Kitabı oku: ««Времена были нескучные!..» 2 том», sayfa 4

Глава 9

Александр Артемьевич порадовался родившейся внучке. Стал спокойнее, возможно, мудрее, после всего произошедшего. Силы явно покидали его, но он был приветлив со всеми и старался не докучать никому своими хворями. Когда чувствовал в себе возможность, спускался к внукам и с умилением наблюдал за малышкой и общался со старшими.

Ульрика, приголубливая дочку, внимательно смотрела в её ясные глазки, была печальна и отстранённа от всего, что происходило вокруг. Будто бы и не жила, а существовала какой-то бесплотной тенью. Похудела (хотя, куда ещё больше худеть, и так была само изящество), краски оставили её прекрасное лицо. Временами слабость непреодолимо наваливалась на неё, тогда она лежала без движения в постели, и было непонятно: жива ли или уже оставила этот мир. Дочка была явным отблеском красоты матери и очень походила неё. Александра быстро после родов организовала крестины, и девочку окрестили Натальей в церкви соседнего уезда. Всю сердечность и заботу Александра отдавала Ульрике и её малышке, понимая безвыходность положения Ульрики и будучи не в силах ей чем-либо помочь. Одно она обещала Ульрике твёрдо – она сделает всё, чтобы уравнять Наташу в правах с братом и сёстрами. Как? Она пока не знала и сама, но ни секунды не сомневалась, что она это сделает во что бы то ни стало и несмотря ни на что.

Год за заботами минул быстро. Наступил октябрь. Александра готовилась радостно отметить годик от рождения Натальи, её первый день рождения, и была вся в хлопотах. В разгар приготовлений прибежала девушка и сказала, что её кличет свёкор. Александра быстро поднялась в спальню к Александру Артемьевичу.

– Ну, что, Александрин, – сказал тесть слабым голосом, улыбаясь через силу, – поздравляю тебя, генеральша ты теперь, генерал-майорша.

Дрожащими пальцами Александр Артемьевич держал письмо. Он в последнее время очень сдал, в чём только душа держалась.

– От Ивана письмо получили? – сдерживая чувства, спросила Александра.

– Да, дорогая, новое звание он получил за службу на Кавказе, за храбрость. Этим горжусь, – глухо прозвучал ответ.

– Всегда за это его уважала, им гордилась и детей в любви и уважении к отцу воспитываю. Александр по стопам отца хочет пойти. Иван мне написал, в кадетское училище его отдать хочет. Тревожно мне за него, мать ведь, но препятствовать не буду. Славное это поприще для мужчины.

– Умница ты и большой души человек, милая моя. Вот уж наградил Бог Ивана, так наградил. Ты о дне рождения Наташи ему напомнила?

– Конечно, но не уверена в его приезде. Он и к старшим детям не часто в дни рождений приезжает. Вы не переживайте, он же на службе. По себе знаете, что не всегда можно всё бросить и приехать. Не хозяин он сам себе.

Александр Артемьевич взял Сашу за руку и покаянно посмотрел на неё выцветшими стариковскими глазами:

– Ты прости меня, старика, что так сложилось всё с у тебя с моим Иваном. Прости! – и из глаз потекли скупые слёзы.

– Что Вы, Александр Артемьевич, – гладя старика по руке, и тоже, роняя слёзы, проговорила невестка, – не убивайтесь! В жизни всё бывает! А лучшего свёкра, чем Вы, и представить себе трудно. Каждый день за Вас Бога благодарю.

– Умру я скоро, Александрин, – спокойно глядя в окно, проговорил старик.

– Что Вы, в самом деле, Александр Артемьевич? – утирая слёзы, сказала Александра. – Живите да радуйтесь, на внуков глядя!

– Чувствую я, уходить мне скоро. Вот Наташенькин день рождения отпраздную, и пора мне. Всё на тебе останется, но я не беспокоюсь. Ты со всем справишься. И не перечь мне сейчас, все когда-нибудь туда уйдём. Я не боюсь и не беспокоюсь. И ты будь спокойна. Ну, иди, тебя внизу уже заждались. Иди, моя хорошая, а то притомился я что-то.

Александр Артемьевич улыбнулся Саше и прикрыл глаза. Она ещё раз погладила его по руке, тихонечко перекрестила и вышла из комнаты.

День рождения Наташи удался на славу! Было много игр, развлечений. Особенно всё происходящее радовало Софи. Наташа мало, что понимала, но ощущая общую атмосферу праздника, видя радостных брата и сестёр, которые вовсю развлекали её, смеялась, танцевала, смешно переставляя ещё не крепкие ножки, и радостно хлопала в ладоши. Александр Артемьевич с огромным трудом спустился вниз, посидел немного, ему поднесли Наташу, он погладил её по головке, умильно поцеловал ручки. Она обняла его за шею, пролепетала: «Деда». Счастью старика не было предела. Но больше оставаться он был не в силах и попросил помочь ему подняться наверх, в спальню, что тотчас и сделали. Мама именинницы всё больше стояла у окна, и Александра понимала, что она всё же надеется, что Иван приедет. До глубокого вечера можно было с подъездной аллеи разглядеть лицо Ульрики на фоне портьеры. Загряжский так и не появился.

* * *

На следующий день во время завтрака в столовую, нарушая все приличия, ворвалась сенная девушка Наташа с криками о помощи. Александру Артемьевичу стало плохо. Александра и Ульрика засуетились, Александра распорядилась гувернёрам оставаться с детьми, Наташу передали няне, а сами женщины кинулись наверх в спальню. Саша, Соня и Катя в растерянности остались в столовой.

Александр Артемьевич был совсем плох:

– Видишь, Александрин, правду я тебе сказал: моё время прощаться пришло. Позовите ко мне отца Кирьяна, исповедаться да собороваться. Да не медлите, мало мне на этом свете уже отпущено.

– Александр Артемьевич, что у Вас болит. Я сейчас за доктором пошлю.

– Да, Бог с ним с доктором, не нужен он мне. Ты, главное, за батюшкой пошли, это мне нужнее, – задыхаясь, произнёс старик.

Дворовые, стоя за хозяйкой и Ульрикой, сдерживая рыдания, утирали слёзы. За отцом Кирьяном и доктором послали одновременно. Пока суть да дело, умирающий протянул руку к Ульрике, та подошла и села на быстро подставленный стул.

– Видишь, доченька, как жизнь обернулась. Ты прости меня за всё, и я тебя, страдалицу, за всё прощаю. Береги себя и береги внучку мою.

У Ульрики всё горе, сдерживаемое внутри, прорвалось наружу, она упала на постель, целуя руку старику, и заплакала навзрыд. Александра осторожно подняла её, прижала к себе и передала девушкам, велев отвести её вниз.

Александра присела на стул, на котором только что сидела Ульрика и взяла свёкра за руку.

– Ах, Александрин, так много хочу сказать тебе слов благодарности и восхищения, да сил нет. Горжусь я тобой, голубушка. Так хочу, чтобы ты Ивана простила, да сладилось у вас с ним опять. Да только Бог в этой ситуации может разобраться.

– Александр Артемьевич, не держу я зла на Ивана, да только не верю я, что ему мое прощение нужно. Он деток любит, ну, и ладно, а в остальном Господь разберется.

– Ну, и хорошо, ну, и ладно. Оставляю я тебя, Александрин, прости мне, старику, всё, а я тебя, голубушку, от всего сердца за всё прощаю и благословляю. Ефросинье помоги, она от тебя полностью зависит, и Наташу береги, она сестра детям твоим, полюби её, как их любишь. Ну, всё-всё, не плачь!

Александра положила голову на грудь свёкру, плечи её сотрясались. Она подняла заплаканное лицо и поцеловала Александра Артемьевича в лоб.

– Будьте покойны, – утирая слёзы, произнесла она, – со всем справлюсь, всё сделаю, от души Вас прощаю, и с низким поклоном за всё благодарю.

Сообщили о приходе отца Кирьяна. Батюшка вошёл, Александра поцеловала его руку, а он благословил её, перекрестив, и подошёл к Александру Артемьевичу. Все покинули комнату. Мужчины остались одни.

Через некоторое время отец Кирьян спустился вниз.

– Всё хорошо, всё успели, всё сделали, – сказал он Александре.

Вошёл приехавший толстенький доктор с румяными щёчками, скинул слуге верхнюю одежду и в сопровождении Александры пошёл наверх. Александра открыла дверь спальни. Александр Артемьевич лежал на спине, закрыв глаза, с вытянутыми вдоль туловища руками. Лицо его было спокойно и благостно. Доктор стал щупать пульс, посмотрел на Александру. Она поняла всё без слов.

Глава 10

На похороны приехали дети Александра Артемьевича: сын Николай с женой Натальей Кирилловной, дочерью гетмана графа Кирилла Григорьевича Разумовского; сын Борис, генерал-майор, овдовевший четырьмя годами ранее, и до сих пор хранивший память о жене, княжне Екатерине Михайловне, в девичестве Черкасской; дочь Елизавета вместе с мужем бароном Александром Николаевичем Строгановым; дочь Екатерина с мужем, графом Алексееем Владимировичем Салтыковым; сыновья Пётр и Андрей. Приехал и Иван Александрович Загряжский в новой генеральской форме.

Родные Александра Артемьевича любили, уважали, были преисполнены к нему самых глубоких добрых чувств, почтительности и благодарности, поэтому скорбь родственников была абсолютно искренней.

Похоронили его на кладбище Иосифо-Волоцкого монастыря, затем справили поминки в Яропольце, выразили соболезнования Александре, старшим детям, заверили в полной поддержке и помощи во всех непредвиденных обстоятельствах (в чём Александра не сомневалась, семейные узы были крепкими, родственные связи близкими и незыблемыми) и разъехались по домам. Задержался только Иван, сказав, что он уедет на следующий день вечером. Ульрика же всё это время находилась у себя в комнате и гостям не показывалась.

На следующее утро Загряжский сказал, что будет завтракать у себя. После завтрака попросил привести к нему детей в гостиную. Порадовался тому, как изменился и вырос Александр, полюбовался младшими Софи и Катрин, поговорил с ними об их занятиях, Наташу взял на руки, долго смотрел на неё, погладил по головке, поспрашивал о глазках, носике, улыбаясь, поцеловал и отдал няне Наташе. Катя тоже, поцеловав папа, ушла с гувернанткой. Затем поговорил с Софи, велел ей быть маме помощницей, слушаться её во всём, прилежно учиться, подставил ей щёку для поцелуя и, тоже распрощавшись, остался наедине с сыном. О чём шёл этот долгий разговор никто не знал, но только через час Саша с сияющими глазами вылетел из гостиной с криком:

– Мама, мама! Я…

– Иди к себе, – спокойно прервал его отец, – я всё скажу маме сам.

Иван и Александра остались одни.

– Саша, если ты надеешься, что я буду говорить об известной ситуации, то готов тебя огорчить. Этого разговора не будет.

– Я не надеюсь на этот разговор. Я вообще ни на что не надеюсь.

– Это ты зря. Мы по-прежнему семья, у нас дети. Я всегда заботился о них и их будущем. Не изменю этому и сейчас. Пришло время подумать об Александре.

– Что тут думать, Иван, ты же уже всё решил и сообщил мне об этом ранее. Я только жду, когда это произойдёт.

– Ты как всегда рассудительна и мудра, Сашенька, – произнёс Загряжский, – ну, так вот время пришло. Собирай, мать, сына в дорогу. Сегодня вечером мы с ним вместе и поедем.

Александра покачнулась, пелена застлала глаза. Иван бросился к ней.

– Всё хорошо, – отстранилась она, – видно сердце ещё не до конца готово к отъезду сына.

Она кликнула крепостных девушек, и началась предотъездная суматоха. Сашу начали собирать в дорогу.

– Да ты не переживай так, – улыбаясь, произнес Загряжский, – это же всё равно должно было случиться. Да и не один он там будет. Ты что, письма от Ольги не получала?

– Нет.

– Значит, скоро получишь. С братом он в кадетском корпусе в столице учиться будет, с племянником нашим, Александром, Ольгиным сыном. Два Александра на воинский путь вместе ступят.

– А он же когда и как до Петербурга доберётся?

– Так кум твой Парамон за пасынком тоже поехал, завтра мальчишек познакомим и вперёд, к будущим победам! Хватит уже, вечно вы бабы, как курицы, над своими цыплятами квохчете. Мужики они оба, пора от мамкиной юбки отрываться.

– Как у вас, мужчин, всё просто, – горестно вздохнула Александра.

Загряжский рассмеялся и потрепал её за плечо:

– Что же ты меня со званием не поздравляешь, генерал-майорша?

– Поздравляю, конечно, Иван, ты это звание заслужил по праву. Дети тобой гордятся. Наташенька-то ещё не понимает, а старшие точно гордятся. Ты думай о них, люби их, заботься. Они тебя любят.

– Сашенька! – рванулся к ней Загряжский.

– Всё, Иван, всё, не будем больше об этом, – ускользнула от него Александра.

Иван вздохнул.

– А кум-то мой и адъютант Парамон тоже звание следующее получил за службу на Кавказе. Секунд-майор теперь муж твоей сестры. Можешь их обоих поздравить.

– Что ж, непременно поздравлю.

К вечеру суматоха улеглась, вещи были собраны. Готовились попить чаю и отправить путников в дорогу. В столовую спустилась и Ульрика. Загряжский поклонился ей, здороваясь, но не подошёл. Чай пили, молча. Наконец, в экипаж отнесли вещи. Александра благословила сына иконой. Крепилась изо всех сил, не плакала. В последний момент не выдержала, прижала крепко к сердцу, поцеловала в макушечку, перекрестила, и отец с сыном сели в экипаж и отправились в столицу.

Часть 7. «Он был мой дражайший друг…»

 
Се ты отважнейший из смертных!
Парящий замыслами ум!
Не шёл ты средь путей известных,
Но проложил их сам – и шум
Оставил по себе в потомки;
Се ты, о чудный вождь Потёмкин!
 

Г. Державин

Глава 1

Впервые в жизни Парамон возвращался домой. Нет, конечно, у него был дом в своём поместье, где жила мать и до замужества – сестра. Но этот дом – совсем другое. Здесь был ЕГО ДОМ, дом, где ждала любимая женщина, его жена, это была обитель ЕГО СЕМЬИ. Как же давно не испытывал служивый этого чувства. Много лет ничего не держало его дома. Сейчас же Парамон, получив долгожданный отпуск, мчал коня к своему счастью. Секунд-майор рисовал себе картины встречи с Ольгой, планировал, как он встретится с пасынком, отвезёт его в Петербург в кадетский корпус и оставит вместе с кузеном Александром Загряжским продолжать суровое обучение защите Отечества, вернётся, и они вместе с Ольгой навестят его родных. Как, наконец, соберутся все вместе и будут веселы и счастливы. Всё будет как в детстве. Не будет с ними только отца и старого друга Фрегата. Отец… Отца Парамон помнил плохо, слишком мал был, когда тот погиб. Пёс же служил ему верой и правдой много лет, и теперь очень его не хватало.

До имения оставалось несколько десятков вёрст. Тепло вспомнил своего друга и командира. Много дорог исходил Синица вместе с Загряжским. Иван Александрович, несмотря на получение нового высокого звания и предложения продолжить службу в тихом кабинете военного ведомства, счёл для себя невозможным оставить своих солдатушек и остался в действующей армии. И вот сейчас они вместе отправились, наконец, в отпуска. Надо будет заехать вместе с женой и в Ярополец. Ольга давно не видела сестру и племянников, конечно, соскучилась, и они будут рады повидаться с ней. Как интересно сложилась жизнь! Парамон с Иваном стали родственниками, будучи женатыми на сёстрах. Кто бы мог это предполагать там, в Дерпте, где судьба свела их, двух вояк, двух храбрецов. Пути Господни, однако, неисповедимы.

Мерный стук копыт, тихий закат, великие русские просторы настраивали путника на лирический лад, давая место мечтам и воспоминаниям. Однако темнота наступала стремительно. В ночи ехать было небезопасно, так как в лесах промышляли лихие люди, а пасть от их засады у Парамона не было никакого желания. Впереди был постоялый двор. Парамон пришпорил коня и через четверть часа уже беседовал с хозяином. Мужчина и его жена оказались милыми приветливыми людьми, с которыми Парамон быстро сговорился на хороших условиях. Хозяйка поспешила на кухню, ведь гостя надо было накормить с дороги.

Парамон решил пока выйти во двор, проверить своего скакуна, дать ему пить, расседлать. Не успели глаза секунд-майора привыкнуть к темноте, как он заметил какую-то тень, метнувшуюся от привязанного коня. Это очень не понравилось Парамону. Он был разведчиком, не первый год служил в армии и в случайности давно не верил. Синица осторожно подошёл к коновязи. Конь заметно нервничал, прижимал к телу хвост и не сразу узнал хозяина. Парамон напоил животное, стал снимать седло и подпругу и здесь понял, что так беспокоило коня: под попону был подложен целый пук репея, который царапал спину скакуна. Пока наездник не сел в седло, это доставляло некоторые неудобства, но как только репей был бы придавлен седлом, он сразу же впился бы в спину коня и начал её раздирать. Последствия могли быть смертельными для Парамона: животное, обезумевшее от боли, попыталось бы скинуть наездника, а падение с лошади может иметь самые страшные последствия. Сия диверсия несколько удивила офицера: «Кто мог это сделать? Кому это может быть нужно?»

Ночью Парамон спал плохо. Ему не давало покоя произошедшее. Он несколько раз выходил к коню удостовериться, что с тем всё в порядке. То, что кто-то пытался не дать ему доехать до имения, было понятно, но кто и почему? Конечно, по долгу службы секунд-майор бывал в разных передрягах, и у него не могло не быть недоброжелателей, но покушаться на его жизнь здесь?! Кто-то следил за ним от самого расположения полка или случайно встретил уже в пути? Синица решил обсудить это с Ольгой. Чуть свет, расплатившись с гостеприимными хозяевами, Парамон заспешил в имение.

Глава 2

С утра у Ольги всё валилось из рук. Она не могла понять, что происходит. На здоровье, вроде, не жаловалась. В имении всё было поставлено на прочную основу, всё было налажено. Нового управляющего приняла на службу. Из бывших военных, по ранению оставил службу. Дело, вроде, хорошо знает, с дисциплиной знаком. Парамон вернётся – будет доволен.

– Барин, барин приехал! – раздался звонкий девичий крик.

К воротам стала сбегаться дворня. Только в этот момент Ольга почувствовала, как же она соскучилась по любимому. Парамон не был дома около года. Он, конечно, регулярно писал ей трогательные нежные письма, но ей хотелось, чтобы он был рядом, чтобы можно было прижаться, обнять, вдыхать его запах. К сожалению, удел жены офицера – ждать. И она ждала. Печалиться было некогда, заботы о пансионе занимали всё время. Даже до дел имения руки не доходили. И вот, наконец, приехал любимый муж, живой, здоровый! Ольга выбежала во двор:

– Парамошенька, дорогой! Как я рада, как я тебя ждала! Ты надолго? – сияя глазами и обнимая своего ненаглядного, взахлёб говорила счастливая женщина.

– Оленька, милая моя, – сказал Парамон, покрывая поцелуями дорогое лицо, – я спешил, как мог, чтобы быстрее увидеть тебя. А надолго ли, точно не знаю, сказано было месяца на два, а там, как отзовут.

Из дома, услышав гомон, выбежал сын Ольги шестнадцатилетний Александр:

– Здравствуй, отец!

Так называл Парамона его пасынок, привязавшийся к нему всем сердцем после их знакомства и долгих бесед о прошлом и будущем.

– Здравствуй-здравствуй, сын! Какой ты вымахал, меня обскакал.

И они крепко по-мужски обнялись.

– Ну, пойдём в дом, Парамошенька, отдохнёшь с дороги, Груня сейчас растопит самовар и вскипятит воду, – сказала Ольга, ласково погладив сына по спине.

– Мне бы в баньку.

– Будет, будет тебе баня, сейчас распоряжусь. Прохор! Прохор, баню истопи барину и Груне скажи, чтоб самовар поставила.

– Да уже, матушка. Мы как барина увидели, дак сразу и растопили, и затопили.

Прохор Усатов был человеком уже немолодым, но очень живым и расторопным. Они с женой Груней верой и правдой служили Ольге с того момента, как поселилась она в Олялино, а однажды, в начале приезда её в эти места, до встречи её здесь с Парамоном и их венчания, спасли ей жизнь. Женщина тогда сильно заболела. Долго лежала в бреду с лихорадкой. Местный доктор ничего поделать не смог, только покачал головой и предложил надеяться на чудо. Однако Прохор с Грушей решили иначе. Съездили к бабке-травнице, та собрала им необходимые травы. Супруги вернулись и не отходили от хозяйки ни на минуту. Поили её отварами, ставили примочки, и уже через несколько дней Ольге стало лучше. Тут бы радоваться, да, оказывается, барыня была брюхата небольшим ещё сроком и из-за болезни выкинула. Открылось сильное кровотечение. И снова к бабке за травами. Потом отпаивали Ольгу молоком да взварами разными, чтобы силы восстановить. Ольга за это дала им вольную, предложила денег, чтоб могли своё хозяйство обустроить, но Усатовы категорически отказались покидать имение, чему хозяйка не могла не порадоваться, так как очень к ним привыкла и знала, что надёжнее ей людей не найти. Парамону же, не знавшему о её беременности, так ничего о выкидыше и не сказала. Поберегла его, знала, что сильно переживать и печалиться будет. Ведь всё равно, что было, того не вернёшь, Бог даст, ещё детки будут. А время придёт – скажет, когда поймёт, что душа его готова эту новость легче перенести. За Прохора и Грушу была спокойна, из них клещами ничего вытянуть было невозможно, они за барыню всегда были готовы в огонь и в воду.

– Мы ведь нашего барина, ой, как ждали, – продолжил Прохор.

– Зачем же вы меня ждали? – вмешался Парамон.

– Дак за хозяйством пригляд нужон. Хозяйство-то оно большое, управляющий новый…

– Парамон, не успела тебе сказать, я приняла управляющего, из военных. Вроде, неплохой человек, мне кажется, вы сойдётесь.

– Барыня, не изволь гневаться, дай скажу, что думаю.

– Ну, говори, Прохор, к чему эти церемонии?

– Я вам, господа, вот что скажу: Вы, барыня, молодец, одна на хозяйстве остаётесь, пока барин служить, да Вы всё больше пансионом занимаетесь, и там у Вас порядок, а имение большое, оно тоже хозяйской руки и глаза требуить. Ведь управляющий Ваш на руку-то нечист.

– Что значит «нечист»? Что ты имеешь в виду? – спросила Ольга.

– Дак то и имею, что видить он, как Вы все силы на пансион отдаёте, а его не заставляете отчёт держать, вот он и подворовываить.

– Подворовывает? А ты на него не наговариваешь часом?

– Да вот те крест, матушка! Зачем оно мне?

– А откуда знаешь?

– Дак Груняша моя бумаги у него видала. Она грамоте-то не обучена, но цифирь понимаить. Дак тама неверные цифири были написаны.

– Вот оно как… А что же вы с Груней мне раньше-то не сказали? – спросила Ольга, сидя за столом между мужем и сыном.

– Дак проверить решили. Чего ж зазря на человека-то наговаривать?

– Проверили?

– Да, матушка, проверили.

– Ну, ладно, теперь я проверю, – снова вмешался Парамон, – ты, Оленька, занимайся пансионом, а я пока здесь, постараюсь с имением разобраться.

В комнату вошла Груня с самоваром. Усатовы быстро накрыли на стол.

– Ну, вот и ладно, барин, отдыхай, чайку пока попей. Груняша липовый заварила, с устатку хорошо. А там и банька подойдёт.

– Спасибо. Сейчас я с дороги отдохну, и пойдём с управляющим знакомиться.

* * *

«Господи, за что же это?! Он приехал. Никакая сила его не берёт. Как же меня так угораздило именно в его дом попасть?! Мне бежать от него подальше надо. А, может, не узнает? Ведь сколько лет прошло… Если не узнает, тогда мне повезло. А если в бумаги полезет? Чёрт! Надо попрятать куда-то. И чтобы дворня не видела, а то суют свои носы, куда не следует. Чёрт, чёрт… Вот угораздило!»

* * *

– Оленька, как думаешь, что это могло быть?

Парамон, распаренный из баньки, попивая заботливо заваренные Грушей травки с мёдом, только что рассказал жене о своём приключении на постоялом дворе, когда Александр вышел из столовой.

– Ой, Парамоша, напугал ты меня. Хорошо, что всё обошлось. Я не готова тебя потерять.

– Да будет тебе, любимая. Я и не собираюсь теряться. Всё хорошо. Не волнуйся.

– Как же не волноваться? Ты и так на боевом поприще каждый день смерти в глаза смотришь, а тут ещё в мирных краях, рядом со своей усадьбой, покушение на твою жизнь. Нет уж, друг мой, я слишком долго тебя искала, чтобы так вдруг взять и потерять.

– Не волнуйся, со мной всё будет хорошо, я везучий.

– И всё-таки кто-то хотел тебя убить. Зачем?

– Оль, а, может, и не хотел убивать? Уж как-то очень нелепо всё выглядит.

– А для чего тогда он это сделал?

– Возможно, хотел покалечить. Ведь падение с лошади вовсе не гарантирует смерть. Убить можно было бы более верным способом.

– Да, наверное, ты прав. Тогда возникает вопрос: зачем и кому это надо?

– Вот именно. Кому и зачем? Если хотели убить, могли сделать это раньше. Если следили от расположения полка, то зачем так долго тянуть? Была масса других возможностей.

– Скорее всего, это не из полка. Значит, встретились в дороге.

– Да нет. Я ни с кем не встречался, только на постоялых дворах останавливался.

– Так. Случилось это на последнем. Значит, там тебя и ждали.

– Допустим. Но мы никак не приблизились к ответу на вопросы: кто и зачем? – резюмировал Парамон.

– Давай раскручивать ниточку дальше. Если это не полк, значит, скорее всего, не связано со службой.

– Опять-таки допустим.

– Последний постоялый двор перед усадьбой, значит…

– Значит, это связано с имением.

– А может, месть?

– Чья? Было бы связано со службой, так убили бы ближе к полку. Какой смысл гнаться за мной сотни вёрст?

– Значит, милый, всё ведёт в имение. Но кто и зачем?

– Во всяком случае, мы сузили круг. Вопрос «зачем» мы зададим, когда поймаем негодяя.

– А может, это просто ошибка? Может, тебя с кем-то перепутали?

– Возможно, хотя маловероятно. Я представился хозяину постоялого двора.

– Да, но этот самый негодяй мог не слышать вашего разговора, а поджидать на улице.

– Не думаю, что он стал бы подвергать опасности жизнь человека, личность которого для него сомнительна.

– Да, Парамон, наверное, ты прав. Значит, кто-то в имении не хочет, чтобы ты здесь появился.

– Кто?

– Теряюсь в догадках. Хотя предположить могу.

– Кто?

– Управляющий.

– Почему ты так решила?

– Во-первых, только он здесь человек новый. Раньше же тебя здесь никто не трогал, да и дворня очень тебя полюбила. А во-вторых, он из военных, и, возможно, ваши пути где-то пересекались, и он тебя знает.

– Ну да ладно, разберёмся. У меня к тебе, родная моя, ещё один важный разговор есть, – сказал Парамон, обняв Ольгу, усаживаясь с ней на диван.

Ольга насторожилась:

– О чём, дорогой?

– В принципе ты уже знаешь об этом, я писал тебе, и ты со мной согласилась. Решили мы с Иваном Александровичем, что парни наши уже к такому возрасту подошли, что пора решать с их будущем. Оба хотят пойти по нашим стопам, а твой Саша, в первую очередь, и по стопам своего отца – стать военными.

Ольга, затаившись, слушала, прижав кулаки к груди и опустив глаза.

– Загряжский тоже сейчас в Яропольце, собирает сына в дорогу. Собирай и ты, душа моя, нашего Сашу. Повезу я его в Петербург в кадетский корпус. Всё уже сговорено. Там они с кузеном встретятся и постигать военную науку побеждать вместе будут. Всё не один, всё вместе веселее и надёжнее. А затем вернусь к тебе. Ну, что ты так напряглась, родная моя? Всё равно это рано или поздно свершилось бы, – Парамон прижал к себе из последних сил пытавшуюся сдержать подступившие слёзы Ольгу.

– Ах, Парамошенька, всё правильно, дорогой мой, но так страшно отрывать от себя свою кровиночку, отпуская его во взрослую неведомую жизнь. Что ждёт его впереди?

– Сердечко моё, ты трусливой никогда не была, всегда была решительной и реалистичной. А что его ждёт впереди, знает только Бог, на Него и уповать будем. Взрослая жизнь нашего Саши только начинается. Ну, соберись, моя родная, ему и так будет страшновато покидать родной дом, будь ему поддержкой перед отъездом.

– Да, дорогой, да! – поддержала мужа Ольга, вытирая предательские слезинки, всё-таки выкатившиеся из её прекрасных глаз.

– Сейчас с моей ситуацией разберёмся, и я поговорю с Александром. Оленька, ну, пойдём уже. Мне не терпится познакомиться, наконец, с этим проходимцем.

* * *

Нового управляющегося Ольга и Парамон застали садящимся на лошадь. Вещей с собой у него не было, но по всему было видно, что мужчина намерен оставить имение навсегда. И он успел бы скрыться, если бы не верный Прохор, который успел схватить лошадь под уздцы и не оставил наезднику никакой возможности сбежать.

– А куда Вы собрались, господин управляющий? – спросила Ольга, когда обескураженный беглец слез с лошади. – Не хотите нам с Парамоном Степановичем ничего объяснить?

– Воронин, ты?! – Парамон пристально вглядывался в лицо мужчины.

– Воронин? Как интересно. А мне этот человек представился как Воробьёв.

– Нет, Оленька, это здесь он стал Воробьёвым, а когда я полгода бегал за ним по горам Кавказа, он носил родовую фамилию Воронин, Воронин Василий Александрович. Прошу любить и жаловать.

– Бегал? Так я понимаю, он военный преступник?

– Совершенно верно, дорогая. Как, однако, интересно устроена жизнь: я не сумел поймать его там, так он сам нашёл меня здесь. Чудны дела Твои, Господи!

Пока Парамон говорил, Прохор, не долго думая, вязал руки управляющему.

– Так-то надёжнее будить. А то поди удумаить чаво. Барин, его, можить, отправить куда? Пущай власти разбираються.

– Отправим, обязательно отправим. Пусть пока у нас посидит. У меня к нему личные вопросы имеются. А я тебе письмецо дам. Съездишь в город, передашь коменданту лично в руки. Понял, Прохор?

– Понял. Отчего же не понять? А куды весть-то енту гадину?

– Найди чулан, где самый большой замок висит, да глаз с него не спускать. И мужикам скажи, чтоб охраняли его, как честь своей дочери.

– Будить сделано, барин.

* * *

– Ладно, что своровал у меня, вернёшь, – говорил, спустя некоторое время, Воронину в чулане Парамон, – ты мне вот что скажи, Воронин, как тебя угораздило ко мне в имение устроиться? Это ж всё равно, что к медведю в лапы?

– Да я не сразу понял, что хозяин имения именно ты. Меня же жена твоя нанимала, тебя не было. Она мне хорошо платить обещала, я и устроился. Потом только сложил одно с другим. Да подумал: пока тебя нет, поработаю, деньжат поднакоплю, да за границу-то и уеду. Там уж меня точно никто искать не будет. А когда увидел, что твоя жена в дела имения совсем не вникает, то понял, что мне это тем более на руку. Решил прибрать кое-что, да смыться по-быстрому. А на всякий случай, если ты вернуться решишь, предупредил кума своего, он на постоялом дворе подвизается, чтоб задержал тебя, коли увидит.

– А если бы я не остановился на постоялом дворе?

– Остановился бы непременно. От одного двора до другого ровно день езды, а ночью через лес ты не поедешь. Ну, а если и рискнёшь, то всё равно не доедешь.

– Да, брат, всё-то ты рассчитал.

– Да не всё. Видишь, убраться не успел.

– Конечно. Бог не Тимошка, видит немножко. Ну да ладно. Что в отношении меня, то порешили, а за свои военные «подвиги» будешь отвечать, где надо. Завтра комендант конвой пришлёт.