.

Хан снова усмехнулся.

– Учту.

За время моего отдыха мужчины уже успели соорудить кострище, и даже закинули в огонь сосновую хвою и шишки, отпугивающие москитов. Неподалеку от костра соорудили небольшой майхан – монгольский походный шатер, сделанный из плотной ткани и шестов, отломанных от деревьев прямо на месте. Сами воины расположились непосредственно вокруг огня, подложив под себя кто, что нашел.

Миновав костер, Хан понес меня прямиком в палатку.

– А что, майхан будет только у нас? – поинтересовалась я.

Хан поставил меня у входа в шатер, и отодвигая полы ткани, ответил:

– Мы никогда не берем в поход много вещей и уж тем более походные шатры. Майхан для тебя.

Слегка наклонившись, я зашла внутрь палатки и огляделась. Небольшое пространство было почти пустым, лишь в углу лежал мой мешок с вещами, да еще несколько шкур прямо на земле.

– Погоди, а как же ты? – с замершим сердцем спросила я, – Ты не станешь спать тут?

Хан тепло улыбнулся.

– А ты этого хочешь?

Я потупила взгляд, и едва внятно пробормотала:

– Не думаю, что смогу уснуть здесь одна, когда за стенами майхана будет находиться целое войско незнакомых мужчин.

Конечно же это вовсе не было причиной того, почему я хотела бы, чтобы Хан ночевал вместе со мной. Но признаться в этом вслух? Ну, нет… К такому я пока не готова.

– Ну, что ж, – произнес Хан, приблизившись ко мне, – Тогда придется стеречь твой сон.

Лба на мгновение коснулись горячие, мягкие губы. Облегченно выдохнув, я привстала на цыпочки и обхватила его шею, прошептав на ухо:

– Спасибо…

Через некоторое время я уже сидела на одной из шкур, накрывшись удачно захваченной шалью, а Хан доставал из своего мешка нехитрый перекус, состоящий из четырех отварных яиц, нескольких полосок вяленого мяса и твердой, пресной лепешки.

– Прости, что ужин такой скудный – пока еду лучше экономить. Но завтра постараемся что-нибудь подстрелить в дороге.

Я лишь равнодушно пожала плечами, запихивая в рот приличный кусок лепешки. Мне уже не привыкать к пустому желудку.

Когда первый голод оказался утолен, я вдруг поняла, что сон куда-то испарился. В голову опять полезли тревожные мысли, от которых даже аппетит пропал. Скривившись, я отложила в сторону недоеденное яйцо, и сделала большой глоток воды из бурдюка.

Глядя на мою реакцию, Хан с подозрением скосил глаза на оставшиеся яйца.

– Только не говори, что они испортились.

Я уныло покачала головой.

– С едой все в порядке. Просто аппетит пропал.

Хан пожал плечами и не глядя закинул себе в рот мое недоеденное яйцо. Не переставая жевать, он спросил:

– Беспокоишься о предстоящем разговоре?

– Ну спасибо! Теперь еще и об этом, – фыркнула я.

Отложив бурдюк, и подогнув под себя одну ногу, я стала разминать ноющие после дороги икры.

– Тогда что тебя так расстроило?

– Просто дурные мысли. О Настасье, Антипе, остальных девушках. И о Солонго… Ты, кстати, успел поговорить с Менгуем?

Хан помрачнел. Завернув остатки еды обратно в ткань, он признался:

– Знаешь, я чуть не убил сегодня этого ублюдка. Оказывается он видел Солонго вместе с этим богатырем еще в тот день, когда они расстались. Менгуй заставил ее во всем признаться и сестра рассказала правду, а еще якобы стала умолять его, чтобы он на ней женился, чтобы избежать позора. И наш благородный Менгуй конечно же согласился спасти ее от участи опороченной блудницы.

– Чего? – возмутилась я, – И ты серьезно веришь в это?

– Конечно нет! Я же не идиот. Думаю на самом деле это он внушил Солонго то, что все рано или поздно все равно узнают о ее позоре и тогда сестру будет ждать незавидная судьба. Так он видимо и принудил ее к этой женитьбе.

– Погоди, а что с беременностью?

Хан покачал головой.

– Нет. Он не знал о том, что Солонго носит ребенка. Думаю, она и сама до последнего об этом не знала. А когда все поняла, тогда и решила бежать из улуса вместе с виновником всего произошедшего.

– Надеюсь с ней все в порядке… – тихо сказала я, со стоном распрямляя затекшую ногу.

– Это с непривычки, – отметил Хан, глядя на мое скривившееся от боли лицо, – Позволь я помогу.

Не услышав явного отказа, он осторожно отбросил с моих ног шаль, и провел ладонями от щиколоток до бедер.

– Будет лучше если ты снимешь их, – чуть хрипловато произнес он, перебирая пальцами двойной слой шаровар.

Я привстала на колени и слегка подрагивающими пальцами принялась расстегивать дээл, скидывая плотную ткань с плеч. Оставшись в нижней сорочке, завела руки под пояс шаровар, и спустив их, натянула пониже легкую, хлопковую юбку, прикрывая ей острые коленки.

Когда одежда была отброшена в сторону, Хан усадил меня обратно, и забросил мои ноги к себе на колени, с силой растирая мышцы голени. Когда его пальцы надавили на какую-то особенно болезненную точку, я едва не взвизгнула, попытавшись вырвать ногу из его рук.

Однако этого мне не позволили, крепко ухватив за щиколотку.

– Прости, по-другому никак. Нужно разогнать кровь по ногам.

– Ты садист, – буркнула я, перестав вырываться, – Я как-то думала, что массаж это приятно. Но если честно, то больше на пытки похоже.

Тихо рассмеявшись, Хан слегка уменьшил силу нажатия и перешел к бедрам.

– У тебя такая гладкая кожа… Никогда подобного не видел, – удивился мужчина, проводя кончиками пальцев по колену.

Прикусив изнутри щеку, я едва сдержала смешок, подумав о том, чтобы он сказал, узнав какие экзекуции я для этого прохожу.

На самом деле, тому, что сейчас мне не приходится краснеть перед мужчиной, я должна быть благодарна Далане. Опекунша не позволяла мне тратиться на бритвы и потому приходилось выкручиваться другими способами.

Когда лет в пятнадцать сводные сестрицы стали дразнить меня, заметив на ногах короткий светлый пушок, то я поняла, что, либо мне придется ходить в сорокоградусную жару в штанах, либо придумывать как избавляться от нежелательной растительности без бритвы.

Интернет в помощь, и о чудо! Я нашла рецепт медовой пасты, удаляющей волосы. Благо, что за территорией базы Далана держала пасеку, а потому меда дома всегда было много и пропажи нескольких ложек никто не замечал. Так я и приспособилась к решению этой деликатной проблемы.

Попав в улус, первые пару месяцев мне было как-то не до наведения красоты. Но вскоре я поняла, что начинаю чувствовать себя крайне некомфортно и потому прибегла к уже знакомому методу. Выпросив у прислужницы мед и пчелиный воск, я растопила все это на своей печке прямо в юрте и приступила к привычным процедурам.

Конечно делать это удавалось не так часто, но благо, что и волосы у меня растут медленно.

– Последствие ожогов, – слукавила я, – Где-то появились шрамы, а где-то пропали волосы.

Тут его рука вдруг скользнула к внутренней стороне бедра, растирая кожу чуть выше колена.

Вздрогнув, я прикусила губу и почувствовала как низ живота наливается приятной тяжестью.

– Пожалуй мне уже лучше, – смутившись, пробормотала я, с досадой воображая степень красноты своих щек, – Спасибо, что помог.

Ладонь Хана замерла, и он жарким взглядом впившись в мои губы, выпалил:

– Не могу так больше…

ГЛАВА 23

Одно легкое движение, и вот мы уже оба лежим на плотном меху оленьей шкуры, отчаянно цепляясь друг за друга.

Но этого все равно мало.

Покрывая поцелуями мое лицо, Хан как будто пытался заклеймить губами каждый миллиметр кожи. Его руки с бешеной страстью сжимали мои бедра и талию, а в бездонных глазах пылал просто сумасшедший огонь.

Он не был груб со мной. Но и осторожности в его движениях с каждой секундой становилось все меньше. Это сейчас и не было нужно. Прежний страх исчез. Я просто осознала что хочу этой близости. Именно сейчас и именно с ним. О последствиях буду думать позже…

В этот миг в тесном пространстве шатра время для нас как будто застыло. И все стало неважно. Больше не было предрассудков и его подавляющей власти. Сейчас мы были на равных.

Подхватив инициативу, я нащупала пуговицы на его дээле и стала их лихорадочно расстегивать, где-то даже вырывая из петель вместе с нитками. И когда между нами не осталось преград в виде одежды, я вдруг осознала, что наши тела пылают не только огнем страсти.

Моя кожа буквально была покрыта мелкими язычками пламени, вспыхивающими то здесь, то там. Но удивительно было даже не это… Хану стихия не причиняла вреда. Он будто и вовсе не замечал как огонь лижет его руки и грудь.

И лишь когда мое оцепенение стало очевидным, то ему пришлось оставить ласки, чтобы наконец понять в чем же дело.

– Мы горим… – с удивлением отметил он, глядя на то, как озорной янтарный огонек взбегает по его запястью.

– Тебе не больно? – с опаской спросила я.

Хан еще немного полюбовался удивительным явлением, и ответил:

– Скорее даже приятно, – и тут он хмыкнул, – Не думал, что когда-нибудь, в прямом смысле этого слова, буду “гореть” от страсти.

Я лишь покачала головой.

– Поверь, это далеко не самое странное, что случалось со мной.

И после этих слов уже сама приникла поцелуем к его губам.

То, что происходило дальше… Тяжело подобрать слова. Не буду врать, того пика эйфории, что описывают в любовных романах, его не было. Было стеснение, легкая боль. Но еще…

Еще было невыразимое чувство единения. Как будто не только наши тела, но и души стали чем-то неразделимым. И это стоило того, чтобы хоть раз забыться и пережить этот момент.

– Знаешь, раньше, глядя на отца, я думал, что чем больше у тебя женщин, тем больше ты получаешь и любви, – сказал Хан, когда мы проснулись на рассвете в объятиях друг друга.

Слегка приподнявшись, он прижал ладонь к моей щеке, и глядя в глаза, искренне прошептал:

– Но сегодня я ясно осознал, что даже тысяча ночей с другими женщинами не дали бы мне столько любви и страсти, сколько я получил за одну лишь ночь с тобой. Ты лучшее, что случалось со мной в этой жизни…

Я счастливо рассмеялась.

– И что, теперь ты разгонишь весь гарем и сделаешь меня своей единственной женой? То-то твоя бабушка обрадуется.

Хан расхохотался в ответ.

– Да, думаю она не будет в восторге. Но это уже не важно, Кара. Я просто не смогу отпустить тебя. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

Улыбка тут же сползла с моих губ, и я отвела взгляд, в один миг ощутив как эйфория испаряется, возвращая меня в жестокую реальность.

– Что не так? – заметив как я помрачнела, спросил Хан.

– Мне нужно рассказать тебе все, – коротко ответила я, пытаясь вытащить из вороха одежды свой дээл, – Ты должен понимать все, что происходит на самом деле, чтобы мы не мучили друг друга ложными ожиданиями.

Натянув дээл, я поднялась с импровизированной постели, и окинула ее тоскливым взглядом, понимая, что возможно это единственный и последний раз когда я действительно чувствовала себя счастливой. Рядом с ним.

Переняв мой настрой, Хан нахмурился, и удрученно предложил:

– Сегодня вечером. Только давай договоримся, что ты больше не будешь ничего скрывать, хорошо?

Я согласно кивнула.

Весь день мы провели в дороге. Тело ныло от усталости, но больше всего меня беспокоило ожидание предстоящего разговора. Я никак не могла поверить, что уже сегодня все решится. И станет понятно, одна я вернусь в свой мир, или же нет.

К полудню наш отряд остановился в большом улусе, каан которого был когда-то знаком с отцом Хана. Там мы досыта поели и даже посетили базар, на котором запаслись дополнительной провизией, а также небольшим кинжалом и ножнами для меня.

Пока Хан отсчитывал монеты наглому торгашу, владеющему лавкой с оружием, я отошла к соседнему прилавку, с любопытством разглядывая разложенный товар.

Деревянные шкатулки, кухонная утварь, свечи… Там много чего было. Но мой взгляд неожиданно зацепился за очень знакомую вещь.

Черная курительная трубка. Очень похожая на ту, что Хан курил в стане.

– Подскажите, а сколько это стоит? – обратилась я к продавщице, ткнув пальцем в трубку.

Солидная тетёха с объемным, выпирающим из-под цветастого дээла животом, смерила меня презрительным взглядом и гаркнула:

– А тебе-то какое дело? Разве рабыням стали давать монеты?

Я молча проглотила оскорбление и вынула из волос заколку, усыпанную бирюзой.

– Это сойдет за оплату?

Я протянула заколку торгашке, и та, воровато оглядываясь по сторонам, выдернула украшение из моих рук. Отвернувшись спиной к прилавку, она с минуту разглядывала его, а потом развернулась с уже довольным видом.

– Сойдет. Забирай трубку и проваливай, и только попробуй кому-нибудь сказать что отоваривалась у меня!

Женщина положила трубку в небольшой тканевый мешочек и закинула туда же небольшой коробок с табаком.

Всучив все это мне в руки, она шикнула на меня и замахала руками, прогоняя от прилавка.

Едва сдержав острое желание спалить к чертям весь ее товар, я спрятала мешочек во внутренних складках дээла и оправив юбку, вернулась к Хану, который сложив руки на груди наблюдал как тот самый наглый торговец оружием с недовольным видом затачивает мой кинжал.

Заметив мое приближение, Хан поинтересовался:

– Что-то присмотрела?

– Нет. Просто решила поглазеть, – соврала я.

Покинув улус, мы взяли направление на одиноко стоящую гору под названием мэргэн аварга, что переводится как – мудрый великан. Хан объяснил, что для монголов эта гора священна и там часто останавливаются путники, зная, что никто не осмелится осквернить сакральное место кровопролитием.

Там то мы и решили заночевать.

В этот раз я уже не слезла, а буквально вывалилась из седла, не разбив голову о скальник только благодаря тому, что Хан успел меня вовремя словить.

– Дорога слишком тяжелая для тебя, – хмуро отметил он, ведя меня под руку к оставленному кем-то ранее кострищу, – Не стоило мне брать тебя с собой.

– Я выдержу, – упрямо промолвила я, – Просто нужно немного отдохнуть.

Хан с тяжелым вздохом усадил меня на шкуру неподалеку от кострища, и едва ощутимо коснувшись губами плеча, отправился помогать воинам разбирать вещи для ночлега.

Примерно через четверть часа за моей спиной уже стоял майхан, а на костре жарилась свежепойманная дичь, источая умопомрачительный запах на всю округу.

Когда мясо было готово, один из воинов споро разделил его на небольшие куски, и раздал всем присутствующим, начав с Хана и меня. Удивительно, но я еще ни разу не заметила в свою сторону брезгливого или озадаченного взгляда. Как будто Хан заранее провел всему отряду инструктаж, или же просто мужчины стана настолько были верны своему каану, что принимали любой его выбор.

Перекусив, мы с Ханом еще недолго посидели у костра, греясь и слушая как один из воинов играет на варгане. Когда звуки инструмента затихли и мужчины стали расходиться на ночлег, Хан вдруг попросил:

– Спой ту песню.

Я опешила.

– Что? Какую еще песню?

– Ты каждый день напеваешь ее в дороге.

Вот черт… А я думала он не слышит.

– Это русская песня, – попыталась отвертеться я, – Ты не поймешь слова.

– Но ты же мне объяснишь? – продолжал настаивать он, поглаживая тыльную сторону моей ладони.

Я едва не застонала.

– Слушай, если честно, то я не люблю петь на людях. У меня слишком высокий голос и это не каждому нравится.

Это правда. Раньше я любила петь, делая какие-то дела по дому. Но однажды Далана услышала мое исполнение, и сказала, что я не пою, а блею, как раненная овечка. А еще сказала, чтобы она больше не слышала этого ужаса в своем доме. С тех пор я позволяла себе пение только в лесу, где меня уж точно никто не услышит.

На самом деле мой голос просто подходит под определенные музыкальные жанры. И если песня подобрана правильно, то выходит очень даже и неплохо.

Ну, по моему мнению…

– Слушай, ну раз я попросил тебя спеть, то наверняка мне понравился твой голос, ты не находишь это разумным? – никак не отставал Хан.

Сдавшись под таким натиском, я сделала большой глоток воды, несколько раз кашлянула и слегка дрожащим голосом затянула полюбившийся мотив.

Я иду в новый день и несу за собою шум,

За спиной моей – топот толпы неудач.

Помимо тоски, да набитых обидою сум,

Я несу за собой плач.

Кого Бог поцелует, того и колотят по темени.

То ли лезть на рожон, то ли лучше залечь на дно.

Уверяют, что счастье приходит со временем,

Да вот время пришло одно.

Пустота в груди,

И перепутаны пути,

И закрыты все двери.

Сердце воет пусть,

Но если завтра я проснусь,

Значит, Бог в меня верит…¹

Когда последняя нота оказалась спета, я с опаской скосила взгляд на Хана. Однако в его глазах не читалось разочарования или усмешки. Он смотрел на меня так, как будто я только что не песню исполнила, а по меньшей мере изобрела новый вид искусства.

– Кто тебе сказал, что твой голос не красив или не благозвучен? – единственное, что смог вымолвить он, – Кара, ты поешь прекрасно.

– Спасибо, – тихо пробормотала я, смутившись от неожиданной похвалы, – Я люблю петь, но моему голосу не все подходит, поэтому одни песни у меня выходят неплохо, а от других птицы замертво падают, едва слышат.

Такое признание повеселило мужчину. Улыбнувшись, он спросил:

– Расскажешь о чем эта песня?

Я пожала плечами, и склонив голову набок, попыталась объяснить:

– Эта песня о тяжелом пути к свету сквозь мрак. О том, что просыпаясь каждое утро, мы должны понимать, что это не просто так. Значит мы еще зачем-то нужны этому миру, и боги верят в нас.

– Жаль, что такой песни нет на монгольском языке… Возможно она бы стала просто подарком для многих в тяжелый момент, – отметил Хан.

– Кстати о подарках, – вспомнила я, – Не уверена, что раньше ты использовал подобное, но я подумала, что тебе должно понравиться.

Откинув подол дээла, я отвязала припрятанный подарок и протянула его Хану.

Он перевел удивленный взгляд на мешочек и спросил:

– Ты что, прятала его там всю дорогу?

– Это не важно, – с лукавой улыбкой бросила я.

Потянув за тесемки, Хан развязал слабый узелок и запустил пальцы в мешочек. Когда он вытянул на свет трубку, с его губ сорвалось:

– Как ты нашла ее…

Покрутив трубку в руках, он осмотрел ее со всех сторон и даже понюхал.

– Этого не может быть… – пораженно выпалил он, – Эту трубку у меня украли год назад.