Kitabı oku: «Семейная сага. Сборник. Книга II», sayfa 4
Краткое содержание
Старая усадьба генерала Гладышева утопала в цветах сирени. Одуряющий аромат разносился по всему саду.
– Анечка, милая, как я люблю весну, – говорила Наталья Михайловна обращаясь к дочери, – Ты только посмотри на это великолепие. Ещё твой прадед генерал Гладышев велел посадить вокруг дома сорок кустов сирени привезенных из Голландии.
Анна Дмитриевна делала вид, что слушает мать, но сама была полностью поглощена своими мыслями.
– Анна, где ты опять витаешь?
– Ах маменька, простите, я задумалась.
– Что Павел? Когда его ждать домой?
Анна Дмитриевна вздохнула, приложила платочек к глазам.
– Вот об этом я и думаю с самого утра. Павлуша написал мне, что наверняка не сможет приехать этим летом. Очень он стеснен в средствах маменька.
Наталья Михайловна покачала головой и быстро посмотрела в сторону открытых окон.
– Душа моя, не нравится мне это. Дмитрий Николаевич давеча очень сердился производя подсчёты. Он сказал, что очень уж Павел шикует в этом Париже.
– Маменька, ну как же шикует. Париж, это же не наша деревня, где одно развлечение, что до речки прогуляться. А там театры, музеи, рестораны, да и учителя берут не малые деньги.
– Вот что я тебе скажу, Анна, из твоего лоботряса ничего путного не выйдет, – стоя на веранде сказал Дмитрий Николаевич, – виданое ли дело, чтобы в роду Гладышевых художники были. Тоже мне занятие для мужика, кисточкой махать.
Он презрительно посмотрел на дочь, в сердцах хмыкнул и вернулся в дом.
– Ах маменька, и почему он так Павлика не любит? – хватаясь за сердце спросила Анна.
Наталья Михайловна покачала головой, взяла дочь под руку и увела в дом.
Глафира, молодая особа исполняющая роль экономки, накрывала на стол к вечернему чаю.
Семейство расположилось за столом.
– А что же Мария, не вернулась ещё из города? – спросил ворчливо Дмитрий Николаевич.
– Нет папенька, она с кузиной Ольгой пойдет в оперу, вернётся завтра к обеду.
Дмитрий Николаевич нахмурился, но ничего не сказал.
Чай пили в полной тишине.
Пролог
– Господи, Иисусе Христе, спаси раба Твоего Павла. Пресвятая Богородица, наставь его на путь истинный. Укрой его своим покровом неразумного. Огради его от соблазна, не дай сойти в геенну огненную.
Старая женщина стояла на коленях перед иконами, неистово крестилась обратив взор на лик святых.
Дверь с шумом распахнулась, в комнату ввалился Павел.
– А ты всё молишься богомолица ты моя. Всё грехи мои пытаешься вымолить. Брось Дарья, брось это дело, мне давно путь в ад заказан.
Старушка последний раз перекрестилась, и тяжело поднялась с колен.
– Опять ты пьян Павел Сергеевич. Опять у профурсеток был? Пожалел бы ты мать свою, вдовицу горькую. Да деда с бабкой. Ведь душа у них болит за тебя окаянного.
Павел пьяно захохотал, махнул рукой, и в сапогах повалился на кровать. Дарья поджав губы начала стаскивать сапоги что-то шепча себе под нос.
– Проклинаешь меня, богомолица?, – зло спросил Павел
– Да за что же мне проклинать тебя, неразумный? Душу твою у Бога отмаливаю.
– Пойди прочь старая, надоела ты мне своими молитвами.
Дарья взяла грязные сапоги и опустив голову удалилась в свою каморку.
После смерти своего отца, статского советника Сергея Петровича Урядникова, Павел, с матерью и сестрой, жил под опекой деда. Дмитрий Николаевич не разделял увлечений внука живописью, и всякий раз видя его с кистью у мольберта, в сердцах плевался.
– Пашка, ты как баба, честное слово. Это сестре твоей престало мазней заниматься, а ты, тьфу, срамота.
На семейном совете порешили отправить Павла в Париж, в школу живописи. С дедовых глаз долой, и для успокоения материнского сердца.
Надо сказать что Павел не обладал особым талантом, и Дмитрий Николаевич был прав, называя его рисунки бумагомарательством. Но, несмотря на свою военную грубость, он души не чаял в своей единственной дочери, и ворча потакал ей во всём.
А Анна Дмитриевна обожала Павлушу, и считала его гением. Она мечтала видеть его работы рядом с Мане и Шишкиным. Павел рад был лелеять надежды маменьки. Париж стал для него избавлением от дедовских насмешек.
Но как же ошиблось материнское сердце в гениальности сына. Павел Сергеевич был гениален, но не в живописи, и уж тем более не в учебе.
Глава 1
Солнце освещало купала храма Александра Невского. Отслужили обедню. Дарья возвращалась со службы скорбно поджав губы.
Павел не вставая с кровати, закурил сигарету. Пуская кольца дыма в потолок он хмуро смотрел в окно. На горизонте его безоблачной жизни появились тучи, которые омрачали все его дальнейшие планы.
Художественную школу Павел Сергеевич посещал время от времени, в основном после письма матери. Анна Дмитриевна писала письма полные любви к обожаемому сыночку, в них она была уверенна, что Павлуша написал не одну гениальную картину. После таких слов в душе Павла просыпалась совесть, которой хватало ровно на неделю.
Дни свои Павел проводил в праздном ожидании вечера. Вечером Париж оживал: огни фонарей, кареты, дамы в вечерних туалетах, театры, рестораны, вот то, чем жил Павел Сергеевич в свободное от учебы время.
Крошка Софи, молоденькая танцовщица модного в те времена кабаре, приглянулась Павлу с первого взгляда. Покорить её было не сложно: цветы, конфеты, драгоценности, лестные обещания. И уже через некоторое время за ужин расплачивалась Софи, за номер в гостинице тоже, у Павлуши были временные трудности с деньгами.
Вчера Софи встретила Павла сияя от счастья.
– О, мой дорогой, я так ждала тебя, – пропела она подставляя губы для поцелуя.
Вино, фрукты, жаркие объятия. Павел стоял у окна, курил.
– У меня для тебя новость, любимый.
– Очень любопытно какая?
– У нас будет малыш. Ты рад? Правда же ты рад?
«Чёрт побери эту вертихвостку», – думал сейчас Павел, – " Рад я, как же, только ребенка мне и не хватало. И от кого? От какой-то профурсетки махающей ногами».
Подсчитав свои жалкие гроши, дед давно урезал его содержание, Павел велел Дарье собираться в дорогу.
– Вот и славно, вот и хорошо, – суетилась старуха украдкой бросая взгляд на образа, – услышал меня боженька.
– Да хватит тебе бубнить свои молитвы, надоела ты мне, страсть как надоела, – кричал Павел.
Проезжая мимо любимого ресторана, Павел вздохнул с сожалением. Про крошку Софи даже не вспомнил. А Дарья сидя в уголке, перебирала чётки, и не переставала благодарить Бога за услышанные молитвы.
Глава 2
Карета подъезжала к селу. Уставший от дороги Павел, безучастно смотрел на проплывающие мимо поля ржи.
– Уродилась нынче рожь на полях вашего деда, – сказала Дарья.
Павел ничего не ответил, был погружён в тяжёлые думы.
За два года, проведенные в Париже, он успел соскучиться по этой незамысловатой, размеренной жизни. Но не забыл постоянных придирок деда, и его обещаний отправить в рекруты. Маменька, милая маменька, наверняка захочет увидеть его картины, которых нет. С тяжёлым сердцем возвращался Павел Сергеевич домой.
Анна Дмитриевна с матерью и дочерью пили чай на веранде. Мария в последнее время была молчалива и грустна. Вот и сейчас она отстраненно смотрела по сторонам не вступая в разговор. Пока мать с бабкой обсуждали последние светские новости, Мария думала о том, что всё в этой жизни суета и томление духа.
– Кто это к нам приехал?, – удивилась Наталья Михайловна, заслышав стук копыт у ворот, – Глаша, пойди посмотри.
Девушка побежала к воротам. Из кареты вылезла старуха.
– Ах, бабушка, ты вернулась, – девушка бросилась в объятия Дарьи.
– Ты смотри какая мамзеля нас встречает, – плотоядно оглядывая фигурку девушки, хмыкнул Павел.
Глаша смутилась, покраснела, в поклоне опустила голову.
– Добро пожаловать, барин.
– Павел, сыночек мой дорогой, – бежала навстречу Анна Дмитриевна.
Слезы, объятия, смех, шумно и радостно встречали любимого сына и внука. И только Мария равнодушно смотрела на одетого по последней моде брата.
– Ну здравствуй, Павел. Тебя не узнать, – сухо сказала она.
– Здравствуй, сестрёнка. Да ты совсем уже невеста. Уже и жениха тебе наверно присмотрели.
Мария ничего не ответила, только хмыкнула в ответ.
– Потом, потом поговорите в волю, – сказала Анна Дмитриевна, – Павлуше с дороги надо испить чаю. Глафира, принеси Павлу Сергеевичу прибор.
Павел не отрывал взгляда от девушки, пока та трясущимися руками разливала чай.
– А вот во Франции, в некоторых домах со свободными нравами, господа пьют чай за одним столом с прислугой. – беря под локоть Глашу, сказал он, – Как ты на это смотришь, красавица?
– Барин, да что вы?, – девушка густо покраснела и убежала.
– Павел, что за манеры, – строго посмотрела Наталья Михайловна.
Глава 3
Павел лежал на кровати в своей комнате, когда к нему вошла мать.
– Ах, Пашенька, наконец-то мы можем побыть вдвоём, – сказала она присаживаясь на край кровати, – Ну расскажи же мне о своих успехах в живописи. Покажи свои работы, мне так не терпится их увидеть.
Павел встал, нервно заходил по комнате.
– Маменька, ну что вы на меня набросились с дороги. Люди искусства, это очень ранимые и непредсказуемые люди. Не нужно лезть художнику в душу, пока он сам не впустит вас туда.
Анна Дмитриевна с восхищением смотрела на сына. Художник, это слово было для неё сравнимо с именем святого. Она верила сыну, и не сомневалась в его словах ни на секунду.
– Конечно, дорогой, я не буду лезть к тебе в душу. Отдыхай милый до ужина.
Она встала, вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Павел был рад избавиться от матери. Глядя в окно он заметил Глашу, которая с корзинкой на локте бежала на речку полоскать бельё. Он быстро сбежал вниз, бросив на ходу матери и бабке:
– Пойду до реки прогуляюсь.
Глаша стояла по колено в воде. Юбка была заткнута за пояс, обнажая стройные икры. Она полоскала бельё, время от времени поправляя непослушную прядь волос.
Павел невольно залюбовался стройным станом девушки. Он тихо присел на траву, взял в рот травинку, прищурив глаз, громко сказал:
– Какое чудное виденье в этой глухомани.
Глаша от неожиданности оступилась, едва не упав в воду.
– Барин, вы напугали меня, – сердясь и краснея произнесла Глаша поправляя юбку.
– Прости, я не хотел. Но я художник, люблю всё красивое. А ты, стоя по колено в воде, была божественно красива. Твой стройный стан в лучах полуденного солнца напоминал обнаженную нимфу купающуюся на закате дня. О, прекрасное видение, я хочу написать твой портрет.
Девушка слушала его, то бледнея, то краснея. Она лихорадочно собирала бельё в корзинку непослушными руками.
– Барин, вы всё какие-то слова непонятные говорите. Недосуг мне с вами здесь разговоры разговаривать.
Глаша торопливо поднималась по тропинке. Павел, ухмыляясь, смотрел ей вслед.
«Как же легко можно завоевать этих деревенских простушек. А эта Глаша, ну страсть как хороша», – думал он медленно подходя к усадьбе.
Глава 4
Глаша прибежала в каморку, к бабушке Дарье, вся в слезах. Она упала перед старушкой на колени, и, захлебываясь слезами, поведала о сегодняшней встречи. Ей было страшно и горько, она боялась молодого барина.
Старушка гладила внучку по голове, и приговаривала:
– Всё в руках божьих, Бог не допустит, Бог спасёт и твою, и его душу. Проси Бога и Ангела-хранителя о защите. Всё образуется, всё будет хорошо.
Дарья утешала внучку, а сама была напугана больше Глаши. Кому, как не ей, знать нрав своего молодого барина.
Дмитрий Николаевич сидел в кресле, в своём кабинете. Он размышлял о том, что делать с Павлом: позволить ему праздно проводить свои дни он не мог, в роду Гдадышевых не было лаботрясов.
В дверь кабинета тихо постучались.
– Входите, – крикнул Дмитрий Николаевич.
Дарья робко открыла дверь, поклонилась.
– Батюшка, Дмитрий Николаевич, простите меня, старую, что беспокою вас напрасно.
– Ничего, ничего, входи Дарья.
– Благодетель вы наш, Христом Богом заклинаю, не гневайтесь на меня. Но сердце моё болит за Павла. Погубит он душу свою, не ведает он, что творит.
Генерал нахмурился:
– Говори, что этот прохвост натворить успел?
– Проходу он Глашке не даёт. Извел он девку совсем, свет белый ей стал не мил. Приструни ты его, Дмитрий Николаевич. А то не миновать беды.
Этот разговор решил дальнейшую судьбу Павла. За ужином Дмитрий Николаевич объявил о своём решении, направить внука в пехотные войска, солдатом.
Сколько слёз было пролито, сколько заламываний рук пережито, но генерал был непреклонен. И каким бы Павел ни был независимым, но перечить деду не стал. Смиренно он принял свою судьбу, и даже нашёл слова утешения для матери.
– Ничего, маменька, ничего. Мы люди подневольные, куда генерал прикажет, туда и пойдем.
На рассвете, в усадьбе Гдадышевых, было трогательное прощание.
Наталья Михайловна перекрестила внука образом Георгия Победоносца.
Мать, утирая слезы, повесила на шею Павла золотой образ Богородицы, и просила не забывать своих художественных способностей.
А дед смотрел на эту суету, и не мог сдержать раздражения.
– Бабы, одним словом бабы. Тьфу, пропасть.
Карета увозила Павла Сергеевича в новую жизнь.
Глава 5
Павел уехал, и в усадьбе стало снова тихо. Наталья Михайловна проводила свои дни в разговорах с дочерью, которая изо всех сил стараясь не показывать своей материнской тоски. Сердце матери болело за любимого сына, с которым его разлучили насильно. Но она смирилась, значит так и должно быть, Павлуше это пойдёт на пользу.
Мария была по-прежнему молчалива и задумчива. Она, если не была в церкви, то сидела в саду с книгой. Библия и Жития святых, вот что её сейчас интересовало. Если она заводила разговор, то он непременно сводился к спасению души и бренности нашего мира.
Одна её фраза очень обеспокоила мать.
– Я не вижу смысла в праздности своей жизни. Никакой пользы я не приношу, ни людям, ни Богу. Монахини хотя бы молятся денно и нощно о спасении душ, – говорила Мария, прижимая Библию к сердцу.
Анна Дмитриевна поделилась было с матерью своими опасениями, но та заверила её, что это всё пустоте, перебесится мол.
Начали присматривать для Марии жениха, но выбор был не в пользу последних. Девушка вела очень замкнутый образ жизни, и если удавалось уговорить её навестить кузину Ольгу в городе, то после этих визитов Мария замыкалась ещё больше. Разговоры о замужестве её не столько смущали, сколько приводили в раздражение.
– Папенька, ты знаешь, я очень беспокоюсь за Марию, – поделилась своими опасениями Анна.
Дмитрий Николаевич отложил газету, внимательно посмотрел на дочь.
– Да? Мне казалось, что кто-кто, но Мария доставить беспокойства не может. Она не Павел.
– Ах папенька, ну что вы так о Пашеньке, – сдерживая слезы, говорила Анна.
– Ладно, это всё пустоте. Так что Мария? Чем она тебя беспокоит?
– Она очень часто говорит о монастыре. Не собралась ли она постричься.
Дмитрий Николаевич очень любил внучку. Ему нравилось вечерами, сидя на веранде, и слушая соловьев, беседовать на разные темы. Гюго, Достоевский, Толстой, её любимые авторы. Они могли часами обсуждать «Отверженных» Гюго, и Дмитрий Николаевич не переставал удивляться аналитическому уму внучки.
Новость о монастыре не удивила генерала, а скорее наоборот. Ему стало не много грустно от того, что уйди Мария в монастырь, ему и поговорить будет не с кем в собственном доме.
Глава 6
Прошёл месяц. Наступило лето. Цветущую сирень сменило цветение липы. Усадьба Гдадышевых тонула в аромате липового цвета.
С утра царила суета. Глаша бегала с половой тряпкой из комнаты в комнату. Наталья Михайловна суетилась на кухне, раздавая кухарке указания:
– И главное изюма не клади, Иван Борисович, страсть как его не любят.
Иван Борисович Котиков отставной генерал, старинный приятель Дмитрия Николаевича, возвращался с Кавказа в своё родовое поместье.
Эх, будучи молодыми гусарами, каких только вольностей они не творили. Дмитрий Николаевич сидел в своем кабинете, и мечтательно улыбался, вспоминая молодость.
«Иван, Иван, я помню, как ты в карманы моего выходного мундира насыпал козьего помета», – смеялся, своим воспоминаниям Гладышев.
К воротам усадьбы подъехала карета, из неё вышел моложавый генерал Котиков, и молодой человек.
Приятели шумно приветствовали друг друга:
– Иван, ты всё такой же франт, воздух Кавказа пошёл тебе на пользу, – хлопая друга по спине, говорил Дмитрий Николаевич.
– Ты мне льстишь дружище, я старый, больной человек. – смеялся Котиков, – Кстати, разрешите вам представить, мой племянник Петр Казимирович Ляпишев.
Молодой человек поклонился, украдкой бросив взгляд на Марию, которая тоже с интересом посматривала на него.
Обед прошёл в оживлении. Генералы вспоминали молодость, дамы смеялись остроумным шуткам Ивана Борисовича. А в это время, между двумя сердцами, зарождалось нечто доселе им неизвестное. Мария, впервые за долгое время, позабыла свою меланхолию, и звонко смеялась вместе со всеми. Пётр не отводил от девушки зачарованного взгляда.
Время до вечера пролетело незаметно, пришла пора прощаться.
Иван Борисович взял под руку Дмитрия Николаевича, и отвёл в сторону.
– Друг мой, – говорил он вполголоса, – ты заметил, как наши голубки смотрели друг на друга?
– Заметил, конечно заметил, и дай Бог, чтобы это нам не показалось, – улыбнулся глава дома.
Прощаясь с Петром, Мария, слегка покраснев, пригласила его с дядюшкой к воскресному обеду.
– Непременно приду, с превеликим удовольствием, – ответил Петр, целуя руку девушки, при этом слегка сжав её пальчики.
Глава 7
Пётр стал частым гостем в усадьбе Гдадышевых.
Мария изменилась до неузнаваемости, что не могло не радовать мать.
Анну смущала тяга дочери к размышлениям и книгам. Она считала, что женщине не престало выпячивать свой ум напоказ, это пугает мужчин. Сама она, будучи молодой девушкой, предпочитала прятать свои умственные способности, напуская на себя слегка легкомысленный вид.
Но Мария была бунтаркой, в мужчинах ее привлекал прежде всего интеллект.
Пётр учился на последнем курсе медицинского университета. Это был умный, целеустремлённый молодой человек. Слегка амбициозный, но молодости простительны амбиции, которые подталкивают молодых людей к действиям.
У молодых людей оказались схожие взгляды на жизнь. Они оба стремились приносить пользу обществу. Пётр делился своими мечтами:
– Не знаю, поймёте ли вы меня, Маша, но я мечтаю лечить простых людей. Крестьян и рабочих, этих сирых и убогих, которым недоступна современная медицина. Посмотрите, чем они лечатся, ведь это прошлый век, и антисанитария. От того дети умирают, не дожив до первого года, молодые люди мрут от непосильного труда. Нет Маша, так не должно быть, медицина должна быть доступна всем.
Мария, вспоминая горячие речи Петра, делилась с матерью своими мечтами. Послужить людям, и Богу, вот ее предназначение.
Для двух сердец, живущих одной идеей, лето пролетело незаметно. Мария не переставала восхищаться Петром, все ее мысли, и разговоры были о нём.
Пётр писал Марии письма полные нежности.
«Милая моя Машенька!
Я не перестаю благодарить судьбу, и дядюшку, за нашу первую встречу. Увидев тебя, такую милую, нежную, скромную, я ни на секунду не сомневался, что ты та, которая предназначена мне судьбой. Твой ум, твои стремления мне не просто близки, они перекликаются с моими.
Маша, я давно понял, что люблю тебя. Дни без тебя кажутся вечностью. Будь моей женой, Машенька?!
Навсегда твой Пётр.»
Мария прижимала это письмо к сердцу, и слёзы счастья катились по её щекам.
«Да, да, да, я согласна, я буду твоей женой», – шептала она, беря бумагу и перо, чтобы написать ответ.
Глава 8
Получив от Марии ответное письмо, Петр незамедлительно прискакал в усадьбу.
Нежные чувства захлестнули молодых людей. Они сидели в саду, который уже дышал осенью, и строили дальнейшие планы на жизнь. Пётр через неделю уезжал на учёбу. Мария обещала ждать, и взяла с него обещание, что он будет писать ей, как можно чаще.
На следующий день была объявлена помолвка, Пётр и Мария стали женихом и невестой. Радостная суета царила в семье Гладышевых. Наталья Михайловна, с присущей ей основательностью, занялась подвенечным нарядом.
Дмитрий Николаевич старался не показывать, но он был безмерно счастлив за Марию. Пётр показался ему разумным, и надёжным молодым человеком, с многообещающим будущим.
Наступили промозглые, осенние дни. Усадьба погрузилась в осеннюю меланхолию. Наталья Михайловна с дочерью готовили приданное для Марии.
В один из осенних вечеров, когда вся семья сидела в гостиной у камина, посыльный принёс письмо.
В письме сообщалось, что Павел Сергеевич Урядникова был помещен в госпиталь. Родным рекомендовалось приехать, ибо воспаление лёгких протекало в тяжёлой форме.
Анна, услышав эту новость, изменилась в лице. Позабыв своё рукоделие она бросилась к отцу, и стала его умолять немедленно ехать к Павлуше. Дмитрий Николаевич был обеспокоен не меньше дочери, но поездку решил отложить до утра.
Эта ночь Анне далась тяжело. Мария не спала вместе с матерью. Они сидели, перебирали фотографии, и рисунки Павла. Анна каждый рисунок орошала слезами.
– Пашеньке, сыночек родной, как же так, – причитала мать.
– Да полно вам, маменька, ведь живой же он, даст Бог, всё образуется, – Мария пыталась привести мать в чувства.
Едва забрезжил рассвет, генерал велел заложить карету. Семья Гдадышевых выехала незамедлительно.
К вечеру прибыли в госпиталь. Без промедления их проводили в палату, где в горячем бреду лежал Павел.
Анна, с рыданиями бросилась к сыну.
Отдав кое-какие распоряжения, генерал велел перевести внука в усадьбу.
Вторую неделю Павел был без сознания, борясь с жестокой болезнью. День и ночь у его постели сидела Дарья, вознося молитвы Пресвятой Богородице.
