Kitabı oku: «Брак по-тиквийски 4. Колдунья», sayfa 3
Она скрипнула зубами и процедила:
– Десять тысяч единиц.
Турист в синей панаме торопливо закивал.
По пути с озера пришлось заглянуть к Хэнкам и пригрозить главе семьи: мол, если он опозорит ее перед мужем, рассказав, в каком виде ее встретил, на лодку может не рассчитывать. Деду Калле и грозить не надо: он до слез раскаивался, что уснул, и сделал бы для Терезы все, кроме физически невозможного. Больше всего пришлось повозиться с Верой: девочка не понимала, почему нельзя рассказать папе о таком интересном приключении. Тереза с трудом уговорила ее: мол, ты же любишь тайны, пусть это будет нашей тайной. Поистине, быть матерью девочки – удел не для слабонервных и не для беспечных.
Хвала небесам, приезд Хэнка означал, что бытие разнообразится. Охота, визиты туда и сюда, совместные игры детей… Дени уже посещал школу и был для пухленького четырехлетки Тюля предводителем в шалостях и объектом зависти. Братья Хэнк ладили между собой через раз, но это был уже большой прогресс по сравнению с тем, как обстояли дела три года назад. Третий братец пока вообще не дорос до выстраивания отношений, едва умеющий ходить Реппе интересовал пока только раздавшуюся в бедрах маму.
Тереза, потягивая через соломку коктейль, беседовала с Хэнком в его саду, а дети недалеко от них оживленно спорили, чьи родители лучше.
– Мои! – орал Тюль.
– Нет, мои! – кричала Верочка.
– Моя мама лучше!
– Нет, моя! Моя мама красивее!
– А мой папа толще!
– Ты сам толстый, – захохотала Верочка. – Толстый-жирный!
Тюль обиженно захныкал:
– У! Ты плохой мальчик!
– Я не мальчик, – сказала Вера. – Я девочка.
– Девочка? – удивился Тюль. – Как это?
– Да ты дурак! – вмешался Дени. – Про девочек говорят «она», а про мальчиков – «он».
– А я мальчик?
– Ты – «он». Значит, мальчик.
– А почему ты девочка? – Тюль ткнул пухлым пальчиком в Веру.
– Я – «она», – терпеливо разъяснила Вера. – Значит, девочка. И еще девочки носят красивые платья, а мальчикам нельзя носить платья.
– У-у, – снова захныкал Тюль. – Почему нельзя? Я тоже хочу красивое платье! Хочу быть девочкой! У-у-у!..
– Вот зохен! – вырвалось у Хэнка, расслышавшего плач. – Это все вы, госпожа Ильтен! Я ведь предупреждал, что незачем мальчику знать о девочках. Чем позже он узнает об их существовании, тем лучше для него же самого.
– Кажется, Дени не особо страдал, когда узнал, что Вера – девочка, – огрызнулась Тереза.
– Дени – стойкий парнишка. А Тюль – рохля, – со вздохом признал Хэнк.
Нечего было называть сына так по-дурацки, подумала Тереза про себя. Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Но вслух, разумеется, не сказала. Да и сама сознавала: мало ли какие имена кажутся или не кажутся ей подходящими, здесь понятия иные. Так что, по уму, не в имени дело. Виновата Лика, насмотревшаяся на проделки Дени и зарекшаяся отпускать Тюля от своей юбки, чтобы не вырос таким же. Вот он и не вырос. Вроде бы мальчика тянуло вслед за Дени, и брату легко удавалось подбить его на подвиг. Но до реализации подвига доходило редко: Тюль не поспевал за братом, отставал, уставал. Вспоминал, что мама не разрешает, а у папы ремень. Элементарно сил и смелости недоставало, чтобы осуществить задуманное – влезть на тот же забор или прыгнуть через костер. И хочется, и колется.
Надо что-то делать, подумала Тереза. Хэнку, небось, самому не улыбается видеть пацана маменькиным сынком. Только почему-то он повторяет ту же ошибку, что с Дени: не пытается воспитывать маленького сына иначе, чем ремнем.
– Короче, – сказала она, – послезавтра берем Тюля на охоту.
– Лучше Дени взять, – запротестовал Хэнк. – Тюль только мешать будет.
– Раньше вы и про Дени то же самое говорили, не хотели брать его, – напомнила Тереза. – Никто с рождения не умеет охотиться. Ребенка всему надо учить, и нынче очередь Тюля.
Лику, как всегда, никто не спросил. Но она привыкла.
Тюль пребывал в состоянии, среднем между ужасом и эйфорией. Подъем затемно – конечно, ужас. Путешествие в лодке – восторг. Ему дали погрести – круто, – но это было тяжело – жуть. А на середине озера госпожа Ильтен сказала, что до рассвета море времени, и самая пора Тюлю научиться плавать.
Это был кошмар. Она скинула его в холодную воду, а папа только хмыкнул. Тюль даже подумал, что он сговорился с ней, чтобы от него избавиться – такого неуклюжего нытика. У самого не поднимается рука сына уморить, так он к госпоже Ильтен обратился, а ей, судя по рассказам Дени, отправить на тот свет дюжину человек – раз плюнуть. Все эти мысли пронеслись у него в голове за доли секунды, а потом его, отплевывающегося, подхватила надежная рука.
– Шевели конечностями, Тюль. Вот так. Не бойся, не утонешь. Дени же не тонет, а у тебя плавучесть выше, жирок помогает. Давай, двигайся, а то замерзнешь. Отталкивайся ногами от воды.
Он потом не вспомнил, кто это был – папа или госпожа Ильтен. Он стал дергать руками и ногами туда-сюда, а его поправляли: плавнее, синхроннее… Он забыл о том, что вода ледяная, потому что от движения стало жарко. И вдруг понял, что поддерживающей руки больше нет. Он держится на воде сам! Его захлестнул восторг, и он чуть не утонул, забыв, как надо двигаться. Только тогда его выловили. Папа стащил с него мокрую одежду, обтер полотенцем, переодел в сухое. Госпожа Ильтен протянула термос с горячим чаем.
– Ну, что? Будешь теперь хвастаться брату, что научился плавать.
После этакого приключения Тюля разморило, но госпожа Ильтен не позволила расслабиться.
– А ну, не спать! Ты на охоту поехал или на купание? То-то и оно. А охоту мы еще и не начинали.
Они поплыли к заросшему островку, и по дороге папа, расчехлив ружье, пояснял ему шепотом:
– Вот это – ружье. Оно стреляет так…
– А что это за штука? – перебил Тюль.
– Тихо, – шикнула госпожа Ильтен. – Добычу спугнешь. Это курок. Не нажимай на него без дела, пацан.
Она тихонько гребла, представив Хэнку говорить с сыном. Он явно помнил, как она учила Дени, когда они точно так же плыли в лодке в первый день юного охотника. Запомнил и повторял. Так и надо. Потом и Реппе подрастет, и будем надеяться, папаша обойдется без помощи посторонней тетки в воспитании младшенького.
Тюль благоговейно щупал ружье. Раньше ему казалось, папа ни за что не позволит потрогать оружие. Но он разрешил. И даже настаивал, чтобы сын сам сделал выстрел. Когда из зарослей начали взлетать птицы, Тюль нажал на курок. Грохот выстрела испугал его. И, конечно, он промахнулся, потому что не целился, пальнул наобум, думая лишь о том, что папа сказал: можно. Папа не стал ругать его за промах, мальчик очень удивился и обрадовался. А госпожа Ильтен кого-то подбила, и они погребли туда, где плюхнулась на воду птичья тушка. Она велела Тюлю подобрать добычу, и это было одновременно жутко и прекрасно. Жутко от вида мертвой птицы и ползущего по воде кровавого пятна, и прекрасно ощущать себя мужчиной, взявшим дичь.
Едва возвратившись домой, Тюль прицепился к Дени и вывалил на него все свои путаные впечатления. Старший братец снисходительно ухмылялся. Но не стал поддевать. Наоборот, согласился:
– Да, охота – это вещь!
Мама тихонько плакала, невольно слыша разговор сыновей. Деточку бросили в ледяное озеро! Заставили стрелять в живое существо! Билле – просто грубый тиран, но госпожа Ильтен – реально сумасшедшая.
Вечером у Ильтенов планировался шашлык из добытого. Отоспавшийся днем Тюль с энтузиазмом прыгал по ступенькам крыльца сверху вниз:
– Шаш-лык! Шаш-лык! – Это земное слово очаровывало каждого, кто его слышал.
– Что за галдеж? – Хэнк недовольно выглянул в окно. – Ну-ка замолчи, а то останешься дома.
Будь рядом Тереза, непременно сделала бы ему замечание: нельзя подавлять радость ребенка. Но она отсутствовала, и Тюль боязливо примолк.
Лика старательно запудривала синяк.
– Для господина Ильтена мажешься? – Хэнк раздраженно повернулся к ней, облачаясь в приличную рубашку. – Передо мной синяя ходишь, и ничего.
– Но, Билле, ты же сам… – попыталась оправдаться Лика.
– Поговори еще у меня! Совсем распустилась.
– А вот госпожа Ильтен спорит со своим мужем, – с обидой проговорила Лика, – а он ее не наказывает.
– Ты пока еще госпожа Хэнк! И заткнись.
Хэнка бесило, когда Лика пыталась ссылаться на госпожу Ильтен. Он сам видел, что та не слишком считается с мужем, да и с ним, Хэнком, тоже. Но она, в конце концов, чужая жена, а насколько опасно конфликтовать с чужой женой, он давно убедился. Да и зачем? Ради идеи? Госпожа Ильтен – прекрасная собеседница и отличный компаньон по дачным развлечениям, и зохен с ними, с ее закидонами. Была бы она мужиком, вообще бы проблем не было.
Но Лике он выступать не позволит. И тем более ходить в брюках. Ишь, нашла, с кого пример брать!
Тереза, одеваясь к шашлыку, натянула штаны, блузку.
– Послушай, – сказал Ильтен. – Не шокировала бы ты соседей, надела бы платье. Хэнк на твои брюки спокойно смотреть не может, аж в лице меняется и на Лику исподлобья глядит.
– Пусть меняется, – отрезала Тереза.
Еще не хватало близко к сердцу принимать психологические проблемы Хэнка. Небось, на охоте он на брюки не косится, почему тогда в доме они ему поперек горла?
– И вообще, с чего ты взял, будто он недоволен? – Она воткнула в уши золотые серьги. – Может, ему, наоборот, нравится, вот и пялится.
– Ну да! Ты голая к столу выйди, ему еще больше понравится.
Тереза покраснела. Ильтен так и не узнал о том инциденте, когда Хэнк разбил машину, засмотревшись на голую Терезу.
– Ладно уж, – буркнула она. – Так и быть, надену юбку. Но без всяких кружев!
Гости расселись в беседке, ели шашлык, запивали вином, беседовали о том, о сём, а дети затеяли игру. Играли в то, что называется на Земле «дочки-матери»: Верочка была мамой, Дени папой, а Тюль и Реппе были назначены их детьми. Тюль бунтовал, он не хотел быть ребенком, эта роль ему надоела в жизни. Дени показал ему огромный кулак, и он уже готов был смириться: противостоять брату он пока не научился. Но тут вмешалась Тереза, поняв, что одному из игроков игра не в удовольствие:
– Тюль! Не хочешь играть – иди и тренируйся.
Мальчик шмыгнул носом.
– А как?
Ох, как все запущено. Пацан не умеет тренироваться. С другой стороны, этакому пухлому зайке не предложишь пофехтовать палкой с воображаемым партнером: чего доброго, с непривычки заедет себе в глаз.
– Видишь деревья в саду? Бегай вокруг каждого по пять кругов.
– А если я устану? – заныл Тюль.
– Устанешь – соберешь ведерко лепестков, пока отдыхаешь. А потом снова бегай.
Заняв Тюля, Тереза обратила внимание на других детей. Те уже начали игру, и что-то она Терезе не понравилась.
– Что ты возишься, глупая баба? – Дени изобразил приход папы со службы. – Опять тапки неизвестно где валяются! – и стукнул Веру по голове.
Вера тут же засветила ему в нос и заорала:
– Увянь! Плевать я хотела на твои тапки!
– Ты как разговариваешь? Вот я тебя жизни поучу!
– Отвали, дерево!
Ильтен смутился, уловив в речи Верочки Терезины интонации. Хотя смущаться стоило бы не ему. Тереза перевела взгляд на Хэнка, и тому вдруг кусок не полез в горло. Это был взгляд зохена, примеряющийся к чужой плоти на предмет пожрать. Чего она взъелась-то, не понял Хэнк. Вроде он ничего такого не делал, молча пил вино. Это ее дочь орет, как зохен при атаке.
Проклятье! Повернув голову, он понял, что не все так благостно, как он полагал. В стороне от беседки, где дети только что мирно играли, разгорелась ссора, быстро перетекшая в драку. Дени с расквашенным носом и Вера с выбитым зубом катались по земле, мутузя друг друга и выкрикивая ругательства:
– Зохенка драная!
– Засохни ты досуха!
Казалось бы, подумаешь, детская драка. Дени порой дрался с Тюлем. Ну, как: Тюль пытался драться, но не получалось, и Дени обычно успевал его отлупить, прежде чем кто-то из родителей растаскивал мальчишек. Рядовое явление. Но внезапно до Хэнка дошло: Дени дерется с девочкой. Его аж холодный пот прошиб.
Тереза успела раньше. Два чумазых ребенка, схваченных за шкирки, повисли в ее руках.
– Успокоились, быстро! Не то обоих в озеро брошу, и остывайте там. Что за игры такие безобразные?
– «Дочки-матери», – всхлипнула Вера, трогая место, где был передний зуб.
Хэнк зажмурился, словно надеясь, что побитая щербатая девочка в порванном платьице исчезнет, и все станет хорошо.
– Ой, – сказала Лика. – Ой! Сыночек, у тебя же кровь из носа течет. Тебе больно?
– Надеюсь, что да! – взревел Хэнк. – Сейчас еще я добавлю! Ты что натворил?
– А чего я такого? – угрюмо буркнул Дени, хлюпая носом. – Мы играли, и я ее стукнул, как будто ты – маму. А она в ответ меня бить начала. Ты такое стерпел бы?
– Идиот!
Так и знал, что не к добру эти игры с девочками. При чем тут мама? Лика – его жена, что хочет, то и делает с ней. А Вера – чужая дочь. Зохен с ним, с испорченным платьем, расплатится, но за царапины и выбитый зуб Ильтены могут и легавым заявить. Далеко ходить не надо, госпожа Ильтен с ними на короткой ноге.
– Так, дети, – жестко сказала Тереза. – Живо мыться, унимать кровь и переодеваться. Лика, что сопли жуешь? Бери своего героя, и идем в дом.
Женщины забрали детей и скрылись. Ильтен и Хэнк остались в беседке одни. Дед Калле, невдалеке рассказывающий прибаутки малышу Реппе, не в счет.
– Господин Хэнк, – промолвил Ильтен. – Вы понимаете, что я хочу сказать?
– Сколько? – обреченно спросил Хэнк, молясь, чтобы этим дело ограничилось.
Ильтен криво улыбнулся.
– Нет. – Он покачал головой. – Ценю ваше предложение, но я хотел бы для начала поговорить о другом.
Хэнк приготовился к худшему.
– Вы отдаете себе отчет в том, почему Дени ударил Верочку? Они ведь не враждуют. Не первый год знакомы, давно играют вместе. С Верой у Дени больше общих забав, чем с Тюлем. И вдруг такое. Понимаете, почему?
Хэнк засопел.
– Потому что они стали играть в семью. Это вас Дени скопировал. Такую уж модель семьи он строил для себя с младенчества. Что видел, то и впитывал. Ему кажется, что так и надо. И боюсь, если он когда-нибудь заведет свою семью, будет вести себя так же.
Ильтен отпил немного вина, но мясо пока не стал трогать. Не до еды. Важнее не прерывать разговор.
– Сейчас вы имели возможность посмотреть на себя со стороны. И как? Понравилось? Хотите, чтобы ваш сын продолжал в том же духе? А за ним – и остальные сыновья?
Хэнк мрачно посмотрел на Ильтена. Ничего хорошего, конечно. Он не хотел, чтобы так вышло. Но со своей семьей он сам разберется.
– Вы лезете в область, вас не касающуюся, – пробурчал он.
– Да? – Ильтен саркастически приподнял бровь. – Однако она меня коснулась, и еще как.
А возразить-то нечего. Хэнк уперся взглядом в пол.
– Хотите избежать проблем, господин Хэнк? Нет ничего проще: подавайте сыновьям правильный пример.
Сначала госпожа Ильтен учит его, как воспитывать его собственных детей, теперь и ее муж туда же. И ничего не скажешь поперек. Вздумаешь возмутиться – тут господин Ильтен и напомнит, на сколько потянет приговор за избиение чужой девочки.
– Я могу надеяться, господин Хэнк, что вы будете активно работать в этом направлении, и нам не придется ограждать наших детей от общения друг с другом?
– Конечно, господин Ильтен, – выдавил Хэнк.
Ильтен поболтал вином в бокале, допил, поставил на стол.
– Платье – пятьдесят четыре единицы. Консультация психолога – сто.
Это Тереза может возиться с чужими детьми и раздавать советы бесплатно. Но что для женщины – хобби, для мужчины – предмет заработка. А кроме того, те советы, за которые уплачено, ценятся больше, и следуют им вернее.
– А зуб, господин Ильтен? – с несвойственной ему робостью напомнил Хэнк.
– Зуб молочный, – махнула рукой вернувшаяся Тереза. – Все равно бы выпал.
Ильтен незаметно поморщился. Подпортила эффект. Все-таки плохо, когда женщина не умеет вовремя промолчать.
Лика могла сколько угодно причитать и жалеть деточку, отрываемого от материнского подола, но если уж Хэнк чего решил, принимать во внимание ее мнение считал абсолютно излишним.
– Прекрати ныть! – рявкнул он и замахнулся. Но передумал: дети же смотрят, а он должен показывать хороший пример. – Тюль, Дени – марш во двор и делайте, что я велел.
Пусть Дени учит Тюля драться, сказала госпожа Ильтен. В самом деле, отцу не с руки этим заниматься: и весовая категория не та, Тюлю другие приемы нужны, и боится он папу, и сравнивать себя с ним мальцу тяжело – ребенок просто не в силах поставить себе цель стать таким же, как это сверхъестественное существо. А на Дени он сможет равняться. И старшему брату польза: разовьет в себе ответственность, научится радоваться успехам мелкого. Младший же станет испытывать к нему уважение и благодарность. А в свою очередь, глядишь, начнет Реппе обучать. Хэнк согласился, что это неплохая мысль.
Дени сперва не понял, зачем ему учить брата. Этак он натренирует его не хуже себя, а после тот будет Дени в драках уделывать? Папа сурово ответил, что братья должны драться не друг с другом, а вместе против кого-то постороннего.
– Против кого? – въедливо уточнил Дени. – Веры?
И огреб оплеуху. Да, дурной пример. Но должен же щенок соображать, прежде чем ляпать подобную хрень!
– И думать забудь! Чужих девок вообще бить нельзя – ни при каких обстоятельствах, понял? Ну, разве что они нападут вооруженной группой. – Военный привык учитывать самые разные варианты, даже чисто гипотетические.
Дени вытаращил глаза. Наверное, представил себе стройные ряды Верочек с автоматами.
Увы, подраться во всем дачном поселке было решительно не с кем. Хэнки да Ильтены – единственные семьи с детьми, и мальчишки только у Хэнков.
– Вернетесь в город, там найдется, с кем пометелиться, – обнадежил папа. – Учитесь покамест.
К концу отпуска Ильтена Тюль немного похудел. Он все равно оставался полным, физические нагрузки здорово стимулировали аппетит, но рыхлость потихоньку уходила. А самое главное – все реже на лице висело плаксивое выражение, и глаза все чаще светились. Тереза следила, чтобы Хэнк брал Тюля с собой, куда бы они ни направлялись: на озеро ли, в лес ли, по каким бы то ни было делам. И Дени, конечно. Через раз хотя бы, чтобы теперь уже старший брат не закапризничал, что ему уделяют меньше внимания. В лес ходили и с тремя детьми сразу – Верочка тоже требовала свое, – но посадить троих или даже двоих в лодку Тереза не рисковала.
Но вот прошли три декады отпуска, и Ильтен заговорил об отъезде.
– Я не могу оставить тебя одну. Маэдо не приедет.
Тереза поджала губы. Ну что за мерзавец? Нашел время жениться. Нет чтобы подождать, когда она сама его выгонит.
– Рино, заканчивай эти песни. Я остаюсь в Риаведи.
– Но…
– Мне что, необходимо завести нового любовника, чтобы он присматривал за мной на даче? – повысила она голос.
Ильтен чуть не подавился чаем.
– Вот и завянь, – резюмировала она.
Наверное, не стоит так безапелляционно его обрывать, внезапно подумалось Терезе. Когда Верочка ругалась с Дени, Терезу покоробило, как это звучит со стороны. Грубо и неприятно. Так можно говорить с врагами или с чужими людьми, если они тебе безразличны. Но разве любимый муж не заслуживает иного?
Она села на диван рядом, обняла.
– Рино, не волнуйся. Не буду я заводить никаких любовников. Вот совсем не хочется, мне нужен только ты.
Ильтен неуверенно улыбнулся.
– Но в город я не поеду, пока осень не наступит. Вере нужно как можно больше времени проводить на природе, и для деда Калле это любимые места. А я должна быть с ними. Логично?
– А кто будет с тобой? Господин Хэнк?
– Видишь, как ты замечательно придумал, – проворковала она.
– Тереза, у господина Хэнка своя семья, и она доставляет ему с каждым новым ребенком все больше хлопот. Он не в состоянии опекать еще и тебя.
– Рино, ну кто меня здесь обидит? А если мне понадобится помощь, Хэнк не откажет. Ха, куда он денется?
Ильтен вздохнул. Да, однажды он уже это признал: вряд ли ее кто-то обидит, она сама обидит кого хочешь. А если и найдется такой, кому по зубам обидеть Терезу и остаться в живых, ему, Ильтену, все равно с ним не справиться. Хэнк, тот мог бы. Не наверняка, но с большей вероятностью.
– Хорошо, – сказал Ильтен. – Видимо, это наилучший выход, который у меня есть.
– Рино, ты прелесть. – Тереза одарила его улыбкой.
Если бы все было так просто! Ильтен, в отличие от Терезы, придавал большое значение формальностям. Перед отъездом он отправился к Хэнку и, поставив на стол в саду коньяк немногим дешевле Верочкиного платья, изложил свою просьбу. Мы, мол, принимали участие в ваших семейных проблемах, брали к себе Дени в сложное для вас время, не соблаговолите ли теперь помочь нам, как добрый сосед.
– А какие у вас проблемы? – не понял Хэнк.
С его точки зрения, у господина Ильтена имелась только одна, зато глобальная проблема: госпожа Ильтен. Все остальные проблемы решала она. Но, судя по всему, муж не числил ее такой уж занозой и был вполне доволен своей странной семейной жизнью. Так в чем же закавыка?
– Мне нужно возвращаться на работу, – пояснил Ильтен. – Я хотел бы, чтобы вы были опекуном моей жены и дочери до окончания лета, пока они живут здесь.
– Не понял, – повторил Хэнк, покрутив головой. – А что с господином Маэдо?
Ильтен чуть скривился.
– Господин Маэдо не сможет приехать, – ответил он нейтрально.
Хэнка эта новость удивила. К Маэдо он уже привык, считал его чуть ли не членом семьи Ильтен. И вот те раз!
– Надеюсь, вы не поссорились? – осторожно спросил он.
– Нет, господин Хэнк. Но у господина Маэдо все больше дел, не оставляющих места и времени для личной жизни, и нынче наступил тот момент, когда этого места и времени совсем не стало.
Хэнк покивал, на самом деле ничего не понимая, но не желая в этом признаваться.
– Так вы готовы выступить опекуном Терезы?
Хэнк вздохнул.
– Боюсь, она не будет меня слушаться.
– Конечно, не будет, – согласился Ильтен. – Ясно, как белый день. Но вам не надо этого бояться, господин Хэнк. Это совсем не страшно.
– Но как я тогда могу за нее отвечать? – возразил Хэнк.
– Просто обеспечьте ей безопасность. Больше я ни о чем не прошу. Вам не нужно с ней спорить, пытаться пресекать ее дикие идеи, ограничивать ее передвижения. Просто будьте рядом на всякий случай. Сопровождайте ее в лес, на озеро, куда там еще… Вы справитесь. Вы ведь и так это делаете.
– Н-ну… да. – Хэнк кивнул без особой уверенности. Он имел несколько иное представление о том, что значит опека, но если господин Ильтен хочет именно этого… то, пожалуй, он не против.
Миновала половина лета, а господин Премонсит так и не прибыл на отдых. В компании, собиравшейся во дворе номер 12, немного поудивлялись, но никто по свину не скучал. А когда лето уже пошло на убыль, вместо господина Премонсита в дом номер 7 въехал совсем другой человек. Он прибыл на большой машине и сам был большой, высокий и грузный, с сигаретой в углу красивого рта. Этот седовласый джентльмен с внешностью постаревшего поэта производил внушительное впечатление. При нем была девушка, почти девочка – длинные каштановые волосы, заплетенные в косу, свеженькое лицо. Одета очень скромно, обеспеченным замужним дамам такое носить не пристало. Значит, еще не замужем. Девушку автоматически сочли дочкой джентльмена.
Выйдя из машины, он без лишних слов указал девушке на дом, и она молча направилась к крыльцу. Он подошел к забору, сухо раскланялся с высыпавшими поглазеть соседями и запер ворота изнутри.
Прошло четыре дня, а новоприбывшие знакомиться не спешили. Впрочем, вели себя существенно приличнее, чем Премонсит поначалу: мусор аккуратно собирали, скандалить по поводу шалопаев Хэнка, повадившихся обрывать ягоды с дворовых кустов, не пытались. Самым ужасным прегрешением новых жильцов было то, что джентльмен постоянно курил, прерываясь только на сон. Над домом номер 7 повисло облако табачного дыма, заглушив ароматы цветов и трав; этот дом теперь можно было найти вслепую, ориентируясь по запаху. Хвала небесам, табак явно был дорогим, и запах не вызывал отвращения.
На пятый день Тереза не выдержала. Надо же узнать, кто такие, как зовут, откуда явились! Взяла банку овощей, замаринованных в прошлом году – консервация получилась удачной, но уж больно много банок Тереза навертела, до сих пор остались. Добавила несколько ломтей рыбы, пойманной вчера с утра и подкопченной. Присовокупила свежей травяной приправы и отправилась с этой ношей к даче номер 7.
Сетчатый забор почти не скрывал происходящего во дворе, хоть ему и старались помочь росшие по периметру кусты. Вроде формально завеса есть, но какое-то мельтешение все равно заметно. А если обратить на него внимание да хорошенько присмотреться, можно увидеть то, чего точно не хотелось бы – ни гостям, ни хозяевам. Приостановившись у забора, Тереза размышляла, а не стоит ли повернуть назад. Или уж досмотреть?
Действо было поучительное, из серии «как не надо заниматься любовью». Мужчина, не вынимая сигареты изо рта и не говоря ни слова, сгреб в охапку девушку, накрывавшую на стол в саду, задрал ей юбку и пристроился. Девушка восприняла это совершенно равнодушно, без возражений, но и без энтузиазма. Лицо ее не выражало никаких эмоций, только тоскливое ожидание, когда же это кончится. Вот тебе и «дочка».
Удовлетворенный джентльмен ушел в дом, а девушка одернула юбку и как ни в чем не бывало продолжила возиться с сервировкой стола. Ну и ну! Тереза еще минуту посомневалась: уйти или сделать вид, что только что подошла? В конце концов махнула рукой. Не тащить же угощение обратно!
Она толкнула калитку и вошла. На столе под тканевым навесом была расстелена скатерть, на ней стояли какие-то вазочки, мисочки, бутылка вина, играющего на солнце сквозь прозрачное стекло. При Премонсите ни навеса, ни стола во дворе не водилось: свин жрал дома. А этот, по всему видать, эстет. Девушка поставила на стол тарелку, обтерев полотенцем. Одну. И один бокал. И обернулась.
– Светлого солнца, – неловко проговорила Тереза и шлепнула на стол свою банку и миску с рыбой, посыпанной пряностями. – От нашего стола – вашему столу.
– Светлого солнца, – отозвалась девушка. Надо же, она умеет говорить! А Тереза уж предположила, что она немая. Голос девушки был приятный, мягкий, не чересчур тонкий, интонация спокойная и немного удивленная.
– Ты кто? – спросила Тереза без обиняков.
– Эраш, – представилась та. Тереза могла бы принять это за имя, если бы Ильтен в свое время не втолковывал ей, как следует себя называть при знакомстве. Несомненно, это была фамилия.
– А я – госпожа Ильтен.
– Госпожа? – Удивления в голосе прибавилось. – Что-то вы непохожи на даму.
Девушка окинула ее внимательным взглядом. Тереза мысленно выругала себя: конечно, нужно было надеть все лучшее, капрон и парчу, а она, привыкшая к тому, что все вокруг смирились с ее повадками, так и приперлась, как травы собирала: в брюках и блузке. Немудрено, что Эраш трудно увидеть в ней замужнюю женщину, госпожу. С другой стороны, на девочку Тереза при свете дня уже не тянет, а взрослые женщины здесь не бывают незамужними. Ничего, как-нибудь в мозгах уляжется.
– А хозяин кто таков? – поинтересовалась она.
– Господин Кавелиас недавно купил этот дом. – Эраш протерла столовые приборы, аккуратно разложила справа и слева от тарелки. – Он – большой человек в городском управлении образования. У троих моих братьев проблемы в школе. Папа отдал меня господину Кавелиасу на лето, чтобы он о них похлопотал.
У Терезы упала челюсть. Вот так взял и отдал? Родную дочь? И не замуж, а на лето попользоваться?
Она вспомнила, что говорил Ильтен. Отцы здесь отнюдь не пекутся о том, чтобы до замужества девушка хранила невинность. Общий посыл: пусть нагуляется. А если родит ребенка, то приплатит и государство за нового гражданина, и жених за гарантированно плодовитую невесту. Это еще ладно, но иные отцы откровенно эксплуатируют своих дочерей. Стригут долю с того, что им платят мужчины, как папаша Щиены Марис, а то и всё отбирают. Господин Эраш, видно, из таких же.
– Тебе не обидно? – спросила Тереза.
Она имела в виду обиду дочери на отца за то, что тот использует ее как инструмент для решения своих проблем, но Эраш поняла по своему:
– Что вы, господин Кавелиас меня не обижает. Он богат и влиятелен, неоткуда у него взяться такому злу на жизнь, чтобы на мне срывать.
Спорное утверждение. Небось, маньяк был не менее богат и влиятелен. Но раз не обижает, спорить не будем.
Эраш настелила на тарелку кружевную салфеточку, полюбовалась на дело своих рук. И добавила:
– А позапрошлой весной мальчишки одному господину стекло разбили, и папа меня предложил в компенсацию. Так тот господин такой злой был – и за стекло, и вообще за то, что в жизни не везет. С ним я намучилась. Звонила папе, просила забрать. Но он не разрешил возвращаться, пока не отпустят добром. Мол, стекло дорогое.
Тереза стиснула зубы. Удавила бы гада, позволяющего себе так относиться к дочери. Но кое-что она усвоила: закон здесь на стороне отца, и ничего с ним не сделаешь, если не желаешь неприятностей уже себе и своему мужу. Остается только вздохнуть с облегчением, что по крайней мере сейчас Эраш не просится домой. Может, этот Кавелиас ей и не в радость, но горя от него нет.
– Я позову господина Кавелиаса обедать, – сообщила девушка. – А вы не уходите, госпожа Ильтен. Ему будет любопытно, кто принес угощение.
Кавелиас вышел к столу в костюме и шейном платке. Увидев гостью, он глазом не моргнул. Даже огонек сигареты не дрогнул. Отлично владел собой, ничего не скажешь. Странная одежда Терезы его не сбила с толку: раз кольцо на нужном пальце, стало быть, дама замужем, и вести себя с ней надо соответственно.
– Светлого солнца, госпожа… – Он отвесил легкий поклон, на миг вытащив сигарету, и сделал многозначительную паузу.
– Госпожа Ильтен.
– Очень приятно, госпожа Ильтен. Чем обязан вашему визиту?
Он изъяснялся, словно на дипломатическом приеме. Тереза подобный стиль соблюсти не могла. Вежливость – это хорошо, но вычурные бантики к ней – уже перебор. Она ответила просто:
– Я живу на двенадцатой даче, господин Кавелиас. Пришла познакомиться. – Она слегка подтолкнула миску и банку. – Вот, чем богаты, тем и рады. Сама собирала и рыбу ловила.
– Благодарствую. – Кавелиас церемонно кивнул и уселся за стол. – Девочка, подай госпоже Ильтен прибор и бокал.
Эраш метнулась в дом. Тереза вспомнила, как впервые зашла к Хэнкам. Очень похоже: мужчина принимает гостью, а женщина обслуживает, не смея сесть за стол. Идиотская традиция. И ладно Эраш на птичьих правах, сосланная папашей практически в рабство, но ведь Лика – хозяйка. И до сих пор не присядет, пока всю семью не накормит и не получит позволения. Хорошо хоть, до Хэнка наконец стало доходить, что бить жену – не такая уж полезная практика, как ему прежде казалось.
