Kitabı oku: «Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь», sayfa 3
Мы с ним поспешили к Зафаровской комнате. Там стоял сикоди с ружьем. Вот так дела!
Вслед за нами пришли несколько важных людей. Из Санстхана. Официально строго одетые мужики с суровыми лицами. Один из них директор.
Они ругались, тарабанили на хинди.Я не понял ни слова. Лишь интуитивно: за вчерашние два поступка. Кивали злобно и на меня, урчали как старые мотоциклы.
После этого своего визита делегация удалилась. В глазах у меня потемнело. Только вчера- позавчера приехали, и уже прогонят. Представил как возвращаюсь в Россию. Как дурак. Растрезвонил всем, нахвалился. Взял в аспирантуре отпуск на год и напрасно. Как меня встретят дома? Мама в ругань, что сын бестолоч. Папашка… А что он мне?! Я постарался сдержаться, чтобы не выдавать своего холодного ужаса и бледности лица.
Зафар, сам на себя не похожий, с волнением перевел мне:
– Саш, они говорили, что, если повторится, выгонят.
Я не поверил в то, что слышу. Счастье-то какое!
– Значит, не выгонят, – облегченно вздохнул. – Что точно повториться? – доспросил я, придя в себя.
– И драки, и вход в женское общежитие.
Успокоенный, что остаюсь, теперь я мог безнаказанно горячиться от негодования, что хотели наказать за помощь девушкам.
– Твари глупые! – вскричал я. – Мы помогали девчонкам! А они… Дебилы!
Мы стояли и возмущались.
– Да я от этого нагалендского козла получил больше, чем сам дал, а они меня отослать… -не успокаивался я, ибо волнами находил ужас вероятности того, что меня могли прогнать за мои благородные поступки. А значит – ни за что. А я ведь такой хороший.
Мне стыдно было перед сестрой за драку. Раз меня могли выкинуть, значит я полный дурак. Я как в детстве боялся признаться и не знал, как рассказать. Тем более я вроде как пошел на поводу у Зафара и встрял в дурацкую ссору.
Опять толпой мы собрались куда-то в Агре. Зафар обещал сводить в интернет, а потом пойти в кино. Встречались как всегда у ворот в женское общежитие.
Когда все собрались и оставалось подождать еще кого-то, я объявил:
– А мы вчера с Зафаром подрались.
Со страхом перед выговором от сестры и с долей бравадства, что я сильный и склочный мужик, говорил. Девушки вылупили глаза.
– Когда вчера? Где? Кто? С кем? Ты с Зафаром?! За что?
Я вкратце поведал о случившемся и об утреннем визите. Наташино лицо посерьезнело, но было подозрительно спокойно, каменно. Она молчала, затаив гнев, который обрушит на мою нерадивую голову чуть только мы останемся наедине.
Точно, думает, как я и предполагал. Будет страмить, когда никого рядом не станет.
Когда подоспел Зафар, все набросились с расспросами и на него. Он с неохотой отвечал, слал матерные проклятия в адрес всех этих админитративных, гадких нагаландцев…
– Зафар, так нельзя, тебя могут выгнать, – гнусявила Мадина.
Юлька тоже взвизгнула:
– И Сашку ни за что выгонят! Вы уж больше не деритесь , не лезте никуда!
Пока все перекинулись на Зафара, сестра шепнула сквозь зубы:
– Ну и на фиг ты полез? Только на курорт приехали, ты все мог испортить.
– И что? Уехал бы, ты бы одна развлекалась, – тем не менее я походил на мокрого съежившегося кота.
– Как будто мне весело будет после такого здесь. Вроде да, заступился за Зафара. Но он же нервный. Постарайся больше не учавствовать в таком дерьме.
На этот распекательство и закончилось. Оказались ее укоры менее страшными, чем ожидал. И все же, хотя я знал, что она права, я не мог найти ответа на вопрос: как бы я поступил вновь, если б все повторилось. Стоять поодаль и знать, что человек, который разделил с тобой свой обед, в беде, если даже и по своей вине. Оставь я его, как бы он относился ко мне потом. Не как брат и товарищ.
И снова воцарила беспечная веселость.
7
После обеда, забрав только одну коробку у Викаса в интернет кафе (вторая лежала высоко на шкафу, Викас был занят и пообещал отдать потом), мы с жадностью ее разодрали и нашли слезливые письма наших соотечественниц.
«…слава Богу мы здесь выжили! И чтобы вы выжили в этом аду, оставляем вам в помощь эти вещи. Кстати, Хариш отменный козел, директор порядочная сука. Единственный честный человек, которому можно верить в Агре – Викас. Пишите нам, если что…»
У меня чуть слезы не брызнули из глаз. Одна из девчонок Оля была из Электроуглей. Мы эту остановку постоянно минуем. Это ж почти соседка. Как тесен мир.
Из вещей оставили себе с Зафаром вилки, тарелки, паловник, несколько вешалок, сломанный кипятильник. А все медикаменты, дамскую сумочку, остальные вешалки – штук пятьдесят – и еще всякой всячины вечером отдали девчонкам.
– Делитесь.
Конечно, я не был в восторге от идеи направиться в киношку в Багван Тогиче, там где мост, где мы делаем пересадки. И по телеку посмотреть можно. Что зря деньги переводить. Но компашка же. Да и какой смысл смотреть индийские фильмы, если ты и так уже в Индии. Словно бы и кино вокруг тебя.
По дороге в рикше жарко спорили на какой фильм едем. Зафар выступал в одиночку за приключенческий «Накша» (карта), девчонки ратовали за любовную мелодраму. Большинством так и пошли на «Диль дию» (Влюбленный). Я молчал, ибо не хотел смотреть ни то, ни другое. Наташе тоже было все равно, наверняка, ее как всегда вообще душила жаба.
Когда наша группа протолкалась к кинотеатру, у билетной кассы выстроилась солидная очередь.
– Ну вот, ждать придется, – послышалось унылое среди нас.
Но окошечко неожиданно ожило: оттуда высунулась рука и поманила нас к себе.
Нам без очереди продали билеты и мы все загикали, радуясь своему особому положению иностранца-господина всея Индия.
Я сел с Таней хохлушкой. Вблизи от ее полных грудей и колен в светлых джинсах я ощутил волнение. Уж не закадрить ли мне ее сейчас в темноте, пока так интимно близко. Пока не видать отчетливо ее высокого лысого лба, как у Шалтай-болтая, который ее совсем не красил. Она вроде девчонка неплохая и задница мне у нее безумно нравилась. Хоть на ней бы не женился.
Взади по-волчьи горели зрачки оголожалых дикарей и я передумал.
Пока шел фильм, мы трое русских постоянно вопили через головы друг друга: «Зафар, что он сказал? Мадин, что она ответила?» Они то ухмылялись нашему незнанию, то на ползала выкрикивали перевод, стараясь перекричать голоса с экрана.
Динарка то и дело восторженно охала и попискивала:
– Какой милашка, какой джанечка! – про главного героя, бесшейного небритого кубарика, который делает вид , что накачался.
Всякий раз мое лицо от ее возгласов перекашивалось, потому что эти восторги должны были идти исключительно в мой адрес. Но эта Динарка бесстыдно кричала на все стороны, что обожает этих индийских мальчиков:
– Вот бы целый самолет их в мой город выгрузить!
Что они все только нашли в них?
С тех пор я сильно невзлюбил этого актера. Эмрана Хашми. Словно он был мой личный соперник. И я в воображении представлял, как он идет в обнимку с Динаркой, небрежно держит ее за талию. А она, дурында, тает, думает, что он искренне ее любит. Любить искренне мог только я. И почему Динарка этого не замечает? Каждый раз я пытаюсь привлечь ее внимание и не устаю делать ей комплименты. Пока результата ноль.
Фильм был глуповат, примитивен, даже с обеденным театральным перерывом, в котором наша компашка накупила приторных бесвкусных пирожных с колой. Мы с сестрой только понадкусали по-дружески предложенные сласти и этим обошлись.
Титры вместе с задорным клипом еще шли, а освещенный зал почти опустел. Зафар и Динарка встали и начали под музыку артистично кривляться. Я позавидовал их непосредственности и живости. Я не такой смелый. Я приревновал ее к Зафару. Мне показалось так гармонично они смотрятся, вместе танцуя, но я все еще надеялся на Динарку. Когда-то она должна образумиться. Я замечал, что не на шутку могу увлечься ею.
Одичалые худосочные парни из трущоб, а их был полный зал, остановились и стали глазеть на них, образовав затор в проходе.
– Смотрите, смотрите! – и я залился смехом. – Эти мартышки не на экран смотрят, а на вас! Вот где увидели представление.
Мне хватило нескольких дней, чтобы проникнуться малодушным ницшеанским презрением к дикой толпе и признать их примитивными туземцами, животными о двух ногах без мозгов и души.
Мы сгрудились боязливым стадцем у полицейской будки. Вокруг столпились худые полунагие, некрасивые мужчины, парни, дети. Все грязные, потные, с тупым любопытством. Мне было жутко неловко под их пристальными взглядами.
Я задумался над происходящим. Мы с сестрой оказались в далекой стране, одни, в незнакомой компании, все эти Мадины, Тани, Зафары, в сущности, нам чужие люди; знаем из хинди жалких три слова, из традиции крохи, из географии беспомощные остатки. Как далеко представлялась мне Россия, дом, родные. Нас упекли непонятно куда за заборы в дикое общество на целых восемь месяцев. Меня приводили в тихую панику волчьи глаза бронзовых накаченных мужичков с этажа. И сейчас эти, стаей окружившей нас… Я чуть не грыз локти. В моем маленьком мирке не могла разместиться целая страна. Поэтому нам хватало и Агры для освоения. Я бы даже сказал одного Кандари, чтобы переполнится эмоциями. Возможно, мы – мелкие трусливые людишки. А тут еще, не зная толком ничего, намылиться в какой-то Фатхехкри.
– Ну что они все смотрят? – психовала Мадина. – Как будто белых не видели.
Мне стало смешно. Ведь таджики в России считаются за средний сорт. И за черных.
Чтобы победить смятение и отогнать туземную стаю, я направил на них объектив камеры. Сделал снимки со вспышкой, но показалось, они еще любопытнее уплотнились. А тут еще попрошайки прицепились.
Не выдержав атаки этих трех нищих детей с матерью, Зафар, стиснув зубы, порылся в заднем кармане брюк и сунул им две рупии.
– Все, давайте! – махнул рукой. – Идите.
Те, взглянув на столь малую сумму, алчно зажглись сыграть на великодушии или брезгливости белых. И опять ринулись теребить грузинок, Юлю, Таню. Делали щенячьи глаза, показывали рукой на рот, другой на пустой живот. Те взвизгивали и отпрыгивали в сторону.
– Мамочки! – это от Юли. – Она меня тронула!
– Уходи! – царственно отстраняла Ия нищенку.
Той наоборот их реакция казалась забавной.
Я боялся как бы ко мне не пристали. Отказывать не люблю. Никто не любит. И не умею. А это прямо-таки высасывает все силы. Опять нашла черная тень. Как же выжить здесь? Хоть носа не высовывай из хостела.
Появился служащий из санстхана.
– Джи, скажите как добраться до Фатехпур сикри? – спрашивали студенты.
Он задумчиво пожевал бетель. И, оттягивая губу, пряча за ней коричневую гадость, он начал объяснять. Вид, правда, был такой, словно он и не знает точно.
Мы сели в две рикши и покатили до Багвана. Пересели там на другие и ехали весьма долго. По автобусам, постоянно отъезжающим и прибывающим, я понял, что мы на автостанции.
Мы выгреблись и расплатились. Походили по лавчонкам, покупали съестное. На пробу взяли зеленые апельсины, которые тут называются мосамби.
Автобус до Фатехпура был грязный, старый. Попарно расселись. Я запрыгнул сзади с Динарой.
Зафар все-таки не удержался и надавал пинков несмышленым детям. Потом схватился за ушибленную ногу и застонал:
– Ай, Саш, я себе всю ногу отшиб.
– А, это тебе, чтоб не злился, Зафарчик, – засмеялась Юлька.
Гид радостно ощерился. Правильно, мол, если пристали, надо наказать проказников. А затем вывел нас из стен мечети и указал вдаль.
– Смотрите, там стоит башня, – он разжевывал слова, чтобы мы понимали его хинди. – В ее стены пристроены настоящие бивни слонов. Башня выглядит как колючка. Многие уже вышибали, чтоб продать. И там еще есть заброшенные руины. Хотите посмотреть?
Я подскочил на месте.
– Конечно! Пошли, а? – обратился я ко всем.
Юля захныкала:
– Нет, я не хочу. Я на каблуках. У меня уже ноги болят. Я по камням не дойду. Все туфли испорчу.
Мадина тоже захныкала:
– Ой, от жары дышать тяжело. Ее и так отсюда видно. Туда и идти очень далеко.
Сошлись на половине. До башни не пойдем. Только до руин. На их фоне щелкнемся и обратно.
И мы лезли через колючки, скакали по камням. Навстречу нам толкались нерадивые бычки, и снова Юля визжала:
– Ой, как бы не забодали.
На мгновение привстали и желтый гид начал что-то рассказывать, показывая руками.
Я сел на корточки, располагаясь с Динаркой.
– О, у байсаба такое же красивое тело, как у Шакрукх Кхана! – громко восхитился коричнезубый гид, становясь на изготовку с фотоаппаратом.
Я довольно улыбнулся. Покосился на Динару. Надеюсь, она слышала. Компания на это вся отреагировала многозвучно. Кто поморщился, кто хихикнул.
После сессии мы двинулись дальше.
Я, оправдывая похвалу, хотел выглядеть героем, посему бежал независимо поодаль, скоча рискованно по огромным булыжникам. С одного на другой. Навстречу попался еще один мальчишка-пастух с коровами. Девчонки с визгами разбежались, ибо казалось, что животные изволят пободаться. Но это показалось.
Спустились к крепостным руинам. Зашли внутрь. Человеческие фекалии, бутылки, непристойные надписи. Побродили по мрачным коридорам. Встали в проемах окон до пола. Одолела жуть, потому что сразу начинался обрыв. Сорвись и тебе не жить. У меня всегда была боязнь высоты. В ладонях колит.
Пока все фоткались у обрыва, мы с сестрой отлучились.
– Наташ, – прошептал я. – Отлить хочу.
– Я тоже. Но не буду. А ты, что тебе, прислонился, отвернулся и все.
– Ага, а если кто увидит? Динарка там.
– Да пока ты болтаешь, уже успел бы.
Терпеть больше не хотелось.
Я быстренько встал к стене. Зажурчал. Послышались приближающиеся голоса.
– Ай, блин! – я волновался, а во мне влаги еще оставалось.
Наконец финиш. Я поспешил и забрызгал штаны (а они светлые) и сандалии.
– Смотри, – показал Наташе себя.
– Может не заметят. Ты пояс-сумку надвинь и держись в тени.
Так я и сделал. Тут же появился народ. Все обошлось. Без подозрений. Вышли из руин к тропе, ведущей к башне с бивнями.
– Ой, я не хочу туда идти, – снова запищала Юля. – Я на каблуках. Сказала же!
Я нахмурился в ее сторону. Быстрым голосованием было решено башню все же не смотреть, хотя теперь уже было очевидно, что она близко от нас. Я повторно поглядел на Юльку хмуро. Она виновата. В пиццерии тоже была инициатива пива попить под музыку. Она и здесь умудрилась купить ерунды. Ей все-таки впарили резную каменную фигурку слона – одна в другой. Она только тратиться и умеет. А как нормально погулять, всех баламутит.
Тем же путем мы побрели назад. Я шел с Танькой. Ее симпатичные бедра меня постоянно прельщали. Была бы возможность, я бы загулял с ней. А открытый на спине топик прельщал не только меня.
– Ужас, – сказала она. – Тут везде говняшки валяются.
Это было правдой.
– Повтори, как ты сказала? – я начал хохотать.
– Говняшки.
Я хохотал пуще прежнего. Такого названия я еще не слыхивал. Видать, украинское.
Вскоре мы очутились на возвышении у крепостной стены. Открывался прекрасный вид на саванну, залитую солнцем. Мы привстали на мгновение перевести дух.
– А сейчас, – гид попросил внимание. – Может кто хочет в туалет, воды попить?
О, буря восторга.
– Тогда я свожу вас, хорошо?
– Давай, давай! – раздалось одобрительное.
Мы с сестрой переглянулись. Пахло детским разводом на деньги.
Вскоре он ввел нас в двери маленького отельчика. Узкий проход, а по бокам двери номеров с занавешенными оконцами с выходом в коридор. Заведеньице маленькое, но чистое и новое. Даже верхний этаж еще недостроен.
Нас усадили в столовой комнате. Вроде терассы. Еще не хватало, чтобы окна были обвиты плющом или виноградником. Мы сидели за прямоугольным столом на пластиковых сиденьях. Южная и западная стена сплошь широкие окна. Светло. А вид… Словно ты на вершине мира. Неописуемо. Вдалеке должна была начаться пустыня. Трудно описать словами, как было красиво.
Мы поочередно сходили в туалетную комнату с раковиной. Весь шик был в том, что как такового туалета не было. Так, дырка в полу для стока. Так что, последнему не повезло. Вся подошва погружена в мочу.
Принесли меню. Мы с Наташей экономно зажались.
– Нет. Мы ничего заказывать не будем.
Остальным стало неловко перед картонными списками блюд и они начали тыкать пальцами в супчики, самосы, чай.
Всем дали по бутылке воды.
Пока все ели, мы вдоем сидели и стремились показать миру довольство. Смотрели в окна.
Таня заказала томатный суп и теперь язык ее стал неестественно красным.
– Ну вкус ничего, – объясняла она.
Три дешевых самосины заказал и вечно нищий Зафар.
Вдруг раздался грохот. Стул под центнеровой Мадиной сломался и она шлепнулась на пол. Непонятно было то ли хохотать, то ли бросаться на выручку.
Но ей ничего не сделалось. Только начались пересуды.
– Ой, сейчас платить заставят за стул.
Во мне заговорил юрист:
– Какое платить? Это же их вина. Стул низкого качества.
Меня словно никто не слышал. Неприятно замечать, что тебя почему-то не слышут постоянно. Чудиться в этом умысел.
Вбежал человек.
– Ой, что такое?! Ничего страшного, – поспешил заменить стул. Даже извинился.
Правильно, я же был прав.
Когда последние крошки оказались в желудке, неловко попросили счет.
– Ой, что вы, что вы! – толстый хозяин отельчика сложил молитвенно руки. – Это угощение бесплатно.
Все непонятливо поморщились.
– Как это?
Все, кроме нас с сестрой. Мы с видом знатоков улыбнулись. В Москве и во всяком цивилизованном месте это называется промоакция. Мероприятие расчитанное на рекламу отельчика.
Такое-то не знать.
А наши сокурсники попытались было воспротивиться, но нас вывели из-за стола и хозяин повел наверх показывать недостроеный этаж. Между кладок топырщились мотки проволоки и щетина арматуры.
– Вот здесь будет еще несколько номеров, – показывал рукой. – А вот пройдемте к балкончику.
Его человек тут же притащил наверх стулья. Пришел еще один усатый с черной квадратной сумкой наперевес.
Ветер трепал волосы. Подмышки освежались. С таких мест, на котором стояли, хорошо бы взмыть птицей и полететь. Вдалеке полз верблюд. Мне захотелось оказаться там вдалеке, погулять. Неужели так и не удастся? А ведь там постройки, древние стены.
– Вы садитесь, – вежливо заставил хозяин. – А теперь наше любимое лакомство.
Человек принес на всех тарелочки с двумя кругляшками расгулы. Мы такое в посольстве на презентациях книг ели.
– Ой, нет, – отказалась Наташа. – Я знаю что это. Я не люблю.
Человек пытался вручить ей сладость.
– Правда вкусно. Сладко. Митаи.
– Знаю, что митаи.
Он растерянно не знал что делать.
Я выручил его, протянув руку:
– Чало, байсаб, давай мне.
Он обрадовался и всучил тарелочку.
Тем временем усатый с сумкой вытащил профессиональный фотоаппарат.
– Уважаемые, – сказал хозяин. – Пожалуйста, одно фото. Сядьте вот так, так. Ага. Это для рекламы. В газете.
Элементарно просто, Ватсон – изобразили мы вдвоем с Наташей на лицах. А вы все не слушали, пытались заплатить.
– Спасибо вам всем огромное! – хозяин пожимал нам руки. – Приезжайте еще. В ноябре начнуться кэмэл-сафари. Не дорого.
Девчонки воодушевились.
– Да, конечно, приедем.
Только мы втроем с Зафаром подсчитывали во сколько это может влететь.
Позже, спускаясь вниз, я испытал кровати, осмотрел номера, спросил цену. Хозяин пригласил всех на свадьбу через два месяца. Все божились, что обязательно приедут. В самых теплых чувствах мы расстались.
На обратном пути в автобусе я опять сел с Динарой. Я делал ей скрытые комплименты, говоря, что сколько видел туркменок, все красивые. Она рассказывала, как сильно нехватает в Туркмении парней.
– Вот бы нагрузить индийскими парнями самолет и завести к нам, – добродушно и наивно она заявила как вчера в кинотеатре.
Я едва не подавился огорчением. И в масджите она кокетничала с какими ни есть загорелыми молодчиками. Но я не терял надежды. Просто стесняется…
В салон набилось народу битком. Стояли, слушали нашу иноземную речь. Показался кондуктор.
– Динара, давай покажем наши утренние билетики и скажем, что уже покупали. Я так в Москве часто делал, – предложил я шуткой соседке, хотя искренне надеялся, что она согласится составить мне в обмане компанию.
Ну, конечно, кондуктор обязательно бы забыл, что не продавал нам. Нас же так легко в толпе не заметить. Пришлось платить сорок рупий.
Обратная дорога была заметно короче.
Агра по приезде уже полностью погрузилась во тьму. Нас никак не хотели сажать рикши и пришлось долго идти пешком. Гурьбой. В одном придорожном храмчике, увешанном, как елочными, гирляндами, проходила служба с ударами колокола и завываниями брахмина.
Где-то все же удалось поймать рикшу. Две. Высадившись в Кандари, мы все направились в общежития.
– Вы идите? – спросила Динара. – А то я схожу в магазины.
– Иди с ней, – шепнула Наташа, подталкивая меня.
Я и тоже уже смекнул, что это хорошая возможность. Хотя мне было страшновато. Но когда берешь на себя роль защитника, страх уходит и ты грудь колесом, идешь как ни в чем ни бывало. Тем более даже такая хрупкая Динарка не побоялась…
Все удивились: как это можно одной в таком змеевнике!? И ночью.
Немного волновался, что не найдется тем для разговора. Но девушка оказалась чем-то похожей на меня. С ней было просто и легко, не надо было выжимать что-то из себя. И все больше в голову приходили мысли жениться на ней.
Она показала мне как пройти по кипучей транспортом дороге на другую сторону. Она собиралась купить бананов. В свете ночников торговцы скалили зубы, набавляя цену.
Поторговавшись, купила связку. Все мы здесь были студентами, у всех деньги ограничены. Поэтому я даже не расчитывал на бананчик, и не огорчился, что она не предложила. Вернулись назад. Походили по подвальным магазинчикам тканей. Динара все искала тряпку для мытья полов. Ей впаривали втридорога какую-то замухрышку. Мы десять раз отходили, возвращались. Наконец все ж таки и не без моей помощи уломали продавцов отдать по разумной цене.
И постоянно мы о чем-то разговаривали. Мило. Спокойно. И за это время я почти успел влюбиться.
Расставшись с Динарой, я загарцевал к себе в комнату, расчитывая, что она оценит мой геройский поступок и заметит мои старания сблизиться.
Но не тут то было. На следующий день перед скучным уроком риторики шепелявого полуслепого Капура я стоял у его стола и ждал студентов, а вернее Динару с лицом мартовского кота, появилась моя туркменочка. В очках, серьезная. Без единого намека на то, что между нами вчера было. Дай бог ответила на мое приветствие и уселась подальше.
В сердце все упало. И я долго на нее дулся, ревновал и к Зафару, когда она на перемене игриво стукнула ему рукой по животу. Я подумал: и меня бы так любить. И ко всем самолетам, набитым индусами. Я ненавидел актера Эмрана, которого она звала джанечкой, душкой. Я напыщенно не смотрел в ее сторону, не здоровался. Я знал, это подействует хоть как-то.
В понедельник я стоял у класса на перемене. Завидев ее, отвернул демонстративно лицо в сторону.
– Привет, Серега, – исподлобья, боясь моего хмурого вида, произнесла тонко Динара.
А, чувствует вину.
Я человек добрый. Разом весь лед души растаял.
– Привет, Динара. Хотя меня и Сашкой звать.
Мне захотелось всплакнуть от мелодрамности ситуации. Надо же – она меня не любит! Но мы все же можем остаться друзьями. Хлип, шмыг. Домохозяйки ревут ревмя.
Ладно, мне еще предстоит искать свой идеал. Ту единственную, самую лучшую. А Динарке достанутся Эмраны.
Огорченный, но и воодушевленный, я решил искать себе новую девушку. И с этими мыслями отправился на обед как и все. Но не успел я распаковать типин, как в дверь вошло оранжевое солнце монашеской тоги тайца. Его звали Свами джи, или по паспорту Баджра. Высокий, лысый, с детским лицом. Наивный добрый малый.
– Хай, Саса, – он встал скромно в двери. – Мэ андал…
По вещам в его руках я понял, что он собирался переселиться ко мне.
– Вардан… – пояснил он, хихикнул и снова засмущался.
Я подавил маленькое сожаление, что отныне кровать буду делить с кем-то еще, и пригласительно повел рукой:
– Входи.
Так он и остался. Теперь его красные монастырские тоги были раскиданы на его стороне. Мои спортивные на моей. От каменного шкафа он вежливо отказался (и так слишком воспользовался моей добротой). При вселении угостил меня парой рулонов туалетной бумаги (засунул под кровать их целый мешок, привезя из Тайланда). Я подивился: не я один был привратного мнения об Индии.
Когда Зафар узнал об этом, лицо его перекосилось и он сказал:
– Не, я никого не пущу. Вардан хотел, но я ему… Не, зря ты пустил его. Одному в комнате лучше. Как своя квартира.
Что ж. Общежитие на то и общежитие. Я не мог распоряжаться. Тем более скромный монах был такой, что грех на душу возьмешь, если нагрубишь ему.
8
25 сентября, как только вошли в здание института, нам с Зафаром прилизанный мужичок, помошник Хариша, вручил по конвертику с письмецом от администрации санстхана.
От легкой паники, пока я вскрывал конверт, струйка пота потекла у меня по виску: неужели депортируют?! Обещали же, что в этот раз простят. Неужели передумали? Я взглянул на официальное извещение, но разобрать ничего не смог. Девнагари расплывалось перед глазами. Так плох был мой хинди. Так помутнело в глазах.
– Что там, Зафар? – спросил приятеля.
– Ну что, если в следующий раз повторится, нас выгонят.
Я был ошеломлен, поэтому не поверил зафаровому уровню владения языком и показал девчонкам.
– Что там? – мне не терпелось.
– Если дословно, – сказала грамотная Таня, – то «Узбекский студент шри Саидахмедов Зафар, так же как русский студент шри Долбенко Александр уведомляются, что ими 22 сентября 2006 года ночью в мужском общежитии устроена драка с нагалендскими студентами. Шри Зафар 22 сентября той же ночью вопреки требованиям охраны и правилам института пробрался в женское общежитие в комнату номер 211.
Эти студенты предупреждаются, что если они не прекратят хулиганства, они будут возвращены назад к себе домой. Об их поведении доведено до сведения их посольств.»
Когда я понял, что нам, а особенно мне, повезло несказанно, теперь расхрабрился и мое нутро взбунтовалось:
– А почему же не указали причину, почему мы ходили к девчонкам?! Почему не написали, что нагалендцы сами тоже дрались?!
Меня оскорбило так же, что они не отметили, что именно я чинил трубу, а значит был героичнее Зафара.
Вобщем, жизнь налаживалась. И тревожиться было не о чем.
Решили как-нибудь пойти на природу. Ямуна.
9
После драки, как не осуждали Зафара девчонки за склочность, их гнев поугас, когда узнали о его благородном поступке, вернее даже деятельности по поддержке бедноты: он каждый вечер относил свой ужин. Благородство загорелось и в сердцах остальных. Наша компания специально отправилась на Раджа ки Манди базар. Таня и грузинки напокупали трусиков и маечек для детишек из семьи кузнеца. Вечером я присутствовал при вручении подарков или подаяний. В душе теплилась благодарность отзывчивым девчонкам, я убеждался, что правильно разобрался в новых друзьях.
А эта семья жила позади санстхана, под навесом у дороги. Все время у наковаленки копошится черный голозадый карапуз. Наверно и он примется за ремесло отца, если к тому времени еще кому-нибудь понадобятся подобные услуги. Плетеная кровать прямо на пути машин. Спокойно спит иссушенная старуха. Калачиком. Двое старших детишек в чем-то помогают матери и никто из них никогда не попрошайничает. Наверно поэтому студенты выбрали эту семью для опеки.
В глубине шалаша обычно сидит на корточках, раздувая хилое белое пламя, старик, стукая и плюща раскаленный кусок железа. Иногда его семья спит за неимением горсти пустого риса в желудке. Иногда спит и он, уморенный полуденной жарой.
Я тоже проникся уважением к кузнецу. В нем чувствовалось достоинство. Вид старика говорил: у меня есть ремесло, честный тяжелый труд. Путь, длиной в жизнь, который скорее всего ему достался от отца и деда и так далее. Ремесло, которое он собирается передавать этому карапузу ,когда умрет здесь же в пыли и шуме дороги, оставив семье от силы рупий сто-двести, которые мы, все иностранные студенты, в своих тратах даже не замечаем.
Когда старуха принимала иссушенными руками одежду и еду, в ее глазах я не заметил голодной алчности. В ее взгляде было что-то фатальное, безропотное.
На следующий раз уже Наташа собрала весь свой ужин в пакетик, где все смешалось в кучу: и рис, и подлива, и лепешки. Хотела как лучше, получилось как свиньям. Сикоди девчонок не пустили из ворот. Поздно. Мне пришлось, сгорая от стыда, тащить этот кулек с едой и вручать старухе – жене кузнеца.
Утром на первом уроке у смешного Питамбора с волосатыми ушами, Наташа расхвалила мне Тануджу, ее мягкие касания. Да и Зафар неоднократно с горящими глазищами говорил об этой девушке, что я проникся страстным любопытством разузнать о ней больше и познакомиться ближе.
– Кто такая Тануджа? – спросил я у Зафара.
– О, это такая одна хорошая девушка. Только она замужем.
Я понял, что она нравится моему узбекскому другу, что уже служило для нее рекламой в моих глазах, как женщины, которая привлекает мужчин.
– Только она замужем, – повторил он со вздохом глубочайшего сожаления.
– Ну не велика потеря, – подумалось мне. Ведь я видел ее и как-то не очень она впечатлила.
Но Наташины слова меня жутко заинтриговали. Девушка не может быть плохой и некрасивой, если даже Наташа от нее безума. Так что сразу после этого сообщения я пересмотрел свои взгляды. И хотя по-прежнему не находил ее привлекательной, как я помнил, но все вокруг бросали о ней такие восторженные речи, что мне захотелось узнать, в чем же дело.
Но я не знал, что тоже подпаду под ее чары.
Я просто хотел улучить удобный случай поговорить с ней. И улучил.
В перерыве я шел к Капуру в класс, что на втором этаже. Оттуда я увидел Тануджу внизу. Она направлялась в читальный зал. Во всем темном.
– Привет, Тануджа! – окликнул я ее познакомиться.
Она искренне обрадовалась мне.
– Привет.
– Как поживает твой муж? – спросил я ее.
Она совсем оживилась.
– О, хорошо…
И мы начали странный диалог. Она, задрав голову. Я, сев на корточки и смотря на нее через железные решетки перил. Он служит акаунтером в банке. Готовит китайкую еду, как любит она, ну и вообще замечательный человек… Я постарался показать, что я тоже не лыком шит – почти торгую на бирже. Громкое название брокер, трейдер. Форекс, ценовая волна.
Не знаю сколько мы так разговаривали. Не ведаю на каком языке – я только что приехал из России. С нулевым знанием языков. Думаю, все наши встречи и складное наше общение проистекало от того, что я на нее не расчитывал как на любовницу. Хотя с первого мгновения разговора мне почудилось, что между нами что-то есть…
– Ладно. Я пойду, – сказала она. Видно, затекла шея смотреть вверх.
Мы в приятном состоянии духа распрощались. И так с этих пор я в нее чуть-чуть влюбился.
