Kitabı oku: «Хрустальная тайна», sayfa 3
Глава 4
– Обживайся, вот твой стол и компьютер, – Клава Стрельникова деловито показывала Ане кабинет, в котором ей вместе с Клавой и ещё одной научной сотрудницей предстояло работать на благо музея. Клавдия была крупной высокой девушкой. Вероятно, из-за её роста полнота особо в глаза не бросалась. Зато взгляд у неё был пронзительный, он словно пригвождал к месту, особенно, если владелица этого взгляда была «не в духе». Служители между собой звали Клаву ведьмой за её чёрные глаза и, прямо скажем, вздорный характер, а те, кто ей сочувствовал, считали, что она такая из-за своего одиночества. Старой деве, как иногда за глаза звали её сотрудники, было уже двадцать пять лет.
– Вообще-то у нас один компьютер на двоих или троих сотрудников. А тебе Сапожникова велела выделить персональный. Наверняка, у неё на тебя определённые виды. Не завидую я тебе. Елена Ивановна человек сложный. Многие не выдерживают, уходят, не проработав и полугода. У нас жуткая текучка. Постоянных нас, кто работает здесь уже больше года, раз, два и обчёлся – я, Вика да Петя. Остальные приходяще-уходящие. Тебе вдвойне тяжело будет, ведь Сапожникова возлагает на тебя огромные надежды. Ещё бы! Ты у нас не просто историк, ты – наследница известной профессорской династии! Все твои заслуги будут расцениваться как сами собой разумеющиеся, а вот проколы – у нас это нередко случается, ведь мы простые люди со всеми нашими достоинствами и недостатками – тебе, небожительнице Воронцовой, Сапожникова вряд ли простит. Она просто не поймёт. Поэтому не советую тебе допускать ошибок, особенно на первых порах. Но ты не бойся, Аня, мы ведь не волки. Можешь обращаться к нам, посоветуем, поможем, пока ты не вошла в курс дела. Мы друг за дружку горой стоим, иначе здесь не выживешь.
И Аня стала обживаться. На свой рабочий стол она поставила семейную фотографию: мама, отец, бабушка и она, ей только что исполнилось девять лет. Снимок был сделан перед экспедицией в Крым, из которой родители уже не вернулись. Такими и запомнила их Аня. Эта фотография была ей особенно дорога. Здесь же она положила дедушкину книгу по этнографии. В хрустальную вазу, которую принесла из дома, поставила чайную розу и решила, что розы всегда будут стоять у неё на столе. Именно этот сорт роз Аня особенно любила. С чайными розами была связана одна очень красивая романтическая история, которую Ане рассказала её бабушка. Во время Великой Отечественной войны Анастасия Павловна жила в эвакуации, в древнем и прекрасном городе Самарканде. Её соседкой по комнате была молоденькая девчушка – украиночка Стефа, которая накануне войны вышла замуж. Муж её на следующий день после свадьбы ушёл на фронт, подарив на прощание чайную розу. И всю войну, всю эту тревожную вечность ожидания, она каждые три дня ставила в вазу свежую чайную розу. Одному Богу известно, где она её доставала! Но Стефа ни секунды не сомневалась, что любимый вернётся. Этот цветок не мог обмануть её надежды. И муж действительно вернулся, прошёл всю войну и вернулся, единственный мужчина из всей деревни. Ане нравились любые розы, но эта история так поразила воображение юной девочки, что она загадала желание: именно чайные розы помогут ей найти свою любовь – единственную, настоящую, одну на всю жизнь.
Когда же на следующий день Аня вошла в кабинет, ей бросилось в глаза, что на столе не было фотографии. Она обыскала стол, заглянула под него, проверила все выдвижные ящички, но фотографии нигде не было. Что же это, чья-то глупая шутка? Вот как встретил её «дружный коллектив»!
– Аня, – в кабинет вошла Клава Стрельникова, – Петя просил тебя включить компьютер и открыть музейный сайт. Он проверяет сеть. Что с тобой? – Клава увидела слёзы на глазах Ани. – Что случилось?
– Я вчера поставила на свой стол семейную фотографию. Её нет.
– Погоди, успокойся. Я видела твою фотографию. Более того, когда я уходила вечером, а уходила я последняя, она стояла на столе. В кабинет, кроме тебя, сегодня ещё никто не входил. Поэтому я думаю, что нет никаких оснований для беспокойства: просто твою фотографию взял призрак.
Клава произнесла эту фразу обыденно, мимоходом, как нечто само собой разумеющееся. Однако тут же поняла, что совершила глупость, поскольку новенькая не была ещё посвящена в музейные легенды. Она в растерянности замолчала, увидев, какую реакцию произвели её слова на Аню.
– Ты что, издеваешься? – от возмущения у неё дрожал голос, – какой ещё призрак?
– Аня, ты успокойся, я не шучу и уж тем более не издеваюсь. У нас тут действительно происходят иногда необъяснимые явления. Ещё с дореволюционной поры шалит здесь хозяин этого особняка. А фотография твоя обязательно найдётся. Просто она сейчас где-то в другом месте.
На столе у Ани зазвонил телефон.
– Воронцова, включите компьютер и откройте музейный сайт. Срочно. Тэ. Че. Ка.
Аня засмеялась и подошла к компьютеру.
– Рубцов телеграмму прислал? – улыбнулась Клава.
– Что-то вроде того.
– Это в его репертуаре. Мировой парень. Ты расспроси его на досуге о Карагодове, он тебе всё популярно объяснит. Очень он его уважает.
– Кого? – не поняла Аня.
– Епифан Карагодов – некогда владелец этого особняка, ныне привидение, он же призрак. Я не очень в это верю, хотя порой не могу с рациональной точки зрения объяснить ту чертовщину, которая иногда тут происходит. А вот Петя – его фанат и преданный поклонник. А ещё хочу тебя поздравить.
– С чем? – удивилась Аня.
– Ты долго верой и правдой будешь служить нашему музею.
– Откуда ты знаешь? Может быть, я, как многие другие, не выдержу здесь более полугода?
– Выдержишь! – уверенным тоном заявила Клава. Она немного помолчала, а потом торжественно выдала:
– У тех, кто не задерживается в нашем музее, Епифан никогда не берёт личные вещи. Только у избранных. Так было и со мной, и с Петей, и с Викой. Так что добро пожаловать! Исчезновение фотографии – добрый знак. Вот увидишь, уже сегодня он тебе её вернёт.
Клава улыбалась, и Аня так и не смогла понять, шутит она или говорит серьёзно.
– Ты посиди пока за компьютером, может быть, ещё понадобишься Пете Рубцову, а у меня есть неотложное дело.
И Клава выпорхнула из кабинета.
– Странно, – подумала Аня, – полненькая, а такая грациозная. Движется словно балерина – легко и плавно.
И тут из компьютера полилась музыка – полонез Огинского. Аня вздрогнула, она очень любила эту мелодию. На экране засветился текст: «Анна Алексеевна! Мы рады приветствовать Вас в нашем коллективе. Примите от нас этот скромный букет и извините, что мы без приглашения к Вам на чай с тортом»! Внизу плавала подпись: «Мы».
Аня смотрела на приветствие и ничего не понимала. Вдруг открылась дверь, и толпа людей, из которых Ане были знакомы пока только Вика и Клава, громко и дружно проскандировала: «Поздравляем со вступлением в ряды музейных работников»! Затем прогремело троекратное «ура»! С огромным букетом красных роз к ней подошёл молодой мужчина, жеманно, словно барышня, сделал реверанс и вручил цветы. Все рассмеялись.
– Позвольте представиться – Пётр Рубцов, компьютерный гений и историк по совместительству.
Все снова рассмеялись.
– Наоборот, Петя, ты опять перепутал: историк, а потом уже компьютерный гений. – От группы отделилась Вика Сенягина с тортом в руках. – Клава, давай чашки, Василий Петрович, наливай!
Вместе с чашками на столе появились коньячные рюмочки. Водитель Василий Петрович быстро разлил коньяк.
– Ну что, Аня, добро пожаловать в наш дружный коллектив! – Виктория пригубила рюмочку, показав пример остальным присутствующим.
Все, кроме водителя, выпили коньяк. Клава разрезала торт, Вика разлила кипяток по чашкам, в которые предварительно бросила пакетики с чаем. В кабинете стоял шумный гомон и смех. Вика подводила Аню к каждому из присутствующих и знакомила. Среди тех, кто пришел поздравить её с началом трудовой деятельности, были не только научные сотрудники, но и смотрители. Сапожниковой не было. Она, как разъяснила Ане Вика, никогда не посещала такого рода мероприятий и всегда держалась от коллектива особняком.
Через пятнадцать минут шумная компания исчезла так же неожиданно, как и появилась.
– Что поделать? – пожала плечами Клава, – рабочий день никто не отменял.
После чаепития Аня вместе с Клавой и Викой отправилась знакомиться с музеем и его фондами.
Располагался музей в центре города. Это был роскошный особняк, построенный в середине девятнадцатого века известным на всю Россию купцом первой гильдии Епифаном Трофимовичем Карагодовым. Человек этот вошёл в историю родного города своей экстравагантностью. Он всегда и во всём стремился быть не таким, как все прочие представители его сословия. И это ему удалось. Ярким примером тому может служить дом купца, вернее, архитектура этого, без преувеличения, грандиозного сооружения. В настоящее время дом является наглядным пособием для студентов-архитекторов, поскольку в нём смешано сразу несколько архитектурных стилей.
Представьте себе великолепный дворец, подобие Екатерининского в Царском Селе. Только Карагодовский являл собою сооружение в форме буквы «П» и был несравненно меньше. В остальном же всё было очень похоже: та же пышность, утончённая красота и изящество отделки. Вдоль дорожки, ведущей ко входу, по обе её стороны, стояли античные статуи. Фасад был украшен белоснежными колоннами с фигурами кариатид, атлантов и другими лепными украшениями. На второй этаж вела парадная лестница в стиле рококо, перила которой были декорированы золочёной резьбой. На колоннах располагались фигурные вазы. Залы были огромных размеров с большим количеством окон, отчего в них всегда было светло, независимо от погоды. В интерьерах Карагодовского особняка отразились различные художественные стили, в основном, барокко и классицизм. Вполне заслуженно это великолепное здание получило статус памятника архитектуры федерального значения, а также стало визитной карточкой города, равно как и музей краеведения, в нём располагающийся.
Аня только в общих чертах имела представление о музее. Она несколько раз была здесь на различных выставках и экскурсиях вместе с классом ещё будучи школьницей. Уже потом, поступив на исторический факультет университета, она вместе с Аркадием частенько забегала сюда, чтобы познакомиться с очередной «привозной» экспозицией. И вот теперь она снова была на экскурсии, которую устроили ей Клава Стрельникова и Вика Сенягина, однако уже в роли сотрудника музея.
Говорила в основном Клава. Роль экскурсовода была для неё привычной.
– Наш музей, Анна Алексеевна, – Клава подчёркнуто официально произнесла имя и отчество Ани, – да, да, именно так и не иначе, ведь вы, Анна Алексеевна, теперь научный сотрудник серьёзного государственного учреждения! Так вот, – продолжила Клава, – наш музей был основан в тысяча девятьсот тридцать пятом году. До революции, пардон, до большевистского государственного переворота, этот роскошный дом принадлежал сначала купцу Карагодову, а после его загадочной смерти его родственникам.
И словно предвосхищая реакцию Ани, Клава поспешно добавила:
– Все вопросы на эту тему к Рубцову Петру Константиновичу, он тебе всё популярно объяснит: и про купца, и про жизнь его горемычную, и про его смерть, и про жизнь его в этом доме после смерти уже в качестве призрака. У меня вся эта карагодовская история вот уже где стоит! – и Клава провела ребром ладони по горлу, показывая таким образом, где у неё уже стоит вся эта карагодовская история. – Наш музей – это солидная организация, у нас триста тысяч единиц хранения, из них двести десять тысяч предметов основного фонда. Согласись, для провинциального музея – не слабо! Наиболее ценные, можно сказать, уникальные – это коллекция русского художественного серебра XIX – начала XX веков, коллекция археологических предметов из золота и серебра, коллекция палеонтологии, археологии, нумизматики. Дважды, – Клава подняла указательный палец вверх, призывая вероятно, прочувствовать момент, – дважды за историю существования наш музей пытались ограбить! Экспозиционно-выставочная площадь – тысяча триста квадратных метров, временных выставок – триста, фондохранилищ – шестьсот всё тех же метров в квадрате. Впечатляет, да?
Этот вопрос, однако, остался без ответа, поскольку тут же последовал следующий, только уже от Вики Сенягиной.
– А знаешь, Аня, какое у нас среднее количество посетителей в год?
– Нет, какое?
– Двести пятьдесят тысяч!
– Да, – подхватила Клава, – и это заслуга исключительно нашего скромного руководителя отдела общественных связей в лице многоуважаемой Виктории Владимировны Сенягиной.
– Именно! И твоя ирония, Клава, здесь неуместна.
Стрельникова, казалось, пропустила обиженный тон Вики мимо ушей и продолжила как ни в чём не бывало.
– Что касается сотрудников нашего музея, то общая их численность – восемьдесят два человека, из них двадцать три научных. К ним относятся и те три дамы, которые сейчас чинно шествуют по гулкому коридору, направляясь в научную библиотеку, а затем в архив. Или наоборот, что не так важно.
Девушки осмотрели библиотеку и направились в музейный архив, который располагался в полуподвальном помещении карагодовского особняка, рядом с фондохранилищем. Это была небольшая по размерам комната, всю площадь которой занимали стеллажи с папками. У единственного окошка, через которое можно было увидеть только ноги проходящих мимо посетителей музея, стоял письменный стол, за которым научные сотрудники могли работать с документами. Выносить папки за пределы архивной комнаты строго запрещалось даже сотрудникам.
– Вот стеллаж, – Клава указала рукой на полки с табличкой «репрессии», – то, что тебе сейчас нужно. После того как с этих дел был снят гриф «секретно», их передали на хранение в наш архив. И в этом заслуга Сапожниковой. Именно Елене Ивановне принадлежала идея собрать в одном месте дела известных земляков, которые по воле рока или просто чьей-то чёрной зависти и злобы в одночасье из известных учёных превратились во «врагов народа». Здесь ты найдёшь и дело своего деда Петра Афанасьевича. Мы пойдём, а ты оставайся сколько захочешь.
И Клава с Викторией вышли, тихонько притворив за собой дверь.
С замиранием сердца Аня взяла с полки папку, на корешке которой была наклеена буква «В» и с душевным трепетом открыла её. В ней лежало одно единственное, пожелтевшее от времени «ДЕЛО» Воронцова Петра Афанасьевича. Ком подкатил к горлу, Аня закрыла глаза и открыла папку. Первое, что она увидела, открыв глаза, была прикреплённая огромной ржавой скрепкой семейная фотография, исчезнувшая с её рабочего стола. Трясущимися руками Аня освободила фотографию из железного плена и прижала к груди. Протяжно скрипнула дверь, Аня обернулась на звук и к своему несказанному удивлению обнаружила, что та по-прежнему закрыта. Ей стало немного не по себе, однако мысли её сейчас были заняты совершенно другим. Она села за стол и стала читать материалы дела.
Из архива Аня направилась в свой кабинет. Там её поджидал Пётр Рубцов.
– Анна Алексеевна, вас можно поздравить?
Шёки его пылали ярким румянцем, что выдавало его крайнее возбуждение. Аня не поняла вопроса.
– Так ведь вы, Петя, простите, Пётр Константинович, меня уже поздравляли.
– А давайте перейдём на «ты», – предложил Рубцов, – так удобнее общаться.
– Давай, – легко согласилась Аня, потому что Пётр произвёл на неё приятное впечатление.
– Так вот, – продолжил Рубцов, – ты, Аня, не так меня поняла. Я хочу поздравить тебя с другим событием. Мне Клава с Викой уже рассказали про историю с твоей семейной фотографией.
– Вот ты о чём! – Аня подошла к столу и вставила фотографию в рамку.
– Так он уже вернул её? – удивлению Петра не было предела. – Аня, расскажи, где ты её нашла и при каких обстоятельствах. Только подробно, ничего не упусти, пожалуйста.
Аня подумала, что Клава была права: Пётр – настоящий фанат музейного призрака. Она очень подробно, как он и просил, рассказала о происшествии в архиве, не забыв упомянуть и про скрип двери. Этот момент Петю особенно заинтересовал.
– Аня, ты расскажи всем об этой истории, особенно Вике Сенягиной. Она вечно меня на смех поднимает. Впрочем, никто, кроме меня, в музейный призрак не верит. Или не признаются, что верят. Хотя все, так или иначе, сталкивались с необъяснимыми явлениями в этом здании.
Аня решила воспользоваться моментом и расспросить Петю о привидении.
– Я расскажу тебе, Аня, всё, что знаю. Но не потому, что ты новый сотрудник и обязана быть в курсе, а потому что ты избранная. Однажды он может предстать перед тобой, и ты должна быть к этому готова.
Ане показалась сомнительной привилегия быть избранной призрака, а перспектива столкнуться с ним когда-нибудь в пустынных залах музея, откровенно говоря, ее озадачила. Однако она не стала говорить об этом Петру.
– Особняк, где сейчас располагается наш музей, – продолжил он свой рассказ, – построил купец первой гильдии Епифан Трофимович Карагодов. Оборотистый господин, сколотил миллионное состояние и при этом добрейшей души был человек, меценат. Большие деньги жертвовал в так называемые «дома призрения» – богадельни и сиротские приюты, а также воскресные школы и церкви. Изрядно тратился и на благоустройство города. При всех своих достоинствах пороки, правда, тоже имел – любил выпить и перекинуться в картишки. Однажды за карточным столом проиграл половину состояния. Говорили, от переживаний и скончался. С тех пор никто в этом доме долго жить не мог. Карагодов «шалил». За особняком закрепилась дурная слава, и долгие годы он попросту пустовал. Потом нагрянула революция, и особняк национализировала новая власть. А поскольку большевики были воинствующими материалистами, то предание о привидении бывшего владельца дома, который так и остался его подлинным владельцем, было поднято на смех. В доме разместилась выставка достижений сельского хозяйства, несколько контор. А если кто и сталкивался со странными явлениями в здании, предпочитали об этом не распространяться. Время такое было: Бога нет, Чёрта нет! Какое привидение, товарищи? Темнота! Но слухи не остановишь. Знаешь, как у Высоцкого:
И словно мухи тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам…
Останови любого прохожего и спроси его, есть ли в этом городе здания с привидениями. Тебе любой ответит: «Краеведческий музей». Вот так, Аня. Здесь Карагодову целая экспозиция посвящена. Личность для города знаковая, заслуги его со счетов не сбросишь – много для города сделал. Кабинет его воссоздали до мельчайших подробностей, как при жизни. Кстати, именно в нём он и обретается.
– Ты его видел?
– Не видел, Аня. Но это не значит, что его нет. Я, и не только я, слышал шаги в его кабинете, видел тень. И потом, иногда он переставляет предметы на своём письменном столе. А однажды Епифан Трофимович открыл коробку с любимыми сигарами и у одной надломил кончик. И случилось это в день, пришедшийся на дату его смерти.
Аня задумалась. Они некоторое время молчали.
– Всё это очень странно, Петя. Ты не подумай, что я не верю тебе, просто я хочу понять, почему он здесь, что его держит. О таких явлениях есть масса литературы. Если тебя так увлекла история Карагодова, то, может быть, есть смысл глубже покопаться в его жизни и понять причину его зависания здесь. Ты не задумывался над тем, что ему может быть нужна твоя помощь?
Пётр настолько был поражён словами Ани, что какое-то время даже не мог ничего сказать. Наконец он обрёл дар речи.
– Аня, признаюсь честно: ты меня сразила наповал. Ты – первый человек, который не покрутил пальцем у виска, слушая мои «бредни», как все высказываются о моих рассказах о Карагодове. И потом, ты подсказала мне идею. Я над этим никогда не задумывался. Действительно, что его здесь держит? Можно ли сделать что-нибудь для успокоения его души?
– А что с ним случилось, как он умер?
– По официальной версии от сердечного приступа. Я читал в архиве полицейский отчёт. Его нашли в кабинете за столом без видимых следов насилия. Перед этим он крупно проигрался в карты, что и посчитали причиной, приведшей к этому приступу. Проиграв половину состояния, вполне реально схлопотать инфаркт. Во всех газетах тогда смаковали подробности этого происшествия. В архиве сохранились некоторые. Кстати, на столе в его кабинете лежит некролог. Можешь почитать.
– Пойдём, почитаем.
Глава 5
С этих пор жизнь Ани изменилась. Она перевелась на заочное отделение университета и стала совмещать учёбу с работой. Бабушка постепенно шла на поправку и, наконец, была выписана из больницы с самым строжайшим предписанием врачей: не волноваться, правильно питаться и вовремя принимать все положенные лекарства. Аркадий отошёл на второй план, да и сам он старался о себе лишний раз не напоминать. Постепенно встречи их сошли на нет, они оставались приятелями и только.
В бешеном ритме жизни: работа, дом, бабушка, аптеки, больницы, сессии – Ане ни минуты не оставалось для себя. Однажды, находясь в музейном архиве, она почувствовала недомогание и, потянувшись за стаканом воды, упала в обморок. Обследование показало восьмую неделю беременности. Аня тотчас позвонила Аркадию и договорилась с ним о встрече.
Они плыли в речном трамвайчике. Зелёные волны, чайки, красота прибрежной природы успокоили Аню, и она решилась начать разговор.
– Аркаша, я беременна, уже восемь недель.
– А знаешь, я ведь тоже хотел тебе новость сообщить. – Он словно не слышал, что сказала ему подруга.
– Какую новость? – Аня была поражена реакцией Аркадия, вернее, полным её отсутствием. Она морально была готова к любым его эмоциям: радости, на что, в общем, не надеялась, к растерянности, даже к агрессии, но только не к безразличию.
– Я с родителями улетаю на днях в Швейцарию. Отца направляют в посольство. Мать, сама понимаешь, при нём, а у меня появилась прекрасная возможность учиться за границей. Я не могу упустить такой шанс. Мы замечательно проводили время, и я очень тебе за это благодарен. Но пойми: в мои планы на данный момент не входят ни ты, ни твой ребёнок.
К такому цинизму Аня тоже не была готова.
– Он не только мой, но и твой тоже.
– Да очнись ты, какой ребёнок при сложившихся обстоятельствах! Ты забыла, я уезжаю, а у тебя на руках больная бабка. Пораскинь мозгами, как ты со всеми управишься? Единственное, чем я смогу тебе помочь, это дать деньги на операцию. Не будь дурой, не губи жизнь ни свою, ни мою.
Аня вдруг поняла, насколько она заблуждалась в отношении Аркадия. На душе стало так омерзительно и грязно, она физически ощутила эту грязь, да так сильно, что захотелось вымыться.
– Нет, денег твоих я не возьму, они тебе пригодятся на новом месте. Ты поезжай, Аркаша. Забудь, что я тебе наговорила, это была шутка. Нет никакого ребёнка.
– Ну и шуточки у тебя! – Аркадий не мог скрыть своей радости. – Скажи, ты действительно так неудачно пошутила, или явишься к моим родителям со счастливым известием перед самым отъездом?
Аркадий нервничал, он хорошо знал Аню и был абсолютно уверен, что она не шутит. Но его устраивала её позиция, и он надеялся, что она от неё не откажется. И оказался прав.
– Успокойся, – словно прочитав его мысли, сказала Аня. – Я действительно пошутила, хотела тебя разыграть. Передай своим от меня привет с наилучшими пожеланиями. Не провожай.
На ватных ногах Аня спустилась по трапу и пошла прочь с набережной, с места, где её предали и растоптали. Слёзы застилали глаза, земля уходила из-под ног, она присела на скамейку и, успокоившись, приняла решение: эта страница перевёрнута, и надо забыть её содержание навсегда.
После отъезда Аркадия жизнь Ани покатилась по проторенной дорожке – работа, учёба, заботы о больной бабушке. Беременность протекала сложно. Наблюдавший Аню врач посоветовал лечь в больницу, но бабушку не с кем было оставить, поэтому о стационаре не могло быть речи. Тем временем Анастасии Павловне становилось легче. Ходить без посторонней помощи она по-прежнему не могла, но к ней вернулась речь, и это обстоятельство вселяло надежду на полное выздоровление.
Однажды в один из долгих зимних вечеров Аня и Анастасия Павловна сидели в тёплой, уютной кухоньке и пили чай.
– Анюта, мне бы не хотелось, чтобы моя внучка считала меня выжившей из ума старухой. Обещай мне, что ты внимательно и без иронии меня выслушаешь.
– Бабушка, как ты можешь такое говорить!
– Могу, ведь после инсульта мои рассуждения кажутся некоторым довольно странными.
– Ты имеешь в виду свою любимую подругу Ольгу Сергеевну?
– Её. Она не говорит мне напрямую, но я же вижу, как она на меня смотрит.
– Бабуленька, милая моя! – Аня нежно обняла Анастасию Павловну. – Обещаю, я очень серьёзно отнесусь ко всему, что ты мне скажешь.
– Вот и ладно. Мне кажется, что все наши беды начались с того самого момента, когда я подарила тебе кувшин и он занял своё место на тумбочке возле твоей постели. Я абсолютно в этом уверена. Ничего не говори, послушай. Он долгие годы хранился в коробке, обёрнутый в плотную бумагу. Я наивно полагала, что это для того, чтобы ценная вещь не разбилась, а теперь понимаю: бумага и коробка были гарантией нашей безопасности.
– Что привело тебя, бабушка, к такому странному выводу?
– Вот видишь, и тебе мои слова показались странными. Только каждый раз, когда кувшин покидал своё укрытие, в нашей семье происходили неприятные события, которые всегда заканчивались бедой. Я это только сейчас поняла. У меня словно пелена с глаз упала. Твой дед, Пётр Афанасьевич, царство ему небесное, – Анастасия Павловна перекрестилась, – любил прихвастнуть, при случае, старинной вещицей. У нас в те годы множество народу бывало, как сейчас говорят, «бомонд», сливки общества. Все любовались кувшином, восхищались тонкостью резьбы, красотой узоров и переливами его граней. А потом твоего деда забрали по доносу, так и сгинул в лагерях.
– Да, бабушка, – Аня вздохнула, – это печальная история. Но я не думаю, что кувшин сыграл здесь какую-то роль. Время тогда такое было – репрессии. Деда потом ведь реабилитировали, восстановили его честное имя, снова стали печатать его труды. Студенты на факультете до сих пор пользуются дедушкиными статьями по этнографии.
– Я тоже так считала, только время тут не при чём. Вот скажи ты мне, какое такое время твоего отца и мать погубило?
– Ты рассказывала, что они погибли на раскопках – несчастный случай. Или это не так, бабушка?
– В этой истории, Анюта, больше вопросов, чем ответов. Но что кувшин тому виной, я теперь не сомневаюсь. Перед поездкой в Крым твой отец выпытывал у меня, как эта вещь появилась в нашей семье, и знаю ли я, в чём, собственно, состоит тайна кувшина. Согласись, внученька, по меньшей мере, странно: из поколения в поколение передаётся легенда о некоей тайне кувшина, но в чём она состоит, никто достоверно не знает. Отец твой в различных архивах тонны документов перелопатил и был уверен, что вплотную подобрался к разгадке. Вот кувшин его и погубил, а тайну не открыл. По преданию четвёртой в роду Анне откроет свою тайну хрусталь, а четвёртая в роду Анна – это ты. Девочка моя, Христа ради прошу тебя, убери кувшин с глаз долой и обещай мне никогда и никому ничего не рассказывать о нём. Пусть тайна останется тайной на веки вечные. Не пытайся её разгадать. Обещаешь?
– Хорошо, бабуленька, обещаю, ты только не волнуйся. Давай я тебе капелек накапаю.
– Надоели они мне хуже горькой редьки. Ну, хорошо, давай свои капли, только и себе накапай, тебе тоже успокоиться надо. Вижу, разбередила я тебе душу, только вида не подаёшь.
Рассказ Анастасии Павловны и впрямь зацепил Анну. Она долго не могла уснуть, думая о том, мог ли, в самом деле, кувшин таким негативным образом повлиять на судьбы её близких людей. В конце концов, она решила, что к несчастьям, случившимся в её семье в разное время, кувшин не имеет никакого отношения, скорее всего, это трагические совпадения.
Аня проснулась поздно. Какой необычный сон ей приснился! За те десять лет, прошедшие со времени гибели родителей, они снились ей лишь дважды, и оба раза, когда жизнь её подвергалась опасности. Они словно предупреждали о беде и своим появлением во снах уводили её от края. Так было накануне автокатастрофы. Когда Аня возвращалась из детского оздоровительного лагеря, в их автобус врезался грузовик, несколько ребят тогда погибли. Это была страшная трагедия, о которой даже сейчас, по прошествии стольких лет, Аня старалась не вспоминать. Второй раз родители приснились ей тогда, когда будучи студенткой первого курса, она была на раскопках древнего городища в Новгородской области. Всю их группу засыпало на дне раскопа обвалившейся внезапно землёй. К счастью, тогда никто не погиб. И вот снова. На этот раз ей приснилась бабушка. Они с чемоданом стояли на перроне, прибыл поезд. Из него вышел отец с мамой, подошли к ним, обняли. Так радостно и тепло на душе! И вдруг отец сказал: «Пора». Они втроём поднялись в вагон, помахав на прощание. Поезд тронулся, и Аня вдруг поняла, что родители и бабушка уезжают, а она стоит и не может сдвинуться с места. И уже издалека до неё долетели слова отца: «Не грусти, дочка, будь умницей, ты справишься!»
На кухне засвистел чайник, Аня улыбнулась. Милая бабушка! Сама ещё не совсем здорова, еле ходит, а всё норовит за ней поухаживать! Не стоит ей про сон говорить, тревожный он какой-то, зачем её беспокоить, лишний раз волновать.
– Бабуль, чайник закипел! – ответа не последовало, чайник продолжал свистеть. Аня вошла на кухню. За столом, уронив голову на грудь, сидела Анастасия Павловна. Она умерла в больнице в тот же день, так и не придя в сознание.
Похороны, поминки – всё как в тумане. Роддом, яркий свет операционной, белые халаты – всё словно во сне. Очнулась Аня уже в палате. Напротив женщина средних лет, неподалёку ещё одна, девочка лет восемнадцати, кормили грудью своих малышей. Аня приподнялась на кровати.
– Лежи, тебе пока рано вставать, – сказала та, что постарше. Роды у тебя тяжёлые были, отдыхай, сил набирайся.
– Я ведь не знаю даже, кто родился, мальчик или девочка. А вы, случайно, не знаете?
Женщины переглянулись, и та, что старше, ответила: «Ты, голуба, отдыхай. Врач придёт, вот у него и расспросишь». Медсестра, пришедшая за детьми, сказала Ане, что она ещё слишком слаба и что ребёнка ей принесут завтра. По крайней мере, она узнала, что родила девочку и заснула успокоенная.
Утром её пригласили в кабинет главврача, где она узнала, что её дочь родилась мёртвой. Это был удар такой силы, который Аня вряд ли смогла бы пережить самостоятельно. Её определили в клинику неврозов, в которой лечили довольно длительное время. Она долго не могла смириться с мыслью, что осталась совершенно одна, и очень боялась того неизбежного дня, когда нужно будет войти в пустую квартиру. Но Аня нашла способ справляться с приступами страха и неуверенности. В критический момент она вспоминала слова отца: «Ты справишься», которые обладали магическим свойством придавать ей силы.
