Kitabı oku: «Военное детство и вся жизнь», sayfa 7

Недостаток материальных благ, невозможность купить красивую одежду и обувь – все это пустяки. Главное – это любовь в семье и уважение на работе. Так вот, первый отпуск я не знала где провести. Отметили день рождения Лены, и Володя купил мне билет на самолет в Челябинск. На неделю. Полетела налегке, забыв, какая бывает погода в сентябре на Урале.

Этот сентябрь был неважнецкий. Дождь, ветер, иногда снег. Я просто счастлива была вернуться в теплый Ташкент. Заодно и вся ностальгия выветрилась. Этой зимой серьезно заболел Володя. У него даже зубы стали выпадать. Ему дали бесплатную путевку в санаторий имени Кирова возле Минеральных Вод.

Перед отъездом Володя спросил у Лены, что тебе привезти?

– Кукву зеёную. – она не проговаривала л, но почему зеленую, мы не поняли. И она не сумела объяснить. Запас слов был еще недостаточным. Когда по приезде Володя достал обычную красивую куклу, Лена всплеснула ручками: «Ой куква зеёная!» Видно, у нее это означало – красивая, хорошая.

С этой буквой долго не могли справиться. Уже Р и все остальные буквы покорились. А Л все никак. Но тут пришел очередной номер журнала «Веселые картинки». В нем была в игровой форме дана методика овладения этой буквой. Дня через два победа была одержана!

Годы жизни нашей семьи в коттедже были, пожалуй, самыми счастливыми. Детям было где порезвиться. У них были друзья-подруги и мы с Володей не скучали от недостатка общения.

В поселке народу было немного, тишина, много зелени. Одним словом – дача. Но эта дача была все-таки времянкой и требовала серьезной перестройки. Нужно было или много денег, или умение и желание пользоваться незаконными, но зато эффективными способами сделать это за счет своего треста.

Чего-чего, а этого Володя не умел. А жить в доме становилось опасно, так как в Ташкенте регулярно происходили землетрясения и дом мог развалиться при любом из них.

Почти все коттеджи либо были построены капитально, либо жильцы перестроили их, а наш стоял облупленный. Внутри мы делали косметический ремонт, а снаружи дом имел жалкий вид.

На должности главного инженера стройуправления Володя не остался. После возвращения с курорта его перевели на более спокойную работу в трест на должность главного технолога. Он стал приходить домой достаточно рано, в выходные тоже был дома. А тут подоспел и мой очередной отпуск. Сослуживцы посоветовали вывезти детей для закалки на озеро Иссык-Куль. Там был наш пансионат, предоставлявший путевки с хорошей скидкой – всего за тридцать процентов.

Туда мы полетели на самолете. После Ташкента нам там показалось прохладно, потом погода наладилась, и мы стали ходить на пляж. Песок был горячим, а вода в озере ледяная. Я окунала Лену в эту воду – какой был крик! На весь пляж. Наверно, и на другой стороне озера было слышно. Потом я сажала ее на простынку на песок греться. Диме было скучно с нами. Он катался на лодке, пытался рыбачить. Достойных друзей у него там не появилось. Впечатление от Иссык-Куля осталось хорошее. Тем более, что увезла я из Ташкента больную девочку, а привезла здоровую.

Обратно приехали на автобусе.

Той осенью сын Вали и Лёши Пузанковых Андрюша должен был пойти в первый класс. Пузанковы приехали в гости в Ташкент, побыли немного и уехали обратно, забрав с собой Бабаню. Им понадобилась нянька для Андрюшки. А мы по-быстрому пристроили Лену в ближайший детский сад.

Сколько поначалу было сердечной боли! Ребенок по вечерам не играл, а держался за мамин подол и жалким голосом говорил: «Мама, я не хочу завтра в детский садик». Она не кричала, когда ее оставляли в садике, но перестала улыбаться. Это продолжалось недели две, потом перераспределили группы, в связи с уходом старших и приходом малышей, и их группу взяла другая воспитательница, которая обратила внимание на грустную девочку и настроение у Лены стало быстро меняться. Садик из ненавистного стал вполне любимым. Чтобы успевать и работать, и заниматься детьми, я вынуждена была перейти на работу поближе к дому в трест Оргтехстрой.

Володя, спасаясь от нервной работы, перешел на должность Главного инженера проекта в проектный институт, который был в десяти минутах ходьбы от дома. Где-то через год, у Володи появилась ностальгия по Челябинску. Он созвонился с друзьями и его пригласили на работу в стройтрест с твердым обещанием предоставить квартиру через полгода, как только построят свой дом.

Он прилетел в Челябинск и остановился у моего отца, который из Ангрена тоже вернулся в Челябинск, обменяв квартиру опять на трехкомнатную и даже в лучшем месте, чем была у них прежде и немного более просторную. Работать мой отец начал на заводе «Шлифшкурки», который официально назывался абразивным.

Володя писал нам письма, иногда звонил на мой рабочий телефон. Дима чувствовал себя главой семьи, заботился о наполняемости холодильника, о бережном расходовании финансов. Я с ним советовалась по всем вопросам, а он старался облегчить мне жизнь. До моего прихода успевал прибрать квартиру, помыть полы. Стирал свою одежду.

Как-то осенью закупил капусту на рынке, привез ее на велосипеде, и мы заквасили ее на зиму. На большие прогулки мы не отваживались, а вот к бабушке-дедушке ходили. Дорога за разговорами казалась не длинной. Однажды полдороги мы считали, сколько копеек войдет в кузов пятитонного грузовика. А вообще, темы для разговора были самые разные. И нам обоим это нравилось.

Но через три месяца у Володи снова изменилось настроение. Он затосковал по семье, по своему жилью, по своей кровати, по теплу и солнышку. Позвонил мне на работу: «Нелик, можно я приеду домой? Плохо мне одному». Так мы и остались в Ташкенте.

Володя приехал, его снова взяли в тот же институт, на ту же работу. И поставили в очередь на квартиру. Девятиэтажный дом строился возле Фархадского рынка, но очень уж неторопливо. Прошло два года, прежде чем нам дали трехкомнатную квартиру. И мы туда переехали с котом и собакой.

За год до этого Лена пошла в школу. Дима в десятый, а Лена в первый класс. Прошла зима, весна, Дима успешно закончил школу, вечером получил аттестат, а ночью мы все улетели в отпуск опять же в Челябинск. Я его сагитировала поступить в мединститут. Мне казалось, что из него выйдет прекрасный доктор. Конкурс там был огромный, но с его знаниями поступить было можно. В Ташкенте тоже был мединститут, но по окончании его Диму могли распределить в какой-нибудь узбекский кишлак. Мы решили, что лучше в русскую деревню. Документы сдали, погуляли, поездили по лесам. И вернулись в Ташкент, оставив Диму у родственников.

В начале августа Дима вернулся домой ни с чем. Не захотел становиться врачом. Решил идти в армию для начала. Призыв был весной, а пока устроили его на завод учеником фрезеровщика. Пока же он был в Челябинске, мы переехали в новую квартиру. Лена по-быстрому разместилась в маленькой комнатке. Ей купили раздвижное кресло для сна, а вернувшемуся Диме пришлось размещаться в «зале». Лену перевели в школу поближе к дому, а вот в музыкальную школу она еще три года ездила в свою прежнюю. Ну а потом тоже перевелась в музыкалку рядом с домом.

В первой музыкальной школе был замечательный руководитель оркестра. Дети его очень любили. Из-за него Лена не хотела уходить из той школы. Но он скоропостижно умер. Вместе с ним умер и оркестр.

Зимой мы сильно пожалели, что переехали в новую квартиру. В ней было очень холодно. Батареи были чуть теплыми. И в школе у Лены было прохладно. Согреться можно было только на улице. Лена стала чаще и дольше болеть. То ангина, то бронхит. Душа болела, но назад дороги не было. Утепляли квартиру разными способами, но без электропечки все равно толку не было.

Печку без присмотра оставлять нельзя. Когда Лена начинала болеть, мы жили в одной большой комнате. Обогревали хотя бы ее, чтобы ребенок мог еще и уроки учить. Я заново прошла с ней и алгебру, и геометрию, и часть физики. Все остальные предметы Лена осваивала самостоятельно. А эти нужно было доходчиво объяснить. Но зато, когда она приходила в школу после долгого отсутствия, то оказывалось, что ушла вперед на несколько тем. Благодаря такому упорству Лена заканчивала учебный год очень даже неплохо.

Сделаю небольшое отступление от темы. Вспомнила про вороняшки. Вороняшки – это обыкновенный черный паслен. Но у нас в семье эти ягоды называли вороняшками из-за сходства их цвета с вороновым крылом. Во время войны мы жили у маминой сестры Лизы в маленькой избушке. Зато там был большой огород, где росла картошка. Вдоль огорода был длинный дощатый забор и к нему по осени сваливали ботву. Вот на этой богато удобренной почве буйно росла крапива, а в ней вороняшки.

Ближе к осени крапива становилась особенно жгучей. Весной мама варила из нее щи, а к осени она становилась несъедобной. Зато в этих зловещих зарослях росли вожделенные ягоды! Ведь так хотелось чего-нибудь сладенького! Вначале лета цвела акация. Ребятишки объедали все цветы, которые могли достать. Позднее ели калачики, корешки какой-то травы, а под конец добирались до вороняшек. Не знаю, ел ли их Юра, но я лакомилась ими до самых заморозков. Приходила домой с черным ртом и красным лицом и руками от крапивы. Телу тоже доставалось. Старая крапива жалила даже через одежду. Кожа вспухала и чесалась ужасно. Если мама была дома, она купала меня в корыте. Зуд немного успокаивался. А нет – потерпим! Но на другой день я опять потихоньку уходила в эти заросли и снова ела свои любимые ягоды.

В то время я, понятно, не знала, что существует большое количество всяких разных ягод. Думала, что эти немудрящие круглые ягодки единственные и неповторимые, растущие только в нашем огороде и принадлежащие только мне. Я хозяйка этого богатства!

После войны вороняшки как-то забылись. Огород очистили от сорняков, в том числе и от паслена. А потом мы перебрались на жительство в центр города, где паслена совсем не было.

Вспомнился мне паслен только через много лет, когда я была беременна Димой. Вдруг очень захотелось. Сил не было терпеть! Поехали с Володей к садам ЧТЗ. Долго гуляли по обочинам, но так ничего и не нашли. Зато в Ангрене я вороняшек наелась вдоволь.

Как-то осенью в выходной день всех работающих ИТР полудобровольно отправили собирать хлопок. Я работала в ПТО завода ЖБИ-3. Володя в стройуправлении того же треста. Весь трест и его подразделения поехали. А Дима должен был бы целый день быть один дома. Я взяла его с собой, чтобы сын не скучал и ему было бы интересно посмотреть, что такое хлопок, как растет, как собирают.

Временные хлопкоробы приехали, разгрузились, подзакусили и с фартуками наперевес разбрелись по рядкам. Вот там среди высоких кустов хлопчатника я и увидела не менее высокие кусты паслена. Дима был предупрежден, что эти ягоды есть не нужно, так как хлопок обрабатывают ядохимикатами. Я пошла собирать хлопок, а Дима бегал где хотел. Главное, чтобы не убегал далеко. В пределах видимости.

Иду это я по рядку и вдруг прекрасный большой зеленый куст, увешанный крупными сизо-черными ягодами. Такой соблазн! Я сама себя уговорила, что поле обрабатывают ядами с весны пока паслен даже не цвел, а может и не взошел. Поэтому не ядовит. А какая вкуснятина! Перед объеданием куста посмотрела далеко ли Дима? Далеко! Наелась всласть.

Даже теперь у меня к этой ягоде трепетное отношение. Ведь они вместе с цветками акации разными корешками и крапивой спасали меня холодной и голодной зимой во время войны от болезней. За лето я поглощала такое количество всяких витаминов-микроэлементов, что их хватало на всю зиму. А там опять весна. Снова цветет акация.

Если бы у меня сейчас был выбор виноград или паслен, я бы выбрала паслен. Позднее я узнала, что Дима тоже на поле время даром не терял. Он высовывался из-за кустов. Далеко ли мама? Далеко! Приседал возле очередного куста паслена и объедал его. Не знаю полюбил ли он паслен как я? Может наелся один раз и на всю жизнь хватило. Но последствий никаких не было, до сих пор живы.

Весной 1979-го года 26-го апреля Дима улетел в Севастополь служить в ВМФ. накануне собрал друзей и подружек. Потом пришли дед с бабушкой попрощаться. Утром 26-го мы с Володей и братом Юрой (он был в командировке в Ташкенте в форме и при погонах) поехали проводить сына до призывного пункта. К обеду всех новобранцев собрали за закрытыми воротами и нам ничего не осталось как вернуться домой. И вдруг вечером Дима вновь появился на пороге дома.

Оказывается, рейс отложили до шести часов утра и кто хотел, мог сходить домой. Часа через три Володя с Юрой снова отвезли Диму на пункт. И мы стали ждать писем.

Через три дня пришло первое письмо. Потом еще и еще. Для начала он попал в учебку на полгода и все это время письма приходили каждый день, иногда по два. Все подробности быта, с рисунками. Читать было очень интересно.

Мы ему писали тоже каждый день. Для Димы, наверное, было это очень важно. Я ему писала про нас, про кота Кузю, про собачку Милку и другие подробности. Я знала, что деньги вкладывать в письма бесполезно. Достанут. Поэтому иногда трехрублевую купюру плотно сворачивала в ленточку и засовывала в сгиб письма. Хитрость удалась. Деньги доходили. Ведь чего-то вкусненького молодому человеку так хочется. Особенно мороженого!

Почти два года Дима служил верой и правдой, но в отпуск почему-то не ехал. В начале февраля 1981-го года я вдруг получила от сына два письма на мой рабочий адрес. Ничего особенного в этих письмах не было, но что-то меня насторожило, и душа заболела. Я решила поехать, встретиться и узнать. В тот же день мой начальник достал мне билет на самолет, походатайствовал о материальной помощи, и я на другой день утром полетела в Крым.

Повезла ему гостинцы. Бабушкины пирожки. Диму отпускали каждый день, и мы гуляли, гуляли по холодному мокрому городу Севастополю и говорили, говорили.

А вот третий год службы выдался богатым на встречи. Сначала в мае Дима приехал в отпуск. Потом в сентябре я ездила в турпоездку по Крыму и Севастополю. Затем, перед новым 1982-м годом Дима опять приехал на месяц, а в мае демобилизация.

Этим же летом он поступил в лётное училище в Актюбинске.